Святой Климент, епископ Анкирский, или мученичество любви
Святой Климент, епископ Анкирский, или мученичество любви
День памяти священномученика Климента, епископа Анкирского (+ 312 г.) — 5 февраля (23 ян.)
Священномученик Кли́мент Анкирский, Многострадальный, епископ
Такие тайны, Боже, о, какие тайны! Перенесемся в глубь веков. Древняя Галатия. Маленький город Анкир. Отец — язычник. Мать — добрейшая, хворая, нежная, преданная христианка. Отец замкнутый, закрытый, чуждый. Прободенное сердце матери Климента вмещает язычника-супруга... Христианство ему претит. Брак считает несчастным. Оплакивает себя. И, наконец, умирает еще нестарым от тяжелой болезни. Рано овдовев, мать посвящает себя заботам о воспитании единственного сына. В Клименте она души не чает. Ребенок подает надежды: он чист и красив, кроток и ревностен, как ангел. Любит Христа, не расстается с Евангелием. Ему легко дается учение. Мать денно и нощно благодарит Бога за столь великое чудо, но сердце ее не выдерживает скорбей... На смертном одре она молится о том, чтобы сын ее сподобился мученического венца, и судьба его вскоре устраивается по молитве матери.
Сама Царица Небесная принимает участие в судьбе юного Климента. Добрая женщина, по имени София, приятельница матери Климента, у смертного её одра обещает взять к себе сироту и воспитать как родного сына. Своих детей у Софии нет, и, взяв мальчика в дом, София его любит ревностно и горячо, как родная мать.
София дивно сострадательна. Климент не чает души в своей второй матери, видит в ней воплощение Богородицы. Когда в Анкире разражается страшный голод, у детей пухнут животы и родители бросают младенцев, не в силах прокормить их, София, хотя сама из бедного рода, ходит по улицам и подбирает несчастных. В доме ее, как минимум, десять младенцев. И каждого успевает обласкать, спеленать, накормить и спать уложить... Пища, казалось, приходит с неба.
Не было дня, чтобы Климент не сделал детям какого-нибудь подарка: то принесет безделушку, то игрушку, то конфетку, — но дар сопровождается таким излиянием любви, что дети в полном восторге. Христианские праздники обставлялись особым образом. Климент собирал друзей, и вместе, с Софией разыгрывали мистические драмы. София изображала Пресвятую Богородицу, Климент — Иисуса, дети — пастушков; кого-то облачали в трех волхвов. Передача каждого евангельского сюжета сопровождалась тем дивным трепетом, какой царил при историческом его свершении. Домашние мистерии способствовали буквальному вхождению в евангельскую реальность, и дети становились свидетелями Рождества Господа, бегства в Египет, поклонения пастухов, волхвов. Таинство воплощения Божия разыгрывалось наяву, и небо открывалось... Боже, как счастлив христианин! Сколько доброты изливается в его святое сердце! Как радостна жизнь христианская, как она благопопечительна, как светла! Климент ходит в облаке света. Встает он в пять утра и ложится в полночь. День начинается с недолгой молитвы, после чего приступают к учению детей. София учит их по Евангелию, преподает основы веры, передает любовь ко Господу, святую доброту, участие и жертвенность... Начав в церкви чтецом, Климент вскоре производится в дьяконы, затем в пресвитеры и уже в двадцать лет становится епископом. Дети от него не отходят. Одну девочку он исцеляет буквально на смертном одре, и та глаз от него не отводит. Другие называют его, сироту, родным отцом! В двадцатилетнем епископе видят премудрого старца и желают ему здравствовать до скончания века, до второго пришествия Христа. Паства от него без ума. В Анкире Климент славен не только своей кротостью, но и целомудрием. Ревностный христианин, с одинаковой любовью относится ко всем. Всегда приветлив, и светлая улыбка не сходит с его лица. Скорби свои скрывает, никогда не говорит о ранах и служит детям своим так, как сама Божия Матерь — апостолам. В нем дивно сочетается начало нежно-материнское, жертвенно-сострадательное и отечески-бесстрашное, мужественное, терпеливое. Господа Климент чувствует как живого, как ближайшего друга — Его участие, присутствие и помощь — и служит Богу верно и усердно. Но тайная мечта о мученичестве не покидает его, водимого в облаке. При Диоклетиане (284-305) вспыхивают очередные гонения, и Климентий чувствует перемену удела. Окормление младенческим молоком закончилось, начинается время твердой пищи.
