Я МНОГО ПОМНЮ… Рачков П.А. Часть 3 - 25 Марта 2022 - Блог

Главная » » Я МНОГО ПОМНЮ… Рачков П.А. Часть 3

13:52

Я МНОГО ПОМНЮ… Рачков П.А. Часть 3

Я МНОГО ПОМНЮ…
записки ровесника страны советов

Начало » » » Я МНОГО ПОМНЮ… Рачков П.А. Часть 1
Я МНОГО ПОМНЮ… Рачков П.А. Часть 2

РОВЕСНИК КНЯЗЯ

В нашей деревне было принято делить на дрова старые и больные деревья, доживавшие свой век в окрестных рощицах. После праздника Покрова по первой пороше мужики брали топоры и шли к примеченным еще в грибную пору разметавшимся двойням, к разбитым молнией дубам, к подсушенным короедами елям. На деревьях, обреченных сгореть в крестьянских печах, делались затески, писались номера. Если дерево попадалось не шибко раскидистое, к нему добавляли еще сушинку за тем же номером. Наметив шестнадцать паев (столько домов в деревне), писали столько же номеров на бумажках, клали их в шапку и тянули жребий.
Наутро каждый к своему паю приходили с топорами и пилами. Из леса навсегда уходили самые приметные для грибников и ягодников деревья. Но что поделаешь, людям надо было чем-то топить печи.
Очень давно, когда меня еще не было на свете, при такой вот дележке был затесан и занумерован могучий раскидистый дуб в четыре обхвата: только четверо, взявшись за руки, могли обхватить ствол такого великана и не у корня, а на уровне плеч человека. Стоял тот дуб у самого края оврага Чертовни. Возможно, он стоял раньше и не у самого края, но овраги имеют свойство расти, берега оползают, землю уносит полая и дождевая вода. Ученые это называют эрозией. Чертовня, по дну которой булькал ручей, была тоже подвержена эрозии. Дуб своими могучими корнями, глубоко ушедшими в землю, держал вокруг себя почву, а рядом шли обвалы. С годами дуб оказался, как бы выросшим на пятачке, соединенном с берегом небольшой перемычкой.
Под ним с ранней весны до поздней осени шуршала побуревшая листва, скрывавшая под собой желуди. Казалось бы, вокруг великана, бросавшего на землю так много желудей, должны бы расти дубы и дубочки. Но ни под ним, ни поблизости дубов не было. Его окружали березки и осинки, отступившие от богатыря на почтительное расстояние. На фоне их светлой зелени высоко взметнувшаяся темная листва дуба смотрелась, как зацепившаяся за ветки одинокая туча. А по осени, когда березы и осины полыхали золотисто-багряным огнем, казалось, что и дуб вот-вот вспыхнет пламенем.
Однако если внимательно присмотреться, то можно обнаружить, что дети у великана были, и во множестве. Но все они погибли во младенчестве от топора и пилы. Среди берез и осин торчало много косых и прямых пеньков. Тонкий косой пенек говорит о том, что молодой дубок пал под топором. Зачем? Кому он мешал? На что понадобился? Ведь был еще такой маленький.
Мама мне объяснила, на что понадобились молодые дубки.
— Молодые пряменькие рубят бондари. Они их раскалывают и делают обручи, которыми стягивают бочки. А покрупнее спиливают на столбы для огорода. Погляди, сколько пеньков-то — не счесть! Много давал доброго за свою долгую жизнь этот дуб. В голодные годы к нему ходили за желудями. Толкли их в ступе да в хлеб добавляли. Делали кофий желудевый... И вот на такого добродея поднялась рука. Дураки мужики, — вздыхала мама. — Вон только у самого дна оврага уцелели внук да два правнука великана. Уцелели потому, что оттуда невозможно взять. По Чертовне никто еще не ездил ни на санях, ни на колесах. Потому они и растут на смену дедушке своему. — Помолчав, продолжала: — Дедушка твой, Николай Андрианович, противился обществу, не хотел губить такого богатыря. Пусть, мол, постоит, сколько ему богом отпущено. Люди хоть будут знать, сколько веков живут дубы. Стращал: «Нельзя трогать богатыря — беду на себя накликаем». Не послушали Николая Андриановича. Горластые Акимовы мужики закричали: «Хватит ему небо без толку подпирать!» Тогда дедушка Николай пошел на хитрость. Он, как грамотный, писал жребии и что-то там подмухлевал, чтобы дуб не достался Акимовым. Достался он дедушке Трофимову, самому худому и тщедушному старику во всей округе. Мужики посмеялись над Трофимом: «Жребий не дурак: свел двух таких богатырей. Теперь поглядим, как ты его завалишь. Тебе это раз плюнуть».
