Как девочка подвизалась в мужском монастыре и достигла святости, или чудеса провидения
Как девочка подвизалась в мужском монастыре и достигла святости, или чудеса провидения
Жития преподобных Марии, именовавшейся Марином, и отца ее прп. Евгения
День памяти 25 (12) февраля
Преподобная Мари́я Вифинская
Есть ли на свете Мария, в которой бы не жила Пресвятая Дева Мария?.. Сколько их, Марий святых! Мария из Карфагена — что потеряла и чудодейственно обрела детей; исцеленная блудница Мария Магдалина; бывшая куртизанка пустынножительница Мария Египетская; племянница преподобного Авраамия Затворника или Мария Вифинская... Не потому ли девочек называют Мариями не в честь Пресвятой Девы, но какой-нибудь из святых, что в каждой из них живет Та Мария?..
В VI веке Пресвятая Дева пришла в мир в образе маленькой девочки из египетской деревни Вифиния. Место доброго Иоакима занимал святой ее отец Евгений. Детство девочки протекало в лучезарной атмосфере любви, участия, целомудрия и трепетной веры. Мать Марии была олицетворением человеческой неотмирской доброты. Казалось, нет и не может быть в мире существа нежней и безотказней. Близорукая Анна дочь свою любила, точно ангела. Детство ее чем-то напоминало земные дни Богомладенца Иисуса под любящими взглядами Иосифа Обручника и юной Вечнодевы. Но, видно, не хватило Анне земных сил — вскоре душа ее отлетела в прекрасный мир ангельских благословений, воздушных парений и вечных гармоний... Духом, однако, оставалась со своим мужем и дочкой — светлою покровительницею, доброю хранительницей домашнего очага, как подобает христианской матери по чину любви, попечения, мира и заботы.
Отец Марии не смог прийти в себя от шока, связанного с потерей любимой жены. В сердце вдовца осталась незаживающая кровавая рана... — но вера его внезапно расцвела пышным цветком. Ничто мирское более не интересует его. Богатое имение быстро приходит в запустение, а личико единственной дочери Марии доставляет одновременно радость и неизъяснимую боль — память о дорогой, невосполнимой утрате... Присутствие усопшей супруги кажется Евгению реальней этого предметно-вещественного, по-христиански, — преходящего, бренного мира. И, поручив имущество верному другу и отдав в надежные руки на воспитание маленькую Марию, он решает поселиться в обители, что в тридцати двух милях от Александрии. Любимая дочь препоручена Самой Пречистой. Другой, лучшей матери для нее не найдется... Евгений знает: его дорогая усопшая будет невидимо пребывать с ним в торжественно-аллилуйных, псалмопевчески-акафистных воздухах православного монастыря. Здесь продолжится их совершенная семейная идиллия: ангел-Мария и Анна, сходящая как покровительница-мать... Евгений не видит для себя иного утешения. Только в монастыре зарубцуются кровавые раны и его истерзанная душа обретет мир. Внутренним устройством своим обитель Неусыпающих сирот, куда поступил послушником скорбящий отец, сильно отличалась от традиционного представления о монастыре. Игуменом ее был светлейший ангел отец А. Тридцать его насельников по-настоящему ощущали себя сыновьями горячо любимого отца-настоятеля. Целью подвизания полагал он обретение совершенной вышней любви, слезно-умиленное покаяние, открытие сердец, нестяжательство и теплоту молитвы. И поскольку иноческая жизнь творилась согласно законам Царствия, множество ангелов незримо реяло среди подвижников, так что мирские странники уже по приближении к обители ощущали райский покой и небесное благоухание. Игумен признавал единственную власть — любви отца над дорогими детьми. Отдавал себя всецело своим беззащитным сиротам (как называл он молодых послушников); как мать, заботился о них и пекся. Часы сладчайшей созерцательной молитвы незаметно переходили в богооткровенные беседы о Господе, о совершенном общении святых и неотмирском блаженстве верных... Как это ни покажется странным, атмосфера Александрийской обители напомнила Евгению дух его прежней семьи. Порой и не помнил где пребывал — в монастыре или в семье, поскольку Александрийская обитель несла образ большой прекрасной братской