...Его приводят на первый допрос. Блаженный мученик счастлив страдать за веру. Его чудовищно пытают на глазах у ближних, паствы и детей. Мучители и соглядатаи, и несчастная его паства — все потрясены тем, что епископ остался жив. В Риме его опять подвергают чудовищным истязаниям и длительному тюремному заключению, где он обращает в веру многих язычников. И опять путь по этапу, скотская обстановка, дьявольские наваждения, оскорбления, суд в Тарсе, мучения в родном Анкире, многолетнее тюремное заключение, как страшный и блаженный сон — и, наконец, успенская кончина. Климента умерщвляют, и он мученически упокаивается с тихим на устах: “Совершилось”, — во время Евхаристии, накануне Причастия. Его святая шестидесятидвухлетняя (250-312) литургия Златоуста завершилась, совершилась. ...Благодарственные молитвы над мощами, оставленными церкви. В XIII веке перенесли главу его в Париж, но какой-то Стефан-новгородец видел мощи его в Царьграде...
За всем этим внешним задумаемся о мученичестве. Что это? Безумие, от начала до конца. Абсолютно непонятно. Но что если вжиться в дух, войти в харизму, облечься в образ? Что если подойти к мученичеству не книжно-исторически, отстраненно, идолопоклоннически (мол, герои, недоступные, не как мы, да и время мучеников прошло, как и время пророков. А мы смиренные — тихой сапой отживем свой срок...)?
Священное безумие любви! И как эти трое добры! Добрейшая мать Климента с прободенным сердцем — мученица в земные дни. Бесконечные удары и скорби от мужа-язычника. Единственное утешение — в сыне. Стигматическое переживание Христа. Господь настолько близок, что любовь к нему она разделяет только с сыном и желает ему голгофского пути. Желает, чтобы ее дорогой Господь жил, страдал, умер и воскрес в ее сыне, и чает ему мученического, тернового брачного венца. Ведь он один и тот же: радостный — от Отца, скорбный — от Сына, блаженный — от Святого Духа. Радостный — от Зиждителя, скорбный — от Страстотерпца, блаженный и брачный — от Жениха. Венец всепобелительный, венец небесной чистоты, венец невесты и венец любви... Как несказанно переплетены таинственные лики в одном этом умонепостижимом — “мученический венец”! Ни малейшего страха. Юродство, священное безумие, побеждающее помыслы, болезни, родовые травмы, слабости, программы, пагубное естество, проклятое прошлое...
