Община терпит крах
«Свобода, — говорил еще до отмены крепостного права один из деятельных хозяев, — данная крестьянам, может на первый раз выразиться беспечностью, но потом непременно послужит к усилению труда, к желанию упрочить свое благосостояние... Птенцы, когда носит мать пищу в гнездо, бывают страшные увальни, но когда видят, что мать перестает их питать, поневоле расправляют крылья и в снискании пищи становятся даже проворнее матери, может быть и потому, что имеют глаза позорче и свежее». Интересно, что говорил это богатейший землевладелец,- помещик, у которого одной пашни насчитывалось не менее 70000 десятин.
Сбылись ли его предсказания? Отчасти — да. Проанализировав на примере Владимирского ополья многие отрасли сельского хозяйства в пореформенный период, читатель, думается, и без нас отличил главное. Сельское хозяйство Владимирщины, несмотря на явно выраженный спад производства сразу после освобождения крестьян, постепенно выравнивалось, приобретало черты стабильности и даже к концу XIX века имело стремление к улучшению. Конечно, последнему очень способствовала деятельность земств, как органов самоуправления на местах, но решить до конца проблему вывода сельского хозяйства из кризиса они при существующем общинном землевладении не могли. Крестьяне в массе своей оставались бедными, не обладали личной земельной собственностью, находились в тисках вековечных привычек, а, лучше сказать, оставались рабами общины и никакой даже самый лучший писаный закон не мог сделать их поистине свободными гражданами великой страны. «Живем не как хочется, а как на сходе скажут», — подводили итоги между собой суздальские крестьяне.
И действительно, даже в хорошие годы урожайность сельхозкультур на крестьянских полях редко превышала сам — 5 (12 — 13 ц/га). Это на «Юрьевском-то черноземе», предмете гордости многих поколений опольных земледельцев! Что же говорить тогда о других уголках России, где едва собирали урожай сам — друг. Выручала обширность территории, многолюдность сел и деревень, некоторая поддержка местных властей, на две трети уменьшавшаяся, но все еще достаточно крупная частнособственническая земля.
Необходимы были решительные правительственные меры, чтобы окончательно освободить крестьян от их последнего гнета, зависимости от общины. За это нелегкое дело, стоившее ему даже жизни, взялся тогдашний премьер-министр России Петр Аркадьевич Столыпин. Выступая на одном из заседаний Государственной Думы, он так объяснил ситуацию с кризисом сельского хозяйства: «Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обихаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своей землей. Уж свою-то землю крестьянин будет холить, удобрять навозом, держать под паром, улучшит севооборот и передаст в хорошем состоянии сыну».
На это, последнее раскрепощение крестьян, и была направлена аграрная реформа П. А. Столыпина, датированная указом от 9 ноября 1906 года. Суть се заключалась в том, чтобы дать крестьянам возможность выхода из общины и организации хуторских (или отрубных) хозяйств.
Согласно указа, каждый домохозяин имел право требовать укрепления в свою личную собственность того количества земли, которое находилось в его фактическом пользовании по последней разверстке. Чтобы при этом избежать недоразумений, во всех уездах тотчас же были созданы землеустроительные комиссии, на обязанности которых лежало оказание всевозможной помощи к улучшению условий всего землепользования.
В развитие аграрной реформы были изданы временные правила о приобщении надельной земли к одним местам. Правила были изданы для того, чтобы уничтожить вредную чересполосицу и дать крестьянам возможность работать на отрубных участках и перейти к хуторской системе. Кроме того, раз и навсегда были отменены выкупные платежи за надельную землю.
По высочайшему указу от 27 августа 1906 года в распоряжении уездных землеустроительных комиссий оказались казенные земли для продажи крестьянам; кроме того, для этих же целей у них имелись земли Крестьянского поземельного банка, предназначенные для организации и под устройство хуторов.