семьи. Монахи ее отличались неуемной добротою. Сердца подвижников были изумительно открыты. Никакой ощутимой разницы между братьями и сестрами не делали, и когда в монастырь приходили странницы или прислуживал кто-то из женщин, их любили и привечали не меньше, чем дорогих братьев и отцов. Еще игумен той обители любил наставлять чад своих о радости несения креста. И юный духовным возрастом, но уже седеющий и лысеющий Евгений проводил часы в созерцании крестоблаженной славы Распятого. Александрийская обитель для сирот Христовых была всегда окружена толпой калек, увечных, неизлечимо больных. Евгению доставляло особую радость служить им из последних сил с кувшином воды в руках, омывать анемичные ноги болящих умиленными слезами, непрестанно текущими из его очей при виде человеческой скорби. Жертвенным служением он снискал особую любовь настоятеля, так что тот в нем души не чаял и полагал чуть ли не преемником своим. В те времена еще не считалось монашеским долгом вести брань с ветхим родовым прошлым, восставать на ближних по крови, изуверски смирять плоть в постах и драться чуть ли не в рукопашную с демонами похоти. Изобильный дождь слез Пречистой омывал обитель александрийских сирот, и сердца их были полны дивного мира, а демоны даже не смели приблизиться, бессильно скрежеща зубами. Одна мысль не давала покоя преподобному Евгению, засев занозой в сердце: как его маленькая дочь, Мария? Что с его светлой девочкой, нежно любимым ангелочком? Каково ей? Наверное, одиноко... Конечно же, она на рученьках Пречистой, но исполнен ли его отеческий долг? И к умиленным слезам о распятом Царе Небесном примешивались и сокровенные слезинки о любимой дочери. Вот он омывает ноги расслабленной девочке, сидящей на деревянном стуле, вот исцеляет лучом божественного света из своего отеческого сердца другую сироту, делает примочки, омывает... Не о своей ли дочери заботится? Не своей ли супруге служит?.. Душа Евгения томится. И однажды, постучавшись в келью настоятеля, Евгений изливает ему боль сердца: — Святой отец, с некоторых пор нет мне покоя. — Что с тобой, дитя мое? Какая боль терзает твое сердце? Какая страсть человеческая смеет омрачить обретшего покой ученика Христова? И Евгений исповедует доброму отцу-настоятелю тайну своей жизни. Где-то в миру томится его юное дитя — каково ему на чужих руках; не совершает ли он грех? ...Как многое перемешано в реальной жизни! Не причесанные, не продутые цензурой жития рисуют образ подвижника, столь близкого нам. Семейный... монах. Как это близко нашему времени, когда, по предсказанию старцев, истинные монахи будут подвизаться в миру! Исполненный благодатью Святого Духа старец Александрийской пустыньки разрешил казавшуюся безысходной ситуацию (монах скорбит об оставшемся в миру ребенке, одновременно желая оставаться монахом и отцом) — неуставно, иди, вернее, согласно уставам небесных богородичных обителей, светлых ангельских пустынею. — Дорогой сын, ничто не препятствует тебе вернуться в дом, забрать дитя и привезти его в обитель. Живите вместе. Разве не составляем мы одну большую христианскую добрую семью? Спеши домой и привези нам твоего ребенка. Я уже вижу его среди юных иноков обители. Окрыленный столь неожиданным решением проблемы, Евгений стучится в дом верного друга, надзору которого препоручена его дорогая дочь Мария, и нет конца восторгам встречи. Мария воспитана в живой памяти и любви к отцу. Покров любимой матери и молитва отца сделали ее неотмирским херувимом. Девочка не интересуется ничем мирским, радостно стрекочет о своей любви к полевым цветкам; говорит, что хочет жить с дорогим папой и, если это только возможно, никогда не разлучаться с ним. Она знала, что папочка приедет к ней и больше не оставит ее!.. И когда, обливаясь слезами, Евгений обнимал свою дочь, терзаясь мыслью, каким образом девочка может быть взята в мужской монастырь, — прочтя в его уме, Мария сказала: “Папа, я постригу волосы, облекусь в одежду послушника и стану подвизаться в обители под видом инока. Мы никогда не расстанемся и никто никогда не узнает о том, кто я!”
