20:51 «Я ВАМ СЕЙЧАС ПЕТЬ БУДУ»... |
«Я ВАМ СЕЙЧАС ПЕТЬ БУДУ»... Начало »» »» О песнях Алексея Фатьянова. Часть 1АЛЕКСЕЙ ФАТЬЯНОВ Сборы Сергею Никитину Погрозила гроза и ушла, Дробным громом вдали раскатясь. Снова даль голубая светла. Снова пчёлы гуторят, роясь. Словно сборы в путь дальний у них - Суетня, гомотня, беготня... Так и я... Чем я хуже других? Вещи собраны все у меня. Вещи - нет, не багаж-саквояж, Не громоздкий пузан-чемодан. Лишь тетрадка да карандаш, Да нечитанный друга роман, Да еловая палка в руке, Чтоб размашистей было идти, В дальний путь я иду налегке, Пожелайте же счастья в пути. 1959 «Я ВАМ СЕЙЧАС ПЕТЬ БУДУ»... С песнями Фатьянова я познакомилась раньше, чем с ним самим.Шла война. Вечерами мы собирались в небольшой комнатке железнодорожного клуба, что на станции Александров. Приходили на репетицию хора. И приходили не только из-за любви к песне, но и потому что хотелось общения, участия - люди как-то тянулись друг к другу. Трудное было время. Наш руководитель Анатолий Николаевич Мартов, необыкновенный человек: энтузиаст и страстный пропагандист песни - два раза в неделю приезжал неотапливавшимся рабочим поездом из Загорска, где жил, помногу тратя времени на дорогу. Иногда по-молодому, стремительно входил в комнату и, улыбаясь глазами, топорща свои пышные серые усы, что-то доставал из тяжёлого обшарпанного портфеля. - А я не с пустыми руками. Попробуем это. Раздавал уже расписанные по голосам ноты, садился за старенькое пианино и, тихо напевая, наигрывал мелодию новой песни. Когда очередная программа была готова, мы «выходили на зрителя». А я, ведущая всех концертов, объявляла громогласно и членораздельно: - «На солнечной поляночке». Музыка Василия Соловьёва-Седова. Слова Алексея Фатьянова. Зал с замиранием слушал, а потом разражался аплодисментами. Наши песни не просто приходились по душе. Они незримо соединяли людей, сидящих в зале, с родными и милыми, сражающимися там, на фронте. Они как бы давали возможность заглянуть в трудные солдатские будни, почувствовать сопричастность к ратной жизни, вселяли уверенность в победу. С концертами мы ездили по воинским частям, выступали в госпиталях. Пели много, всё лучшее, что появлялось в те военные годы. Но больше всего в нашем репертуаре было песен Соловьёва-Седого на стихи Фатьянова. Разве я могла предположить, что через десять лет жизнь сведёт меня с автором этих замечательных песен. В 1953 году я была утверждена редактором областной молодёжной газеты «Сталинская смена» и переехала во Владимир. Заведующим отделом литературы и искусства был в одно время молодой писатель Сергей Никитин. К моему приходу он из редакции ушёл и занимался творческой работой. Жил в Коврове, но связи с газетой не порывал, был её автором, в ней часто появлялись его рассказы. Как-то в конце года в редакции появился С. Никитин. И не один. С ним был высокий представительный мужчина лет за тридцать, розовощёкий и светловолосый. Мы жили тогда в очень стеснённых условиях и всё было у нас, как в неказистой деревенской избе. Побелённая печь, въезжавшая в комнату большим углом, старинный письменный стол с двумя массивными тумбами, плюшевый диван с высокой спинкой, увенчанной деревянной полочкой - последний крик тогдашней мебельной моды. И этот незнакомец как будто совсем лишил и так небольшой редакторский кабинет всякого жизненного пространства. А потолок, казалось, спокойно лёг на его голову. - Вот, представляю. Мой лучший друг. Поэт Алексей Фатьянов, - как-то весело и игриво представил Сергей. - А я вас знаю, - сказала я Фатьянову. Сергей выразил недоумение. Брови Фатьянова поднялись. - Да, да. По Вашим песням. Военных лет. Я их все перепела. - Очень рад, очень рад, - галантно ответил Фатьянов, и мы пожали друг другу руки. К моменту нашего знакомства имя Фатьянова не раз звучало в редакции. В одно время со мной на должность заведующего отделом литературы и искусства пришёл поэт Ганабин, только что окончивший Литературный институт им. Горького. Он хорошо знал Никитина, был земляком Фатьянова и питал к ним нежную, трогательную дружбу. Вокруг нового зав. отделом группировались наминающие поэты и писатели, для которых и сам Ганабин, имевший уже к тому времени свои сборники, и Никитин, и тем более Фатьянов были авторитетами. И нетрудно себе представить, что означало появление Фатьянова в редакции. Обычно он приходил с кем-нибудь, но чаще всего в сопровождении С. Никитина. Они тут же обрастали нашими авторами, каким-то чудом узнававшими, что нынче в редакции Фатьянов с Никитиным. И тут уж было не до работы. Продолговатая, самая большая комната в редакции, с лёгкой руки И. Ганабина названная