Естественно было бы предполагать аскетически-стоическое воспитание Климента с упором на презрение к смерти, если мать готовила его для мученического венца: терпение скорбей, твердость духа, перенесение боли. Ничего подобного. София и Климент в их жертвенном служении ближним — олицетворенная святая доброта, нежность, забота и ласка. И на кротчайшее ангельское существо сходит печать мученичества любви. Сам Христос желает в Клименте жить, страдать, умирать от любви, воскресать, обращать тысячи окружающих силою своей любви. Ей ничто не может воспрепятствовать, и неумолимо совершается предписанное от века и благословенное его добрейшей матерью. Ее всепреданная доброта запечатлена в книге жизни. Ее сумашедшая материнская доброта приводит к тому, что, умирая, она просит мученичества для своего сына... Известно, человек перед переходом в вечность подводит итог прожитому, и часто ему открывается прозорливо будущее ближних. Но как отнестись к этому пророчеству? Не злодейка ли бессердечная мать-героиня: единственного лелеемого ею сына, нежного отрока Климента приносит в жертву, чтобы его безжалостно строгали металлическими когтями, ломали конечности, раздробляли череп и били воловьими жилами? Что же это за мать такая?! Что за вера? Что за безумие?! Три дня шел Авраам закласть на гору Мориа собственного сына Исаака; шел, опустив глаза, и Бог не попустил подобного кошмара — хотя б и силою любви, и силой веры, хотя б во испытание... И когда Авраам занес нож, услышал голос: “Остановись!” — и увидел агнца, бьющегося в кустах, и принес его в жертву вместо сына. А что это? Вопиющее злодейство? Мать, умирая, не желает, чтобы сын стал добрым отцом, воспитал детей, умер как благочестивый христианин: кончиной тихой, безболезненной, мирной, — как в православном литургическом прошении. ...Но есть другая литургия, и служится она иначе. И свечи ставят негасимые, и длится нескончаемо, выйдя из времени в вечность. Епископствовать, учительствовать, пестовать детей Климент успевает не более, чем год, два, три. Сорок с лишним лет — епископство на дыбе, учительство при кандалах и проповедь с кляпом во рту, при нескончаемых слезах. Вот литургия Златоуста! Безумие любви ко Христу. Абсолют человеческой любви: выше ее нет. Перед ней падают все нормы, чины, достижения. Это — вопиющая невозможность выразить любовь через нормальное, обыденное состояние. Недостаточность экстаза, созерцания, молитвы, видения, сочетания, восхищения. Недостаточность — жажда большего! Взойти на брачное ложе, креститься кровью и сочетаться ею со Христом.
И не только в первые века — потщимся проследить кровавый след голгофский до XX столетия, до недавних наших отеческих пенатов — Соловков. Сколькие православные иерархи, водимые на Секирную Голгофу, сподобляются мученического венца любви таинственно, иные за несколько часов введенные в состояние разрешения от уз этой безумной неистовой любви! Как достигается оно? Крест открывается как двухтысячелетняя безмолвная литургия безумной любви, начинающаяся с первого восклицания Распятого: “Отец, прости им...” — в ответ на наше: “Господи, помилуй!..”, — и завершающаяся: “Совершилось!..” И предает Отцу дух, и упокаивается в объятиях Отчих... Прорыв из Царствия, озарение светом этой неслыханной любви и ответный зов — служить Ему, как Он служил нам: в безумии любви, в юродстве, в жажде креститься Его крещением. Эта священная, сходящая свыше любовь-премудрость, побеждает боль и помыслы, дает силы претерпевать нестерпимые страдания. Смертельные раны затягиваются, незаживающие — заживают, и чудеса творятся силою любви. И мощи восковитые, и слава вечная...
Мученичество любви — харизма, подобно апостольской, священнической, целительской, особый дар. Изжил ли он себя? О нет! В поколении наших сирот особым образом заложен этот сладчайший дар — преимущественно христианский, дар безумной любви к небесному Безумцу, возлюбившему нас настолько, что взошел на Крест и разорвалось Его сердце от любви. Ничего общего с идеологическим исповеданием (ответы и вопросы) — скитания и допросы!.. Священное безумие как дар.
Почему мученическая харизма сходила во времена гонений на христианство? Еще не иссякла любовь! Еще пребывало облако безумной любви, еще была открыта дверь Христа, и Господа любили так, что отдавали за Него жизнь, переживали Его Крестные страдания.
Мученичество едва ли сопоставимо с аскетической практикой (заключающей в себе как элемент его — стеснение плоти, также силою любви). Оно подается свыше. И тот, кто входит в него как в порядок — уже иной, измененный человек. Рожден свыше и близок к Царствию. Иными очами озирает мир, иначе понимает с ним происходящее и побеждает всех своих врагов невидимым царским жезлом, вручаемым тому, чья жизнь — сплошное жертвенное мученичество любви. Но нет удела прекраснее для тех, кто прозревает Божий дар и понимает Господа, каким Он был и есть, и будет вечно.