Сколь непредвиденны тропы провидения! “Внеуставный” игумен — и столь же внеуставная святая Мария. Попробуйте прийти в современный монастырь, притворившись мальчиком, будучи женского пола! Каким грехом это назовут, не стоит и говорить. Но в живой христианской реальности бывает именно так: святыми становятся внеуставные, нестандартные, юродивые... И благодать Божия пребывает на тех, кто умиленно плачет и чье сердце раскрыто миру. Господь содействует любящим Его и ближних. Подобно Пречистой Деве, Таиннице непорочного зачатия (Богоматерь не смела никому открыть тайну рождения Спасителя), и эта маленькая Мария, ангелочек из Вифинии, остается таинницей и несет в себе некую неслыханную тайну непорочности. Сколько выстраданных блаженных лет проведет она в обители, повинуясь голосу совести, памятуя своих любимых отца и мать и сохраняя данные обеты!
Помимо трех традиционных монашеских: нестяжания, целомудрия и послушания — юный Марин (такое имя ей нарекают в монастыре при постриге) дает еще два личных обета своему отцу. Первый — целомудренной любви: живя среди братьев, оставаться вечной девой! “Дитя мое, между иноками ты окажешься точно среди огня. Да не коснется тебя похотная страсть. Оставайся чистой, девственной и верной невестой Христа. Ничто земное над ней не имеет власти... И ты проживешь здесь, в мужском монастыре, как чистый агнец Божий”. Ах, каждому из нас принести бы этот обет, и на небесах примкнуть к Пергамской церкви (Откр.2:13), которая, пребывая в аду, обрела славу Христову! Как нужен современным семейным инокам и светлым обительным христианам обет целомудренной любви и верности — в семье ли, в монастыре... куда бы ни привела судьба. И второй обет — таинницы — дает маленькая Мария-Марин своему дорогому отцу при иноческом постриге. Никогда и никому до последнего смертного часа не открывать своего настоящего пола — тайну, которую она должна нести в себе, подобно иной Таиннице, из Царствия пришедшей. ...Отец Марии, Евгений, вскоре после пострига юного Марина в иноки обители переходит в вечный мир — точнее, неразлучно остается со своей дочерью. И Мария навсегда запечатляет светлые лики отца и матери, двух ангелов, реющих над нею в святом семейном и благоговейном счастье. Мария остается сироточкой в монастыре. И каждый из горячо любимых братьев напоминает ей отца, и она — верная дочь им. Образ дочери, невесты Божией, спасает ее от похотных помыслов — невеста Христова верна своему вечному Возлюбленному.
Здесь тайна спасения для сестры-подвижницы, подвизающейся среди братьев: «не претендовать на служение матери, жены, но оставаться верной дочерью». Нет ничего прекраснее дочернего статуса! От материнского — некая тяжесть родового наследия, от супружеского — искушения блудного порядка. Но дочь чиста по отношению к отцу! И Мария служила своим родным отцу и матери в лице каждого из горячо любимых ее братьев. И когда женственности юного Марина уже нельзя было скрыть, по общему согласию, даже не обсуждая того, александрийская братия решила, что с ними живет евнух Марин. Единодушно в юном послушнике видели его отца, столь же безотказного, послушного, столь же нежного и трепетного, неотмирского и сокровенного молитвенника, служащего каждому из последних сил, — светлого и чистого ангела, без единой задней мысли, истинного монаха. Монастырь держался чистотой ума. Первым обетом среди братий была христианская заповедь любви, неосуждения, снисхождения к слабостям ближних и безотказного служения нуждающимся. Господь, видя ангельское око юных подвижников, споспешествовал всем их начинаниям. И где в миру один плод, у монахов — десять. И чуть ли не на каждом празднике — умножение хлебов, и особо — умножение душ любящих Христа, спасающихся под покровом любви...