Согласно «ссудных правил 17 ноября 1908 года», крестьянам, выходящим на хутора, при расселении выдавались ссуды в размере до 150 рублей. Согласно их же, могли выдаваться и денежные безвозвратные пособия в том же или еще большем размере — это или бедным или показательным хозяйствам. Выходящим на хутора, оказывалась также и другая всевозможная помощь.
Петр Аркадьевич Столыпин мечтал о великой России, а не о великих потрясениях. Для осуществления своей реформы ему нужно было 20 мирных лет, однако судьба распорядилась иначе...
У нас еще останется место, чтобы коснуться результатов столыпинской реформы, а пока скажем, что и у нес было немало противников из откровенных ретроградов. Пользуясь неведением крестьян, они всячески восхваляли общинные порядки с их круговой порукой и убогим равенством, преподнося это как единственно правильный путь, освященный якобы веками. «Достаточно, — вещали они, — снабдить крестьян техникой, хорошими семенами, минеральными удобрениями, и они завалят Россию и весь мир своей продукцией».
Но, к счастью, разум перевесил тогда эти измышления и, главным образам потому, что в государственных органах управления к тому времени мало оказалось противников реформы. Иначе и не должно быть. В этих учреждениях должны сидеть люди, радеющие о блате России, а не о своем собственном. В противном случае мечтать надо не о реформе, а об элементарном порядке.
Такие люди, к счастью, нашлись и во Владимирской губернии. В июне 1908 года здешняя землеустроительная комиссия с разрешения Главного управления землеустройства и земледелия организовала поездку ходоков из крестьян губернии в Белорусский край для осмотра хуторов и ознакомления с хуторским хозяйством.
На далекую окраину России отправились 8 крестьян-землепашцев из разных уездов Владимирской губернии. В качестве руководителя этих крестьян был командирован чиновник особых поручений Н. П. Костерин, при содействии которого и были осмотрены хутора в Могилевской и Витебской губерниях. По возвращении из поездки шестеро ходоков-крестьян прислали во Владимирскую губернскую землеустроительную комиссию записки о своей поездке и о тех впечатлениях, которые они вынесли из нее. На основе этих крестьянских размышлений и была составлена книжка, изданная во Владимире в 1909 году.
В ее преамбуле говорилось: «В нашей губернии, где хуторских хозяйств почти нет, нередко приходится слышать от крестьян, что и на хуторах живется не лучше, чем в селениях с общинным землепользованием.
Так ли это?
Пусть крестьяне прочтут эту маленькую книжку и послушают рассказы своего брата-мужика о том, где лучше живется крестьянину — на хуторе или в обществе».
И далее шли воспоминания, размышления и выводы самих крестьян.
Вот, например, впечатления, вынесенные Иваном Алексеевичем Бабаковым — ходоком от крестьян села Весь Суздальского уезда:
«Руководитель наш по осмотру хуторов, Николай Павлович Костерин, привел нас сначала на худшие хутора. Хутора эти были действительно бедные, но, как потом оказалось, хутора эти только еще устраиваются. На наши вопросы — где лучше вести крестьянское хозяйство? — мы всегда слышали ответы, что жизнь на хуторе гораздо вольготнее, чем в общине. Работает хуторянин, не тратя времени на переезды с одной полосы на другую, так как вся земля у него расположена возле хутора; тут же у него садик, а на паровом поле засеян клевер, чего в общине сделать нельзя. Хутора, где мы были, сначала основали латыши, а потом и русские крестьяне. Увидели они, что хуторская жизнь лучше и начали из общины добровольно расселяться на хутора, и теперь, куда ни взгляни, виднеются хутора. Мы видели там только две деревни, да и те уже возбудили ходатайства о расселении на хутора. До настоящего времени они пользовались землею чересполосно; полоски были узенькие и обрабатывать землю было очень неудобно, а теперь, расселяясь на хутора, они получают землю в одном месте.
