17:41 О песнях Алексея Фатьянова. Часть 4 |
На крылечке твоем...: О песнях Алексея Фатьянова. Часть 2 О песнях Алексея Фатьянова. Часть 3 КОГДА ВЕСНА ПРИДЕТ… Пожалуй, никакая другая песня не давалась Алексею Фатьянову так трудно, как эта. Десятки вариантов перебрал он, пока не нашел сердцевину ее, то «жемчужное зерно», без которого песню никто петь не будет. Чем же можно объяснить такое упорное сопротивление материала? Ведь, казалось бы, тема любовная, лирическая, близкая поэту, который ко времени ее создания уже имел богатый творческий опыт. Трудность, на мой взгляд, обусловлена сценарием кинофильма «Весна на Заречной улице», для которого она писалась. Достоинства сценария стали... камнем преткновения для поэта.В драме Ф. Миронера речь идет о неразделенной, несчастной любви молодого сталевара Саши Савченко к учительнице школы рабочей молодежи, выпускнице пединститута Тане Левченко, получившей назначение в один из рабочих поселков. Таня никак не может привыкнуть к своим взрослым ученикам, рабочим крупного металлургического комбината: сталеварам, крановщикам, шоферам. Раздражает ее и настойчивое ухаживание лучшего сталевара завода Александра Савченко, не привыкшего встречать отказа у девушек. Оскорбленная первыми нескромными попытками парня завоевать ее любовь, Таня избегает встреч с ним. Не на шутку влюбившись и не получая взаимности, Александр бросает учиться. Вот в этой ситуации, когда лирический герой чувствовал свою неприкаянность, и должна была звучать песня о неразделенной любви. Алексею Фатьянову, привыкшему воспевать взаимные чувства молодых людей, очень трудно было перестроиться. Заключив договор на создание нового произведения с режиссерами-постановщиками Ф. Миронером и М. Хуциевым, поэт вместе с композитором Борисом Мокроусовым летом 1956 года уехал в Одессу, где велись съемки фильма «Весна на Заречной улице». Там, на съемочной площадке, они познакомились с актерами, занятыми в кинокартине: Н. Ивановой (Татьяна Сергеевна), Н. Рыбниковым (Саша Савченко), П. Пугачевой (Зина) и другими. С творческой точки зрения все было идеально: поэт и композитор могли приходить на съемки и наблюдать игру артистов, учитывать замечания режиссеров-постановщиков. Но Фатьянову, как назло, не писалось. Собираясь из Москвы в Одессу, он надеялся на перемену обстановки, но через три дня понял, что южная природа не вдохновляет его. Было жарко, душно, жара изматывала, от нее можно было спастись только на море, куда уходил чуть свет. Оттого, что но работалось, Фатьянов начинал нервничать, избегал встреч с композитором и артистами, ему надоело отвечать на один и тот же вопрос: «Ну, как песня?» Не скажешь ведь напрямик, что вдохновения нет, в голове и на сердце пусто. Так прошла неделя — половина творческой командировки. Поэт подумывал уже о том, что напрасно подписал договор, что не надо было соглашаться на такие жесткие сроки, тем более, что на юг он все равно собирался: была куплена семейная путевка в Дом творчества писателей в Коктебель. Так что море от него не ушло бы. А теперь и море не радовало. Однажды Фатьянов изменил своей привычке и с восходом солнца отправился на знаменитый одесский рынок. И как только услыхал разноречивый говор многолюдного, шумного базара, напоминающего морской прибой, ощутил себя будто в родной стихии. Он и сам не заметил, как начал заговаривать с продавцами и покупателями, дивясь меткости и образности народной речи. Поэт неторопливо шел мимо торговых рядов, иногда шутливо приценялся, глядя на горы красных помидоров и аккуратных огурчиков, на шершаво-нежные, точно замшевые персики, и желтые, величиной с кулак, тающие во рту груши... Он глядел на торговые одесские ряды, слышал протяжную речь одесситов вперемежку с гортанной речью кавказцев, а сам вспоминал Подмосковье, где летом рынки хоть и победнее, но тоже многолюдные и могут кое-чем удивить заезжего человека. Вместо персиков и арбузов в его родных Вязниках, например, привлекает на прилавках черника, знаменитая «родительская» вишня. Сейчас, наверное, и грибы пошли. Так что и грибов можно взять на жареху: ядреных челышей (подберезовиков), маслят, сыроежек и лисичек в придачу. Конечно, настоящий любитель в сезон лисички и сыроежки за грибы не считает, но в июле, в межсезонье, и они сойдут, особенно зажаренные в плошке со сметаной... Припомнил родные места, и будто лучшего друга встретил. Сердце сразу ожило, и голова заработала. Вспомнилось босоногое детство, родной дом в центре города и дом деда по матери в Малом Петрине, знакомые мальчишки, с которыми гонял по крышам голубей, и воскресные рыбалки на Клязьме, куда ходил луговыми тропками с отцом, Иваном Николаевичем. Оттуда возвращались непременно через Петрино. Когда-то деревня была, сейчас городская окраина... «Может, и Саша Савченко живет на такой же», — непроизвольно перекинулась мысль на песню. И оттого, что герой фильма «Весна на Заречной улице» вполне мог жить на рабочей окраине, похожей на его родное Малое Петрино, он для Фатьянова стал как будто ближе и понятней. Незаметно для себя, углубившись в мысли, поэт медленно уходил с рынка, уже не воспринимая так остро шумный разноязыкий прибой. Он шел по направлению к морю, которое манило синевой, неожиданно показываясь в прогалы улиц или сквозь верхушки деревьев. Но до моря было все-таки далеко, а то, что бродило в душе, требовало выхода. Поэт свернул в ближайший сквер, где от кустов лавровишни и самшита