Наш дорогой Господь настолько глубоко овладел всем существом Марии-Марина, что ее сердце исполнилось таинственной тоской. Часто по ночам в молитве при свечах вспоминала добрых своих отца и мать, младенческие радости, детский невинный смех, игры со сверстниками, и, особенно, полевые цветы на прекрасных дугах их родового имения, и ее сердце томила жажда выразить невместимую благодарную любовь — жажда мученичества во славу Христа. И Христос не преминул откликнуться на голос своей пустынножительной невесты. Монастырь, бывший, как подобало обителям, на самообеспечении, владел парой волов. И инокам часто назначалось послушание: отправляться за несколько миль к морской пристани для закупки провизии и сельскохозяйственной утвари. Рядом с пристанью стояла простая деревенская гостиница, где иногда находили приют иноки, если им приходилось остаться на ночь. Однажды добрый старец-настоятель послал Марина с другими братьями на пристань. Марин кротко ответил: “Конечно, авве, срадостью!” Отправившись вместе с братьями на послушание, Марин задержался вне монастырских стен и остановился на ночь в гостинице. Случилось, что дочь ее хозяина несчастным образом приблудила ребенка от какого-то моряка. И как раз в ту самую ночь, когда Марин ночевал в гостинице, состоялась беседа отца с беременной. Угрожая расправой молодой блуднице, отец требовал выдать соблазнителя. Лукавая, не желая открыть виновника, сослалась на инока Марина, будто бы ее изнасиловавшего... Родитель в ярости пожелал было тут же расправиться с невинным “отроком”, но ангельская помощь помешала злодеянию. Вскоре, однако, хозяин гостиницы вместе с дочерью постучался в монастырские врата и пожаловался настоятелю на Марина. Отец игумен заперся и надолго предался молитве. Произошедшее казалось ему невероятным. Праведная целомудренная ангельская жизнь Марина и его отца никак не вязалась с подобной мерзостью. К тому же, явный абсурд: Марин — евнух. Каким образом скопец во имя Христово может стать любовником дочки хозяина гостиницы и приблудить от нее младенца?! Но о какой человеческой логике может идти речь в том, что касается тайн Христовых и евангельских? Какой логикой измерить житие Пречистой? И каким циркулем описать поле скорбей нашей Небесной Госпожи и Матери? Отметая человеческие, в том числе, и разумные доводы (о явной невозможности зачатия ребенка евнухом), отец-настоятель, воплощенная невинность, решает вызвать и допросить Марина: — Сын мой, скажи мне, ты ли сотворил грех с девицею? “Марин”, смутившись, просит сутки на раздумье. Ее смятенная душа не знает что ответить. Опять неразрешимая проблема... Если она скажет правду, может открыться тайна ее пола. К тому же, если она отвергнет обвинение, гнев хозяина гостиницы обрушится на эту несчастную девушку, забеременевшую от моряка, и отец от ярости, возможно, забьет ее насмерть. Не желая подобного и повинуясь голосу Святого Духа, “Марин” решает взять на себя крест юродивого — соискупительный крест другой, небесной Марии — расплату за грех, которого не совершала и не могла совершить... Разве не подобает и каждому из учеников Христа однажды принять на себя подобный крест? Тогда и начинается Гефсиманская молитва и открывается над-индивидуальный, соборный смысл монашеской молитвы: “Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешного...”. И в скорбное “меня” вмещаются миллионы грешников и принятые на себя их грехи... Под пеленой абсурда — последняя правда, которую не выскажешь напрямую, одномерно. По-своему безумен вопрос настоятеля, безумен и ответ Марина, берущего на себя грех блудного сына: — Авва, я согрешил пред Богом и тобой. Каюсь в моем грехе. Помолитесь за меня! Настоятель потрясен. И братья, собравшись, решают удалить Марина из обители. Нет, его не предают анафеме, не отлучают — о нем помнят и молятся. Но блюдется святая чистота воздухов, и блуднику нет места среди девственных. Наутро следующего дня Марин оказывается вне пределов горячо любимой обители, где он провел столько лет, где каждый предмет напоминал ему о добром отце и нежно любимых братьях... Сколько искушений позади, сколько радостей! Ужели это расставание вечно? И кто заглянет в сердце нашего подвижника, что творится в нем? О чем думает наша Мария-Марин? О загубленной юности?.. Ни семьи, ни монастыря, крах земной жизни и — неземная радость юродивого. Какой великий подвиг, неисследимые, неповторимые пути!.. Поблагодарив братьев, низко поклонившись им, не раскрыв никому своей тайны, блаженная Мария остается под открытым небом. Ее верная душа не может покинуть стен монашеской обители. И Мария принимает образ нищего: стоит с протянутой рукой у входа в монастырь и просит молитв о своей грешной душе. Быть может, исцелит ее, слепую прокаженную, таинственный странник Христос... Ее дорогие братья, возвращаясь из необительного послушания, бросают взоры, полные любви, и склоняют головы в молитве. Мария, оказавшись выброшенной за пределы монастыря юродивою странницей и нищенкой, испытывает несказанное блаженство и свободу, какой не знала даже в детстве, при святых своих родителях! Таковы тайны открытого неба, тайны Христова Царствия, доступные тем, кто входит сокровенными вратами. Мария счастлива! Опускаясь все ниже по лестнице человеческих ценностей, ее душа восходит к вершинам лестницы Иаковлевой, где объятиями ее встречает Сам Отец Небесный. И Мария в образе одинокой, брошенной юродивой ближе к Богу, чем даже в стенах неотмирской ангельской обители, где херувимские хоралы, братские трапезы и непрестанная молитва с покаянными слезами. Как бы ни был прекрасен монастырь, юродство кажется Марину выше!
