17:02 О песнях Алексея Фатьянова. Часть 1 |
На крылечке твоем...: На крылечке твоем...: О песнях Алексея Фатьянова. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1990. — 144 с.
ДОРОГИЕ НАМ ПЕСНИ Во Владимирском березовом краю, на высоком берегу Клязьмы, привольно раскинулся город Вязники — родина поэта Алексея Ивановича Фатьянова, песни которого знает и поет вся страна. В этом текстильном городке, благодаря льняным тканям известном еще при Петре Первом, — истоки фатьяновского творчества. В бывшей деревне Малое Петрино, давно ставшей городской окраиной, в доме Василия Меньшова, деда по матери, 17 марта 1919 года родился будущий поэт.Там, под липами, в старом доме Я родился в голодном году, Там навек полюбил я гармони, Соловьев и берез красоту, — с подкупающей искренностью признавался Алексей Фатьянов в стихотворении «На веселом, на шумном празднике». К своему городу, Владимирскому краю он испытывал неизменную любовь. И всегда стремился сюда, в «милое Малое Петрино», где «звенело, пело детство в расцветающих садах», где под шелест берез и неторопливый бег Клязьмы сложилась первая и последняя строка... Летом 1959 года, незадолго до своей кончины, Алексей Фатьянов писал: Если б я родился не в России, Что бы в жизни делал? Как бы жил? Как бы путь нелегкий я осилил? И, наверно б, песен не сложил. В эти дали смог ли наглядеться, В дали дальние непройденных дорог? И тебя, тревожащую с детства, Я бы встретить, милая, не смог. Его любовь к малой и большой Родине — милой сердцу России, спустя годы, обернулась всенародной любовью к нему. Хотите убедиться в атом? Непременно побывайте у нас в Вязниках. Особенно летом, в августе, когда воскресным днем в молодом березовом парке на «солнечной поляночке» собирается до шести тысяч народу и динамики разносят над городом, над заклязьминскими лугами песни на стихи Алексея Фатьянова. Их слушаешь всегда как будто заново. Поэтому неудивительно, что фатьяновский праздник поэзии чарует, и вам опять захочется побывать на «солнечной поляночке», затеряться в пестрой толпе и всем сердцем внимать поэтам и композиторам, приехавшим со всех концов страны «на родину Алеши», чтобы рассказать о встречах с ним — «запевалой из всех запевал». Многие вязниковцы и гости города, начиная с 1974 года, не пропустили ни одного праздника поэзии, который по своему размаху не уступает Всесоюзным. Такой постоянный и прочный интерес к творчеству Алексея Фатьянова не есть ли его народное признание? За сорок лет своей жизни поэт написал около двухсот песен. Стоит назвать хотя бы с десяток, и вы удивленно обрадуетесь: «Ба, песни-то знакомые!» Вот именно! Разве вы не слыхали по радио или не пели сами «На солнечной поляночке», «Соловьи», «Давно мы дома не были», «Где ж ты, мой сад?», «Наш город» («За заставами ленинградскими»), «Золотые огоньки», «Потому что мы пилоты», «Три года ты мне снилась», «Поет гармонь за Вологдой», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»! Всегда дороги нам, в минуты грусти и радости, и эти песни, отмеченные самобытным талантом Алексея Фатьянова: «На крылечке твоем», «Ромашка моя», «Хвастать, милая, не стану», «Дорога, дорога», «Караваны птиц надо мной летят», «Когда весна придет», «Тишина за Рогожской заставою»... Каждая песня — особая строка в биографии поэта. Каждая песня — особая тема для разговора о том, как создавалась она, кто был автором музыки и первым исполнителем, как пришла она к слушателям — с эстрады, фронта или с экранов кинотеатров? Во время читательских встреч такие вопросы мне задают часто. Собственно, читатели и подсказали тему этой книги, в которой рассказывается об истории создания широко известных песен Алексея Фатьянова. СОЛОВЬИ К этой песне интерес особый. Не было случая, чтобы читатели не спрашивали: когда и где Алексей Фатьянов написал ее? «Соловьи» — шедевр фатьяновского творчества, лучшее из того, что создано им.К своей заветной песне поэт шел долго и трудно. Она родилась среди жестокости и страданий. Прежде, чем появились «Соловьи», в каких только переделках не побывала фронтовая муза Алексея Фатьянова! Уже в мирное время он так вспоминал о пережитом: «С первых дней Великой Отечественной войны, находясь в рядах нашей славной армии, я пылю по дорогам, узнаю, почем фунт лиха, глубже понимаю людей, величие их чувств, душевную красоту, узнаю цену дружбы и любви, цену вовремя сказанного нужного слова. Горой песен были рядом со мной. И я стал петь о скромных, мужественных, справедливых солдатах, которые много вынесли: Узнавшие горе. Хлебнувшие горя. В огне сгорели. В боях уцелели. Никто расскажет смешнее историй, И песен никто не споет веселее...». Но для поэта, сочинявшего песни, нужен был соавтор, который бы понимал его с полуслова. К счастью, такой человек нашелся. Выступая перед читателями в 1953 году, Алексей Фатьянов говорил: «В это время жизнь сводит меня с композитором яркого и самобытного дарования Василием Соловьевым-Седым, в тесном содружестве с которым написано больше половины всех моих песен. Близко сдружившись, поняв творческую манеру друг друга, находя новые приемы, мы стали сочинять песни о фронте и его героях, простых советских людях... В числе песен, написанных мной на фронте, были: «Песня мщения», «Ехал казак воевать», «На солнечной поляночке», «Давно мы дома не были», «Ничего не говорила», «Звездочка», «Где ж ты, мой сад?», «Соловьи»... В своем творчестве Алексей Фатьянов всегда шел от жизни. Он писал о том, что видел, перечувствовал, пережил. «Соловьи» не являются исключением. Сам поэт свидетельствует: «В большинстве случаев сюжеты песен, их запевы не выдуманы мной, а увидены в самой жизни. Помню, фронт. В большой зеленой роще мы — солдаты, только что принявшие значительную порцию «манны небесной», как называли мы бомбежку, — лежим, отряхиваясь от крупинок засыпавшей нас земли. И вдруг слышим — вслед за растаявшим вдали рокотом вражеских самолетов во все горло, как бы утверждая жизнь, защелкал соловей. И это вошло в песню». Вот так просто и обыденно. Но это теперь так кажется. А во время войны никому и в голову не пришло, что соловьиные трели могут стать темой для лирического стихотворения. «Чтобы в то невероятно трудное время суметь разглядеть такую тему, написать такую песню, — утверждает композитор А.