Ксенофонт Иосифович Лепорский 3 ноября 1916 г. в 6 ч. вечера отошел в загробный мир священник К. И. Лепорский.
К.И. большую часть своего священнического служения провел в с. Мергусове, Переславского уезда и остаток дней своих доживал в с. Гор-Пневицах, того же уезда. Здесь он за два года до смерти поставил рядом с своей дочерью и внуками собственный домик.
Со смертью о. Ксенофонта отошел в вечность один из немногих, остающихся в живых, священников старого типа. Особой искренностью веет от каждого шага и поступка этих священников. Прямо и просто смотрят они на свое дело.
Это те самые священники, которые ни в один дом не войдут без того, чтобы не осенить себя крестным знамением и не пожелать «мира дому сему», которых первый удар церковного колокола заставляет набожно перекреститься точно так же, как и вид каждого храма. Такие батюшки не признают рукопожатий. Они заменяют их благословением над всякой протянутой им рукой. Во всем этом ни тени рисовки, ни капли ханжества.
К числу таких батюшек принадлежал и о. Ксенофонт. Во всем его сорокалетнем священническом служении сквозит это любовное отношение к своему делу.
Необыкновенная аккуратность в требоисправлениях и церковных службах составляла его характерную черту. Прихожане учли его религиозность и глубокую веру в священнодействие. Результатом было то, что о. Ксенофонта постоянно приглашали напутствовать больных. На его долю эти требы выпадали больше, чем на долю других священников. Были среди этих больных и мнимо больные и даже такие, которых нельзя было напутствовать. Но о. Ксенофонт, угадывая истинное положение вещей, никогда не отвечал отказом и всегда ехал, чтобы лично посмотреть «больного».
За свою долголетнюю жизнь с народом о. Ксенофонт хорошо изучил душу русского крестьянина и знал, каким образом утешить каждого. Какими бодрящими словами сопровождал обыкновенно он таинство елеосвящения. Казалось, что после его слов с души болящего сваливался огромный груз. И с какой за то искренностью высказывались умирающими вслед ему пожелания «много лет священствовать». И было, действительно, за что высказывать их. Прихожане его прихода в большинстве случаев умирали приготовленными к смерти, потому что в отношении к таинству покаяния о. Ксенофонт был особенно настойчив. Его «Исповедные Ведомости» поражали минимальным количеством не бывших у исповеди. И как то так удалось ему сделать, что прихожане преклонного возраста бывали на исповеди обязательно два и три раза в год.
Слух о религиозности о. Ксенофонта распространился далеко за пределы его прихода. И очень часто из дальних деревень привозили ему матери своих болящих детей. О. Ксенофонт совершал над ними молебное чтение с помазанием елеем, и матери возвращались домой с уверенностью в выздоровлении их детей.
Аккуратный в требоисправлениях о. Ксенофонт был им и в церковных службах. Он любил эти службы и никогда, кажется, не чувствовал себя таким счастливым, как во время богослужения. Он делал эти службы без всякого заказа, по одному религиозному побуждению, главным образом с целью помянуть умерших.
Нельзя умолчать еще об одной характерной для старых батюшек черте, которую можно было наблюдать у о. Ксенофонта. Это его отношение к источникам доходов духовенства. За всю его долголетнюю службу ни разу с его стороны не раздалось ропота по адресу тех сборов, какими должно существовать сельское духовенство. И это не потому, что он считал их выгодными — выгоды в этих сборах было мало. Но он просто считал себя обязанным следовать Писанию, где говорится: «служащий алтарю, алтарем кормится». О. Ксенофонт не мог помириться с тем, что его заместитель, молодой священник, отменил все сборы. Заштатный о. Ксенофонт постоянно ему говорил, что он не в праве нарушать традиции, что его преемники не будут ему благодарны.
Наконец заслуживает быть отмеченным в о. Ксенофонте полное отсутствие честолюбия. Он же искал себе поощрений по службе в виде наград. Его высшей наградой была камилавка, хотя по своему долголетнему безукоризненному служению он имел право на высшие награды.
