Преподобномученик схиархимандрит Игнатий
Александр Александрович Лебедев родился 28 мая 1884 года в небольшом уездном городке Чухлома Костромской губернии. Чухлома расположена в 60 верстах от железной дороги, неподалеку от Чухломского озера, на берегу которого помещается мужской Авраамиев монастырь.
Родители преподобного по званию — потомственные почетные граждане. Отец, Александр Константинович Лебедев, по окончании уездного училища, пятнадцати лет от роду, начал трудовую жизнь в Чухломском уездном суде канцелярским служащим. Двадцати семи лет он был утвержден в звании помощника секретаря съезда мировых судей, а спустя год — в звании секретаря съезда. В этой должности он работал до глубокой старости, честно и непорочно выполняя свои обязанности, за что был произведен в надворные советники и награжден орденами: Святого Владимира 4-й степени, Святой Анны 3-й степени и серебряной медалью. Александр Константинович был глубоко верующим православным христианином, полагая течение своей жизни со всеми ее большими и малыми трудностями в совершенную преданность Промыслу Божиему.
Мать схиархимандрита, Мария Философовна, дочь секретаря Чухломского земского суда, была также благочестивой жизни и сподобиласьсь в последние свои годы принять монашество, предложенное ей ее сыном и духовным руководителем. В девичестве, по собственным ее словам, она немного занималась шитьем. В замужество вступила уже после тридцати лет, когда Александру Константиновичу было около сорока. Сын их родился 28 мая 1884 года, в Духов день и был наречен Александром.
О детстве и отрочестве маленького Саши осталось немного свидетельств. Был он вдумчивым, очень деловитым мальчиком и, по словам матери, приезжая на лето погостить к родителям, успевал смастерить для дома полочки, шкафчики и прочие хозяйственные вещи. Печать серьезности и какой-то особой тихости лежала на всем облике мальчика. Однако он не лишен был и детской резвости, о чем свидетельствуют некоторые надписи на его школьных книгах. Так, однажды при переходе из класса в класс Саша с удовольствием пишет на своем дневнике: «Прощай, прощай, прощай до следующего года!». Осталось и еще в памяти знавших батюшку, как иногда он любил прибежать к своей мамаше, прося чего-нибудь сладкого, и быстро проговорить: «Закусить, кусить, кусить!».
Александр недолго оставался с родителями, так как уже в десять лет он должен был ехать в Солигалич учиться. С любовью проводили родители своего единственного сына на учение в чужой город, благословив небольшой Смоленской иконой Божией Матери с надписью на обратной стороне: «Дар и благословение родителей перед началом учения в Солигаличском Духовном училище в 1894 году 23 сентября». Горько плакал Саша, уезжая из родительского дома в чужие люди. Он говорил потом, что разлука не позволила привязаться к родителям, что может быть, потому всегда ровно, с почтением, но без особого пристрастия он относился к ним. По окончании училища Александр поступил в Костромскую Духовную семинарию. В бытность свою в Костроме юноша особо чтил местную святыню — Феодоровскую икону Божией Матери, сохранив благоговейное почитание ее во все дни своей жизни.