Н. Холминов, — надо было иметь невероятно тонкое художественное чутье. Это мог сделать только высокий талант, национальный русский талант. Какое удивительно тонкое проникновение в человеческую душу!» Это значит: будучи на фронте, Алексей Фатьянов оставался самим собой, он не огрубел, не растерял лучшие свойства характера. Поэтому и смог не только заметить необычное там, где война сеяла смерть, но и воплотить это необычное в песне. Фронтовая муза Алексея Фатьянова, кочевавшая с ним по окопам переднего края, подарила нам «Соловьи». А где и когда впервые прозвучал этот шедевр? Кем был положен на музыку? Накануне одного из Дней Победы по Центральному телевидению показывали передачу «Песни военных лет», посвященную творчеству Алексея Фатьянова. Запомнился такой кинокадр: на фоне белоствольных берез раздаются первые слова знаменитой песни: Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, Пусть солдаты немного поспят... Нежный тенор доносится словно из поднебесья. Ведущий поясняет: в сопровождении Краснознаменного ансамбля песни и пляски Союза ССР имени Александрова «Соловьи» поет солист Георгий Павлович Виноградов, первый исполнитель этой песни. «Да, первый профессиональный исполнитель», — уточняю про себя. Свой славный путь песня «Соловьи» начала на фронте, задолго до подмостков эстрады. А было это так. В начале зимы 1944 года советские войска вели ожесточенные бои в Венгрии. Корреспондент армейской газеты «На разгром врага» Алексей Фатьянов, стараясь быть очевидцем событий, вместе с танкистами и самоходчиками находился на переднем крае, участвовал в освобождении многих местечек и городов, которые брала штурмом 6-я гвардейская танковая армия. Несмотря на ожесточенное сопротивление гитлеровцев, наши войска стремительно наступали, и это нравилось бывалому фронтовику Фатьянову. Ему, как и всем друзьям-гвардейцам, хотелось поскорее добраться до Берлина. В редакцию, которая переезжала с места на место, он попадал только в перерывах между боями, чтобы доложить о выполнении задания. Писать мог в любой обстановке. Герои его стихотворных репортажей и песен — мужественные в горячих схватках с врагом, веселые в минуты отдыха танкисты и самоходчики, его боевые товарищи, те самые, что «в огне не сгорели, в боях уцелели». С ними поэт делил последнюю щепотку махорки и кусок хлеба, вместе забывался чутким сном в промерзших землянках и окопах. Фатьянов необычайно быстро сходился с людьми. В нем подкупала не только простота и общительность, но даже звание: он был таким же рядовым красноармейцем, как многие. А для тех, кто знал его как автора песен «На солнечной поляночке», «Ехал казак воевать», «Песня мщения», «Звездочка», Знакомство было лестным вдвойне. Однажды поэт случайно попал на концерт фронтовой бригады, которой руководил механик-водитель, украинец Олег Чепель. И программа, и манера исполнения ребят ему понравились. Разведчики, танкисты, автоматчики сделали все возможное, чтобы поднять настроение своих однополчан: они ставили смешные сценки, пародируя гитлеровских вояк, драпавших восвояси, пели популярные фронтовые песни, частушки, лихо плясали «барыню» и украинский гопак... После концерта Фатьянов быстро подошел к взволнованным артистам и, крепко пожимая каждому руки, радостно говорил: «Молодцы! Молодцы! Обязательно напишу про вас в газету...» Он вынул из полевой сумки блокнот и стал спрашивать, как давно появилась бригада, какая программа, кто в ней участвует. Попутно сказал о себе, что служил режиссером-постановщиком в двух ансамблях песни и пляски — Орловского и Южно-Уральского округов. Особо поблагодарил Олега Чепеля за то, что в программу концерта была включена его песня «На солнечной поляночке». Механик-водитель, обстоятельно дававший интервью, обрадовался про себя: «Автор слов, поэт! Надо бы заполучить его в свою бригаду...» Он уважительно глядел на богатырски сложенного корреспондента, быстро писавшего имена и фамилии участников концерта. Когда Фатьянов, сунув блокнот в полевую сумку, начал прощаться, Чепель, побуждаемый любопытством, спросил его: — А новой песни у вас случайно нету? — Есть, — с готовностью ответил поэт. — Но только один текст, без музыки, — признался он механику-водителю и широко улыбнулся. От улыбки его красивое лицо засияло. — Я не так давно написал ее, а когда увижусь с композитором Соловьевым-Седым, не знаю. Мне и самому не терпится опробовать ее на фронтовиках... А знаешь, что? — неожиданно нашелся Фатьянов. — Я тебе, браток, сам напою. Мелодия мне давно покоя не дает. Конечно, у Василия Павловича лучше получится, но до него «дойти нелегко, а до смерти — четыре шага», — закончил он словами известной песни. Оба засмеялись. — Так давайте! — с нетерпением произнес танкист, такой же высокий и хорошо сложенный, под стать поэту. — Напишите, пожалуйста, слова, протянул он свой блокнот, — вот сюда. Попробую спеть. Наш баянист любой мотив подберет!.. Через несколько минут о новой песне знала вся концертная бригада. Олег Чепель был очень польщен доверием поэта: спеть песню впервые, вдохнуть в нее жизнь — не шутка! В землянке, где вповалку на нарах спала братва, он с увлечением репетировал вполголоса «Соловьи» и все вздыхал, обращаясь к баянисту: — Эх, жидковато получается. После моего бы зачина — хор... — Не дрейфь, — подбадривал солиста товарищ, склонив чубатую голову над баяном, — на войну, чай, пятьдесят процентов скидки... Каждый прекрасно понимал, что здесь, на фронте, немыслим даже мало-мальски слаженный хор, ведь новые номера включались в программу с ходу, после двух-трех репетиций. Не было исключения и для новой песни. Но как слушали ее бойцы! «Соловьи» покорили фронтовиков своей искренностью. Простые, легко запоминающиеся слова, но как они волнуют душу, сколько чувств пробуждают в ней! Потому что в песне все, как в жизни: Не спит солдат, припомнив дом И сад зеленый над прудом, Где соловьи всю ночь поют, А в доме том солдата ждут... Нежность фатьяновской лирики в «Соловьях» проявилась особенно отчетливо. Материнскую теплоту и ласку услышали в этой песне бойцы, друзья-однополчане поэта. Он как бы незримо склонялся над изголовьем каждого из них и пел необычную «колыбельную»: просил шальных птиц не будить его смертельно уставших товарищей, которым предстоит еще немало вынести на своих плечах: Ведь завтра снова будет бой, Уж так назначено судьбой, Чтоб нам уйти, не долюбив, От наших жен, от наших нив. Какой скорби и трагической неизбежности полны эти слова! Однако в них — суровая, горькая правда: Но с каждым шагом в том бою Нам ближе дом в родном краю. Именно правдой и сильны «Соловьи». Потому-то друзья-однополчане долго не отпускали своего товарища, просили Олега Чепеля еще раз исполнить песню, хотя фронтовая обстановка была тревожной и суровой. В числе слушателей в большом тесовом сарае, примостившись на чудом уцелевшей деревянной бочке, находился и взволнованный, счастливый Алексей Фатьянов: его песня пришлась по душе бойцам!..