кубриком, в которой размещалось четыре или пять отделов, заполнялась народом и дымом. Дорогих гостей окуривали со всех сторон. И шли бесконечные разговоры о литературе, московских новостях, забывалось об очередном газетном номере, материал в который - вынь да положь - надо было сдавать вовремя. Чувствовал себя Фатьянов в нашей редакции просто, как дома. Его встречали как дорогого и желанного гостя. И, пожалуй, не было случая, чтобы в какой-то из своих приездов во Владимир он не зашёл в редакцию молодёжной газеты. В 1954-55 годах Алексей Иванович особенно часто наезжал во Владимир. В местном издательстве готовилась к печати его книжка. Как всегда, останавливался в гостинице «Клязьма», что была на углу улиц Гагарина и III Интернационала (ныне Большой Московской). Редакция нашей газеты находилась чуть ниже (ул. Гагарина, 6) и занимала полуподвальное помещение. Окна наших некоторых комнат были почти вровень с тротуаром. А. Фатьянов появлялся в редакции шумный, весёлый, с шуткой и всегда как-то неожиданно. Он был в расцвете своего творчества, полон жизнерадостности, задумок, а если приезжал не из Москвы, а из Вязников, что случалось летом, то сияющий, весь какой-то от луговых трав и утренней зари. Помню, как однажды открывается дверь кабинета, и в него, словно протискивая себя через маленький проём, влезает Фатьянов с букетом сирени. - Это тебе. Я была смущена и, признаюсь, тронута вниманием. Не часто мне дарили цветы. Я была «мать», «мать-начальница» - так очень часто называл меня С. Никитин и его внередакционные друзья, а матерям, как известно, цветы дарят редко. - Спасибо! Спасибо! И невдомёк мне было обратить внимание на хитрые фатьяновские глаза. А потом смотрю, что-то уж очень они хитрые и улыбчивые. И тут только заметила, что с письменного стола из вазы исчезли мною же принесённые цветы. Их нетрудно было достать с улицы через открытую форточку - протяни только руку. Фатьянов умел сразу привлечь к себе внимание окружающих, а мы, молодые сотрудники совсем недавно учреждённой комсомольской газеты, смотрели на него с обожанием, и долей подобострастия, которое возникало в нас, провинциалах, по отношению к нему - столичной знаменитости. Конечно, мы пользовались каждым случаем, чтобы подсунуть Алексею Ивановичу нашу литературную почту, выбрав из неё самое достойное, и он благосклонно относился к роли рецензента. Ему нравилось быть в роли мэтра, нравилось и почитание, с каким относились к нему молодые авторы. Он немногословно, а порой и нелицеприятно вершил свой суд. Как-то показали ему стихи начинающего поэта. Одно, второе бегло пробегал по тексту и откладывал в сторонку. И вдруг, задержав очередной листок в руке, прочитал из него две строчки: «И в каждой лужице - по месяцу, И в каждой капле - по звезде». - Да чего тут думать-то. Это же поэт! Печатайте! Стихи принадлежали Марату Виридарскому. Мы их напечатали. С тех пор, публикуя их в разных изданиях, автор непременно предварял их посвящением: «Алексею Ивановичу Фатьянову». А московский поэт часто повторял полюбившиеся стихи, предлагая их вниманию собеседников. В 1955 году, наконец, во Владимире вышла фатьяновская книжечка «Поёт гармонь» с предисловием Льва Ошанина. Книжечка маленького формата в сто тридцать страниц, в белой картонной обложке, на которой оттиснуто изображение ветки берёзы с золотыми серёжками и факсимиле. Тираж книжки для местного издательства был немалым - 25 тысяч экземпляров. Но она скоро стала библиографической редкостью. Мне она дорога потому, что подарена самим Алексеем Ивановичем с очень теплыми словами автографа. Это была первая и единственная книжка А. Фатьянова, вышедшая при его жизни. Поэт много работал для кино. Шли тогда на экранах кинотеатров «Небесный тихоход», «Свадьба с приданым», «Солдат Иван Бровкин», Песни из этих фильмов, стихи к которым написаны А. Фатьяновым, скоро стали любимыми и распевались всюду. Как-то в очередной приезд зашёл Алексей Иванович в редакцию. С ним был местный поэт Марат Виридарский, с особым уважением относившийся к Фатьянову. Об этом я уже рассказала выше. День шёл к концу. До подписи номера «в свет» было свободное время, и мы уговорились со свекровью, Н.