Акимовы соблазняли Трофима поменяться с ними паями, но дедушка Николай сумел отговорить старика. У тебя, мол, внуки растут. Когда возмужают, пусть сами решат, как быть с этим великаном. А дров нарубить я тебе помогу в чащобе. Трофим согласился, да тут еще в деревню приехал спасский учитель. Узнал про дуб, что над ним топор занесен, пошел к Трофиму поговорить, чтобы тот не раздумал.
— Этот дуб помнит князя Юрия Долгорукого, — сказал учитель. — Вполне возможно, что князь, едучи тогда в строящийся город его имени — Юрьев-Польский, сворачивал с тракта к роднику напоить коня, может и отдыхал в тени малого еще в ту давнюю пору, но уже кудрявого дубка. Он, пожалуй, ровесник или чуть постарше князя. Этот дуб помнит внуков и правнуков князя Юрия. Вполне возможно, что под ним, уже пятивековым, укрывались от дождя дружинники Ивана Грозного, ходившие на казанского хана.
Слушая учителя, дедушка Трофим расплывался в улыбке.
— Складно говоришь, тысь брат паря. А откуда знаешь? Тебя тогда и на свете-то не было. Даже мой дедушка не мог припомнить, когда этот дуб был маленьким.
— По преданиям, он ровесник князя Юрия, который заложил город Москву, а спустя два года — Юрьев-Польский. Это не просто дуб — это лесное чудо! — продолжал учитель. — Вот обустроится немножко наша жизнь, люди будут приходить полюбоваться ровесником князя Юрия.
— Кто туда, тысь брат паря, пойдет, — возразил Трофим. — Среди буераков вырос. Место не зря прозывается Чертовней.
— Придет время, расчистят к нему подъезды, — не сдавался учитель. Построят там какое-нибудь заведение...
Дедушка Трофим, как и все деревенские мужики в ту пору, с большим уважением относился к учителю. Он сказал ему так:
— Тысь брат паря, понапрасну не горюй. Я может, и хотел бы спилить этот дуб, да неймет зуб. К нему с простой пилой нечего и ходить. Надо брать полуторную, а то и двойную. А с кем мне пилить? Вот уж внуки подрастут, там видно будет. Они, может, рассудят, как и вы.
Учитель ушел успокоенный.
Дуб остался стоять. Все его теперь звали Трофимовым. «Где это ты таких хороших белых грибов набрал?» — спрашивали бывало удачливого грибника. «У Трофимова дуба», — отвечал тот. Или: «Как пройти в Ратислово?» «Идите прямо на Трофимов дуб, а там за ним прямая тропка».
Дедушка Трофим умер, а внуки его выросли. Все крепкие — не в него, в бабушку Мавру пошли. Старшему Ивану было уже за двадцать, среднему голенастому Косте — восемнадцать, а младшему, толстячку, но очень проворному Мишутке исполнилось шестнадцать лет. Вспомнили они про дедушкин дуб. Решили спилить. Строиться собирались. Нужны стулья, столбы, вереи. А заступиться за дуб стало некому. Ни дедушки Николая, ни учителя спасского не было в живых. Новых учителей судьба дуба не интересовала. На их глазах, а иногда и при их участии разорялись помещичьи усадьбы, пилились на дрова ухоженные парки, потому что были барскими. Какой уж с ними разговор о дубе-великане. Любопытно было только поглядеть, как Трофимовы ребята завалят эту застоявшуюся на земле дубину.
Пришли внуки Трофима к дубу с топорами и пилами — простой и полуторной. Смотреть на полуторную пилу непривычно. Длиной она, как продольная, только зуб треугольный без наклепа и ручки несъемные.