Мы давали три концерта, старались обслужить всех. Прослушав первый концерт и свои «Соловьи», Фатьянов был очень доволен. И хвалил меня, как я теперь понимаю, больше по своей доброте, чтобы не обидеть меня. А я сам был недоволен своим исполнением «Соловьев», в душе хорошо понимал, что чего-то не хватает... Фатьянов же очень расчувствовался и после долгих уговоров, к нашей большой радости, дал согласие на свое выступление. И вот в последующих двух концертах он выступал с нами, но просил меня не особенно его представлять. Читал он тогда отрывок из поэмы «Скрипка бойца». Читал очень хорошо... Помню, когда стихли аплодисменты и все разошлись, при коптящих лампах в темном углу сарая появился мой старшина с куском красного, хорошо проперченного сала, с флягой спирта в руках. И здесь мы втроем по очереди выпили из солдатской кружки за благополучие концертов (они шли под грохот артиллерии и недалеких разрывов бомб), за нашу победу над врагом и за скорое возвращение в свои города и села». Танкисты весьма обрадовались участию поэта в концертной программе. Вспоминая далекую родину, втроем они спели вместе с автором: Соловьи, соловьи, не тревожьте ребят, Пусть ребята немного поспят... «Мелодия была такой же самой, которая звучит и сейчас, только не такая яркая, — писал мне Олег Сергеевич Чепель. — Ведь одно дело, если ее разработал поэт, даже очень музыкально одаренный, другое дело, если музыку «расцветил красками» композитор-профессионал, да еще такой, как Соловьев-Седой. После фронтового ужина мы вместе с Фатьяновым поехали на КП, где мы базировались и где находился его мотоцикл — мощный трофейный «Харлей». От нас поэт уехал своим ходом. Больше, к сожалению, с Алексеем Ивановичем встретиться мне не пришлось. Ничего не поделаешь, война... А секрет своей неудовлетворенности «Соловьями» я раскрыл позже, когда к нам в корпус прибыл ансамбль песни и пляски Второго Украинского фронта под руководством Зиновия Дунаевского, и он исполнил «Соловьи» с солистом и хором. Вот это было то, что надо! Песня звучала изумительно именно с хором. А я ведь тянул сам. Поскольку хором мы располагать не могли, я перестал ее исполнять: не хотел портить замечательную песню...» Но «Соловьи» были подхвачены, они продолжали воевать. Алексей Фатьянов много раз убеждался в этом. Однажды он попал на концерт ансамбля песни и пляски Второго Украинского фронта, репертуар которого украшала эта песня, был весьма рад. Бывший художественный руководитель ансамбля Зиновий Иосифович Дунаевский в октябре 1976 года так рассказывал автору этих строк о далеких военных гастролях: «Соловьи» очень хорошо воспринимали бойцы на фронте. Исполнял песню солист Каренченко, у которого был хороший тенор... Встречался я на фронтовых дорогах и с самим Алексеем Фатьяновым. Остались теплые воспоминания о нем. Русский богатырь, красавец...» «Соловьи» так же, как и «На солнечной поляночке», «Давно мы дома не были», «Звездочка», «Далеко родные осины» и другие фатьяновские песни, стали быстро известны на всех фронтах. Полковник авиации в отставке, москвич Валентин Александрович Вершинин вместе с однополчанами услышал «Соловьи» незадолго до победы, в Польше. Песня запала ему в душу, потрясла «своей простотой и верностью чувств». «Так мог написать только солдат, — признался он мне в откровенной беседе. — Познакомившись с поэтом после войны в Москве, я был обрадован тем, что не ошибся в своей догадке: Фатьянов прошел всю войну в звании рядового красноармейца...» Но вернемся к тем дням, когда поэт воевал в составе 6-й гвардейской танковой армии. При взятии штурмом венгерского города Секешфехервар Алексей Фатьянов находился на головном тапке и метко разил гитлеровцев граната¬ми, своим примером увлекая однополчан. Бу¬дучи раненным в левую руку, он не покинул поле боя. Его геройский поступок был отмечен медалью «За отвагу» и десятидневным отпус¬ком, для работы с композитором. В гостинице «Москва», на пороге номера, в котором проживал Василий Павлович Соловьев-Седой, поэт появился неожиданно, чем несказанно обрадовал его. После крепких объятий Фатьянов сказал, что привез две готовые песни: «Соловьи» и «Ни¬чего не говорила». И, вынув блокнот из поле¬вой сумки, подал его композитору. Позже Василий Павлович вспоминал: «Я прочел их на ночь, а назавтра написал обе сразу. Случай редкий. Особенно если принять во внимание, что песни до сих пор не забыты». Взволнованные своей встречей и творческой радостью, решили показать свои новые работы сотрудникам гостиницы и проживавшим в ней. Хотелось убедиться на слушателях: получилось ли? Песни приняли с большим пониманием. Зрители были взволнованы не меньше авторов. А один из них, генерал Соколов, прославленный конник Великой Отечественной войны, даже внес поправку. Откликнувшись на просьбу поэ¬та и композитора высказать свои замечания, он спросил их после концерта: «Почему у вас по¬ется «пусть ребята немного поспят»? Ведь речь идет о солдатах! Есть такое хорошее русское слово — «солдат», и не надо его стесняться. Оно овеяно славой, это слово...» Фатьянов с благодарностью принял поправку и заменил слово «ребят» да слово «солдат» во всех припевах, кроме последнего. Песня «Соловьи» сразу же полюбилась и профессиональным исполнителям. Она звучала в эстрадных концертах, в программах передач Всесоюзного радио. Включенная в репертуар красноармейских ансамблей, побывала на многих фронтах. Тепло принимали песню и наши союзники. Зимой 1945 года на Северном флоте готовился концерт для английских и американских летчиков и моряков. В числе двенадцати баянистов, которые аккомпанировали хору ансамбля песни и пляски вместе со знаменитым Юрием Казаковым, был и вязниковец Дмитрий Ксенофонтович Моисеенков. Через тридцать лет он с волнением вспоминал в разговоре со мной: «Когда нас собрали, ответственный за концерт композитор Борис Терентьев сказал: «Будем исполнять новую песню «Соловьи» композитора Соловьева-Седова на слова Фатьянова. О Соловьеве-Седом мы слышали уже, а Фатьянова редко кто знал. Но после того, как мы познакомились с текстом, мне врезалась