Свой творческий путь поэтесса начинала с переводов на немецкий язык произведений Пушкина, Языкова, Баратынского, Жуковского и других. Ее первые стихотворения появились несколько позже и сразу были отмечены особыми лирическими мотивами. Пробуждению поэтического дара способствовала первая любовь юной Каролины — Адам Мицкевич. Именно ему были посвящены многие ее стихи о любви.
Не дай ты потускнеть душе зеркально чистой От их дыханья, невинный ангел мой! Как в детстве, отражай игрой ее сребристой Все сказки чудные, дар старины святой.
Для выражения чувств Павлова использует форму сонета, что показывает наличие у нее определенного уровня мастерства. Форма сонета достаточно строга и лаконична. Каждое трех- или четверостишие должно быть закончено. Также Павлова пробует себя в жанрах думы и элегии.
Со временем ее лирическая героиня взрослеет, и у нее появляются интересы, связанные не только с любовными переживаниями. Она по-прежнему бьется над разгадкой таинства любви, и в тоже время задается извечными вопросами сущности бытия. Это находит отражение в ее стихотворении «Сфинкс», в котором она мучительно пытается найти смысл жизни, отвечая на казалось бы неразрешимый вопрос.
И путь кругом облит людскою кровью, Костями вся усеяна страна... И к сфинксу вновь, с таинственной любовью Уже идут другие племена.
Многие ее стихи о любви наполнены ощущением одиночества, душевной боли, некоего вакуума. Отчасти это происходило из-за неприятия творчества Павловой современниками. Критика относилась к ее стихам довольно прохладно и подчас была несправедлива. Павлова была достаточно незаурядна и выделялась в литературном обществе того времени. Сама она мучительно переживала подобное отношение, что непременно отражалось в ее любовных стихах:
Куда деваться мне с душою! Куда деваться с сердцем мне!
Тяжелый поэтический путь и отчаяние не сломили поэтессу. Наоборот, в ней появилась некая стойкость, жесткость характера. «В душе моей есть боль, но нет испуга», — отмечала она. Ее слова звучали девизом для молодых девушек, которые только вступали в жизнь. Ориентируясь на свой тяжелый опыт, Павлова предостерегала своих последовательниц от занятия поэзией. Она сама будто тяготилась посланным ей даром, казалось, что в ее душе уже не осталось никаких сил, чтобы продолжать борьбу. Но именно в творчестве она находила спасение.
Нет! Как бы туча ни гремела, Как ни томила бы жара, Еще есть долг, еще есть дело - Остановиться не пора.
Мотылек
Чего твоя хочет причуда? Куда, мотылек молодой, Природы блестящее чудо, Взвился ты к лазури родной? Не знал своего назначенья, Был долго ты праха жилец; Но время второго рожденья Пришло для тебя наконец. Упейся же чистым эфиром, Гуляй же в небесной дали, Порхай оживленным сапфиром, Живи, не касаясь земли.—
Не то ли сбылось и с тобою? Не так ли, художник, и ты Был скован житейскою мглою, Был червем земной тесноты? Средь грустного так же бессилья Настал час урочный чудес: Внезапно расширил ты крылья, Узнал себя сыном небес. Покинь же земную обитель И участь прими мотылька; Свободный, как он, небожитель, На землю гляди с высока!
Мы странно сошлись…
Мы странно сошлись. Средь салонного круга, В пустом разговоре его, Мы словно украдкой, не зная друг друга, Свое угадали родство.
И сходство души не по чувства порыву, Слетевшему с уст наобум, Проведали мы, но по мысли отзыву И проблеску внутренних дум.
Занявшись усердно общественным вздором, Шутливое молвя словцо, Мы вдруг любопытным, внимательным взором Взглянули друг другу в лицо.
И каждый из нас, болтовнею и шуткой Удачно мороча их всех, Подслушал в другом свой заносчивый, жуткой, Ребенка спартанского смех.
И, свидясь, в душе мы чужой отголоска Своей не старались найти, Весь вечер вдвоем говорили мы жестко, Держа свою грусть взаперти.
Не зная, придется ль увидеться снова, Нечаянно встретясь вчера, С правдивостью странной, жестоко, сурово Мы распрю вели до утра,
Привычные все оскорбляя понятья, Как враг беспощадный с врагом,- И молча друг другу, и крепко, как братья, Пожали мы руку потом.
10-го ноября 1840
Среди забот и в людной той пустыне, Свои мечты покинув и меня, Успел ли ты былое вспомнить ныне? Заветного ты не забыл ли дня? Подумал ли, скажи, ты ныне снова, Что с верою я детской, в оный час, Из рук твоих свой жребий взять готова, Тебе навек без страха обреклась? Что свят тот миг пред божьим провиденьем, Когда душа, глубоко полюбя, С невольным скажет убежденьем Душе чужой: я верую в тебя! Что этот луч, ниспосланный из рая,- Какой судьба дорогой ни веди,- Как в камне искра спит живая, В остылой будет спать груди; Что не погубит горя бремя В ней этой тайны неземной; Что не истлеет это семя И расцветет в стране другой. Ты вспомнил ли, как я, при шуме бала, Безмолвно назвалась твоей? Как больно сердце задрожало, Как гордо вспыхнул огнь очей? Взносясь над всей тревогой света, В тебе хоть жизнь свое взяла, Осталась ли минута эта Средь измененного цела?