Восемнадцатилетним, закончив семинарию, он побывал в Чухломе у родителей, готовился учиться дальше. Ему хотелось поступить в Казанский ветеринарный институт. Известно что он любил музыку, сам учился и играл на скрипке. Чутко вслушивался в церковные песнопения. Кроме того, в годы юности Александр занимался астрономией, знал многие созвездия; особенно отмечал созвездие Ориона, упоминаемое в Паремиях Постной Триоди, показывал, как его среди других звезд на небе разыскивать. «Орuон и все украшение небесное...», — скажет в последствии батюшка и голосом покажет, как правильно по-славянски надо делать ударение на слове. К осени 1903 года, на двадцатом году своей жизни Александр поступил в Казанский ветеринарный институт. В то время неподалеку от Казани, в Седмиезерной Богородичной пустыни подвизался известный своими духовными дарованиями старец — схиархимандрит Гавриил (Зырянов). Вокруг него собралось общество возрастающих в духовной жизни пастырей и кружок церковной молодежи. К последнему и примкнул молодой студент ветеринарного института, стремившийся одновременно с мирской наукой постичь и горнее мудрование. Настоятель Спасского мужского монастыря, архимандрит Варсонофий, духовный сын батюшки Гавриила, стал первым наставником юного ревнителя благочестия. Там, у мощей святителей Гурия и Варсонофия, Александр простаивал многие часы, забывая себя, забывая всех окружающих. Так как ветеринарный институт и снимаемая квартира помещались от Спасского монастыря на противоположном конце города, то на Страстную неделю, чтобы насладиться церковной службой, он временно переезжал в номер гостиницы рядом со Спасским монастырем. Обычно же на праздничные и другие службы Александр ходил пешком через весь город, за полчаса одолевая значительное расстояние.
Здесь-то, в Казани, и были посеяны в душу молодого студента мысли об особом образе жизни, отличном от того, к чему его готовил институт, мысли о подвигах поста и молитвы, мысли о монашестве. От этого периода казанской жизни осталась часть его дневника, по которому можно судить, что волновало и тогда юношу.
«Господь говорит, — пишет студент I курса, — кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня». «Из этого видно, — рассуждает юноша, — что Господь требует от своего последователя полного беспристрастия к миру; даже самые близкие – родители — не должны быть препятствием в следовании за Христом».
Позже дневник заполняется изречениями святых отцов: Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и других. Судя по всему молодой человек выбрал для себя монашеский путь.. Раскрыв свою душу перед старцем Гавриилом, сказав ему о желании посвятить себя иночеству, Александр получил благословение. Это было 25 апреля 1905 года. Летом, находясь в родной Чухломе на каникулах, он открыл свое намерение родителям и просил благословения. Нелегко было им, будочи уже не в молодых годах, согласиться на то, что лишают себя опоры в старости. Но их любомудрие и живая вера в Бога победили.
Стремление осуществить на деле желание своего сердца у Александра было у него так велико, что он ездил в Зосимову пустынь к отцу Герману с просьбой о принятии его в число братии. Старец не отказал юноше, но счел нужным для него сначала завершить образование. По окончании последних экзаменов, не дожидаясь получения диплома, не заезжая в родительский дом, выпускник ветеринарного института, как елень на источники водные, устремился в Зосимову пустынь. Это было в последних числах апреля 1908 года. Архимандрит Варсонофий при прощании подарил на благословение своему воспитаннику медный крест, до последнего дня хранимый, отцом Игнатием, как самую дорогую святыню.
4 мая 1908 года к вечеру, оставляя мир, Александр Александрович Лебедев пешком приближался к Зосимовой пустыни. «Что Вы переживали в ту минуту, батюшка?», — любопытствовали позднее некоторые из его духовных детей. В ответ он только произносил: «...Шел тихий дождичек...».
Отец игумен, принимая молодого человека в число братии Зосимовой пустыни, сказал: «Вы исполнили послушание — окончили институт, и мы исполним наше слово — примем Вас в число братии». Первое, что услышал Александр, придя в храм на вечернее богослужение, было пение стихир 4-го гласа. С тех пор он стал любимым гласом батюшки. По принятии в обитель Александр был определен отцом игуменом на свое первое послушание — пасти скот. Рано утром 5 мая состоялся первый для него выгон стада в поле. Оказавшись в монастыре, и получив разрешение отца игумена, он написал родителям письмо, а до того тщился исполнить евангельскую заповедь: оставь мертвым погребать своя мертвецы. Начались долгожданные дни новой жизни в обители. Мир со всй его суетой, сприсущими его утехами остался за стенами святой пустыни. Старцем он избрал себе игумена Германа, имея к нему нелицемерную сыновнюю любовь. Александру как ветеринарному врачу было определено послушание — лечить монастырских животных.