еще веяло утренней свежестью, сел на свободную скамью, закурил. И, вынув из кармана брюк сложенную пополам школьную тетрадку, карандаш, начал записывать первые строчки, еще робкие и неясные даже для него самого: На свете много разных улиц, Но мне дороже всех одна. Когда иду по ней, волнуюсь, Ведь для меня, как мать моя. Фатьянов писал, сидя в одесском сквере, а мыслями был далеко-далеко, в милых сердцу Вязниках. Карандаш торопливо бежал по чистому листу бумаги в косую линейку: Здесь мать меня к груди прижала, Здесь отчий край, здесь домик мой. И детство в юность пробежало Здесь по булыжной мостовой... Теперь дни полетели быстро один за другим, безудержно, торопливо, и каждый из них добавлял что-то новое для рождавшейся песни. «Итак, песня будет про родную улицу, — размышлял Фатьянов, — значит, надо показать все то, что дорого каждому человеку на ней...» Поехал на городскую окраину, наблюдал пересменку рабочих на крупном заводе, всматривался в лица молодых парней, словно мог отыскать среди них своего героя. Поэт знал: жизненный опыт и наблюдения, переплетаясь, высекают нужную искру. И продолжал поиск: Над нашей улицей степенно Чуть свет, как солнышко встает, Спешит домой ночная смена, И заводской гудок поет. Идет домой ночная смена, По нашей улице идет. Самым трудным для поэта было преодоление психологического барьера: его герой, в данном случае сталевар Саша Савченко, страдал от неразделенной любви. И надо было петь про это несчастное, неведомое автору чувство. Начиная, как всегда, с конкретного, Фатьянов постепенно переходил к обобщениям: Когда на улице Заречной Уже погашены огни, Дымят мартеновские печи, И день и ночь горят они. И вот уже ночная смена По нашей улице идет. А я все также неизменно Стою у стареньких ворот. «Ты что здесь бродишь?» — люди спросят, — И я признаюсь, не тая, Что в этом доме номер восемь Любовь прописана моя... Это были еще только подступы к песне, Фатьянов именно так и расценивал начальные варианты. Но главное — ему писалось, голова работала, и он, как говорят спортсмены, набирал нужную форму. Теперь поэт не избегал встреч с приятелями, наоборот, шумно и весело их приветствовал, а композитору Борису Мокроусову даже попенял: — Пожалуй, Боря, хватит прохлаждаться, давай-ка браться за музыку... И, читая ему только что написанное четверостишие, ждал его мнения: «Пойдет?» Композитор, услышав строчки про родную улицу, переспросил: — А ну-ка, Алеша, еще раз прочти, как там у тебя? Фатьянов, возвысив голос, с волнением читал: На свете много улиц славных, Но не сменяю адрес я. В моей судьбе ты стала главной, Родная улица моя. — Хорошо, очень хорошо, — одобрил Борис Андреевич, — и мелодический рисунок просматривается. — Пока еще не все хорошо, — скромничал Фатьянов, убирая тетрадку и карандаш в карман широких брюк, — надо еще много работать. Песня, Боря, как статуя для скульптора: столько гранитной крошки надо убрать, чтобы изображение получилось и выразительным, и красивым... Фатьянову никак не давалось четверостишие про страдания влюбленного героя. Много раз автор возвращался к нему, черкал, надписывал, снова исправлял. Следы его упорной работы остались в черновиках: Потухли звезды на рассвете, А я жду встречи нашей вновь. Скажи, кому на белом свете Нужна несчастная любовь? Перечитав про себя, поэт поморщился: «несчастная» плохо, лучше «безответная». В третьей строке зачеркнул слова «скажи, кому» и над ними написал: «Зачем, зачем», а в четвертой строке «нужна несчастная» заменил словами «есть безответная». Теперь концовка четверостишия стала благозвучнее, напевнее, чего нельзя было сказать о первых двух. Работа продолжалась... Припоминая свое детство и юность, Фатьянов поверял бумаге все сокровенное, что могло быть близким и дорогим рабочему пареньку на его родной улице: Луна над улицей Заречной Плывет в далекие края. Прими поклон, привет сердечный, Родная улица моя. Здесь детство шло. Шумела школа. Здесь все мне дорого, поверь. И дверь райкома комсомола, И друга низенькая дверь. В своем поиске поэт шел от личного к общему, от случайного к типическому. Сквозь хаос сиюминутных впечатлений и слов пробирался он к самым точным, самым душевным строкам. С тобой душа навек сроднилась, И я признаюсь, не тая, Здесь началась и здесь сложилась Вся биография моя. Люблю я свет веселых окон. А больше всех волнует кровь, Что здесь, совсем неподалеку, Живет она, моя любовь. Много четверостиший, подобно этим, поэт безжалостно выбросил, пока появилось наконец еще одно, хорошо знакомое нам по песне: Я не хочу судьбу иную. Мне ни на что не променять Ту заводскую проходную, Что в люди вывела меня. Оно понравилось автору, но, боясь ошибиться, решил проверить его на слушателях: вечером в гостинице прочитал Б. Мокроусову и Н. Рыбникову. Те, будто сговорившись, стали расхваливать именно эти строки. Артист, молодой, жизнерадостный, воскликнул: — Эврика, Алексей Иванович! Про заводскую проходную лучше не скажешь. Мой Саша Савченко выносит тебе искреннюю благодарность, — при последних словах он поднялся со стула и, прижимая к сердцу правую руку, словно на сцене, раскланялся. — Ты написал прекрасную песню, и я тебя поздравляю, дорогой, с творческой удачей! Сидевший за столом Фатьянов чуть стакан с чаем не опрокинул, замахал обеими руками: — Погоди, Коля, бабушка еще надвое сказала, — горячо заговорил он. — Песни очень капризны, спроси хоть у Бориса Андреевича, — кивнул он в сторону