В. Атабековой, сходить в кинотеатр «Летний» (был такой на Козловом валу) посмотреть какой-то нашумевший фильм. И вдруг неожиданно гости, Наталья Владимировна была наслышана об Алексее Ивановиче, ей нравились его стихи. Заочно питала к нему симпатию, хотя лично познакомиться не представлялось случая. Человеком в своих суждениях она была очень тонким, знала три иностранных языка и понимала толк в искусстве. Я познакомила её с гостями, мы пригласили их в кино. - Нет, сначала вы должны зайти ко мне в гостиницу, - решительно заявил Алексей Иванович. Нам показалось это не совсем удобным, но Алексей Иванович настаивал. Пошли. В номере увидели следы стихийной пирушки. Видно, совсем недавно отсюда снялась компания. Мы были в некотором замешательстве. Заметив это, Алексей Иванович сказал: - Не обращайте внимания. Садитесь. Я сейчас вам петь буду. Вы этого ещё не слышали. Алексей Иванович любил пение. Нередко в кругу друзей он выступал запевалой. Помню, как восторженно отзывался о народной песне «За окном черёмуха колышется», любил, когда подпевали ему вторым голосом. Тогда он закрывал глаза, покачивал головой в такт песни, произнося слова с нажимом на владимирское «о» и весь уходил в переживания. Напевал и свои песни, особенно любил «показать» новые. И он запел. Когда весна придёт, не знаю. Придут дожди... Сойдут снега... Но ты мне, улица родная, И в непогоду дорога. Песня, оказывается, была из готовящегося на Одесской киностудии фильма «Весна на Заречной улице». Слов мы не знали, подпеть не могли. Да и не надо было: хорошо пел Фатьянов - негромко, но вдохновенно. Мы сидели, не шевелясь, боясь сбить его душевный настрой. А потом пошли в кино, где Алексей Иванович преспокойно... выспался на плече моей свекрови. Но она не была на него в обиде, хотя и чувствовала себя неуютно... Как-то летом в редакционных буднях выдалось окошечко, и я собралась в ближний Собинский район, чтоб сделать материал о детском отдыхе. За сборами застали меня появившиеся С. Никитин и А. Фатьянов. Рада была встрече, поговорили. Узнав, куда и зачем я собираюсь, друзья многозначительно переглянулись, и Сергей взял на себя роль посредника. - Мать, а тебе не всё равно куда ехать? - Да в общем-то всё равно. Надо только материал срочно сделать. - Тогда поезжай в Вязниковский район, - просительно сказал он. Всё стало понятно: это было желание Алексея. Скорее всего, они и пришли ко мне, чтобы позондировать, не будет ли какой оказии в том направлении. Вязниковский так Вязниковский. В то время там славился пионерский лагерь «Турист». Поехали. Не доезжая до Вязников, «Москвич» свернул в сторону Мстёры. Пекло июльское солнце. В машине стало жарко. Алексей Иванович предложил пройтись пешком. Мы шли мимо берёз, стайками росшими по обе стороны тропинки. А кругом цвели ромашки, колокольчики, красная дрёма, кустились голубые цветы, похожие на васильки. Я спросила у Алексея Ивановича, как они называются. - Багульник, - ответил он сходу. Много лет спустя от знатоков я узнала, что это обыкновенный цикорий, который растёт в наших местах как сорняк. И поняла, что не мог Алексей Иванович сказать, что не знает. Это значило бы упасть в глазах собеседника. Такого просто не могло быть. ...Добрались и до Клязьмы. Вот и она, знаменитая избушка дяди Лёни - приют многих поэтов и писателей. Прекрасный знаток родных мест, вязниковский писатель Иван Симонов писал: «Над густой тальниковой купой, оттолкнувшись от неё на пяток шагов, стоит игрушечной величины деревянный домик. Одним окном на Клязьму глядится, другим, боковым, на цветистый роскошный луг, Сзади бережёт его от намётных ветров высокий крутосклон, заросший дремучим чернолесьем». Но, конечно, главной достопримечательностью этого места был сам дядя Лёня, вдохновенно воспетый Сергеем Никитиным в рассказе «Снежные поля». А по свидетельству того же Ивана Симонова, был дядя Лёня непревзойденным знатоком своего дела, общительным человеком, к тому же замечательным рассказчиком. И всегда у него «на всякий случай» под берегом в ивовом садке живые стерляди шевелились. Мы остановились. Дело было к обеду. Избушка оказалась запертой. Шофёр поехал в деревню разыскивать хозяев. А кругом была такая благодать, почувствовать которую с полной силой можно лишь вырвавшись из городской суеты, плена каменных домов и пыльного асфальта. Не долго думая, мои спутники разделись, отчалили от берега лодку и подались на стремнину, загребая воду ладонями. Сначала мирно плыли, потом стали раскачивать лодку, - и первым полетел в воду Сергей. Недолго он барахтался, а потом незаметно подкрался, ухватился за борт, с силой накренил его, опрокинул лодку, и вывалил из неё Алексея. Пока они дурачились и плескались, вернулся «Москвич» с Зинаидой - дочерью дяди Лёни. Мы быстро приготовили обед, благо в эту пору огородины было вдоволь, да и ещё свежая рыбка - чего ж лучше! К обеду подоспел и сам бакенщик. Отдохнув немного, поехали в «Турист». Нас там уже ждали. На линейке собрался весь лагерь. Дети радушно встретили писателей. Слушали их рассказы, задавали вопросы, пели песни своего знаменитого земляка. Я собрала нужный материал. На