Из числа послушаний, которые проходил брат Александр, известны пение на клиросе, работа в аптеке, продажа книг и икон в монастырской лавочке, уборка за лошадьми в конюшнях, полевые работы, послушание в просфорне. На клиросном послушании он занимался перепиской нот. При разучивании отдельных песнопений ему помогало то, что он занимался музыкой — проигрывал на скрипке гаммы и отдельные мелодии. Был он и канонархом, причем очень любил устав. И бывало, когда приходилось оставлять клирос, а опытных уставщиков не хватало, то писал в записочке, какие стихиры, тропарь, богородичен следуют один за другим по порядку. Конный двор был также на попечении у брата-ветеринара. Возможно, что именно к этому времени относились слова отца Германа, сказанные им одному из своих духовных чад: «Какое у меня золото на конюшне сокрыто!».
12 июня 1909 года брат Александр был облечен в рясу, а менее чем через год — в рясофор. На страницах следованной Псалтири написано под 17 марта: «В сей день в 1910 году пострижен в рясофор за преждеосвященной литургией отцом игуменом Германом».
Еще в Казани возлюбив чтение святых отцов, Александр и в Зосимовой пустыни не оставлял этого спасительного делания. Он изучает труды Симеона Нового Богослова, делая на полях отметки красным карандашом, внимательно читает Исаака Сирина, сличая один перевод с другим, и здесь же на страницах книги пишет исправление перевода. «Добротолюбие» отец Александр любил читать на славянском языке, считая, что в переводе епископа Феофана оно теряет свою истинную красоту. Особой любовью пользовались творения святителя Игнатия Брянчанинова. Все тома его произведений были приобретены отцом Александром. В них он находил ответы на волнующие его вопросы, каксающиеся современного подвижничества. Отдавая весь свой досуг чтению, изредка — выпискам из духовных книг, отец Александр не мог особенно много заботиться о порядке в своей келии. Все, что нужно было для обихода, тщательно не прибиралось, все стояло на виду — так, чтоб было под руками, когда понадобится. Угли для самовара сыпались прямо на пол, посуда оставалась на столе, никуда не уносилась; здесь же, стоял маленький самоварчик. В деревянных простых ящиках была распределена кухонная утварь. Единственным украшением кельи были иконы и книги. В эти годы инок Александр наезжал время от времени в Москву по сельскохозяйственным нуждам обители. Игумен Герман отправлял его в город главным образом для приобретения сельскохозяйственных машин, полагаясь на духовного сына как опытного и хорошего хозяина. И действительно, инок вкладывал в это дело душу, любя все, что было ему дано как святое послушание. С завидным терпением разбирался он в сложном устройстве жнеек, косилок, сеялок...
Приобретая машины для обители, отец Александр и сам многотрудился в поле. Однажды, работая на жнейке, он чуть было не пострадал. Лошадь, чего-то испугавшись, понесла в сторону, через поля и дороги. По счастью, свернув к речке она остановилась.
Подходил к концу седьмой год иноческой жизни отца Александра, когда игумен Герман в числе других братии представил и его на пострижение в мантию. 19 марта новопостриженный пишет на листочке: «Батюшка отец игумен постригал вместе с отцом Митрофаном. Один постригал и одевал, а другой читал. Когда батюшка начал постригать и уже отстриг первую прядь, но имени все не говорил, а что-то усиленно шептал, потом еще отстриг и тогда уже сказал: Агафон. Потом он говорил мне, что хотел назвать меня Агапитом (Печерским), но при самом постриге забыл это имя и никак не мог припомнить и только твердил: ”А... А... А... ”».