Обмяли братья снег. Закурили... Огляделись. Дуб был уже не один. С ним крепко обнималась береза. В песне поется: «Но нельзя рябине к дубу перебраться». Казалось, это относится и к березе, но она на те слова не обратила внимания. Когда пришла ей пора упасть от старости, она не грохнулась в овраг, как другие, не захламила собой откоса, а взяв чуточку в сторону, «ушла» к дубу. Он надежно принял ее в свои объятья. И вот наполовину сломленная у самого корня, старушка-береза уже несколько лет по весне зеленела не хуже других. Слегка изогнувшись в том месте, где она крепко прижалась к богатырю-спасителю, береза устремилась сквозь ветви дуба ввысь. И зелень на ее вершине была особенно густой и сочной. Он будто подпитывал ее своими соками. Береза словно говорила дубу: «Ты, голубчик, не думай, что я уж совсем дряхлая старуха. Мне только нужна надежная опора». Кто знает, что отвечал ей дуб. Наверно, он шептал ей своей листвой: «Ну какая же ты старуха. Ты раз в десять моложе меня».
Вот эту березу братья Трофимовы и решили спилить в первую очередь. Сделать это было просто. У самого корня береза была наполовину сломлена. Легко допилив напряженную на изгибе древесину, они отпилили еще полена на три: комель березы, попробовали выдернуть повисшую над землей старушку из объятий дуба, но богатырь не отпустил доверившуюся ему беленькую соседку.— Пусть висит, — сказал Иван. — Она будет помогать нам уронить дуб на угор.
Иван и Костя поставили пилу поперек дуба, поставили на уровне колена голенастого Кости и видят: когда зубья приблизятся к центру дуба, у пилы не будет размаха. Ручки застучат о кору. Подняли запил повыше, на уровне пояса того же Кости. Ивану жалко было оставлять на пне столько ценной древесины. «Сколько паркета можно сделать!» Но что поделаешь? Пень ближе к земле — в шесть обхватов.
Запилили... Вот уж пила почти скрылась, а опилки вылетают все еще темные — толста кора у великана! Наконец, опилки пошли посветлее. Пила запела на высокой ноте. Пилили Иван с Костей, а Мишутка сменял то одного, то другого, давал старшим отдохнуть. Когда пила углубилась на две ширины, братья объявили перекур.
Дымя махоркой, они прикидывали, что даст им дуб-великан. Прежде всего отпилят четыре стула под дом. «Ни у кого во всей деревне нет таких стульев, какие будут у нас!» — воскликнул Мишутка.
— Четыре стула, пожалуй, не выйдет, — засомневался Иван. — Если бы мы запилили хоть на две четверти ниже.
— Но ведь пила коротка, — возразил Костя. — Гляди, как он к низу-то расширяется, словно колокол Ивана Великого.
— Тебе лишь бы сгибаться поменьше, — ворчал Иван.
— Ладно вам спорить-то, — примирительно сказал Мишутка. — Чего теперь спорить, когда вон сколько пропилили.
— «Сколько» — усмехнулся Иван. — Ничего еще не пропилили. Дальше пойдет все труднее и труднее. За неделю, дай бог, спилить.
— За неделю, сказал тоже, — не поверил Мишутка. — К обеду уроним. Вот грохнется!
Дергать пилу стало с каждой минутой тяжелее. Пила быстро нагревалась и очень мало выбрасывала опилок. Они сделали, надрез навстречу, подрубили, как полагается, и снова вставили пилу в старый запил. Стали пилить то одну, то другую сторону, радуясь, что так подается быстрее, потом переходили на невидимую середину, дергали усердно, но долго не могли добраться до боковых запилов. Все чаще устраивали перекур, и каждый раз мысленно раскряжевывали дуб, будто они его уже уронили.
— Вот из этого сучка, — начинал Иван, — и из тех трех выйдет по хорошей верее. Эта кривизна отойдет на короткие стульчики, а дальше отпилим по два-три столба.
Мысленно «отпиливали» стулья для фундамента, а из ровных сучьев выпиливали бревна для нижнего ряда нового дома. Что-то «меняли» на бревна в стену, как уговаривались с соседями накануне. Дуб радовал внуков дедушки Трофима. Уходили домой усталые, но в хорошем настроении.
— Дней пять придется еще покланяться «его величеству» ровеснику князя Юрия, — говорил Иван, — а там разделка пойдет легче.
На третий или четвертый день приходил из волости чиновник, спрашивал: «На каком основании?» Но в деревне все сказали, что братья Трофимовы пилят свой дуб, до которого у их дедушки не дошли руки.