в память фамилия автора, настолько выразительными были слова... Готовили концерт, наверное, с полмесяца. И вот Дом культуры Северного флота в Полярном светится праздничными огнями. Исполнили сначала песню композитора Матвея Блантера на стихи Михаила Исаковского «В лесу прифронтовом», затем — «Соловьи». Когда переводчик перевел слова песни, то англичане и американцы засвистели. Мы растерялись и поспешили поскорее закрыть занавес. А переводчик кричит: «Что вы, откройте и встаньте! Это так они выражают свой восторг…» То, что фатьяновская песня быстро нашла дорогу к сердцам зарубежных слушателей, подтверждает в своих воспоминаниях и журналист Михаил Зорин (Симхович), знавший поэта по периоду его жизни в Чкалове. В книге «Жаркий уголь памяти» он рассказывает о концерте японских военнопленных солдат, которые после традиционных для восточных народов фокусов, акробатических сценок неожиданно стали петь песню «Соловьи». Японцы пели ее, взявшись за руки и покачиваясь в такт музыкальному ритму. «Сохранив фатьяновский сюжет, они переложили текст по-своему, без рифм, в традиции «танка», — замечает автор воспоминаний. — В припеве добавили, чтобы всем солдатам мира приходилось слышать только пение птиц, а не грохот пушек». Песня «Соловьи» на стихи Алексея Фатьянова в тот последний трудный военный год была весьма кстати. Она как нельзя лучше отвечала настроению советских солдат: «Пришла и к нам на фронт весна...» Иными словами, пришла наконец-то долгожданная победа! Но песня заключала в себе не только сиюминутное настроение. В ней — глубокий смысл и жизнеутверждающее начало. Не случайно она была одной из самых популярных на фронте, не случайно она до сих пор любима не только в нашей стране. Несколько лет назад, когда Краснознаменный имени Александрова ансамбль песни и пляски Союза ССР выступал во Франции, на одном из концертов в Париже после исполнения песни «Соловьи» артистов шесть раз просили повторить ее на «бис», и потом зрители стоя полчаса аплодировали солисту и хору. В ноябре 1988 года в Вязники с дружеским визитом приезжала делегация чехословацкой интеллигенции. В ее составе были редакторы журналов, искусствоведы, преподаватели вузов, общим числом больше тридцати человек. Участвовать во встрече друзей довелось и автору этих строк. Когда я рассказывала об Алексее Фатьянове, чехи, хорошо говорившие на русском языке, повторяли за мной слова из песен, которые я приводила на память. Им приятно было сознавать, что они находятся на родине автора таких знаменитых песен. Но меня удивило не то, что в Чехословакии знают и поют песни на стихи нашего земляка, поразило признание молодой преподавательницы из Праги: «Мне стыдно: я не знала до сих пор, что «Соловьи» написал Алексей Фатьянов...» Это еще одно яркое подтверждение того, что фатьяновская песня давно перешагнула границы нашей Родины и стала известна за рубежом. Ее поют в Болгарии и Венгрии, в Польше и Югославии, хорошо знают в Японии и Америке. Секрет этого всеобщего признания ясен и прост. «Соловьи» — это суровое осуждение смерти и разрушения, которые несет с собою война. «Соловьи» — это гимн всему живому и вечному на земле. НАШ ГОРОД В феврале 1942 года после участия в боях на Брянском и Западном фронте Алексей Фатьянов вместе с товарищами по ансамблю песни и пляски Орловского военного округа попал в город Чкалов (ныне Оренбург). Вместо желанной передышки оказались, словно пойманные птицы, в глубоком тылу, и это огорчало бойцов. Всем хотелось снова туда, на передовые позиции, в действующую армию, где решалась судьба страны, чтобы «словом, пером и винтовкой», как писал в одной из докладных Фатьянов, разить ненавистного врага. Однако приказ есть приказ. Пятьдесят артистов красноармейского ансамбля были переданы Южно-Уральскому военному округу, им предстояло в короткий срок освоиться на новом месте.На второй день по прибытии режиссер-постановщик ансамбля Фатьянов узнал, что в Чкалове находится эвакуированный из Ленинграда Малый оперный театр и обосновались ленинградские композиторы Дзержинский, Соловьев-Седой, Волошинов, Чулаки. Артисты ансамбля обсуждали новость, собираясь на репетицию в окружном Доме офицеров, одна из многочисленных комнат которого служила им казармой. — В театре оперы и балета даже электрический свет есть, — передавалось из уст в уста. — А по праздникам — пиво! — А хорошенькие девушки — всегда! — с улыбкой сказал Фатьянов. Молодым, здоровым, занятым в концертах и на репетициях чуть ли не по двадцать часов в сутки, — им все было нипочем. Озорной, никогда не унывающий, веселый народ — артисты! А режиссер-постановщик Фатьянов у них заводила, словно первая скрипка в оркестре. Он при случае в рифму веселое скажет что-нибудь или споет шуточные куплеты собственного сочинения. Услышав их, приободрятся даже те, кто печальную весточку из дому получил. И как тут не улыбнешься, если Алеша вовсю старается и голосом, и мимикой, и жестом: А не спеть ли нам пока, Не сплясать ли гопака, Ведь дорога до полка недалека? А не выпить нам пока Пару кружечек пивка, Ведь дорога до полка недалека? Ах, этот улыбчивый, доверчивый, как ребенок, добрейший Алеша Фатьянов! С песнями он встает и ложится. Его хлебом не корми — дай только песни сочинять. Они для него как воздух. Режиссер-постановщик пишет их с товарищами по ансамблю, музыкально одаренными: баянистом Александром Рыбалкиным, художественным руководителем Марком Блюминым и концертмейстером Владимиром Дорофеевым. «А теперь будут новые соавторы», — радуется Фатьянов, имея в виду ленинградцев. В один из вечеров, улучив свободное время, он отправился в Малый оперный театр, где познакомился с композитором Иваном Дзержинским. Автор опер «Тихий Дон» и «Поднятая целина», награжденный в 1939 году за творческие заслуги орденом Ленина, оказался словоохотливым и компанейским человеком. Был он старше Фатьянова на десять лет, но эта разница в возрасте как-то не ощущалась. В театральном буфете, за кружкой пива, узнав, что Фатьянов сочиняет стихи, он предложил ему попробовать себя в романсах под названием «Первая любовь».