«Перед исповедию батюшка сказал: если хочешь, чтоб я тебя принял от Евангелия, так вот тебе мои заповеди, если согласишься их выполнять, то я приму тебя. Я, конечно, согласился. Заповеди: 1) не ездить на станцию, 2) не выходить без дела за вороты, 3) не читать газет, 4) не празднословить». «Батюшка сказал: когда будешь лежать ниц пред постригом — молись, чтобы Господь сподобил беспреткновенно и неосужденно совершить монашеский подвиг». «Когда полз я, все время отставал: очень быстро ползли собратия, а мне мешал хитон...».
Когда игумен спросил, имя какого святого он желал бы носить: преподобного Агафона папы Римского или преподобного Агафона подвижника Египетского, тот сказал, что имя последнего угодника Божия, память коего святой Церковью празднуется 2 марта. Вскоре новопостриженный монах перенес тяжелую болезнь — инфлюэнцу, осложнившуюся энцефалитом. Последствия этой болезни остались у него на всю жизнь.
Послушание и труды по монастырю оставались теми же и после пострига. Свободное время отец Агафон употреблял по-прежнему на чтение святых отцов и выписки из них. А кроме того он занимался врачеванием зубов. Пломбировку приходилось делать без бормашины. Если пломба скоро выпадала, монах не унывал и опять трудился над новой. В эти же годы отцу Агафону приходилось исполнять обязанности письмоводителя при игумене. Отец Герман часто призывал отца Агафона в свою игуменскую келлию для чтения вслух Библии. Иногда отец игумен звал своего духовного сына к себе, когда у него собирались одни старшие, и разбирался какой-нибудь серьезный вопрос внутренней монастырской жизни. «Я тогда недоумевал, — говорил позднее батюшка, — зачем меня призывали, а впоследствии мне это очень пригодилось».
Первая мировая война и революции мало отразились и на внутренней, и на материальной жизни обители. Хорошо налаженное хозяйство обеспечивало всем, и это хозяйство давало возможность молиться и не думать о хлебе насущном.
2 декабря 1918 года в Москве в Троицком соборе Данилова монастыря отец Агафон был рукоположен во иеродиакона епископом». Рукополагавший епископ Феодор (Поздеевский)был из числа ближайших учеников схиархимандрита Гавриила (Зырянова), проходивших обучение и искус в Казани.
В середине 1920 года возник вопрос о священнической хиротонии. Намечался конец сентября. Трепеща перед таинством, принимая его как незаслуженный дар от Господа, смиренный иеродиакон молил Бога в тайне своей душевной клети о том, чтоб посвящение совершилось либо в день преподобного Сергия, 25 сентября, либо на другой день, 26-го, когда празднуется память великого апостола любви Иоанна Богослова. Оба эти святых угодника были очень дороги монаху и любимы им. И Господь услышал его смиренную молитву: 26 сентября, в день преставления святого апостола, «грешный чернец Агафон», как свидетельствует об этом запись на полях следованной Псалтири, «рукоположен во пресвитера в храме Троицкого Патриаршего подворья Святейшим Патриархом Тихоном».
Служение в храме, сельскохозяйственноепослушание сменяли друг друга; там и здесь — внутреннее самовоззрение, работа над сердцем. Очевидцы говорили, что в это время иеромонах Агафон, уже иеромонах, сторонился людей, посетителей монастыря, даже бегал от них. Он обращался к своим старцам, прося пострига в схиму, горя желанием «быть монахом», по блаженному Симеону. К этому времени, 17 января 1923 года, отец игумен Герман почил о Господе блаженною и тихою кончиною. Недолго пришлось оставаться в обители опечаленному братству без своего благодетеля и отца: через два месяца, после праздника Вознесения, обитель была закрыта и смиренные насельники ее должны были искать приюта — кому где придется. Захватив с собою часть наиболее дорогих книг, икон и кое-что из одежды, отец Агафон по благословению иеросхимонаха Алексия переехал на жительство в Москву, в семью духовных детей старца, поселившись в маленькой комнатке на Троицкой улице, неподалеку от Патриаршего подворья.