Если мы возьмем его, как священника вообще, то должны будем сказать, что это был священник, любивший благолепие храма. За время его пребывания в Мергусовском приходе храм этого прихода совершенно преобразился как внутри, так и снаружи. При о. Ксенофонте была улучшена живопись в храме, устроены металлические облачения на престолы, приобретены богатые ризы, подсвечники и, наконец, грубый чугунный пол храма был заменен метлахскими плитами. При нем же был приобретен 400 пудовый колокол и для более успешного пользования им значительно поднята колокольня. Будучи большим любителем и знатоком пения, о. Ксенофонт принимал все меры к тому, чтобы улучшить церковное пение и достиг в этом некоторых успехов.
Немало был озабочен он и вопросом о просвещении прихожан. Долгое время, пока не было школы, он обучал на дому и наконец добился того, что хоть в крестьянском доме, но была открыта земская школа.
Такова в общих чертах общественная жизнь и деятельность о. Ксенофонта.
Но не безынтересна была и его личная жизнь с первых лет его детства. Родился о. Ксенофонт в 1844 г. в многолюдной семье псаломщика с. Есиплева, Юр. у. Год поступления его в духовную школу совпал с Крымскою войною, в которой участвовал и с которой не возвратился его родитель. Он умер от тифа. Семья осталась без всяких средств, и будущему о. Ксенофонту пришлось испытать в годы учения всякие лишения. Он не любил рассказывать об этом времени своей жизни. Известно лишь, что, одаренный голосом, он рано попал в архиерейский хор и, благодаря этому, доставал себе пропитание. Но не красна была, видимо, его певческая жизнь. Она давала ему только пропитание. И когда крестный отец подарил маленькому певчему ситца на рубашку, он так был рад этому ситцу, что сшил себе рубашку сам и до самой смерти не мог забыть этого подарка. При таких условиях прошел он не легкую в то время духовную школу и окончил семинарию в 1866 году. Не имея никаких знакомств, юноша не получил себе места, которое давало бы ему заработок, и поступил послушником в Переславский Никитский монастырь. Здесь прожил он несколько месяцев и наконец занял место священника в соседнем с монастырем Ягреневском приходе, откуда в 1883 году перешел в Мергусово, где и окончил свое служение, выйдя за штат в 1907 году.
Сам, испытавший в детстве нужду, он всю жизнь свою очень заботливо относился к своим детям. Он отказывал себе часто в самом существенном, лишь бы дети не чувствовали нужды. До последних лет своей жизни он принужден был заботиться о них. Уже с ослабнувшими силами, наполовину лишившийся зрения, он работал последние годы, нанимаясь викарным, чтобы поддержать своих последних детей. И только за два года до смерти он мог успокоиться от житейских забот и предаться отдыху. Но злой недуг, в виде водянки, омрачил ему эти годы отдыха. Должно быть, за гробом ждет вечный покой глубоковерующего священнослужителя.
Трогательны были последние дни жизни о. Ксенофонта. Будучи священником, он особенно усердно молился за усопших, соединяя поминовение их с чтением Псалтири. Последние дни, когда зрение окончательно изменило ему, он просил свою супругу садиться возле его постели и читать эту божественную книгу. В положенных местах он, молитвенно перечисляя имена умерших, присоединял к ним имя «новопреставленного иерея Ксенофонта». Молясь за себя сам, он, умирая, особенно просил молитв за него по смерти. Это было его единственное желание и последнее завещание.
Тело усопшего было опущено в могилу в Гор-Пневицком кладбище.
За литургией во время приобщения иереев сын покойного В. К. Лепорский произнес слово приблизительно следующего содержания:
«Дорогой родитель! Настало время сказать тебе последнее спасибо и прости. В настоящую минуту особенно ярко встает перед мною вся твоя протекшая жизнь.