Прошла неделя, а дуб все стоял на склоне оврага, не обращая внимания на людей, копошившихся под ним. Еще дня два ходили Трофимовы к дубу «добивать последнюю жилу, на которой он держится». И уж чего они только не делали, добивая эту «последнюю жилу». Тесали клинья и пробовали их забивать в пропил со стороны оврага, чтобы уронить на перемычку, соединявшую «пятачок» с берегом. Дуб стоял. И тут впервые пильщики с ужасом подумали: «Что если он грохнется не туда, куда нам надо?» Клин между двумя торцами не лез. Только однажды, когда от ветра произошло какое-то шевеление кроны, Косте удалось загнать сантиметров на семь черемуховый клин. Но следом крона колыхнулась в обратную сторону, и дуб словно выплюнул клин, успев выжать из него сок. Запахло черемухой.
Пробовали Трофимовы вместо клина загонять в пропил топор, заколачивая его другим обушком. Короткое время это помогало допиливать «жилу». Но вскоре пилу зажало так, что не было ей ходу ни туда, ни сюда. А на той стороне, где торчал топор, создалось сильное давление, и из топора выломился полумесяц.
В тот день, собираясь домой, Трофимовы не смогли даже вынуть пилу: мешал полумесяц, выломившийся из топора. Так и ушли, оставив пилу в дубе. «Кто возьмет, если ее черт зубами держит».
Наутро пришли с долотом, выдолбили «полумесяц» и вытащили пилу. На ее зубьях не было никакого разводу. Потом они убедились, что никакой жилы уже не осталось, а опилки вылетают, потому что пила прихватывает пропиленное. Значит, стоит дуб потому, что пень велик, а крона уравновешена. Они пробовали упираться длинными шестами в сучья, чтобы нарушить равновесие. Дуб никак не реагировал на усилия людей, будто там внизу не шестами подпирали, а какие-то букашки шевелили усами.
Мишутка вызвался залезть на вершину дуба (иди знай, где у него вершина), привязать веревку, сбросить вниз и тянуть за нее.
— Не годится,— махнул рукой Иван. — Залезешь ты на верхотуру, а в это время шальной ветер налетит, и пойдешь ты вместе с дубом.
— И пусть! Зато прокачусь на великане.
— Прокатишься так, что от тебя мокрое место останется.
Тогда они догадались накинуть веревку на висевшую, как удавленница, березу и стали тянуть. И из этого ничего не получилось. И хорошо, что не получилось. В азарте они забыли о предосторожности, тянули на себя, надеясь отскочить, когда дуб будет падать.
Вся деревня следила за единоборством Трофимовых с дубом.
— Они что же, отступили? — спрашивали мужики.
— Ждут ветра.
— Да, теперь вся надежа на ветер.
— Не всякий ветер поможет. Такую махину только сильный ветер уронит.
Ребятишкам запретили ходить к Трофимову дубу: «Не ровен час, хряснется». А ребятишкам, ох, как хотелось поглядеть, как дуб «хряснется». Чтобы под дуб не угодил кто-нибудь не из нашей деревни, его огородили. А Мишутка написал на фанерке табличку: «Прохожий, берегись. Дуб спиленный!»
Так и стоял он до весны. Все ждали, зазеленеет ли дуб, как бывало? Вон березки и осинки покрывались липкой зеленью. Но дубы, они ведь распускаются всегда позже. И всегда в эту пору бывает похолодание. Так было и той весной. Подул ветер «сиверко». Этот ветер и уронил великана.
Случилось это на глазах старой нищенки Кати Рухановой. Шла она со своей сумкой невдалеке от дуба, и тут порывистый ветер ударил в крону великана, и он повалился. Катюха не знала, что дуб был спилен, шибко испугалась, прибежала в деревню, едва дыша:
— Ой, родимые! — заголосила у крайнего дома.— Сатана у вас в Чертовне проказничает! Сила непомерная! Дуб неохватный уронил, словно кустик какой!
Обрадовались братья Трофимовы: «Упал наш мучитель». Взяли топоры, пилы, пошли раскряжевывать. Подходя ближе, стали переглядываться.
— Где он? — спросил Иван.
— Не иначе, сатана утащил себе на потеху, — пошутил Костя.
— Вот он, вот он! — закричал Мишутка, убежавший вперед братьев. Кричал он радостно, не понимая, что дуб для них стал недосягаемым.
Он грохнулся не на берег, а в овраг, зависнув сплетением верхних сучьев на вершине внука своего, росшего у самого днища оврага. Внучку было уже лет двести. Он уже начинал показывать макушку шапки своей над оврагом. Дедушка в падении крепко дал внучку по шапке, но тот устоял, хотя и потерял много сучьев. Только самая вершина немного отклонилась к другому берегу оврага. Образовался гигантский треугольник, сторонами которого были упавший дедушка, устоявший внук и откос оврага.