обратном пути Алексей Иванович заметил: - Ну, вот, а ты собиралась в другой район. Да лучше нашего нету. Были и другие встречи. Были интересные разговоры, суждения, обмен мнениями и споры. Связующей ниточкой этих встреч всегда был Сергей Никитин, с которым после его переезда во Владимир мы жили в одном доме, став близкими соседями. Бывало, спустится этажом ниже или позвонит по телефону и скажет: - Зайди. Алёша приехал. Однажды Фатьянов привёз рукопись А. Твардовского «Тёркин на том свете», можно сказать тёпленькую, только что из-под пера. Известно, что Твардовский и Фатьянов были друзьями. Поэма же была из тех, что писались «в стол». Мы читали её с огромным интересом, Алексей комментировал. Я с его позволения переписала её от руки в свой блокнот, который хранится до сего времени. И только спустя десять лет это произведение увидело свет, во времена хрущёвской «оттепели». Опубликовал её в газете «Известия» А. Аджубей, который был её редактором, полным текстом, со своим предисловием. Надо сказать, что текст публикации отличался от рукописного. Это естественно, т.к., по словам А. Аджубея, большой поэт Александр Твардовский, «...трудился и трудился, не чураясь переделок, отыскивая более точные осмысления». В сентябре 1959 года я уехала на учёбу в Москву. Как-то в середине ноября в комнате общежития раздался телефонный звонок. Я обрадовалась, узнав голос Сергея. Но радость была преждевременной. - Вчера умер Алёша... Я не могла поверить своим - ушам, а это было правдой. В день похорон в московском Доме литераторов на улице Воровского было много народа. Среди собравшихся заметила немало владимирцев. У гроба - известные писатели и поэты. А над скорбной толпой лились звуки «Соловьёв». Спустя двадцать лет тёплым весенним днём поехала на Ваганьковское кладбище. Могилу найти затруднялась. Справилась в конторе - не ответили. Пошла к директору.- Фатьянов у нас, - с чувством какого-то удовлетворения ответил он, как будто в другом месте Фатьянов просто не мог быть. - В двадцатом квартале, там, где лётчики. Проводи, - обратился он к рабочей по кладбищу. Я задумалась над словами: «Там, где лётчики». Судьба! По свидетельству друзей, А. Фатьянов при жизни не раз говорил, что если б он не был поэтом, стал бы лётчиком. И хорошие песни о них писал: Мы люди большого полёта, Создатели новых чудес, Орлиное племя - пилоты, Хозяева синих небес. Женщина привела меня к нужному месту. Впечатляет памятник: высокая чёрного мрамора стела, словно два книжных тома, поставленных один за другим. На лицевой стороне в круглом углублении барельеф в профиль. А ниже - слова: «Соловьи, соловьи, не треножьте солдат, пусть солдаты немного поспят» - и факсимиле: «Ал. Фатьянов». На мраморном постаменте обозначены годы жизни поэта. Я положила к памятнику цветы. «Вечерний звон» № 2-3 (29-30). (Антонина Атабекова. За всё благодарю. 2008) ЕХАТЬ ПРОСЁЛКОМ - ДОМА НЕ НОЧЕВАТЬ Эта история, о которой я хочу рассказать, на протяжении лет обрастала слухами и домыслами. Из пяти её участников (поэт Алексей Иванович Фатьянов, директор Владимирского книжного издательства Леонид Михайлович Мацкевич, писатель Сергей Константинович Никитин, шофёр областной молодёжной газеты Пётр Иванович Журавлёв и я) четверых уже нет в живых.Я обращаюсь к своей памяти и старым дневниковым наброскам. А было дело так. Ранним февральским утром мы выехали из Южи (небольшой городок Ивановской области), где были на похоронах поэта Ивана Ганабина. Накануне думали, какой дорогой двинуться в обратный путь. Более надёжной была дорога через Палех на Шую и Иваново - асфальт. Кто-то советовал путь сократить и ехать на деревню Рыло, от которой до Мстёры, как сказали, рукой подать, а это уже своя, Владимирская, область, хотя надёжной дороги здесь не было - просёлки. Мы их побаивались, помня русскую пословицу: ехать просёлком - дома не ночевать. Но уж очень заманчив был этот вариант - мы задерживались, а дома ждала срочная работа. К этому варианту склонялся Алексей Иванович, как-никак Мстёра - родные места. Мнения разделились. Арбитром в споре выступил самый старший и всеми нами уважаемый Леонид Михайлович: - Антонина, ну давай уважим гостя... Я молчала, На меня устремились все взоры. - Решено? Ну, тогда поехали. В нашем распоряжении был редакционный «Москвичонок» аж самого первого выпуска. Место рядом с шофёром отдали Алексею Ивановичу. Мы втроем: я, Сергей Никитин и Леонид Михайлович - устроились на заднем сиденье. В тесноте - не в обиде. Ехали молча. Все были под впечатлением похорон. Сотни людей вышли проводить своего земляка в последний путь. Кто-то знал его лично, читал его стихи, кто-то о нём