Везде и всегда
Где ни бродил с душой унылой, Как ни текли года,— Всё думу слал к подруге милой Везде я и всегда.
Везде влачил я, чужд забавам, Как цепь, свою мечту: И в Альбионе величавом, И в диком Тимбукту,
В Москве, при колокольном звоне Отчизну вновь узрев, В иноплеменном Лиссабоне, Средь португальских дев,
И там, где снится о гяуре Разбойнику в чалме, И там, где пляшет в Сингапуре Индейская альмэ,
И там, где города под лавой Безмолвствуют дома, И там, где царствует со славой Тамеа-меа-ма6,
Когда я в вальсе мчался с дамой, Одетою в атлас, Когда пред грозным далай-ламой Стоял я, преклонясь,
Когда летел я в авангарде На рукопашный бой, Когда на мрачном Сен-Готарде Я слушал ветра вой,
Когда я в ложе горе Теклы Делил, как весь Берлин, Когда глядел на пламень Геклы, Задумчив и один,
В странах далеких или близких, В тревоге тяжких дней, На берегах миссисипийских, На высях Пиреней,
На бурном море, без компаса, В лесу, в ночной поре, В глухих степях на Чимборасо, В столице Помаре,—
Где ни бродил с душой унылой, Как ни текли года,— Всё думу слал к подруге милой Везде я и всегда.
Да иль нет
За листком листок срывая С белой звездочки полей, Ей шепчу, цветку вверяя, Что скрываю от людей. Суеверное мечтанье Видит в нем себе ответ На сердечное гаданье - Будет да мне или нет?
Много в сердце вдруг проснется Незабвенно-давних грез, Много из груди польется Страстных просьб и горьких слез. Но на детское моленье, На порывы бурных лет Сердцу часто провиденье Молвит милостиво: нет!
Стихнут жажды молодые; Может быть, зашепчут вновь И мечтанья неземные, И надежда, и любовь. Но на зов видений рая, Но на сладкий их привет Сердце, жизнь воспоминая, Содрогнувшись, молвит: нет!
Писали под мою диктовку... Писали под мою диктовку Вы, на столе облокотись, Склонив чудесную головку, Потупив луч блестящих глаз.
Бросала на ваш профиль южный Свой отблеск тихая мечта, И песнь души моей недужной Шептали милые уста.
И данную мне небесами Я гордо сознавала власть, И поняла, любуясь вами, Что я не вправе духом пасть,
Что не жалка судьба поэта, Чье вдохновение могло Так дивно тронуть сердце это И это озарить чело!..
Серенада
Ты все, что сердцу мило, С чем я сжился умом: Ты мне любовь и сила,- Спи безмятежным сном!
Ты мне любовь и сила, И свет в пути моем; Все, что мне жизнь сулила,- Спи безмятежным сном.
Все, что мне жизнь сулила Напрасно с каждым днем; Весь бред младого пыла,- Спи безмятежным сном.
Весь бред младого пыла О счастии земном Судьба осуществила, Спи безмятежным сном.
Судьба осуществила Все в образе одном, Одно горит светило,- Спи безмятежным сном!
Одно горит светило Мне радостным лучом, Как буря б ни грозила,- Спи безмятежным сном!
Как буря б ни грозила, Хотя б сквозь вихрь и гром Неслось мое ветрило, - Спи безмятежным сном!
Умолк шум улиц - поздно... Умолк шум улиц - поздно; Чернеет неба свод, И тучи идут грозно, Как витязи в поход.
На темные их рати Смотрю я из окна,- И вспомнились некстати Другие времена,
Те дни - их было мало,- Тот мимолетный срок, Когда я ожидала - И слышался звонок!
Та повесть без развязки! Ужель и ныне мне Всей этой старой сказки Забыть нельзя вполне?
Я стихла, я довольна, Безумие прошло,- Но все мне что-то больно И что-то тяжело.
Дума
Сходилась я и расходилась Со многими в земном пути; Не раз мечтами поделилась, Не раз я молвила: «Прости!»
Но до прощанья рокового Уже стояла я одна; И хладное то было слово, Пустой отзыв пустого сна.
И каждая лишала встреча Меня призрака моего, И не звала я издалеча Назад душою никого.
И не по них мне грустно было, Мне грустно было по себе, Что сердца радостная сила Уступит жизненной судьбе;
Что не нисходит с небосклона Богиня к жителям земным; Что все мы, с жаром Иксиона, Обнимем облако и дым.
Мне было тягостно и грустно, Что лжет улыбка и слеза, И то, что слышим мы изустно, И то, чему глядим в глаза.
И я встречаю, с ним не споря, Спокойно ныне бытие; И горестней младого горя Мне равнодушие мое.
Зачем судьбы причуда... Зачем судьбы причуда Нас двух вела сюда, И врозь ведет отсюда Нас вновь бог весть куда?
Зачем, скажи, ужели Затем лишь, чтоб могло Земных скорбей без цели Умножиться число?
Чтобы солгал, сияя, Маяк и этот мне? Чтоб жизни шутка злая Свершилася вполне?