На границе Витебской и Могилевской губерний были мы уже на благоустроенных хуторах и, между прочим, на хуторе латыша: дом у него барский, в комнатах чистота, на окнах цветы, под окнами клумбы и аллеи, в каретном сарае — тарантас, дрожки, тележки, молотилка, жнейка, железные бороны — словом, прекрасно живут на хуторах. Господин Костерин, между прочим, заметил нам, что латыши — народ трудолюбивый, трезвый и умный. Латыш получает доходы и от земледелия и от скотоводства. Да и на самого латыша приятно поглядеть: одет он прилично, все у него в порядке. Всего нами осмотрено свыше 50 хуторов, и от всех хуторян мы слышали, что жизнь на хуторе несравненно лучше, чем в общине. И сами мы, ходоки, лично убедились, что хуторское хозяйство много лучше общинного. Хуторянин, что захотел, то и посеял — никто ему это не запретит, а в обществе надо делать то, что делают все. Хуторянин обрабатывает землю для себя, а в общине часто приходится работать для других; поэтому в обществе и работают кое-как. И теперь, когда мы увидели, как живут хуторяне, не приходится сомневаться, что община — крепостное право, и она должна кончиться так же, как кончилось крепостное право по слову Великого Освободителя Императора Александра Второго».
В целом оправдывая хуторские хозяйства, кое-кто из ходоков замечает в них и существенные недостатки, которые впрочем, идут «от неумения, а не от принципа».
Вот что написал по этому поводу ходок из деревни Сменок Вязниковского уезда Павел Парфенович Парфенов:
«Я считаю для себя большим счастьем, что своими глазами увидел хуторскую жизнь, и теперь могу пожелать каждому общиннику переходить на хутора. По-моему, только не следует на хуторе вести трехпольные севообороты, а надо вводить четырехпольные или, еще лучше, многопольные. Это я высказал и хуторянам в Белорусском крае, у которых ведется трехпольное хозяйство. Надо заводить лучшей породы и домашний скот — у хуторян скот мелок, тощ и малоудойлив. Нельзя не отметить у хуторян еще и того неудобства, что скот пасут у них малолетки без всякого порядка: много напрасно затаптывается травы... Заметил я еще и то, что упряжка лошадей у хуторян ведется неумело: у редкой лошади не сбиты плечи, благодаря большому не по лошади хомуту; гужи неравномерны, тяжи и дуга пристроены слабо. При такой упряжи порожнему ехать и то неудобно, а с поклажей — настоящее горе».
Такие высказывания говорят о том, что у владимирских крестьян к этому времени уже была более высокая культура земледелия.
А вот что написал ходок Иван Глебов (его письмо самое обстоятельное).
«Все ходоки, собравшиеся ехать в Белорусский край для осмотра хуторов, оказались общинниками, т. е. такими крестьянами, которые, живя в деревне, пользуются землею сообща, чрезполосно. Из разговоров в пути можно было заключить, что общинно-чрезполосное хозяйство пустило в нас глубокие корни; говорили, что иного хозяйства у нас во Владимирской губернии и быть не может, потому что качество земли не везде одинаково, такую землю на хутора не уровнять...»
Далее идут удручающие впечатления от посещения только что устраивающихся хуторов: «На что ни посмотри — остается только сожалеть или плюнуть. Начали даже говорить, что пора ехать домой». Скоро, однако, это настроение улетучилось.