Фатьянов, прослушав готовую музыку, легко согласился, хотя писать на «рыбу» еще ни разу не пробовал. Ему хотелось испытать себя. Замысел Дзержинского увлек его. Поэт ведь тоже был одним из влюбленных молодых людей, чувства которых испытывала война. Соавтор был очень удивлен, когда поэт принес ему буквально через неделю двенадцать стихотворений, которые, как и было обговорено, назывались по месяцам: «Январь. Февраль... Июнь... Октябрь... Декабрь» — и, главное, выдерживали музыкальные требования. Цикл романсов «Первая любовь» композитор включил в свой репертуар и, опробовав их на взыскательной публике, остался доволен, о чем сообщил поэту. — Вам надо работать с Соловьевым-Седым, — добавил при этом Дзержинский, радуясь удачному циклу. — Я ведь больше оперы сочиняю и серьезную музыку, а с Василием Павловичем, я уверен, дело у вас пойдет. — А где он? — загорелся Фатьянов желанием немедленно познакомиться с ним. Он слышал песни Соловьева-Седого «Гибель Чапаева», «Казачья кавалерийская», «Едем, братцы, призываться» в исполнении Ирмы Яунзем и Леонида Утесова. Эти песни нравились ему. — Сейчас Седой на Калининском фронте, где-то под Ржевом, выступает перед бойцами с эстрадным ансамблем «Ястребок». Я знаю об этом достоверно, потому что моя жена, Инна Дзержинская, в составе этого ансамбля, — говорил композитор. — Но как только он возвратится, я вас непременно сведу... Но случилось так, что Иван Иванович Дзержинский вскоре сам уехал на фронт, и Алексей Фатьянов познакомился с Соловьевым-Седым без посредников. К этому времени он написал несколько лирических стихотворений, в том числе «Гармоника», «Песня мщения», и решил показать их композитору наедине. Что-то удерживало его от знакомства на людях. Однажды летом в городском парке «Тополя» такой случай представился: Соловьев-Седой сидел на скамейке с женой, пианисткой Татьяной Рябовой, и о чем-то разговаривал. Фатьянов, рослый, красивый, с румянцем во всю щеку, в выгоревшей гимнастерке, подошел к ним, по-военному лихо прищелкнул запыленными кирзовыми сапогами: — Честь имею: поэт Алексей Фатьянов! Соловьев-Седой, удивленно-обрадованно глядя на эдакого русского богатыря, невольно поднялся со скамьи. «И словно невидимая электрическая искра пробежала между ними», — свидетельствует Т.Д. Рябова. «Это был тот случай, когда говорят: любовь с первого взгляда», — вторит ей Соловьев-Седой. Несмотря на то, что Василий Павлович был старше Фатьянова на двенадцать лет, они близко сошлись, сдружились, называли друг друга запросто, по именам. Они не только писали песни, но и делились самым сокровенным. Уроженец города на Неве, Василий Павлович очень переживал блокаду Ленинграда, следил за сводками Советского информбюро о ходе боев за его освобождение. И, когда в январе 1943 года на узком участке фронта вдоль южного берега Ладожского озёра блокада была прорвана, он был растроган до слез. — Алеха, представляешь, Ленинград разорвал вражеское кольцо! — радостно говорил он Фатьянову, когда тот появился в тесном номере гостиницы, где композитор проживал со своей семьей. — Войска Ленинградского, Волховского и Второго Прибалтийского фронтов перешли в наступление. — Слышал уже, иду тебя как раз поздравлять, — с улыбкой отвечал поэт, — тоже очень рад! Скоро, Вася, будет и на нашей улице праздник! — Как только город откроют для въезда эвакуированных, сразу же поеду в Ленинград, — высказал свое заветное желание композитор. — Очень соскучился я по Неве, по открытому всем ветрам Невскому проспекту, по паркам и садам, даже по памятнику Петру Первому, — взволнованный новостью, продолжал Соловьев-Седой, присаживаясь за рояль. — Тебя, Алеха, заранее в гости приглашаю. Как только появится возможность, давай ко мне. Теперь нас песни одной веревочкой связали, — пошутил он. — Приедешь, покажу тебе редкие достопримечательности. — Если они уцелеют, — с грустью проговорил Фатьянов, потирая озябшие руки и, не снимая шинели, прохаживаясь неторопливо по номеру. — Фашисты ведь ничего в нем не щадят и не щадили. Даже в Исаакиевский собор палили прямой наводкой... Я в Ленинграде был один раз, в студенческие годы. Ездили туда, когда я учился в театральной школе ЦТКА (Центрального театра Красной Армии.), навещали в Ленинградской Большом драматическом театре Алексея Денисовича Дикого. Он до февраля 1936 года был художественным руководителем московского театра ВЦСПС, где я начинал учебу в театральной школе. Талантливейший режиссер!.. Не знал я в то время, что и ты живешь в Ленинграде, Василий Павлович, — шутливо закончил разговор Фатьянов,— а то бы зашел к тебе в гости. Глядишь, и песню бы ненароком сочинили. — А мы ее обязательно напишем, — подхватил композитор, — Ленинград достоин прекрасных песен. Вот только поскорей бы закончилась война... Уехав из Чкалова глубокой осенью 1943 года сначала в Москву, а затем в родной город, Соловьев-Седой не забывал о своем друге-соавторе. Он посылал ему письма и открытки, из которых поэт узнавал новости культурной жизни столицы и Ленинграда. Вел Фатьянов переписку и с другими ленинградцами: композитором Иваном Дзержинским, балериной Малого оперного театра Галиной Исаевой. Их впечатления о родном городе после долгой разлуки незаметно откладывались в его памяти. В апреле 1945 года военные пути-дороги привели Алексея Фатьянова в ансамбль песни и пляски Краснознаменного Балтийского флота. Он получил возможность часто бывать в Ленинграде, работать вместе с композиторами. В одну из творческих встреч с Соловьевым-Седым зашел разговор о конкурсе на лучшую песню, посвященную городу на Неве, который был объявлен Ленинградским отделением Союза композиторов. — Алеша, помнишь наш разговор в Чкалове? — спросил Василий Павлович, когда они сидели в его квартире, в доме № 160 по Старо-Невскому проспекту. — Как видишь, мечты иногда сбываются. — Да, Вася, наша мечта сбылась: мы остались живы и встретились в твоем Ленинграде и, надеюсь, подарим городу нашу песню. — Да, Алеша, мы обязаны подарить песню городу, перенесшему девятьсот блокадных дней... А сейчас пойдем, я покажу тебе редкие достопримечательности... Они бродили по Ленинграду долго, до устали, узнавая и не узнавая его. Гуляли, сидели в парках, заходили в музеи. Город еще не залечил свои раны. Зияли пустые глазницы громад-домов, обнесенных заборами, не везде был восстановлен асфальт... Но город уже пробуждался к новой мирной жизни: шла весна победного 1945 года. На окраинах цвели черемуха и сирень, в парках появились газоны и клумбы. Радовала и ясная, солнечная погода. Глядя на голубое небо и белоснежные облака над Невой, над золотым шпилем Петропавловской крепости, невольно думалось о том, что пройдет немного времени и Ленинград станет красивее, чем прежде. Алексей Фатьянов к Соловьев-Седой три дня гуляли по городу, открывая что-то новое в нем, в