композитора, который задумчиво помешивал ложечкой остывающий чай, — и судьбы их непостижимы. Иногда думаешь: ну, эта — надолго, а ее спели раз-другой и забыли, а иногда смотришь, вроде бы пустячок, а ее подхватил народ и поет... Нет, ребята, — немного успокоившись, продолжал поэт, — я пока недоволен тем, что написал. Еще нет сердцевины песни. Она только бродит во мне. Борис Андреевич вон обгоняет меня. — Да, мне в Одессе хорошо пишется, — сказал Мокроусов, — и твои четыре строки о том, что на свете много улиц славных, но одна — самая дорогая, вдохновили меня. Принялся за третий вариант, возможно, и последний. Хочется, чтобы музыка не просто вторила словам, но помогала лучше запомнить их. Ты только, Алексей Иванович, не выкинь со мной злую шутку: не перейди на другой размер, — с тревогой в голосе закончил он. — Не бойся, мелодию я выдерживаю первоначальную, — возразил Фатьянов, — и, если ты ненароком сам собьешься на другую, так и знай: мы с тобой поссоримся, потому что песня у меня поется в душе с появления первой строки. — Ладно, Алексей Иванович, ты давай быстрей плыви к берегу! — с улыбкой миролюбиво сказал композитор, наслышанный о том, что в вопросах творческих Фатьянов был беспощаден и порывал с композитором безжалостно, если ему казалось, что он портит песню. — Стараюсь, плыву, — в тон ему ответил поэт, прихлебывая чай, — но только я пока в открытом море, еще и до буйка не доплыл. — И вдруг повернулся к артисту, внимательно слушавшему разговор. — Коля, а ну-ка расскажи мне, каким ты представляешь себе своего Сашу Савченко: о чем он думает, по-твоему, чем обеспокоен? — Гм, о чем он думает? — тряхнул головой артист, удивленный таким поворотом разговора. Он перевел взгляд на Мокроусова, словно искал поддержки. Но тот внимательно смотрел на него: тоже ожидал, что скажет. И, волнуясь, словно на экзамене студент, застигнутый неожиданным вопросом преподавателя, Рыбников выпалил: — Конечно, Саша думает о любимой девушке. В молодости ведь только любовью и бредишь, верно, Борис Андреевич? Ходит он, бродит по заснеженным улицам и ждет весны, надеется, что, может быть, сердце молодой учительницы под воздействием солнечных лучей растает и... она ответит взаимностью, — веселой шуткой закончил он. — Впрочем, ты не хуже меня знаешь об этом, Алексей Иванович, в сценарии ведь обо всем написано. «Так-то оно так, — неслышно барабанил пальцами по столу поэт, — да бывает и на старуху проруха. И как это я упустил из виду, что с весной влюбленные связывают все свои надежды?» Он задумчиво посмотрел в окно. Отсюда, с пятого этажа гостиницы, видна была часть панорамы вечерней Одессы. Ее веселые огни сбегали по крутым улочкам к самому морю. А на рейде ярко светилась цепочка корабельных огней. — Посмотрите, как красиво! — воскликнул поэт, приглашая собеседников полюбоваться вечерним городом... После этого разговора Фатьянов иными глазами «смотрел» на Заречную улицу: он «видел» ее в заснеженных сугробах. По ней и бродил вечерами его герой в ожидании тепла и солнечных дней. Свой песенный монолог влюбленный начинал с мартеновских печей, что «день и ночь горят они» и, наблюдая за жизнью улицы, пел про ночную смену, идущую с завода, вспоминал школу, райком комсомола. Но на другой день Алексей Фатьянов отверг и этот вариант: в стихах говорилось об известных, общих понятиях. Хотелось сказать о чем-то таком, что могло внести живинку в песню. И, снова возвращаясь памятью в свои детские годы, поэт писал: Здесь голубей гонял подростком. А здесь, где я сейчас стою, На этом самом перекрестке, Я повстречал любовь свою. И без всякой логической связи вдруг пришли строчки, вызванные разговором в гостинице: Когда весна придет, не знаю. Еще кругом лежат снега. Но ты мне, улица родная, И в непогоду дорога. Они показались расхожими. Поэт задерживаться на них не стал. Захотелось уточнить строку про голубей, сделать ее поэтичней, образней. Ручка опять забегала по бумаге: Вот здесь, когда я был подростком, Гонял я стаи голубей. «Стаи» не понравилось, слово было «непевучим», оно напоминало что-то тающее. Не зачеркивая, надписал вверху над ним «водил хохлатых», но эти два слова тем более не пелись. Зачеркнул. И легко подобрал рифму ко второй строке: А здесь, на этом перекрестке, С любовью встретился своей. Став напевнее, задушевнее, эти стихи вызвали к жизни новые: Теперь и сам не рад, что встретил, Что сердце занято тобой. Вгорячах он принял их за очень банальные. Сердясь на себя за такие стихи, добавил под ними буквально первые попавшиеся: Куда же мне теперь деваться? Навек ты в сердце у меня. С нажимом подчеркнул третью строку: дескать, куда же мне, бедному поэту, теперь деваться? Время идет, синим пламенем горит путевка в Коктебель, жена, поди, нервничает в Москве, а в его тетрадях — одни заготовки, ничего стоящего. Стыдно режиссерам-постановщикам на глаза показываться: они ведь ждут и надеются... Чтобы не замучить себя и песню, днем уходил на съемки, ездил морем на экскурсии по экзотическим местам, но песня, словно любимая, не покидала его сердце, то и дело напоминала о себе. По ночам, уединившись в своем номере, когда за окном стихал городской шум, на свежую голову перечитывал написанное и уже как бы со стороны замечал недостатки. Однажды в исчерканной тетрадке с удивлением обнаружил на каждом листе по одному вполне приличному четверостишию. Переписал на отдельный лист и не поверил глазам своим: перед ним была