«...Скажу несколько слов о хуторе крестьянина Клима Посконьева, имеющего земли 20 десятин. Дом его имеет две большие половины и переднюю комнату. В одной из этих половин помещается кухня, где семья обедает, а другая половина разделена цветным занавесом на две части — спальню и гостинную. В гостинной на окнах расставлены цветы, окна украшены узорчатыми занавесками, стол накрыт цветной салфеткой, по сторонам расставлено несколько стульев простой работы; убрано все по праздничному: вымыто, вычищено. У Клима есть две дочери, учительницы, и сын, только что кончивший фельдшерские курсы. Одет сын на городской фасон: в шляпе, носит очки. С хутором при 20 десятинах он имел возможность вывести своих детей в хорошие люди. Земля у Клима — суглинок, удобрена не вся. У меня, пишущего эту записку, земля нисколько не хуже его по урожайности и не меньше, но вывести детей в учительницы и фельдшера мне не было возможности, а приходилось от своей земли посылать детей на фабричный заработок — иначе жить нечем. И я полагаю, что это вот отчего. Живу я в общине и пользуюсь землей чрезполосно, поэтому мне приходится держать лишнюю лошадь и рабочего, т. к. полосы находятся далеко одна от другой; на лишнюю лошадь нужна лишняя сбруя и другие снасти, а на содержание лишнего рабочего требуются лишние расходы. Благодаря дальнему расстоянию полос, я и обувь ношу в несколько раз больше Клима Посконьева, т. к. у него все поле под рукой, и в день он не исходит и версты, а я как только сходил на заднюю полосу, так с обратным путем и будет 5 верст. Вот куда у нас идут средства и время при чрезполосном владении. Чрезполосица — яма, которую никогда не наполнишь. У меня уродится хлеб или не уродится, а рабочего корми и за лето отдай ему 70 рублей. Вот куда ведет нас общинно-чрезполосное хозяйство; оно заставляет нас делать лишние расходы, напрасно тратить время на переезды с полосы на полосу, а детей гонять на фабрику, а не в учительницы или фельдшера; оно заставляет нас держать лишнего работника, лишнюю лошадь и не позволяет посылать своих детей учиться... И вот теперь нам стала понятна та изношенность, которую мы замечали на первых хуторах; там хуторяне только что вышли из общины, и община-чрезполосица довела их до нищеты.
После хутора Клима Посконьева, мы осмотрели еще хутор одного латыша в 20 десятин. Дом у этого латыша крашеный, на высоком фундаменте, с приличным парадным крыльцом; с другой стороны дома — терраса с резными отделками. В доме 4 комнаты; окна большие на все стороны; на окнах цветы. В прекрасном сарае стоит хорошо убранный рессорный тарантас-дрожки, у другого угла лежит в разобранном виде жнейка; все это вымыто, вычищено, смазано. Около погреба на солнце проветривается заводская маслобойка. Порядок во всем образцовый, на все смотреть хочется. И хотя на хуторе всего четыре рабочих руки (хуторянин с женой и отец с матерью его), земля нигде не пустует и хватает времени на восстановление его образцового порядка. У латышей хорошо поставлено маслоделие. Латыш, у которого мы осматривали хутор, имеет 5 коров; они дают ему чистого дохода от масла до 40 рублей каждая. Это и дает возможность хуторянину пользоваться рессорным экипажем и жить в доме помещика средней руки, а не в курной избе.
У нас, живущих в общине, тоже у некоторых крестьян имеется по 5 коров, но эти коровы еле пробавляют молоком свою семью. Удой же коровы зависит, главным образом, от ухода и корма; корм на общественном поле собьют в неделю, а потом скотина и гоняется из угла в угол по выбитому полю. Совсем не то у хуторянина-латыша; он отводит известный участок на каждый день. Такой порядок и корм лучше сберегaeт, да и коров не утомляет: им не нужно ходить по громадному выбитому полю...
Возвращаясь из поездки, мы с восторгом отзывались о хуторских хозяйствах и с грустью замечали, что в общине, на чрезполосице ничего сделать нельзя. 20 десятин земли в чрез-полосном владении не обработаешь силами своей семьи, а нанимать рабочих нет расчета. Вот поэтому все лучшие молодые силы идут на фабрику, где и губят свое здоровье. Не меньшее зло мы видим в общине и от того, что все дела там вершатся на сходках: что общество задумало в известном поле засеять, то и засевай каждый, удобно или неудобно, выгодно или невыгодно это — обществу нет до этого никакого дела: решили, так делай. Не то у хуторянина. Несмотря на то, что хуторяне ведут пока трехпольное хозяйство, но в яровом поле чего-чего у них не насеяно; работают они не по указке, а как сами захотят и как находят для себя выгоднее...»