По началу суровоприняла столица пустынного инока: приведенного волею Божиею под ее покров: стесненность в средствах на самое необходимое, стесненность от пребывания в светской семье, хотя и благосклонно относящейся к нему, слабое здоровье, отсутствие столь необходимой и привычной духовной поддержки старцев... В первое время отец Агафон служил в церкви святого великомученика Никиты (за Яузой), причем оба конца — в церковь и обратно на Троицкую — совершал пешком из-за недостатка денег на трамвай. «Много здесь церквей по Яузскому бульвару, одна за другой, на каждом шагу», — говаривал батюшка уже позднее, вспоминая свое пешее хождение. Но уже в октябре 1923 года отец Агафон вместе с другими зосимовцами, оказавшимися в Москве, был приглашен владыкой Варфоломеем (Ремовым), духовным сыном схиигумена Германа, в Высоко-Петровский монастырь. Владыка, зная отца Агафона еще со времени студенчества и памятуя сказанные о нем слова общего их духовного отца, понимал, что в его лице может обрести надежнейшего помощника во всех своих благих начинаниях.
Вскоре он назначил его наместником монастыря, а 5 мая 1924 года возвел его в сан архимандрита. Вместе с тем отцу Агафону было дано благословение исповедовать приходящих в монастырь богомольцев — мирян и монашествующих. И тогда стали проявляться его способности как духовника, с наибольшей полнотой раскрывшаяся впоследствии. К слову пустынного, опытного монаха, ученика старцев, стали прислушиваться люди различных званий, боль душевная утолялась, когда в духовнике находили себе не судью, а состраждущего, искусного целителя. Вначале не очень заметно, но постепенно все больше и больше в том месте, где исповедовал отец Агафон, стали толпиться люди — и москвичи, и приезжие, образованные и простые, взрослые и юные, женщины и мужчины. Но это благодатное начало не обошлось без искушений. Летом того же года зимняя церковь Высоко-Петровского монастыря была закрыта, пришлось искать себе приюта в чужих стенах. Тогда же, оступившись в трамвае, батюшка почувствовал обострение болезни — энцефалита. Ноги стали с трудом передвигаться, он замечал и замедление в движении рук. Так вырисовывалось начертание внутреннего креста архимандрита Агафона — несение душеаных немощейприходящих к нему людей при тяжести собственной телесной болезни.
Господь вскоре утешил рабов Своих, и монахи обрели себе пристанище в стенах Боголюбского храма того же монастыря. Для исповеди отцу архимандриту был выделен просторный левый клирос, ставший прибежищем дляогих страждущих душ и сердец. Отец наместник по своей болезненности принимал народ, сидя в маленьком креслице, слегка откинувшись назад (в первые годы, а затем он стал согбенным), иногда слушал исповедника, чуть прикрыв глаза. Говорил он мало, только иногда спрашивал что-нибудь по ходу рассказа; иногда отпустит, только разрешив грехи, иногда же скажет слово, нужное, душеспасительное. Отец Агафон мог дать и чисто практический совет — медицинский, научный, технический, сельскохозяйственный. И человек, которого трудно было убедить словом духовного совета, в дальнейшем смирялся, складывая, что называется, оружие своего мудрования у ног батюшки. Так постепенно вокруг батюшки образовался круг лиц, которые возжелали все оставить, чтоб искать единое на потребу. Еще в 1924 году, с благословения владыки Варфоломея, архимандрит Агафон тайно постригал некоторых из своих духовных детей в монашество. Такого рода подвижничество получило впоследствии наименование «монашество в миру». Осенью 1927 года в чердачном помещении дома №3 по Печатникову переулку тремя тайными монахинями, с благословения отца Агафона, был устроен Знаменский «скит». Первой его насельницей и основательницей стала монахиня упраздненного московского Рождественского монастыря Евфросиния. Старцы-зосимовцы, обосновавшиеся в Высоко-Петровском монастыре, постригли не менее двухсот мирян. Ученики и соратники схиигумена Германа стараясь сохранить древние устои православного монашества, внедряли их, насколько это было возможно, в условия безбожия и гонений. В качестве послушаний за монахами закреплялась их мирская работа или учеба, но уже в новом качестве — во имя Божие. Так духовная дочь отца Агафона, тайная монахиня (в последствии схимонахиня).