готовая песня, только строфы шли вразброд. Фатьянов пронумеровал их. Сомнений не оставалось: «Когда весна придет...» уже сложилась. Причем, с конца. Такого Фатьянов еще ни разу не испытывал за свою многолетнюю практику. Обычно началом почему-то у него служила середина. Как было, например, с песней «Соловьи». Тогда ему первыми пришли в голову строчки: Не спит солдат, припомнив дом И сад зеленый над прудом, Где соловьи всю ночь поют, А в доме том солдата ждут... А сейчас казалось невероятным, но концовка про дожди и снега просилась в начало. И сюжет прояснился совсем удивительным образом: будто он по счастливой случайности вынимал из колоды карт одни козыри. Но их, эти «козыри», тоже нужно было «просеять» через густое сито. Три четверостишия — про школу и ночную смену сразу отбросил. Осталось семь. Пронумеровал опять. В строфе, начинавшей песню, исправил вторую строку. Вместо незачеркнутой «Еще кругом лежат снега» сверху написал «Пройдут дожди, сойдут снега». Осязаемыми становились картины весеннего пробуждения на родной улице. Требовали доработки третья и четвертая строфа. Они выглядели пока так: Здесь даже каждая березка Вошла навек в судьбу мою. А вот на этом перекрестке Я повстречал любовь свою. Потухли звезды на рассвете, А я все встречи жду с тобой. Зачем, зачем на белом свете Есть безответная любовь? Фатьянов хотел было поступиться дорогой для него строчкой про голубей, но при окончательной доработке опять вернулся к ней, нашел точные и образные слова. Пригодилась и те две строки о том, что: Теперь и сам не рад, что встретил, Что сердце занято тобой. Правда, последнюю пришлось изменить — «Что вся душа полна тобой». Но все же близился конец работы. Только сейчас поэт почувствовал, как сильно устал. Но теперь ему доставляло удовольствие уточнять эпитеты, переставлять четверостишия. Не огорчало даже то, что на три дня просрочил отъезд в Коктебель. Эти дни с композитором они как раз занимались по несколько часов у рояля. На музыку поэт испытывал каждое слово: мелодично ли, выразительно? Наконец, состоялась премьера песни «Когда весна придет...» Перед тем, как показать ее участникам съемочной группы фильма «Весна на Заречной улице», Алексей Фатьянов беспокоился: понравится ли песня? Но, когда вечером его провожали на пароход, артисты, стоя на причале, дружно запели его песню. Остались довольны ею и режиссеры-постановщики Ф. Миронер и М. Хуциев. Позже в журнальной статье, посвященной памяти поэта, они писали: «Он сумел разглядеть самую душу, образную суть будущего фильма и выразить ее скупыми строчками песни: Я не хочу судьбу иную. Мне ни на что не променять Ту заводскую проходную, Что в люди вывела меня. Прекрасная песня Фатьянова очертила главную мысль фильма, дала ему поэтические крылья. Алексей Фатьянов искренне любил кинематограф, хорошо его понимал, много работал для него, и его песни к фильмам останутся в ряду лучших песен нашего кино». По словам писателя В.В. Полторацкого, «Когда весна придет...» была самой популярной в Коктебеле летом и осенью 1956 года. — Приехав ночью из Одессы, — рассказывал Виктор Васильевич автору этих строк, — Алексей Фатьянов разбудил меня с женой и спел нам свою песню. С «легкой руки» моей жены, Александры Николаевны, буквально на второй день после приезда поэта новую песню напевали все отдыхающие нашего Дома творчества. Писатели, их жены вкладывали текст ее в письма к родным и близким. «Когда весна придет...» мгновенно облетела все уголки страны, задолго до появления фильма на экране... К сожалению, Алексей Фатьянов пережил и немало горьких минут, связанных с этой песней. Уже будучи в Москве, однажды он принес два новых стихотворения на заседание редколлегии альманаха «День поэзии» с предложением опубликовать их. «Стихи прочли при нем и отвергли, — вспоминает поэт К. Ваншенкин. — Он не выдержал и заплакал. Он сидел большой, беспомощный, очень ранимый. Я не хочу упрекать членов редколлегии, — они не увидели в этих стихах будущих знаменитых песен». Это были «Когда весна придет...» и «Тишина за Рогожской заставою», которые до сих пор поет народ. Фатьянов не находил понимания и среди своих братьев-писателей, так называемых поэтов-песенников. И если бы по иронии судьбы редакторами альманахов и музыкальных передач всегда были они, то кто знает, пробился бы вообще Фатьянов к своим читателям и слушателям... Известно, что рукопись, которую он отнес в издательство «Советский писатель», ему пришлось взять обратно по той причине, что редактор А. Софронов (поэт-песенник) начал было править... «Соловьи». В начале 50-х годов, выступая перед студентами Литературного института, находившийся в зените славы М. Исаковский так отозвался об этой фатьяновской песне: «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат, пусть солдаты немного поспят», - хорошо, а остальное все — мура». Что это? Заблуждение, ошибка, случайность? Но у нескольких одинаковых случайностей есть, оказывается, своя закономерность. Еще Белинский заметил, что для гения и гениального таланта ожесточенная брань, «запальчивая критика похвал и порицаний» — «доказательство его величия», ибо в рождении его поэтической славы» современники видят «смерть старых литературных понятий, а вместе с ними и свою нравственную смерть. Запальчивая пря мнений существует только для предметов, столь близких глазам современников, что они не в состоянии видеть их ясно и вполне, по причине самой этой близости».