Кого мы лишаемся с твоей смертью? Мы, дети, теряем дорогого отца, который любил нас так, как нечасто любят отцы своих детей. В заботах о нас выпала на твою долю нелегкая задача. Нужно было вырастить и воспитать нас в то время, когда сам ты уж должен был думать о покое. И ты без ропота, с какой то особой любовью, растил нас, ничего не требуя от нас за свой труд. Ты не упал духом, когда смерть унесла в могилу первый плод твоего воспитания. Ты собрал все свои силы и отдал их на воспитание оставшихся малышей. Много труда, хлопот и беспокойства доставили тебе годы нашего детства. Мне особенно врезались в память твои поездки с нами в училище. Как сейчас, помню такую картину. С раннего утра повез ты нас в Переславль. Страшное ненастье... Ехать 50 верст. Проехали верст 10 сплошным дождем. Мы, защищенные зонтами, были сравнительно сухи. Тебе некогда было защищаться от дождя. Встречный мужичек посочувствовал твоему горю и советовал переждать. «Наше дело такое», отвечал ты ему: «хоть плыть, да быть». И дождя не переждал да и нельзя, действительно, было переждать. Помню твой рассказ о том, как, отвезя нас в училище, ты на обратном пути подъехал ночью к речке, лед которой ослаб под действием лучей весеннего солнца. Оставив лошадь, ты перебрался с опасностью для жизни и здоровья на другой берег в деревню, мужички которой помогли твоей беде. А вот другой случай. Поздней ночью возвращаешься ты из Переславля. Зима. Кусты кругом. Вдруг волк голодный выходит на дорогу и следует за тобою. Ты один. Деревни далеко. С тобой никакого оружия. На перекрестке ты оборачиваешься, крестишь своего провожатого, и тот свертывает в сторону и исчезает. С такими злоключениями ты возил нас по училищам не один десяток лет.
Не могу забыть и твоих отношений к нам, когда мы приезжали на каникулы домой. «Нехорошо, дети», скажешь, бывало, ты нам, когда сделаем что — либо дурное. И этого было для нас достаточно. Мы соглашались, что это нехорошо, и знали, что больше ты не скажешь ничего. Не могу забыть и тех молитв, которые ты возносил за нас к Богу. Я любил слушать, лежа в постели, как ты, молясь на сон грядущий, полушепотом произносил наши имена. И, быть может, этим молитвам больше всего мы обязаны тем, что сейчас имеем. Поистине, дорогого родителя потеряли мы с твоею смертью.
Но ты был не только любящий родитель, ты был и незабвенный супруг. Красной нитью проходит через всю твою жизнь твоя любовь к жене. За какое только дело не брался ты, чтобы облегчить труд жены. И было-ли что-нибудь такое, чего бы ты пожалел для нее. Твой характер отличался особой мягкостью и нежностью. И если эти качества проявлялись по отношению ко всем, то больше всего по отношению к нашей дорогой родительнице.
Теперь позволь на прощанье вспомнить один момент твоего священнического служения, в который ты был, поистине, велик. Каждая твоя молитва, каждая служба были действиями глубоко-верующего человека. Но была одна служба в году, когда ты был выше всего. Это - утреня Великой Пятницы, когда ты читал прощальную беседу Христа с учениками. Много слышал я декламаторов, читавших произведения и глубокие по чувству и великие по идее. Но я не помню, чтобы хоть одно из них потрясало так сильно мою душу, как твое чтение прощальной беседы Христа. Каждый раз при мысли о тебе у меня звучит в ушах твой голос, начинающий Евангелие: «Ныне прославися Сын человеческий»... и думаю, что этого чтения я никогда не забуду.
Прощай, дорогой родитель, супруг и священник! Покорный воле Божией провел ты свою земную жизнь, и Бог не оставит тебя. При жизни ты имел добрый обычай. Накануне каждого праздника ты прочитывал кафизму из Псалтири, поминая умерших православных христиан. Сегодня все, помянутые тобою, вместе с нами молят милостивого Бога, чтобы он открыл тебе двери царствия небесного».
Перед отпустом литургии было произнесено священником с. Ермова А. Богословским слово на тему: мертвые нуждаются в молитвах. Перед отпеванием произнес слово зять покойного свящ. с. Гор-Пневиц И. Овчаров.
Спи мирным безмятежным сном великий труженик на ниве Христовой. Спи до тех пор, пока не разбудит тебя славная труба Архангела! И да будет тебе земля близ здешнего храма легка!
(Владимирские Епархиальные Ведомости. Часть неофициальная. № 8-й. Февраль 1915 года).
Уроженцы и деятели Владимирской губернии
|