настроении людей, с которыми постоянно заговаривали: в трамваях и на улицах, в театрах и концертных залах. Собственные впечатления тесно переплетались с увиденным и пережитым многими ленинградцами. Поэтому Алексей Фатьянов легко переходил от частностей к обобщениям, когда писал песню «Наш город»: За заставами ленинградскими Вновь бушует соловьиная весна. Где не спали мы в дни солдатские, Тишина теперь, как прежде, тишина. Когда ложились на бумагу слова песни, в душе поэта, вытесняя все другие настроения, звучала раздольная жизнеутверждающая музыка, созвучная соловьиной весне, бушевавшей на городских окраинах. Над Россиею небо синее, Небо синее над Невой. В целом мире нет, Нет красивее Ленинграда моего. Радуясь началу, Фатьянов показал черновик Соловьеву-Седому, по обыкновению напевая вполголоса мелодию, вызвавшую к жизни слова. Композитор, чутко уловив ее, тут же подхватил, извлекая из рояля все новые и новые звуки, которые, множась, казалось, заполнили всю комнату, от пола до потолка, и в них торжествовала жизнь над пробудившейся родной землею с ее весенним цветением. Во время совместной работы над песней Фатьянов вновь и вновь вносил поправки в текст, добиваясь точности каждого слова, его образной выразительности. Во втором четверостишии долго не давалась третья строка. Перебирая бумаги в своем солдатском чемодане, поэт наткнулся на конверт с давним письмом от балерины Исаевой. Он помнил, что в нем Галина сообщала о своем приезде в Ленинград из Чкалова, делилась свежими впечатлениями от встречи с родным городом 29 октября 1944 года. Что-то побудило перечитать это письмо: «Можешь меня поздравить, с сегодняшнего дня я полноправный житель Ленинграда. Выехала из Москвы «Стрелой», и вот предо мною одна за другой мелькают пригородные станции Ленинграда. Везде и всюду видны следы немецкого варварства. Сердце от боли сжималось... Наконец, разрезая пелену утреннего тумана, поезд подходит к перрону Московского вокзала. И странно: когда я вышла в город, все мое волнение пропало. Предо мною раскинулся во всем своем величии израненный и немного постаревший красавец Ленинград...» Слово израненный взволновало и обрадовало поэта: оно было самым необходимым, единственным и хорошо вписывалось в четверостишие. Фатьянов отложил письмо и тут же взялся за ручку и бумагу. Так сильно поразивший его эпитет, не узаконенный словарями, зато бытующий в народе, он не побоялся вставить в песню. Именно оно, одно это слово, очень многое говорило о Ленинграде блокадной поры: Нам все помнится: в ночи зимние Над Россией, над родимою страной, Весь израненный, в снежном инее, Гордо высился печальный город мой. Создавая песню, Алексей Фатьянов заботился о том, чтобы она отражала и недавнее прошлое, и современность, и была устремлена в будущее, чтобы волновала и одновременно давала пищу для размышлений. Славы города, где сражались мы, Никому и ни за что ты не отдашь. Вместе с солнышком просыпается Наша гордость, наша слава — город наш. Припев, рассчитанный на сильный, слаженный хор, украшая песню, усиливает ее. И это усиление достигается не изощренными замысловатыми словосочетаниями, а речевыми повторами, которые свойственны простой разговорной речи. Хорошо зная народный язык, постоянно изучая его, Алексей Фатьянов воспользовался приемом повторов, что создало песне неповторимую прелесть и обаяние. Ему удалось запечатлеть в четырех строках поэтический образ Родины, милой России, и вместе с ней города на Неве. Трудно удержаться, чтобы не привести эти строки еще раз, потому что она наглядно убеждают в сказанном: Над Россиею — Небо синее. Небо синее Над Невой. В целом мире нет, Нет красивее Ленинграда моего. Свою любовь к городу Фатьянов высказал в песне сполна. А Соловьев-Седов облек эту любовь волнующей задушевной музыкой. Поэтому не случайно «Наш город» считается до сих пор одной из лучших песен о Ленинграде. Она и сейчас часто звучит со сцен концертных залов и Дворцов культуры, в передачах по заявкам телезрителей и радиослушателей. С июля 1956 года, после фестиваля искусств «Белые ночи», который открывался начальными аккордами песни «Наш город», ее мелодия стала позывными Ленинградского радио. ДАВНО МЫ ДОМА НЕ БЫЛИ Когда приближается праздник Победы, по радио и телевидению чаще других звучат песни Алексея Фатьянова и Василия Соловьева-Седого, волнуя сердца миллионов слушателей и прежде всего — ветеранов-фронтовиков, боевая молодость которых мужала вместе с этими песнями.Вот веселая, чуть озорная «На солнечной поляночке». За ней выплывает мелодия щемящегрустной песни «Соловьи»... А сколько будят воспоминаний — такие разные по тональности и настроению — «Звездочка», «Далеко родные осины», «Ничего не говорила», «Где ж ты, мой сад?», «Давно мы дома не были»!.. И оживают в памяти седых ветеранов жестокие бои, с горечью поражений или радостью побед, часы затишья между боями, когда в блиндажах и землянках пели песни, вспоминали родные места. Радость вдвойне, если свой ротный гармонист развернет меха видавшей виды трехрядки. Дороже во сто крат становились донские и курские, владимирские и сибирские края. О них напоминали вальсы и «страдания», лихое «яблочко», русский перепляс. А начнет гармонист с переборами «барыню», и не усидит весельчак какой-нибудь, пойдет по кругу вприсядку... А потом, как водится, гармониста обступят, услужливо предлагая подымить махоркой, и начнут наперебой просить сыграть что-нибудь «для души» — любимое, заветное. Чаще всего новую, услышанную на привале или в госпитале фронтовую песню, сочиненную на дорогах войны таким же бывалым солдатом. Вроде этой: Долго ночка длится, Лютый ветер злится, По траншеям нашим бьет крылом. Скоро ль до рассвета, До весны, до дета Мы с тобой, товарищ, доживем? («Звездочка») Песни Алексея Фатьянова сразу же подхватывались бойцами. Солдаты безошибочным чутьем улавливали в них жизненную правду, ту самую, без которой и в мирное время, а на войне и подавно, прожить нельзя. Поэту удавалось говорить от имени сотен тысяч людей, одетых в серые солдатские шинели. Удавалось не случайно: Алексей Фатьянов чутко схватывал в жизни перемены, настроение своих друзей-однополчан. Так было и весной 1945 года, когда близился конец войны и бойцам нужны были другие песни. Получив назначение в ансамбль песни и пляски Краснознаменного Балтийского флота, Алексей Фатьянов в составе концертной бригады апрельским днем выехал в Восточную Пруссию для выступлений перед нашими бойцами. Концертная бригада была небольшой. В нее входили кроме поэта композитор Василий Соловьев-Седой, певцы Леонид Круц и Ефим Флакс, пианистка Татьяна Рябова, для поездки специально освоившая игру на аккордеоне. Задание получили в Ленинграде от маршала К.А. Мерецкова, который хорошо понимал, как необходимы для наших солдат и командиров встречи с артистами.