В ГОРОДСКОМ САДУ Одним из самых дорогих мест в родных Вязниках был для поэта городской сад, куда он в юности бегал на танцы вместе с петринскими парнями и девчонками. И в каждый свой приезд, зимой и летом, он непременно бывал там, в уютном парке на крутом венце, и всегда ощущал волнение от встречи с юностью. Вспоминалось многое... Как танцевали на эстраде под духовой оркестр, как торопливо убегали домой ровно в полночь. А сигналом для этого служил трещавший на весь парк будильник Коли Стукалова, который никогда не танцевал, а сидел в одиночестве, на скамейке неподалеку от танцплощадки и зорко поглядывал на свой будильник... Вспоминалась и та, что была в ту пору милее всех... А тут еще в один из приездов выступал в клубе «Октябрь» поселка Ярцево перед прядильщиками местной фабрики, на которой когда-то работал его дед Василий Васильевич Меньшов. Старые текстильщики, с которыми поэту удалось поговорить по душам, знали его дедушку и тепло отзывались о нем. Они помнили также его отца, Ивана Николаевича Фатьянова, и мать, Евдокию Васильевну... Растроганный воспоминаниями и сердечным приемом земляков, он пообещал вязниковцам песню о родном городе.Пообещал и вскоре уехал в Москву, где в сентябре, как снег на голову, обрушилась на него необоснованная критика за песню «Три года ты мне снилась» из второй серии кинофильма «Большая жизнь». Тяжело переживая незаслуженную обиду, поэт снова отправился в Вязники. И вспомнил о своем обещании. На другой день в клубе «Профинтерн» зашел в кабинет к руководителю духового оркестра Сергею Николаевичу Павлову-Русинову. А тот всплеснул руками: — Ба, Алексей Иванович! Какими судьбами? Ты давно в городе? Для тебя приятная новость. Наш духовой оркестр разучил все твои песни: «На солнечной поляночке», «Соловьи», «Давно мы дома не были», «Мы люди большого полета»... Хочешь послушать? Вечером приходи, мы будем на танцплощадке играть... Испытывая непонятное для себя волнение, Фатьянов торопливо шагал в городской сад. По первым же звукам определил: духовой оркестр играет «Амурские волны», тот самый вальс, который так дорог и памятен ему. Еще до войны он увлекся красивой девушкой Мирой Корягиной, у которой была длинная русая коса и такие бездонные глаза, что ему хотелось подолгу смотреть в них. Познакомился Фатьянов с ней в этом самом парке, куда однажды пришел с двоюродным братом Колей Меньшовым и петринскими парнями. Помнится, в зеленом театре давала спектакль местная труппа. После спектакля молодежь гуляла по аллеям, сидела на скамейках, танцевала под духовой оркестр. Фатьянов, выйдя из театра, был в хорошем настроении. Ему тоже хотелось бродить по парку, обмениваясь впечатлениями. Но ребята куда-то спешили, Алексей не заметил, как остался один. Огляделся по сторонам и увидел на скамье под высокими липами группу девушек. Они о чем-то говорили и весело смеялись. Его неудержимо потянуло к ним. Фатьянов не спеша подошел и поздоровался. Девушки с удивлением поглядели на него, он внимательно посмотрел на них и застенчиво улыбнулся. Их было пятеро, но он выделил одну: кареглазую, русоволосую, с приятной улыбкой на таком свежем лице, что его хотелось целовать. Забывшись, Алексей продолжал пристально смотреть на девушку, а она мельком взглянула на него и отвернулась, на щеках вспыхнул румянец. Фатьянову захотелось поближе познакомиться с ней. Он весело сказал: — Девочки, пустите в свою компанию! А то мои друзья ушли... Девушки засмеялись и, переглянувшись между собой, потеснились на скамье, дали место. Одна из них скоро узнала его и тут же зашептала на ухо своей подружке: — Это Летка Фатьянов. Он чудной, стихи пишет, на артиста учится в Москве. А живет в Малом Петрине, у Меньшовых, своих родственников... С того памятного знакомства он стал встречаться с Мирой, ходить с ней в кино, на танцы... В парке все было привычно, знакомо. Шагая по тропинке, Фатьянов рассеянно глядел по сторонам. Ему хотелось побыть наедине, найти ту самую скамейку, на которой когда-то сидела Мира... Он свернул влево, на боковую аллею, припоминая полузабытые разговоры и свидания с той, которую когда-то любил. Скамейка, к счастью, была цела и стояла на месте. Он присел на нее и вдруг почувствовал, что снова полузабытое напомнило о себе. Возможно, оттого, что духовой оркестр играл тот самый старинный вальс, который он слышал десять лет назад. Мелодия плыла над парком, над городом, над синеющими заклязьминскими просторами. Не слыша ее, поэт сочинял новую песню. Он вынул из кармана пиджака карандаш, сложенную вдвое школьную тетрадку и стал записывать в нее строки, которые теснились в его душе. В городском саду играет Духовой оркестр. На скамейке, где сидишь ты, Нет свободных мест. Оттого, что пахнет липой И река блестит, Мне от глаз твоих красивых Взор не отвести... Закончив писать, Фатьянов поглядел вокруг. В парке все было по-прежнему. Тихонько шумели верхушки берез и кленов, вязов и лип. Поэт поднялся со скамьи и направился было к эстраде, где находился духовой оркестр, но вспомнил о другом, более важном. Он взглянул на часы: пора в клуб «Профинтерн», на встречу с земляками. И размашисто зашагал к выходу. Выступая со сцены, поэт рассказывал о своем творческом содружестве с композиторами, о том, что начал писать песни, будучи в Орле, в ансамбле песни и пляски, и что во время войны ему повезло: в Чкалове, на Южном Урале, он познакомился с Василием Соловьевым-Седым — с композитором, который