Игнатия, закончила МГУ и стала крупнейшим ученым в области морфологии туберкулеза, профессором, доктором наук. Благодаря ее книгам о старчестве, многое из жизни Зосимовой пустыни и, в частности, данное житие стало достоянием православного мира. По замыслу отца Агафона и его соратников соблюдались требования монастырской жизни: духовное руководство старца; общее богослужение (даже при отсутствии священника) и совершение всего круга монашеского богослужения.
Из своего заработка тайно постриженные оставляли часть средств на проживание, значительные суммы вкладывались на общие нужды. По слабости здоровья, отец Агафон совершал литургию только в воскресные дни. Особой теплотой и искренностью были проникнуты эти воскресные службы. Тихо, иногда едва слышно, доносились его возгласы из алтаря; тихо и смиренно совершалось богослужение; бездерзновенно воздвизал он свои руки на Херувимской песни; не было ничего примечательного ни в хоре, ни в служении собратий, однако сердца молящихся за этими литургиями наполнялись особым умилением, полнота молитвенного чувства возвышала душу, мир Божий и его Творец-Промыслитель чудно запечатлевались в ней.
Как в Зосимовой пустыни, так и в Высоко-Петровском монастыре богослужение было основным средоточием всей жизни собранных о Боге людей. Во все годы служения в Боголюбском храме батюшка ходил домой на Троицкую уже с провожатым, но иногда по слабости здоровья принужден был передвигаться на извозчике. Большая загруженность по наместническим делам, а еще больше — обременение народом, который все возрастал, понуждали батюшку летом искать хотя бы малого отдохновения в подмосковной тиши..
Живя на даче в Загорянском со своими близкими духовными детьми, помогавшими ему, батюшка и здесь не оставлял своей заботы о тех, кто оставался в Москве. Он посылал им устные и письменные ответы на их вопросы и недоумения, следил за течением их жизни, иногда даже назначал приезд на дачу, чтобы лично решить тот или иной вопрос. Расположившись в отдельной маленькой комнатке, старец проводил свой смиренный иноческий отдых, постоянно наблюдая, чтоб утром и вечером полностью вычитывался весь круг церковных богослужений.
По временам приезжая в Москву, батюшка находился за городом до конца сентября-октября. Он очень любил эту пору поздней осени, утешался уединением и часто, выходя на маленькую терраску в ватном подряснике, потихоньку передвигался по ней из угла в угол, еле-еле переступая своими больными малоподвижными ногами.
Изредка навещая иеросхимонаха Алексия и получая от него духовную поддержку, отец Агафон лишился и ее, когда 19 сентября 1928 года последовала кончина блаженного старца. Весть эта посетила батюшку в период его краткого осеннего отдыха под Москвой. С трудом совершил он путешествие в Сергиев Посад, чтобы проститься с благодатным и великим старцем — «единым от древних».