слышал, кого-то в число провожавших привели слухи о том, что в город понаехали поэты, писатели, журналисты из разных мест: Москвы, Иванова, Владимира, Горького, Коврова, Вязников. Накануне все гости побывали в городских школах на встречах с учащимися. Такого Южа ещё не видывала. Тем значительнее были проводы, а прощание - горше. Меж тем машина бежала, а дорога расстилалась перед ней ровной скатертью, никаких явных признаков жилья, ни деревца, ни кустика. Кругом белая пелена, посверкивающая разноцветными бликами в лучах по-зимнему поздно восходящего солнца. Нам казалось, что прошло уже достаточно много времени, и пора бы уже показаться какому-нибудь населённому пункту. Шофёр стал проявлять беспокойство: туда ли мы едем? Наконец, впереди показался одинокий путник. Догнав его, Пётр Иванович притормозил машину, и, видимо, желая вывести пассажиров из полудремотного оцепенения, решил подшутить: - Мил-человек, скажи, далеко ли тут до Рожи? - спросил он, между тем, поглядывая на нас с хитрецой. - Не до Рожи, а до Рыла... - Ну, да это всё равно, - заулыбался Петр Иванович. - Вот давай прямо, за бугром и покажется наше Рыло. Петр Иванович не переставал многозначительно поглядывать на нас. Мы оживились, одобряя его шутку. Вскоре проехали деревню, свернули вправо и выехали на просёлок, ведущий к Мстёре. Местность была возвышенная, и февральская вьюга переметала по ней позёмку слева направо, справа налево, вдоль и поперёк. Дорогу замело, по всему было видно, ею нечасто пользовались. Наш «Москвичонок» попробовал проехать туда-сюда, но въехал в высокую снежную наметь, зафыркал-зафыркал и замолк. Вот так раз! Все вышли из машины, начали протаптыванием пробовать накатанные места, но всюду ноги уходили в рыхлый снег. Поняли, что увязли всерьёз. Было очень холодно. Снова забрались в машину, но в ней было не теплее, она лишь спасала от ветра. Обстановка осложнялась. Что делать? Решили так: раз от деревни отъехали недалеко, надо идти туда и просить трактор. Февраль в тот год стоял морозный, Самым уязвимым из нас оказался Алексей Иванович, Хоть и был он в добротном пальто с бобровым воротником, меховой шапке, в перчатках ангорской шерсти, но ноги... обут он был в щёгольские, не по сезону тонкокожие туфли, и даже тёплые носки не спасали от холода. В деревню вызвались идти Сергей с Леонидом Михайловичем, Я предложила Фатьянову забраться с ногами на заднее сиденье машины, снять туфли и надеть на ноги его ангорской шерсти перчатки. А сама села на его ноги. Петр Иванович был за рулём. И вот в таком виде стали ждать своих посыльных. Через какое-то время вдали показалась странная компания. Четверо мужчин посередине, а по краям две понурые лошади. Подошли. Сергей открыл дверцу машины: - Алексей Иваныч, выйди, покажись народу. Алексей Иванович вышел, предстал перед «народом». Надо было видеть лица мужиков, когда они узрели богатырского вида фигуру, скукожившуюся от холода, в перчатках на ногах. Точь-в-точь как в известном стихотворении Маршака: «вместо валенок перчатки натянул себе на пятки». Пока подошедшие лицезрели это сказочное видение, одна из лошадей повернулась и, помахивая хвостом, медленно побрела обратно в деревню, всем своим видом будто говоря: «А ну вас к Богу в рай, разбирайтесь тут сами». Позже, отогреваясь в мстёрской чайной, вспоминали случившееся. - Нет, - задыхался от смеха Сергей. - Лошадь-то какова: махнула хвостом и обратно в деревню... - Как вам удалось мужиков-то уговорить? - допытывалась я. - Зашли в одну избу, в другую, все мужики по печкам, спят. С нами идти никак не желают, - вступил в разговор Леонид Михайлович. - Тут мы и вспомнили, что ведь сейчас в самом разгаре предвыборная горячка. Меньше чем через месяц, 14 марта 1954 года, должны состояться выборы в Верховный Совет СССР. - Ну вот, мы и сказали, - добавил Сергей, - что везём кандидата в депутаты на встречу. Так ведь он, чёртушка, - кивнул он в сторону Фатьянова, - чуть всё дело не испортил - выперся вместо обуви в перчатках! Свалили всё на мороз, хорошо, что сошло. Когда окончательно пришли в себя, разговор зашёл о Станках. Есть деревня такая между Мстёрой и Вязниками. - Заехать бы туда к старику, коль в этих краях оказались, - подал мысль Алексей Иванович, - всё равно ведь нам по дороге. Сергей поддержал его. Леонид Михайлович смотрел на меня как на главную в этой компании. А мне это было не понутру. - Да чего уж, мать, соглашайся, всё равно день пропал. Часом раньше, часом позже, а во Владимире будем. Так-то оно так, думала я, но ведь Сергею надо ещё добираться до Коврова, где он тогда жил, а Фатьянову - в Москву, а меня ждут в редакции. - Ладно, Антонина, будь по-ихнему, - вступил наконец Леонид Михайлович. - Когда им ещё доведётся здесь побывать? Да и у старика будет радости много. «Старик» - это Григорий Семёнович Ушаков, в прошлом работал в советских органах на селе, участник Великой Отечественной войны. Будучи на пенсии начал писать, публиковался в газетах, в молодёжной – тоже. Позднее описываемых событий, в 1957 году, во Владимирском издательстве 15-тысячным тиражом вышла книга - его первое литературное произведение, повесть «Половодье», под редакцией владимирского писателя Сергея Ларина. Эту книжку Григорий Семёнович подарил мне с надписью: «Тов. Атабековой А.