ему ближе всех по душевному настрою. С ним они воспевали геройские подвиги простых советских солдат и всегда помнили о том, что сочиняют песни о народе и для народа. В конце встречи Фатьянов сказал: — А сейчас, дорогие земляки, я прочитаю вам песню, которую сочинил буквально полчаса назад. Это песня о родных Вязниках, ее я обещал написать для вас, когда выступал летом в ярцевском клубе... Вот завтра поеду в Москву, покажу ее кому-нибудь из композиторов. Блантеру, например... Земляки, затаив дыхание, слушали поэта, радовались новой песне, им нравился лирический настрой, задушевные слова и то, что она была о родном городе. Вот рассвет весенний гасит Звездочки в пруду. Но ничто не изменилось В городском саду. На скамейке, где сидишь ты, Нет свободных мест. В городском саду играет Духовой оркестр. И по тому, как вязниковцы слушали его, Алексей Фатьянов сердцем понял: песня получилась. * * * Сейчас нам кажется странным, что ни одна песня на стихи Алексея Фатьянова не была благожелательно встречена критикой. Но факт остается фактом: свое право на песню поэту пришлось отстаивать всю жизнь. И последнее слово в этом явно недружеском споре, как мы знаем, осталось за ним. Но сколько незаслуженных обид и мелочных уколов пришлось ему перенести!..Непризнание поэта официальными кругами началось еще в годы войны, с его озорной, жизнерадостной «На солнечной поляночке». Ее не только не хотели печатать в окружной армейской газете, но даже сняли с репертуара ансамбля песни и пляски Южно-Уральского военного округа, так как она, по мнению вершителей песенных судеб, «не отвечала текущему моменту», поскольку в тексте не было громких лобовых призывов, вроде «Вперед, на Запад!» Позже «Соловьи» с их щемящим припевом находили слишком сентиментальными. Когда появилась «Давно мы дома не были», автора упрекали в том, что он злоупотребляет уменьшительными суффиксами («огарочек», «дружок», «по чарочке», «елочки», «зорьки» и т. д.) Сразу же по выходе в свет второй серии «Большая жизнь» критикам пришлась не по нраву песня «Три года ты мне снилась», за которую поэт расплачивался фактически всю жизнь. Ведь его, сочинителя песен, «проникнутых кабацкой меланхолией», как было написано в официальном документе, можно было без опаски, походя критиковать любому. Выше говорилось, что не был оценен по достоинству и цикл «Сказ о солдате». Как говорил Есенин, «лицом к лицу — лица не увидать, большое видится на расстояньи». Так что приходится, пусть с большой натяжкой, все же извинить поэтов-песенников — современников Алексея Фатьянова. А как быть с критикой, обязанность которой заметить новое литературное явление и спокойно, без запальчивости сказать о нем свое веское слово? Увы! Привыкшая действовать по указке, критика проглядела большой самобытный талант Алексея Фатьянова, хотя творчество поэта сразу же и безоговорочно близко к сердцу воспринял народ, подхватывая его каждую новую песню. Все это свидетельствует о низком профессиональном уровне критики 40—50-х годов, на совести которой пресловутая теория бесконфликтности и лакировка действительности. Слабо разбираясь в песенной поэзии, не умея оценить стихи и музыку в их совокупности, строгие «ценители» причисляли тексты песен к литературе «второго сорта», отдавали явное предпочтение мелодии, ошибочно считая ее главной в песне. И, хотя поэты, как правило, первыми начинали разработку песенной темы, приоритет в авторстве принадлежал композиторам. Фамилии поэтов называли в исключительных случаях — и в передачах по радио, и с подмостков эстрады. Песня как бы всецело принадлежала композитору. Но вот прошло время, и все встало на свои места. Имен тех, кто считал себя законодателями литературных судеб, нет и в помине. Имя же Алексея Фатьянова, песни которого уже полвека поет страна, с каждым годом становится все популярней в народе. БИБЛИОГРАФИЯ Основные сборники произведений поэта:Фатьянов А. Серия «Песни советских поэтов». М.—Л.: Музгиз, 1948. Фатьянов А. Поет гармонь... Владимир: Владимирское кн. изд-во, 1955. Фатьянов А. Соловьи: Стихи и песни. М.: Правда, 1960. Песни на стихи Алексея Фатьянова. М.: Сов. композитор, 1960. Фатьянов А. Это все Россия: Стихи и песни. Владимир, 1961. Фатьянов А. Стихи и песни. М.: Сов. писатель, 1962. Фатьянов А. Это все Россия: Стихи и песни. Его друзья о нем. Ярославль: Верхне-Волж. кн. изд-во, 1969. Фатьянов А. Соловьи: Стихотворения и песни. М.: Худож. лит-ра, 1971. Фатьянов А. Избранная лирика. М.: Мол. гвардия, 1972. На солнечной поляночке: Песни на стихи Алексея Фатьянова. М., 1972. Фатьянов А. Стихи. Предисловие К. Ваншенкина. М.: Худож. лит-ра, 1974. Фатьянов А. Сердце друга: Стихи. М.: Современник, 1973. Фатьянов А. Родина. Предисловие Н. Старшинова. Ярославль: Верхне-Волж, кн. изд-во, 1976. Фатьянов А. Однополчане. М.: Сов. Россия, 1980. Фатьянов А. Избранное. Предисловие М. Львова. М.: Худож. лит-ра, 1983. Песни на стихи Алексея Фатьянова. М.: Музыка, 1985. "СНОВА ПТИЦЫ В САДАХ ЗАСВИСТЕЛИ..." Послания Алексея Фатьянова редактору и издателю В пятидесятых годах и еще в начале шестидесятых, задолго до создания "Золотых ворот", во Владимире было свое книжное издательство. Именно тут вышла в свет первая книга Алексея Фатьянова "Поет гармонь...".