Подивились братья тому, что великан так и не отпустил березу из своих объятий. Зачесали Трофимовы затылки. Как брать добро? Лошаденка у них была плохонькая. По ровной зимней дороге она, может, по одному кряжику и перевезла, какие поменьше. На большие они попросили бы у соседа тяжеловоза. Но как подступиться к дубу, если он висит над землей? Попробовали сперва один, потом все пройти ото пня к зависшей вершине, топали там. Никакой подвижки. Присмотрелись: дедушка опирался не только на внука, но и на свои сучья, вспоровшие бок оврага.
— Хоть подмости строй, — с огорчением сказал Иван. — А нижние сучья, в которых самое добро, вообще нельзя взять.
Мишутка пробовал считать годовые кольца. Насчитал четыреста колец. Дальше у него не хватило терпенья, а оставалось еще столько же, никак не меньше. «И какие же разные годы!» — дивились братья, вглядываясь в рисунок колец. Иные кольца лепились, как волос к волосу — засушливые годы. Потом шли пожирнее. Иногда встречались и совсем тучные. Можно бы высчитать, когда случались такие годы, но братья торопились. Надо было раскряжевывать.
Взяли они только то, что было по силам себе и лошади. Фактически только дрова, да несколько столбов для огорода. Все самое ценное оказалось не по зубам.
Долго держался пень-великан. На него приходили поглядеть. Вот, мол, каким был ровесник князя Юрия.
Все пространство вокруг пня было устлано многолетней листвой загубленного дуба. Лишенные тени листья высохли и могли бы стать легкой добычей ветра, но их торопливо пришили к земле всходы будто специально посеянных березок и осин. Через, несколько лет здесь образовалась огромная чаша с отломанным со стороны оврага боком. Весной и летом чаша была малахитовой, а по осени — золотой. На дне ее в самом центре стоял пень, стягивавший, казалось, в один узел нити, дающие жизнь разбежавшейся во все стороны молодой поросли.
Пень-великан облюбовали мальчишки для своих игр. Тогда в наших местах была в моде игра в «Сверзилку». Она и теперь, не забыта, только называется «Царь горы». Кто-то поднимается на бровку оврага и объявляет себя царем горы. Другие пытаются свергнуть (сверзить) царя. Царь сопротивляется. У него нет ни слуг, ни армии. Вся надежда на свои силы. Он сталкивает ниспровергателей. Они летят кубарем, летят с видимым удовольствием, катятся не только от толчка, но еще и по своей воле.
Поистине царским троном был пень-великан. «Сверзить» с такого трона было труднее, чем с бровки оврага. Царь держался долго.
Увлекательная игра. Родители только наказывали, чтобы мы не бегали наперегонки по стволу великана. «Сломаете себе шеи». Скликать нас домой не надо. Чуть начинало темнеть, мы притихали и шли домой. К вечеру мы вспоминали, что овраг называется Чертовней.
Но выросло новое поколение мальчишек. Они запели:
«Не надо нам монахов,
не надо нам попов.
Мы на небо залезем —
разгоним всех богов!»
Казалось, пень-великан не имел прямого отношения к богам, но он привлек к себе внимание мальчишек, видимо, своей буржуинской тучностью. Они слышали, что под этим дубом разбойники многих веков, в том числе и Кудеяр, прятали свои клады. Мальчишки пришли к пню-великану с лопатами, откопали пазухи между приствольными корнями — клада нет. Об этом они решили засвидетельствовать похабной надписью, вырезав ее на пне. Но дубовый сухой торец плохо поддавался их ножичкам. Тогда они пришли со спичками. Натаскали в пазухи сушняку и развели огонь.
По теперешним временам они раздобыли бы взрывчатку и бабахнули. Пень-буржуй взлетел бы вверх тормашками. Но в те времена взрывчатку достать было трудно. Ее не хватало даже на строительство Беломорканала. Пришлось довольствоваться огнем. Спалить такую громадину не так-то просто. У огня надо дежурить и взбадривать его. Ночью огонь потухал. Иногда его гасили прохожие, опасаясь лесного пожара, заливал дождь.
И все-таки мальчишкам с четвертой или шестой попытки удалось спалить пень дотла.

П.А. Рачков . БИБЛИОГРАФИЯ
Книги:
Везет человеку: Повесть, — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд- во, 1979. — 144 с.