Далее автор говорит о недостатках общинного землевладения с его, крестьянской, точки зрения:
«...В чрезполосном владении неизбежны споры из-за того, чья полоса шире и чья уже; каждый старается припахать к своей полосе больше и никто не старается удобрить землю около меж, опасаясь, что может быть эту межу запашет сосед; немало напрасно тратится время и на промерку чрезполосных участков. Не редкость, что у общества пустует масса земли под кочками, пнями и болотцами — и обществу до этого дела нет: пусть ее пустует. А хуторянин на своей земле все приведет в порядок: и канавы на низких местах пророет, и пни повыкорчевывает. Дальние чрезполосные полосы неудобно удобрять и потому они остаются почти без удобрений. С дальних полос нескоро и перевезешь хлеб и часто приходится оставлять его под дождем. Нередко дальние полосы затаптываются и стравливаются чужим скотом. Скот общественный отдается на произвол пастуха, часто человека недобросовестного; сделать подбор хорошего скота — нет возможности, т.к. питаясь на общественных пастбищах впроголодь, хороший скот вырождается. Все поле, где пасется скотина, выбито и с большим трудом поддается обработке. А сколько несчастья причиняют пожары в общественной деревне, в несколько минут истребляя десятки домов. Падеж скота не прекращается в общине десятками лет. Все это мы слышали от хуторян и сами признаем неудобства общинного хозяйства.
Лет 9 тому назад я начал сам думать о том, почему так плохо живется в общине: мало земли обработаешь — кормиться нечем, много запашешь — расходов много и — в результате опять недостатки. Пробовал я как следует и землю удобрять, но все-таки приходилось искать побочных заработков, чтобы покрыть насущные расходы; жил я на самую крестьянскую ногу: чаем баловал семью не каждый месяц, а за водку и других осуждал, но все были недостатки. Что бы это значило, — спрашивал я себя — и, не найдя ответа на этот вопрос, поехал работать на Опытное Поле; три года проработал, привез домой несколько разных плугов, скоропашку, веялку и молотилку и, несмотря однако на это, доходы от земли не оправдывали расходы. После этого работал я еще целое лето в имении профессора Стебута, был и в других образцовых хозяйствах, но все это нельзя было применить к моему крестьянскому хозяйству. И только вот теперь осмотрев в Белорусском крае хуторские хозяйства, я понял, что как не работай, как не трудись в общине, на чрезполосице, а толку будет мало. Мы, общинники, живем не как хочется, а как на сходе скажут».
Этот ходок также пришел к выводу, что пора общинникам расселяться на хутора и заводить новые формы хозяйства на основах личной собственности. А вот в чем увидел преимущества хуторского хозяйства крестьянин деревни Высоково Шуйского уезда Иван Афанасьевич Парышев:
«На хуторе улучшение землепользования зависит от себя: как находишь удобнее обработать землю, так и делай, а в общине наоборот. Например, несколько домохозяев хотели бы весной или осенью приготовить для пашни луг: понавозить, поборонить моховики, выдрать кустарник, выкорчевать пни, срыть кочки и т. п., а большинство домохозяев говорит: «Нет, не смей!» И продолжают пользоваться по-старому, получая самую ничтожную выгоду с луга, который, в сущности, мог бы принести большие выгоды. Хотели бы некоторые хозяева часть поля использовать под какое-нибудь ценное растение, но общество не позволит: «Назначено поле под рожь, так и сей рожь!» При общинном пользовании нельзя делать ценных затрат на обработку земли — этому препятствует и дальность расстояния полей от селения, и потравы, и переделы земли. Иной домохозяин и хорошо бы унавозил и обработал землю, но этого он не сделает при общинном пользовании, потому что хорошо обработанные участки при переделе могут достаться другому домохозяину, а ему, обработавшему хорошо землю, могут достаться другие, неунавоженные и скверно обработанные. Не лучше дело обстоит и в пользовании лесами в обществе: рубят лес несвоевременно, по молодым зарослям пасут скот, истребляющий заросли, прореживаний и подчисток не делается и т. п. И вот общество, имея даже достаточное количество земли, далеко не получает тех выгод от земли и лесов, которые можно получить при личном, хуторском хозяйстве. Там, на хуторах, свободные хлебопашцы, здесь в общине — невольные хлебопашцы...