С. в знак искренней дружбы на добрую память. 2.01.58 г». ...Уговорили! Наш дальнейший путь - в Станки, к Григорию Семёновичу Ушакову. Меж тем день перевалил за половину, медлить нельзя, смеркалось рано. До деревни доехали без приключений. К счастью, хозяева оказались дома, радости, охам и вздохам не было конца. Григорий Семёнович суетился, помогая раздеться, как бы между прочим кивнул жене, среднего роста полноватой женщине, по-домашнему в простеньком ситцевом платье и переднике, показывая глазами на стол. Сигнал был принят, хозяйка захлопотала. Устроились все в просторной кухне. И вскоре на столе стали появляться нехитрые деревенские яства: солёные помидоры и огурцы подоспели к горячей картошке, аппетитно поблескивали маринованные грибочки, приправленные кольцами лука, янтарные мочёные яблоки, у которых «видны зёрнышки насквозь». Суд да дело, вскоре стол украсила бутылочка “беленькой”, вместе с ней в избе появилась Зинаида. О ней стоит рассказать особо. Я не раз слышала от Сергея Никитина рассказы о знаменитом дяде Лёне, бакенщике на Клязьме (Алексее Ефимовиче Бударине). Это его домик, или, как его называли в округе, бударинскую будку, приютившуюся на речном берегу сказочной красоты, облюбовали писатели, местные и заезжие московские, черпая здесь вдохновение, набираясь от дяди Лёни (а был он прекрасным рассказчиком) народной мудрости и жизненного опыта. А кроме всего прочего, как свидетельствовал вязниковский писатель Иван Симонов, всегда у него на всякий непредвиденный случай под берегом в ивовом садке живые стерляди шевелились… Появлялась порой на бакене и вдохновительница творческого настроения, девушка с зелёными глазами, с русой косой ниже пояса - то ли речная русалка, как нам воображение подсказывало, то ли воздушная фея с загорелыми коленками. И звал её дядя Лёня просто Зиной, потому что была она дочкой старого бакенщика". Она и с лодкой лихо управлялась, и бакены зажигала, подменяя, отца. И были даже стихи, ей посвящённые: А у бакенщика дочка Беспощадно хороша. (П. Шерышев). Вот такая эта Зинаида. Её появление было встречено бурной радостью, особенно со стороны Алексея Ивановича и Сергея, я её видела в первый раз. Вскоре раздались тосты за встречу, за знакомство, за здоровье хозяев, а потом пошли всякие литературные разговоры. За ними и не заметили, как Алексей Иванович с Зиной удалились в переднюю комнату. Стол быстро опустошился. Особым вниманием пользовались мочёные яблоки. Хозяйка заметила этот интерес, взяла со стола опустевшую миску и полезла в подпол, где хранила припасы. В это время из комнаты, неся перед собой пустую тарелку, вышел чем-то недовольный Алексей Иванович. Уверенной походкой он шагнул на середину кухни и в какой-то момент, когда никто ничего ещё не мог сообразить, вдруг оказался в проёме подпола, откуда раздался крик. Только тут сообразили, что случилось что-то страшное. Подбежав к проёму, увидели, что наш могучий детина, пролетев мимо лестницы, накрыл собою бедную женщину. Жива ли? Слава Богу, жива. С трудом извлекли незадачливого героя, хозяйка с нашей помощью выбралась сама. Приятность встречи была испорчена. По выражению лица Алексея было видно, что ему уже не до застолья. Усаженный на лавку, он всё время держался за ногу и раскачивался взад-вперёд, как бы утишая боль. Что делать? И тут снова мнения разделились: мои попутчики были склонны к тому, чтобы остаться до утра в доме. Я настаивала на немедленном отъезде, хотя бы в Вязники, где можно обратиться за врачебной помощью. Фатьянов от боли встать на ногу не мог. Петр Иванович побежал готовить машину. Стали собираться. Мужчины помогли одеться Алексею Ивановичу и, обхватив его с двух сторон, повели к выходу. Крылечко у дома было достаточно высокое, и сходить по ступенькам было трудно. Сергей, высвободившись из-под руки Алексея, с трудом сошёл вниз (у него самого уже давно болела нога, он себя всё время превозмогал) и стал руководить спуском. - Алёш, ты давай на меня, на меня... Алёша так и сделал: с высоты ступенек рухнул на