Принимая народ в храме, отдавая этому делу значительную часть своего времени, батюшка часто не успевал заниматься всеми новыми духовными детьми. А они требовали руководства еще более внимательного, чем пестрый поток богомольцев Высоко- Петровского монастыря. Им надо было объяснить те тайны духовной жизни, которые неизбежно открывались им, погружающимся в своего внутреннего человека. Многое в духовном мудровании о спасении было непонятно, чуждо даже и для этих чутких сердец; надо было объяснить, показать примером, растолковать на основании святоотеческого рассуждения, указать для прочтения книгу и даже снабдить ею ищущую душу. В келлии его, которая смотрела своим окном в сад Патриаршего подворья, было тихо; сюда не доносилась уличная суета. В переднем углу справа от окна стоял киот с иконами, перед которым теплилась большая розовая лампада; здесь же рядом помещался небольшой столик. Налево от окна располагалась большая полка с книгами, а по стене стояла убогая постелька, чаще всего покрытая куском зеленого полосатого ситца! Украшением келлийки кроме киота являлись две большие иконы — Господа Вседержителя с Евангелием и Божией Матери — Черниговской. Над постелькой висели портреты старцев. Из особо почитаемых были мощи святых, хранившихся в верхнем отделении киота, часть пояса Пресвятой Богородицы (святыня Зосимовой пустыни), мощи преподобного Сергия Радонежского в небольшом серебряном медальоне и большой медный крест — благословение из Казани.
Отцу Агафону было к тому времени (1929) 45 лет, и он заметно седел. «Батюшка, почему Вы так седеете?» — недоумевали его чада. «От вас не только поседеешь, но и порыжеешь», — с улыбкой отвечал он. Летом 1929 года храм во имя Боголюбивой иконы Божией Матери был закрыт, и после пятилетнего в нем пребывания петровское братство нашло себе приют неподалеку, под покровом всегдашнего зосимовского покровителя — преподобного Сергия Радонежского в храме его имени, что на Большой Дмитровке. Владыка благословил батюшке маленький Владимирский придельчик, узким коридорчиком соединяющийся с храмом. По преданию, эта маленькая «кувуклия» была заложена самим преподобным Сергием. Двумя дверями придельчик отделялся и от коридора, ведущего в храм. Таким образом,во время исповеди батюшка был почти полностью изолирован от основного храма, что лишало его возможности слышать богослужение. Но он принес и эту жертву и на многие часы затворялся в своем «храмике» в честь Владимирской иконы Божией Матери, зимой всегда сыром и холодном. Только на полиелей, бывало, выйдет многострадальный отец; а народ ждет не дождется, чтобы он скорее вернулся назад, к своему креслицу.
Рождественским постом 1929 года как-то ночью батюшка почувствовал себя очень плохо. Сразу появилась мысль о возможной смерти, а вместе с ней — горячее желание исполнить свою заветную мечту о постриге в схиму. Эта мысль приходила батюшке еще в зосимовский период его жизни, но тогда не была благословлена старцами. А между тем еще с тех пор батюшка помнил изречение блаженного Симеона Солунского о том, что тот, «кто не совершен схимою, перед смертью да совершится, да не совершен без совершеннейшего совершения отъидет». При первой возможности батюшка открыл свое желание Владыке, тот безоговорочно согласился. Спросили маститого зосимовского старца отца Митрофана (Тихонова), как он смотрит на постриг. «Ему можно», — благостно ответил тот, хотя знал, что батюшке еще не исполнилось и 46 лет. Только за несколько дней перед постригом архимандрит Агафон мог освободиться от исполнения послушания. Эти последние дни он проводил в своей келлие на Троицкой улице, еще и еще раз пересматривая свою жизнь.
Владыке он передал о своем желании иметь в схиме одно из трех имен: преподобного Агафона, святителя Варсонофия Казанского и преподобного Сергия Радонежского. Владыка принял это его желание, сказавши, что добавит и четвертое имя, а там — как Господь благословит. Старцем-восприемником при постриге был назначен отец Митрофан.После заупокойной литургии 17 января (день кончины схиигумена Германа) 1930 года на престоле Владимирского придела Владыка с отцом Зосимой (Ниловым) избрали для батюшки по жребию одно из четырех имен. Постриг был назначен на 12 часов дня; совершался в пустом храме при чрезвычайно ограниченном количестве присутствующих — близких для батюшки людей.