Душа радуется, глядя на пашню хуторянина: у него распахана одна сплошная площадь в широкие загоны, так что ему не приходится напрасно тратить время на переезды с полосы на полосу, что неизбежно при общинном пользовании землею, где крестьянин имеет до 12 и более полосок до того узких, что с бороной нельзя проехать, не задев чужой полосы. Во многих местностях с общинным землепользованием на такие же узкие полоски делят и покосные луга. Сколько при этом тратится непроизводительного времени на размерение покосного луга, как часты бывают затем споры, обмеры, обкашивания, увозка травы соседями — все это хорошо знает крестьянин-общинник, но ничего этого не знает крестьянин-хуторянин. Поэтому мы, крестьяне-общинники, должны приветствовать начинания Правительства, направленные к устройству и в наших местностях хуторских хозяйств».
Вот к такому выводу пришли все участники поездки в Белорусский край в том далеком 1908 году. Ходоки явились той первой ласточкой, которая хотя и не делает весны, но предвещает ее неумолимое приближение. К 1910 году на Владимирщине насчитывалось уже 14450 хуторских и отрубных хозяйств. По сравнению с общим количеством крестьян, это не много, но зато прежние свободные хлебопашцы, как их снова начали называть, несравненно прочнее чувствовали под собой землю, опираясь на правительственную поддержку и свое исконно крестьянское происхождение.
Были и свои местные субъективные причины, позволяющие говорить о своеобразии столыпинской аграрной реформы во Владимирской губернии, — это густо населённость («земельная теснота»), сильные общинные традиции и другие. Поэтому здесь в большинстве своем образовывались не хутора, а отрубные участки. Крестьяне, формально оставаясь в общине (и в деревне), получали свои отруба (отрезы) общинной земли в одном месте, равные надельным участкам. На хутора выходили лишь те, кто имел достаточные средства для приобретения казенных земель. Поэтому земства Владимирской губернии, различные культурно-просветительские общества пошли здесь тоже другим путем: сельскохозяйственным образованием крестьян, оказанием им агрономической, технической и материальной помощи они стремились создавать предпосылки для перехода земледельцев на новые формы хозяйствования. Этим целям, в частности, должен был служить и двухнедельный журнал «Владимирский земледелец», первый номер которого вышел 6 мая 1914 года.
В обращении «К читателю» по случаю издания нового журнала ответственный редактор П. И. Неволин написал: «В последние годы крестьяне начинают понимать, а местами и совсем поняли давно сказанную кем-то истину, что не поле кормит, а полоса, и начали вводить на своих полях понемногу травосеяние, обработку земли улучшенными орудиями, более своевременную вспашку, посевы хлебов хорошими, более тщательно провеянными, а то и отсортированными семенами, минеральные удобрения и т. п. Благодаря подобным нововведениям урожайность хлебов начинает в отдельных хозяйствах повышаться и доходность от полевого хозяйства увеличиваться. В последнее время крестьяне стали местами обращать большое внимание также на более правильное ведение огородничества, садоводства, скотоводства, пчеловодства и других отраслей сельского хозяйства, что также отзывается благоприятно на экономическом положении сельского населения.
Во всех таких переменах в крестьянском хозяйстве большую роль сыграло, между прочим, широкое в последние годы распространение грамотности среди сельского населения Владимирской губернии. Вместе с распространением грамотности в деревенскую среду стали проникать... и хорошие книги, которые также сыграли большую роль в переменах к лучшему в отдельных крестьянских хозяйствах.