Маршал лично позаботился о транспорте. Артистам выделили трофейный помятый фургон «шевроле», которому водитель дал прозвище «Гитлер», указали направление. Предстояло выступать перед бойцами Прибалтийского фронта и моряками Балтийского флота. Взяли курс на Таллин. Дороги были сильно разбиты нашей авиацией и артиллерией. Досталось им также от танков и самоходных орудий, которые вязли на проселках, где таявший снег смешался с грязью. Трофейный фургон, в котором на соломе сидели артисты, сильно трясло. Тряска выматывала душу. Чтобы скоротать время, поэт и композитор решили написать в дороге песню, чтобы порадовать ею балтийцев. Вспоминая о тех далеких днях, В.П. Соловьев-Седой, будучи в Вязниках 16 августа 1975 года, рассказывал в красном уголке ткачихам льнокомбината: «Мы хотели, чтобы премьера этой песни состоялась у солдат и матросов, прошедших долгий и славный путь борьбы и побед. Фатьянов импровизировал вслух стихи, а я мурлыкал под нос, разрабатывал мелодию песни. Делали мы это непрерывно, на протяжении многих часов, чтобы не забыть ни мелодии, ни текста. Только надсадные восклицания при очередном провале в яму или ухаб ненадолго прерывали наше занятие, и опять все начиналось сначала. Фатьянов придумывал новую строку, а я ловил ускользавшую мелодию, вновь и вновь возвращаясь к ней в разных вариантах». Песня, которая рождалась в походных условиях, была о близком и понятном, о том, что поэту и его спутникам приходилось испытывать в дни войны не раз. Когда Алексей Фатьянов сочинял ее, ему виделась фронтовая землянка, суровая будничная обстановка после недавнего жестокого боя, отрешенные лица солдат, сидящих на нарах или на корточках возле горевшей печурки. Пройдет немного времени, появится вездесущий старшина, бойцы задвигаются, узнав, что прибыла полевая кухня, начнут позвякивать ложками о котелки. После ужина и боевых ста граммов при свете коптилки, сделанной из патронной гильзы, начнет кто-нибудь разговор по душам: о доме, о родных, о той, что ждет... Поэт ничего не выдумывал, не присочинял, он писал о виденном, о пережитом. Слова, простые и правдивые, шли у него от сердца: Горит свечи огарочек, Гремит недальний бой. Налей, дружок, по чарочке, По нашей, фронтовой. Не тратя время попусту, По-дружески да попросту Поговорим с тобой... Незаметно солисты концертной бригады начали подпевать авторам, аккордеонистка стала неуверенно вторить им. Но эта необычная репетиция прервалась неожиданно очередным треском, похожим на взрыв: что-то стряслось с «шевроле». Правда, трофейный фургон на сей раз водитель быстро «привел в чувство», однако при новом толчке надолго вышел из строя аккордеон. Пришлось: разучивать песню с голоса. Со свойственным ему юмором Соловьев-Седой вспоминал: «Это длилось бесконечно и скоро так осатанело, что Фатьянов объявил, что каждый, кто еще раз запоет песню, будет беспощадно оштрафован. Он снял пилотку и угрожающе посмотрел на каждого из нас. Первым проштрафился наш бас. Он боялся забыть мелодию и непроизвольно запел вполголоса. Фатьянов потребовал штраф... Бас отдал носовой платок». Но даже штраф не повлиял на приподнятое настроение участников концертной бригады. Все были бодры, энергичны, у всех было одно желание: выступить поскорее перед бойцами и передать им заряд бодрости и счастливой уверенности в скорой долгожданной победе. Из-за частых поломок «гитлера» и непрерывного потока техники на дорогах концертная бригада не поспевала за своей частью. Бойцы на танках и бронетранспортерах уходили вперед, в обход курляндской группировки, где враг продолжал отчаянно сопротивляться. Артисты с облегчением вздохнули, когда к вечеру их остановил регулировщик у шлагбаума, и через час они начали концерт при свете фар откуда-то появившихся машин. Как он проходил, лучше Соловьева-Седого не скажешь: «Фатьянов читал стихи. Бас пел много, вдохновенно и трогательно, не щадя ни голосовых связок, ни аккомпаниатора, не опасаясь фатьяновских штрафов, ни налета вражеских самолетов. Бойцы сидели, стояли, лежали вокруг вытоптанной крепкими солдатскими ногами площадки, аккуратно посыпанной желтым морским песком. Мы показали программу, которой хватило бы по времени на два концерта, мы работали без устали, и бойцы нас не отпускали. Грохот аплодисментов походил на канонаду. У ребят были крепкие натруженные ладони, и они их не жалели. Мы не жалели голосов». Фронтовики, переносясь мыслями в родные края, словно завороженные, слушали: Давно мы дома не были, Шумит родная ель, Как будто в сказке-небыли За тридевять земель... Дебют песни «Давно мы дома не были» превзошел все ожидания. Солдаты и командиры радовались случаю пообщаться с артистами, которые привезли им «кусочек Родины», свое прекрасное настроение и замечательную песню. Впечатление усиливалось еще и оттого, что бойцы впервые видели «живых авторов», написавших не одну фронтовую песню, согревающую сердца. Одетые в солдатскую военную форму поэт и композитор не только внешним видом, но и поведением напоминали своих армейских ребят. «Давно мы дома не были» на «бис» пришлось спеть трижды, а бойцы под впечатлением концерта, несмотря на позднее время, все еще не расходились. Но надо было устраиваться на ночлег. И тут выяснилось, что артисты выступали не в своей части, что регулировщик по приказу командира слукавил и заманил к себе нежданных, но желанных гостей. «Мы не обиделись на командира, — рассказывал Соловьев-Седой. — Мы увидели своими глазами, как бойцам нужна была песня. Мы им привезли кусочек дома, где они давно не были, весточку той самой елочки, что