Догоните бабушку: Сатирич. комедия в двух частях, девяти картинах. — М.: Искусство, 1981. — 64 с.
Хрустальный букет: Пьеса. В девяти картинах для детских и кукольных театров. — М.: ВААП-Информ., 1982. — 26 л.
То же. — Молодежная эстрада. — 1983. — № 4. — С. 12— 23.
То же. — Хоровод кукол. — М.: Искусство, 1984. — С. 3— 27.
То же. — Отчизны небо голубое. — М., 1988. — С. 71—85.
Книжкины заступники: Пьеса-сказка для детских и кукольных театров. — М.: ВААП-Информ. — 1984. — 16 с.
Белый каравай: [Повесть]; Симамури и Конон; Отец семейства: [Рассказы]//Нестеров В. Хозяин голубых лодок. Баранова С. Ожидание. Рачков П. Белый караван: Повести и рассказы. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1986. — С, 125—238.
Три тюльпана: [Пьесы]. — М.: Искусство, 1988. — 107 с.
За Юрьевской заставой: Перестройка: писательский пост. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1988. — 72 с. — В соавт. с А. С. Пановым.
Моя лошадушка: Повесть и сказки//Рачков П. Моя лошадушка. Евдокимов В. Неразменный рубль. — Ярославль: Верх.- Волж. кн. изд-во, 1991. — С. 3—126.
За вороньим царством: Повести. — Владимир: Золотые ворота, 1992.— 239 с.
Одноактные пьесы:
У чужого крыльца//В сельском клубе. — М.: Искусство, 1971. — Вып. 3. — С. 73—90.
Беззащитная старушка//ОБоге и слугах его. — М.: Искусство, 1972. — С. 41—52.
Блаженный. — М.: Искусство, 1972. — 16 с.
Банка скумбрии//Молодежная эстрада. — 1975. — № 4. — С. 45—54.
Агафон и Агафья//Одноактные пьесы. — М.: Сов. Россия, 1980. — Вып. 2. — С. 68—84.
Колесом в душу//В сельском клубе. — М.: Искусство, 1983.— Вып. 13. — С. 15—28.
Не тот масштаб: Сценка//В сельском клубе. — М.: Искусство, 1983. — Вып. 13. — С. 56—58.
Васины//Страна моя трудовая. — М.: Сов. Россия, 1985. — С. 109—123.
Публикации в периодической печати:
Не тот масштаб: Юморист. рассказ//Призыв. — 1981. — 31 мая.
Почетный заказ: [Из цикла «Сказы бабушки Акулины»]//Призыв. — 1984. — 22 апреля.
И сват и брат: Стихи//Призыв. — 1987. — 25 октября.
Непривычный разговор: Сценка//Призыв — 1988. — 18 дек.
Злая воля: Главы из повести//Призыв. — 1988. — 11, 18, 25 сентября: 2, 9, 16, 23 октября.
По личному повелению: [Воспоминания]//Призыв. - 1989. — 5 марта.
Чертовщина: Памфлет//Призыв. — 1992. — 29 декабря.
Жертва наглядной агитации: [Рассказ]//Владимир. литератор. — 1993. — № 4.
Стихи о Сталине//Призыв. — 1993. — 30 октября.
Барак; Явление вождей народу: [Отрывки на новой книги «Записки ровесника Советской власти»|//Владимир. литератор. — 1994. — № 1.
В барском доме: [Главы из документальной повести «Я много помню»]//Владимир. литератор. — 1994. — № 2.
Литература о жизни и творчестве:
Белоусова Л. Герой-печатник//Призыв. — 1982. — 28 марта.
Архангельский А. Свет и тени//Призыв. — 1987. — 22 марта.
Баранова С. «Писать я начал в лагере»//Призыв. — 1990. — 12 апреля.
Владимирские писатели: Библиогр. справочник/Авт. и сост. Н. Лалакин; Культ.-просветит. объединение «Клязьма»; Владимир. обл. научн. б-ка им. А.М. Горького. — Владимир, 1991. — С. 88—90.
Филинов А. «За вороньим царством»//Местное время. — 1992. — 17—18 декабря.
Мирошкин В. Много прожито, но больше пережито...//Всполье. — 1994. — 4 марта.
Панов А. Творец и жертва//Призыв. — 1994. — 4 марта.

Категория: Павел Рачков | Просмотров: 484 | Добавил: Николай | Рейтинг: 0.0/0