Хорошей книгой ныне многие деревенские жители очень интересуются. Хотя хороших книг по сельскому хозяйству и печатается много и они стали ныне довольно дешевы, но доставать их деревенскому обывателю довольно хлопотно...
Вот, принимая во внимание все такие и многие другие обстоятельства, возникшее в городе Владимире губернское сельскохозяйственное общество и постановило издавать дешевый двухнедельный журнал «Владимирский земледелец», через посредство которого и знакомить население по мере возможности с тем, что нужно делать, чтобы деревенское хозяйство во Владимирской губернии шло более или менее хорошо...»
В этом же номере журнала на последней странице говорилось:
«Владимирский земледелец» будет обслуживать главным образом нужды мелкого земледелия».
К этому времени автора проекта «Великой России» уже не было в живых (он погиб от руки бандита в 1911 году), однако его реформа уверенно шагала по стране. При этом делалась ставка на крепких крестьян-собственников, развивались кредит, школьная система, вкладывались многие миллионы в агрономическую помощь отрубникам и хуторянам. Одновременно с ведома и одобрения правительства издавалось большое количество книг, журналов, справочников, по очень дешевой цене. Все это служило просвещению сельского хозяина, помогало ему осваивать и применять на практике все передовое в земледелии, животноводстве, пчеловодстве и других отраслях сельского хозяйства. А результат?
К началу первой мировой войны Россия занимала 2-е место в мире по торговле хлебом, имела надежный и хорошо обеспеченный рубль. Даже с трудом верится, что не далее как 100 лет назад перед правительством России стояли серьезные проблемы: куда девать переизбытки хлеба, масла, мяса.
Казалось, страна на верпом пути и возврата к старому нет.
«В неизбежности укрепления земельной собственности убеждает нарождение нескольких миллионов отрубников и хуторов, по более всего — крайняя необходимость повышения интенсивности земледельческого хозяйства в России, — писал в 1916 году публицист журнала «Русская мысль» А. С. Изгоев. По мере увеличения затрат крестьянами в свою землю своего капитала, труда отнять у крестьянина землю в целях «уравнительного землепользования» хотя бы клочок, орошенный его потом и кровью, станет задачей, превышающей человеческие силы. Произвести такую операцию можно будет, только перешагнув через труп крестьянина, и, надо думать, не много найдется охотников...»
Увы, такие охотники нашлись и очень скоро. Пользуясь войной и ослаблением внутреннего порядка, они перевернули страну вверх дном, затопили ее реками народной крови и создали такое уникальное рабовладельческое государство, перед которым меркнут все ужасы средневековой инквизиции.
А многострадальное русское крестьянство, только что до этого получившее свободу действия, снова было ввергнуто в пучину крепостного права, еще более тягостного от того, что единственным владельцем их оказалось такое государство, для которого ни труд, ни мысль, ни самая жизнь человеческая не имели никакой ценности.
«Переход на многополье. Широкая пропаганда за переход на многополье имела в нашей губернии значительный успех. Если в 1923 году из всех 4500 селений с многопольным севооборотом во Владимирской губ. было 232, в 1924 г.—358, то в 1925 г. мы их имеем уже 720, а в 1926 г. - 977.
Общая площадь земли под многопольем в 1925 г. была равна 121. 926 дес„ а в 1926 г.—167.151 дес., что дает увеличение по сравнению с 1925. г. на 37%. Домохозяйств, перешедших на многополье в 1925 г. было 31.768, а в 1926 году по предположительным данным это число достигнет до 48.000 домохозяйств» (Экономическое состояние губернии. 1925-26 гг.).
/Российская академия сельскохозяйственных наук
Владимирский НИИСХ Владимирское общество сельского хозяйства
М. И. КИЧИГИН, А. Л. ИВАНОВ
ВЛАДИМИРСКОЕ ОПОЛЬЕ
Историко-хозяйственный очерк/
Основная статья: Сельское хозяйство Владимирского края
Copyright © 2018 Любовь безусловная
|