за тридевять земель, перенесли мечту солдатскую туда. Где елки осыпаются, Где елочки стоят, Который год красавицы Гуляют без ребят… Мы потом все же нагнали свою часть. Мы выступали по три-четыре раза в день. Пехотинцев сменяли моряки, летчиков — танкисты, артиллеристов — саперы, а мы выступали, пели, читали стихи и военные фельетоны, мы радовались и приносили радость бойцам, мы праздновали победу и рождение новой песни». Поездка по обслуживанию частей Советской Армии в Восточной Пруссии длилась около месяца и была весьма удачной; вместе с товарищами Алексей Фатьянов и Василий Соловьев-Седой дали почти сто концертов. В городе Мариенбурге с ликованием встретили весть о победе, для которой тоже сделали немало: их песни помогали воевать. В Ленинграде их ждала приятная новость: за отличное обслуживание советских войск в Германии поэт и композитор были награждены орденами Красной Звезды. А новая песня уже жила самостоятельной жизнью: ее пели с эстрады ленинградские и московские артисты, включили в свой репертуар красноармейские ансамбли, в том числе ансамбль песни и пляски Краснознаменного Балтийского флота, в котором, вернувшись из поездки, служил Алексей Фатьянов. Весной 1945 года она вырывалась из окон эшелонов, пересекавших западную границу, в которых недавние фронтовики возвращались с победой из Германии и Венгрии, Польши и Чехословакии, Болгарии и Югославии. Полюбившуюся песню часто передавало Всесоюзное радио по многочисленным заявкам слушателей. В 1947 году «Давно мы дома не были» вошла в число четырех лучших песен, за которые композитор удостоился Государственной премии. (Другими песнями были: «Стали ночи светлыми» на стихи А. Фатьянова, «Едет парень на телеге» на слова Н. Глейзарова и «Пора в путь-дорогу» на стихи С. Фогельсова.) В своей последней песне военной поры Алексею Фатьянову и Василию Соловьеву-Седому удалось настолько верно выразить настроение фронтовиков, что каждому из них казалось, будто поэт и композитор высказали их сокровенные чувства и думы. К радости ожидания близкой победы примешивается легкая грусть по родине, по дому. Это хорошо передает приглушенный ритм марша, который является основой мелодии, заложенной в стихах. Песня получилась задушевная, негромкая, близкая к русским народным напевам. Как всегда, при создании новой песни поэту и композитору помогло их понимание с полуслова, хотя работали они самозабвенно и много. Было бы ошибкой думать, что она появилась как бы сама собой. Легкость в творчестве — вещь обманчивая: чем талантливее автор, тем больше он придирчив и требователен к себе. Именно благодаря своей взыскательности Алексей Фатьянов и Василий Соловьев-Седой подарили нам немало замечательных произведений. Они всегда строго относились к тому, что касалось песен. Музыковед С.М. Хентова подчеркивает: «Поэтам всегда было нелегко с Соловьевым-Седым: у него не было определенной системы общей работы. Обладая незаурядным литературным дарованием, чувствуя слово, с легкостью слагал стихи, а иногда и совмещал в одном лице композитора и поэта (песни «Ватань», «Доброе утро», «Пастушонок», «Наговоры», «Перед боем», «Приезжай внучат понянчить»), он почти никогда не принимал стихи в предложенном виде — вносил изменения или предлагал их внести поэту в соответствии с задуманной музыкой... Беспощадно браковались стихи с как бы заранее заданным музыкальным ритмом, словно бы написанные на определенную музыку, диктующие композитору определенный пульс». Вот с таким придирчивым соавтором познакомился летом 1942 года в чкаловском парке с поэтическим названием «Тополя» рядовой красноармеец Алексей Фатьянов. Но композитор про себя сразу же выделил его из всех известных ему поэтов. Потому что Фатьянов обладал редким музыкальным слухом. Имевший определенный опыт в песенном жанре, Соловьев-Седой с первой же встречи безошибочно угадал музыкальную одаренность режиссера-постановщика ансамбля красноармейской песни и пляски Южно-Уральского военного округа, который прочитал свою незатейливую «Гармонику». Он тут же взял с собою текст, чтобы писать на него музыку, сказав автору, что стихи его скорее романсовые, чем песенные. «Все в нем было русское и все — сродни песне, — вспоминал позже о своем знакомстве с Фатьяновым композитор. — Я тут же сказал ему, что мы, пожалуй, сможем вместе создать что-то интересное». В одном из последних интервью Соловьев-Седой назвал свое творческое содружество с Алексеем Фатьяновым идеальным. Браковать целиком стихотворения, как нередко было с другими поэтами, ему не приходилось. Замечания касались иногда отдельной строки или слова. Не всегда принимал музыку на готовые стихи и Фатьянов, любивший напевать только что сочиненную песню на свой мотив, который чаще всего за основу и брали композиторы. Делал поэт и поправки музыкальных фраз, с которыми Соловьев-Седой соглашался. На взаимные придирки они не обижались: ведь критика шла только на пользу. Оба были влюблены в песню и служили искусству самозабвению. Вот почему, по словам С.М. Хентовой, «в работе с Фатьяновым отсутствие системы оказалось лучшей системой, ибо, как замечал наблюдавший их работу поэт Егор Исаев, «споры о том, кто командует в песне — слово или музыка, были здесь неприложимы». Идеальное содружество радовало не только поэта и композитора: оно принесло и приносит радость всему нашему народу. Ведь почти все, созданное Алексеем Фатьяновым и Василием Соловьевым-Седым, вошло в золотой фонд советской песни. Далее » » » О песнях Алексея Фатьянова. Часть 2 |
|
|
21.11.2024
23:34
| Приветствую Вас Гость | RSS |
 |