Готовить сборник к публикации выпало молодому редактору Нине Беляевой, недавно закончившей Московский полиграфический институт. Имя популярного поэта-песенника было у всех на слуху, и, тем не менее, она со всей серьезностью отнеслась к делу, высказала некоторые замечания по рукописи. Не кичливый, несмотря на известность, поэт ответил дружелюбным, теплым посланием и в то же время - по существу. Работа над книгой продолжалась. За это время Алексей Фатьянов, живший в Москве, написал своему редактору несколько писем. Ниже с небольшими сокращениями публикуются два его письма Нине Беляевой и одно - директору издательства Леониду Михайловичу Мацкевичу. Факсимиле посланий поэта передал в альманах муж Нины Николаевны, физик Валентин Петрович Зрелов, чье послесловие приводится. ПИСЬМО ПЕРВОЕ Разрешите назвать вас: дорогая Нина Николаевна! - а то "уважаемая" как- то не так, хоть и уважаемая.Напрасно Вы про Владимир и книжку - я чаще о ней почему-то думаю, нежели Вы предполагаете. А почему? Черт-те знает - почему... Но это на моей и только на моей совести. "Лета шалунью рифму гонят". Нина! Тут есть просто опечатки, а Вы ругаетесь. Я не совсем согласен с Вами - даже с тем, что Никитин пригласил Вас на вечер в филармонию. Вы же мой редактор! ... Очень я сегодня злой. Выступал три раза - замерз. Три часа ночи. "Скрип колес" - я написал потому, что - мороз, поезд стоял, примерз к рельсам, а стук колес - это уже сразу действие, движение. Выбирайте, как хотите. На Ваше чуткое сердечко надеюсь. "Чтобы я стране - последний..." - переставьте. Согласен. "... Сам был я не из последних на курсе..." - так и оставьте. Тут греха нет. А в просторечье - лучше. "... В сбитых ботинках..." Давайте действительно оставим так, как было написано: "И в сбитых ботинках студенты как денди". Очень много Вы написали про зарю, лучше бы - мне привет. "Почитай" - лучше, проще. Но можно и так, как было. Жалко - про зверей. Может быть, так: "... Удивляясь, что это за войско, не догадываясь в те дни, ... что в районе стройки Комсомольска проживали временно они". А! Не понравится - марайте. Ну с речками - бог с Вами - марайте. "Невелик у молодых багаж". - Хоть Вам и не нравится, это изо всех сил - оставьте. Пусть будет на моей совести лишний, тяжкий, неотесанный груз - камень: есть, с чем топиться. Редактор тут не отвечает. О, боже! Пусть так: "...Чтобы дом сегодня этот зажил". Может быть, так лучше: "У западных границ идет жестокий бой. И, слыша вой фугасок, отказываются ото всяких льгот - испытанные строевики запаса..." Концерт в колхозе: "Все обнимали ее, целовали". - Вы правы: не нужно сие лирическое отступление. "...Предрассветный, как облако, вставший туман... ...Осыпаются вишни - весенний салют. Снова птицы в садах засвистели. - Я люблю! Я люблю! Я люблю! - Слышен шепот в цветочной метели". Считайте, что это мое признание Вам. (Как редактору, конечно). Привет всем. Алексей Фатьянов P.S. Скоро буду во Владимире, проездом в Вязники - меня пригласили выступить там для комсомольцев. Рад буду видеть Вас. ПИСЬМО ВТОРОЕ Москва 12 октября 1954 г.Дорогой Леонид Михайлович! Очень был занят. Во-первых - съезд, во-вторых - писал песни к четырем кинокартинам - работа чертова, композиторы капризные, редакторы трусливые, режиссеры сумасшедшие. Но это проза. Перехожу к лирике. Названия для сборника предлагаю: 1. После грозы. 2. По дороге в край родной. 3. Здравствуй, родная земля. А вообще придумать название, кажется, труднее, чем написать книгу. Леонид Михайлович, прошу сообщить, нужно ли прислать в сборник еще несколько самых новых стихов? Крепко жму руку. Привет. ПИСЬМО ТРЕТЬЕ Здравствуйте, мой дорогой редактор!Я только что вернулся из командировки и очень был обрадован, найдя у себя на столе верстку. Книжка, кажется, получилась. Замечаний у меня нет. Одно, пожалуй. Кончать книгу надо стихотворением "Здравствуй, родная Земля" - это как-то само собой просится. Будем теперь ждать выхода книги и всего, вытекающего из оного (рецензий, ругани и пр.). Очень хотел бы повидать Вас. Может быть, через недельку заеду. Всем сердечный привет. Ал. Фатьянов. 22.III.55. Москва. Нина Николаевна, как она рассказывала мне, была очень огорчена, когда у издательства не нашлось коленкора на переплет. Желая во что бы то ни стало придать обложке книги привлекательный вид, сама поехала в Москву в Управление книгоиздания и добилась своего: березовые сережки и факсимиле подписи поэта были тиснены специально выделенным с этой целью сусальным золотом. Книга удалась! Прошли годы. Нина Николаевна давно жила в Дубне, работала в городской газете, потом двадцать лет занималась редактированием технической литературы в Институте Ядерных исследований. Более пяти лет назад после долгой болезни она преждевременно ушла из жизни. Надо сказать, она была не только одаренным, чутким к слову редактором, но и очень душевным человеком. Музицировала, сочиняла стихи. Незадолго до кончины написала такие строки: "... Каждый год нам что-то новое приносит: Цвет черемух - юность, сладость яблок - осень. Смолоду мечталось - а теперь свершилось. То, что не свершилось, вовремя забылось". Публикация В.П. Зрелова, г. Дубна, Московская обл. XIV Фатьяновский праздник (1987) «ЧТОБЫ ПОНЯТЬ ПОЭТА...Заметки с XIV Фатьяновского праздника В минувшие выходные дни в Вязниках в четырнадцатый раз собрались любители поэзии на Фатьяновский праздник. Из Москвы и Ленинграда, Горького и Ярославля, Красноярска и Донбасса и, конечно, из Владимира приехали писатели, поэты, композиторы, певцы, чтобы встретиться с вязниковцами в рабочих коллективах, прочитать стихи А.