Сергея, повалил его на спину и оба завыли. Как ехать? Что делать? И снова мудрый Леонид Михайлович нашёл выход. - Ну, вот что. Я остаюсь здесь. Ты, Антонина, садись вперёд, Алексей с Сергеем сзади сядут спиной друг к другу. Опустим боковые стекла, Сергей просунет ногу в одну сторону, Алексей - в другую. И смех, и грех. Так и поехали с торчащими ногами с обеих сторон машины. Хорошо, что уже стемнело, посторонних не было, никто ничего не увидел. С трудом добрались до Вязников. Время было позднее. Прежде всего отыскали больницу, надеясь, что дежурный врач там есть. Так оно и оказалось. Сергея с его повреждённой ногой оставили в машине. Пётр Иванович помог мне отвести Алексея Ивановича к доктору. Доктор стала осторожно ощупывать голень. - Здесь больно? - спрашивала она, идя от колена к ступне. - Больно! - капризно-жалобно отвечал пациент. - А здесь? - И здесь больно! - и крупные слёзы катились из его глаз. - Перелома нет, но ушиб сильный. Всё-таки нужен рентген, - заключила доктор. «Но это уже завтра», - думала я. Время приближалось к десяти вечера. Ехать сейчас во Владимир бессмысленно: нужна квалифицированная медицинская помощь, нужна гостиница. В эту пору всего не решить. Сергей предложил поехать переночевать к Ивану Симонову. Но как разыскать его ночью? Всё-таки разыскали. Громким стуком в дверь хозяев подняли с постели. Что? Кто? Откуда? Удивлению Ивана не было предела. - Господи! Да как же это? Оба с больными-то ногами? Коротко рассказали о своих злоключениях, вместе погоревали о преждевременной смерти Ганабина. Симонов хорошо его знал и с уважением к нему относился. - Иван Алексеевич, прости за вторжение, но помоги. Больным нужен покой, я передохну в машине, - взмолилась я. Сонная жена уступила супружеское ложе, больных положили на него валетом, щадя ноги. Тем временем Иван Алексеевич нырнул в подпол, извлёк оттуда блюдо с морковью и выдал всем по ядрёной здоровой морковине. На ужин. А утром чуть свет поднялись, выпили по чашке чая - и на выход. Ни Алексей Иванович, ни Сергей самостоятельно идти не могли. Я и Иван Алексеевич взяли под мышки сначала Фатьянова. С нашей помощью на одной ноге он доскакал до машины. С трудом усадили. Пошли за Никитиным. Точно таким же образом доскакал и он. Мальчишки, игравшие в мяч у соседнего дома, с удивлением замерли. Что за чудо? Из дома дяди Вани выводили одного за другим мужиков, скачущих на одной ноге. Мы с Сергеем устроились на заднем сиденье. Семейство Симоновых, вышедшее нас проводить, пожелало нам доброго пути. В таком напутствии мы очень нуждались. Понемногу острота всего пережитого несколько стадилась. Мои спутники даже заговорили. Вспоминали своё пребывание в Юже, по достоинству оценили подвиг Славы Селянина, молодого поэта, которого поддержал и напутствовал в большую поэзию Иван Ганабин. - Молодец, Славка! Не каждый бы отважился, - одобряюще говорил Сергей. А дело было в следующем. Мы от матери Ивана Ганабина узнали, что последней волей покойного было исполнить над его прахом полонез Огинского. У оркестра не было клавира, а во всей Юже ни у кого не оказалось грамзаписи этого произведения. И вот в тридцатиградусный мороз в телогрейке, парусиновых ботинках и лёгких летних брюках Ростислав отважился съездить во Владимир и привезти пластинку. Воля покойного была исполнена. Вспомнили и о Мацкевиче. Как-то он там, в Станках? Небось, водочку попивают... - Да пусть погостит у старика, тому только в радость... Сергей старался приободрить своего друга, отвлечь от грустных мыслей. - Все мы под Мацкевичем ходим, - многозначительно изрек Алексей Иванович. Да! Вот уж действительно - выхаживал и оберегал Мацкевич таланты. Многих живущих и уже умерших литераторов Владимирское книжное издательство, возглавлявшееся в течение многих лет замечательным человеком, большим любителем литературы Леонидом Михайловичем Мацкевичем, благословило на творчество, сделавшееся для них единственным смыслом жизни. Это Сергей Никитин (к нему Мацкевич относился особенно бережно), Сергей Ларин, Василий Акулинин, Юрий Синицын, Иван Ганабин, Иван Симонов, Николай Тарасенко, Юрий Мошков, Борис Симонов, Иван Удалов, Николай Богословский, Владимир Краковский, Геннадий Никифоров, Николай Сидоров, Владимир Томсен, знаменитые московские поэты Алексей Фатьянов, Андрей Вознесенский. Все они обязаны Владимирскому издательству и лично Л. Мацкевичу своей первой книгой. Я хорошо знала (многих уже нет на белом свете) и знаю этих авторов. В той или иной мере они были причастны к молодёжной газете, а некоторые благодаря ей стали профессиональными литераторами, членами Союза писателей. Скоро показались и пригороды Владимира. От