Таинственно повторяется нечто, бывшее с Пресвятой Девой. Мария, предаваясь молитве, ловила подозрительные, непонимающие взоры прохожих: что это за существо, какого пола? Мальчик? Девочка? Евнух? Мужчина, женщина? Мирянин? Инок? Ничего нельзя понять!.. Какое прекрасное, светлое лицо и всегда в слезах, и роковая скорбь за грешников земли... Почти два года Мария проводит неотлучно у стен монастыря, ночуя едва не в норе, потом в ею же построенной одинокой лачуге-келье. Однако, как обостряется память о родителях! Преподобный отец ее Евгений с ней непрестанно и праведная Анна... Однажды, когда Мария, прислушивалась к завершающим звукам литургии из Преображенского храма горячо любимого ею монастыря (чуткий слух Марии улавливал молитвы на расстоянии), ее сосредоточенный молитвенный покой был нарушен странным пришельцем. “Эй!” — дернув Марина за руку, словно желая привести в чувство, закутанная с головы до ног в черное та самая дочь хозяина гостиницы злобно взглянула на Марина. Она сказала: “Сам корми свое дитя!” И положив ошеломленной Марии на еще протянутые в молитве руки своего ребенка, поспешно скрылась. С какой любовью взглянула юродивая нищая Мария на это брошенное дитя! Как напомнило оно ей Спасителя! Ей тотчас открылась картина жизни несчастной молодой блудницы. Отец отверг младенца и с неистовой яростью избивал свою дочь, терроризируя ее памятью о произошедшем: “Как смела ты, окаянная, искушать подвижника? И что ж это за Бог такой, если люди Его совершают подобные злодеяния?!” Не в силах выдержать обрушившихся на нее ударов, девушка решает вверить ребенка Богу. И, узнав, что принявший на себя удар Марин, изгнанный из монастыря, просит милостыню у входа в обитель, решает таким путем принести младенца в храм, посвятить его Богу. Мария смотрит на трогательное, беззащитное дитя, завернутое в старое одеяло, — и на этот раз ребенок ей напоминает ее саму. Не подобным ли образом и она оказалась в монастырских стенах? Запечатанная тайна окутывает всю ее жизнь... С ребенком на руках, Мария молится: “Господи! Если судьба моя переменилась и я стану матерью этого младенца, как быть?! Как воспитать его, если я нищенка? Где найти кров для младенца?”
Услышав молитву Марина, Господь устраивает так, что игумен вскоре полагает епитимью завершенной и возвращает Марина в монастырь, назначив чистить отхожие места, мыть власяницы братьям и прислуживать всем. Мария с радостью соглашается и, препоручив дитя на попечение обители, тотчас приступает к послушанию. Сердце Марии, однако, не выдерживает, и вскоре Царь Небесный, а с Ним и преподобные ее родители Евгений и Анна, призывают ее в вечные обители. Однажды под утро Марина застают упокоенным, и светлый лик его сияет... Настоятель, узнав о кончине Марина, сетует о его внезапной смерти как знаке нераскаянности и велит: “Ступайте, омойте и похороните вне стен монастыря”. И только когда пожелали омыть Марина, святые братья узнали его тайну — и как они были потрясены! “Какое терпение, какая чудная жизнь! Мы теснили святую!” И со слезами пришли к настоятелю: “Узнай, отец, дивные дела Божии”... О, как ужаснулся авва: “Господи, не обвини меня перед лицом Твоим!.. Ты, госпожа, не открыла своей тайны, и я не знал о твоей святой жизни”... И приказал с великими почестями похоронить святую в стенах монастыря.
Сколь же таинственна жизнь христианская! И чем таинственней, тем глубже, богаче и прекрасней; чем неизъяснимей, тем понятней... Еще несколько столетий благоухали ее мощи, перенесенные из Александрии в Константинополь. И Мария Египетская Младшая безропотно служила тем, кто призывал ее молитвенную помощь.
Мощи святой были перенесены в Константинополь, а оттуда в 1113 году увезены в Венецию.
Виды подвижничества в Русской Земле (Оглавление)