И. Фятьянова, исполнить песни на его слова. Участницами праздника стали и члены семьи Фатъяновых: вдова поэта Галина Николаевна, внучка Оксана, племянница Ия Викторовна Дикарева. Посещение Вязников всегда открытие. Здесь, на празднике, нас ожидают встречи с хорошими людьми, достопримечательностями города, с удивительными местами, где сохранились живописные уголки природы, где улицы и скверы, панорама заклязьминской поймы, открывающаяся с Венца, — вся атмосфера уютного города настраивает на песенный лад. Экскурсия, которая была организована для участников праздника, позволила узнать, сколь интересен и еще не познан гостями, даже много раз побывавшими тут, город Вязники. Он — один из семи старинных городов области, здесь жил некоторое время Некрасов, нам показали дом, в котором было написано известное каждому школьнику стихотворение «Зеленый шум», дорогу, по которой проезжал Пушкин, улицу, школу, где жил и учился Валерий Кубасов, дом, где сочинял стихи Алексей Фатьянов. Необыкновенно теплый город - своим отношением, к наследию прошлого, к памяти народной. К дню поэзии было приурочено открытие экспозиции, посвященной А. Фатьянову. В отреставрированной церкви XVII века представлены рукописи поэта, ноты композиторов, сотрудничавших с Фатьяновым: В. Соловьева-Седого, А. Лепина, Б. Мокроусова. А теперь к этим документам прибавится еще несколько: композитор из Ленинграда В. Сорокин привез на нынешний праздник шесть текстов песен поэта. Причем два из них не публиковавшихся. Привел и подарил местному музею. В первый день состоялось народное гулянье «В городском саду играет духовен оркестр». Действительно, на скамейках не было свободных мест, народ собрался в городском порке, чтобы послушать песни, стихи, посмотреть фильм «Солдат Иван Бровкин», песни к которому написал Алексей Фатьянов. В Вязниках им были написаны тексты песен и 16 фильмам! Самое главное мероприятие состоялось в воскресенье — на площадке, давно названной в народе Солнечной поляночкой. Ответственный секретарь областей писательской организации В. Акулинин открыл большой праздничный концерт. Звучит голос Фатьянова, записанный на пленку: «Город мой, как на ладони...». Взмыли в небеса белокрылые голуби — как пролог, утверждающий Мир, Счастье, Добро. Перед собравшимися - известный литературовед, писатель Евгений Осетров. Сказав самые теплые слова о городе, о поэте, он предложил подумать о создании памятника фатъяновским «Соловьям». Почему? Потому, что эта песня была солдатом. Маршал Жуков называл ее в числе лучших советских песен наряду со «Священной войной». И тем приятнее была встреча с первым исполнителем «Соловьев» Олегом Сергеевичем Чепелем, приехавшим из Донбасса. У микрофона один за другим выступают поэты. Из Москвы - Тамара Пономарева. Иван Николюкин, из Ярославля — Василий Пономаренко, из Горького - Виктор Куманшев, из Владимира — Андрей Филинов, Вячеслав Юденич, школьница Светлана Маркова, из Гороховца - Наталья Семякова, из Вязников — Борис Симонов, из Коврова - Юрий Синицын и другие. Совсем недавно прислал не назвавший себя автор из Вязников свои стихи известному композитору Людмиле Лядовой. И она написала песню. Здесь, на Солнечной поляночке она впервые звучала. Людмила Алексеевна - постоянный участник поэтических праздников, и на этот раз порадовала вязниковцев своими песнями и артистизмом. На Солнечной поляночке состоялась премьера песни владимирского композитора В. Погосова на стихи Алексея Фатьянова «У старых кленов»: В лугах российских, в лугах зеленых Течет речонка, что мне мила. Вот там у кленов, у старых кленов, Меня девчонка не раз ждала. Слагали песни в траве кузнечики, В рожок пастуший пастух трубил. У Клязьмы речки, у Клязьмы-речки Прошел я мимо своей любви. Мой край любимый, к тебе с поклоном Пришел я после стольких лет! У старых кленов, зеленых кленов, Где юность пела, подружки нет. Но так же в травах воют кузнечики, Плывут все так же облака. И Клязьма-речка, и Клязьма-речка Течет куда-то издалека. Но мнится мне, как всем влюбленным, Когда под вечер жара спадет. К знакомым кленам, зеленым кленам Девчонка верная придет. В общем, удался XIV Фатьяновский. Многое сделали городские партийные и советские органы, все вязниковцы, чтобы здесь было интересно, чтобы дни поэзии запомнились. Хотелось бы, правда, высказать некоторые пожелания. Мало звучало фатьяновских строк, а ведь поэтом написаны сотни стихотворений, несколько поэм. Можно сделать так, чтобы в празднике принимали более активное участие и зрители. Правда, порой звучал единый хор — люди откликнулись и запели вместе с певцами «В городском саду», «Майскими короткими ночами». Вероятно, и некоторые товарищи из публики, любители поэзии - учащиеся, работники вязниковских предприятий хотели бы почитать стихи. Может быть, сцена и смущает некоторых, тогда стоит подумать о каком-то «пятачке» в парке, где можно было бы организовать чтение незапланированное. Закончились дни поэзии в Вязниках, солнечные, яркие, радостные. Спасибо всем, кто организовывал их кто участвовал в них, ведь после каждого такого праздника растет популярность города. И число любителей поэзии - тоже. Чтобы понять поэта, надо побывать на его родине. С. БАРАНОВА» («Призыв», 13 августа 1987). Далее » » » «Я ВАМ СЕЙЧАС ПЕТЬ БУДУ»... Музей песни ХХ века. г. Вязники Владимирское региональное отделение Союза Писателей России |
|
|
23.04.2024
16:03
| Приветствую Вас Гость | RSS |
 |