Боголюбова до областного центра рукой подать. Я уже мысленно представляла себе, как покажу своих спутников в больнице врачам, что скажу о них. Больница у нас на пути. Остановились у самого подъезда. Бегу в регистратуру. Через маленькое окошечко отвечаю на вопросы регистраторши: - Фамилия? Имя? - Никитин. Сергей Константинович. - Год рождения? - Называю. - Кем работает? - Писатель. - Что случилось? - Ушиб ноги. Пожалуйста, к рентгенологу. Запишите ещё одного. - Фамилия? Имя? - Фатьянов Алексей Иванович. - Называю год рождения и адрес. - Кем работает? - Писатель. - Что случилось? - Ушиб ноги. К рентгенологу. Тут на меня из-под очков уставились огромные глаза. Я испугалась, что мне надо будет объяснять всё подробно. Но вопроса не последовало… Отвожу первого больного в нужный кабинет. Бегу за Алексеем Ивановичем. - Вылезай. Пойдем! - Никуда я больше не пойду. Я сейчас домой уеду. Я попыталась уговорить. Не помогло. Капризы мэтра ещё не прошли. И обида. Мне показалось, что она возникла из-за нелепо оборвавшегося доброго застолья в Станках. Сергея мы довезли до гостиницы «Владимир». В распоряжении Алексея Ивановича я оставила шофёра с машиной, чтоб тот проводил его на поезд. Не успела показаться в редакции, как в моём кабинете раздался телефонный звонок. Главный редактор областной газеты «Призыв» А.М. Монько по праву старшинства выговаривал мне за трёхдневное отсутствие на работе... «Призыв», 29 декабря 1999 г., 19-21 января 2000 г. ИВАН ГАНАБИН Редко мы с тобой бываем в Вязниках Алексею Фатьянову Редко мы с тобой Бываем в Вязниках... Если говорить по существу - Погостим денёк-другой на праздниках И опять торопимся в Москву. А в Москве - дела, Заботы разные, Занятой с тобою мы народ… Вот - весна... Теперь, поди, над Клязьмою Слышно, Как гудёт и стонет лёд. Он однажды ночью Вдруг разломится, Даст реке свободу, И тогда - Заиграет И в дорогу тронется Полая, Тяжёлая Вода. И оттуда,- С юга- Встречь течению Рыбы поплывут метать икру. Опьянённый радостью весеннею Соловей зальётся поутру. А на крутоярах - Там, где ветрено, Где далёко видно с высоты, - На поляны У посёлка Петрино Выбегут Весёлые Цветы. Франтоватый, Белый, Будто новенький, Забасит призывно «Робеспьер», И в ответ ему - По-бабьи тоненько - Отзовётся «Зорька», например. Майскими ночами - Так уж водится - Под гармонь с гитарой У реки - До рассвета будут хороводиться Молодые наши земляки. Напролёт всю ночь бренча гитарами, Затевая танцевальный бой... Лишь под утро Разбредутся парами С песней, Что написана тобой. С песней, Что написана о Родине - Честно и правдиво - от души. ...Выбери ты время посвободнее Да про Клязьму песню напиши. Да про городок родимый - Вязники, Городок, Что тыщу лет живёт, Где и в будни, А не только в праздники - Очень жизнерадостный народ. ...Редко мы с тобою Видим Вязники - Городок над Клязьмою-рекой... Но и всё-таки, Хотя бы в праздники, Приезжаем на денёк-другой. Страницы творческой биографии А. Фатьянова 1942. А. Фатьянов написал стихи «На солнечной поляночке» и «Соловьи», которые композитор В. Соловьев-Седой положил на музыку. Написано стихотворение «Ничего не говорила», вышла грампластинка с песней «На солнечной поляночке».1945. Опубликовано стихотворение «Где же вы теперь, друзьяоднополчане». 1946. Поэт написал песню «Перелетные птицы» для кинофильма «Небесный тихоход». 1947. А.И. Фатьянов – участник Первого Всесоюзного совещания молодых писателей. Создан цикл песен «Сказ о солдате». 1949. Появляется спектакль «Свадьба с приданным», где звучат куплеты Курочкина. Там же прозвучала песня «На крылечке твоем». 1952. В Гослитиздате выходит антология «Русские советские песни» с наиболее популярными произведениями той поры. М. Исаковский, А. Фатьянов и В. Лебедев-Кумач имеют в ней наибольшее количество текстов. 1956. На Одесской киностудии снимается кинофильм «Весна на Заречной улице». Во Владимирском книжном издательстве выходит сборник стихов Алексея Фатьянова «Поет гармонь». 1957. В год 850-летия Владимира поэт совместно с композитором А. Новиковым написал песню «Расцветай, наш край Владимирский». 1974. На родине Фатьянова проведен праздник поэзии и песни. 1983. В издательстве «Художественная литература» выходит «Избранное» А. Фатьянова, в серии «Литературные портреты», а в следующем году в «Современнике» выходит книга Т.П. Малышевой «Алексей Фатьянов: Страницы жизни, страницы творчества». 1991. Учреждена премия имени Алексея Фатьянова. 1998. Дом Фатьяновых в Вязниках передан для Музея песни (см. Музей песни ХХ века. г. Вязники) Владимирское региональное отделение Союза Писателей России |
|
|
21.11.2024
23:43
| Приветствую Вас Гость | RSS |
 |