Постриг совершал владыка в «батюшкином» Владимирском приделе. Он нарек его именем, указанным жребием — в честь священномученика Игнатия Богоносца. Сопровождающий брат увез его на лошадке по снежному пути в келлию, где он провел пять дней после пострига, ежедневно причащаясь. Здесь навещали его владыка и старец Митрофан. Из-за слабеющих сил батюшка принужден был уже два, иногда три вечера не выходить из келлии. Этого требовала, кроме того, и необходимость побыть одному.
Летом 1930 года один из духовных сыновей батюшки дал ему возможность отдохнуть под Москвой в Голицыно. Среди чудного хвойного леса приютился полуразрушенный домик, в котором схиархимандрит нашел себе покой с некоторыми из своих духовных чад. Здесь же жила и его старушка-мать… Когда у отца Игнатия возникали какие-либо трудности в его духовническом послушании, он переживали это особенно глубоко. Однажды служба под праздник закончилась, а батюшка не успел исповедать весь народ; оставаться в храме дольше он не мог, так как на завтра служил литургию и было уже поздно. Пришлось отпустить несколько человек без исповеди, о чем старец очень сокрушался, будто что-то большое потерял.
Жизнь после пострига в схиму пошла тесным и скорбным путем. Начать хотя бы с того, что семья, в которой отец Игнатий жил, стала требовать его выселения. Это было чрезвычайно тяжело для старца, физические силы которого заметно убывали, не говоря уже о тяжелом моральном потрясении, как следствии этого требования. И батюшка смирялся, искал новое жилище, что было крайне затруднительно в условиях перенаселенного города. Устроившись наконец на новом месте вместе со своей старицей-матерью (тогда уже монахиней Авраамией), он не был утешен в полной мере. Вскоре был закрыт храм преподобного Сергия, и батюшке пришлось свои уединенные труды исповедника в Владимирском приделе. В октябре 1933 года оставшееся братство Высоко-Петровского монастыря перебралось в маленький храм Рождества Богородицы, что в Путинках. Но и там отцу Игнатию недолго пришлось потрудиться— всего около года, да и за этот период много различных скорбей выпало ему пережить. А в октябре 1934 года по распоряжению духовного начальства он был удален на покой и должен был прекратить свое служение в храме. Своих духовных чад он своей любовью не оставлял, хотя дал официальное заверение, что никого принимать на исповедь не станет. Смиряясь перед постановлением церковной власти и исполняя ее требования, батюшка, тем не менее, болезненно переживал то, что был лишен своего любимого дела. Некоторое время после этого он хворал, мучился головной болью, но позднее затих, успокоился, приникся упованием на волю Божию.
В таких переживаниях прошел остаток 1934 года, когда на первый день Рождества Христова мирно почила о Господе 83-х летняя его старушка-мать. Скорбящий сын не мог даже проводить ее, оставался дома, соприсутствуя духом на ее погребении. Получая тогда же письма от своего духовного сына, который строил планы, как они хорошо заживут вместе, батюшка как-то особенно грустно и многозначительно говорил: «Он приедет, а меня не будет... перед Пасхой что-нибудь случится». И сердце батюшки не обманулось.
10 апреля 1935 года схиархимандрит Игнатий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Тогда же были арестованы иеромонах Косма (Магда), монахини Афанасия (Давыдова) и Агафона (Комарова), Анастасия Печникова и Агриппина Дворецкая, духовная дочь протоиерея Романа (Медведя).
Обосновывая необходимость ареста старца, сотрудники НКВД написали: «Архимандрит Агафон, разыгрывая из себя юродивого (искусственно трясет руками), среди верующих пользовался авторитетом прозорливца и блаженного, имеет большое количество последователей (духовных детей), которые находятся под его полным влиянием, систематически посещают его квартиру, где он обрабатывает их в религиозном и контр-революционном духе. При этом архимандрит Агафон внушает своим почитателям о необходимости систематического посещения церкви, и в случае невозможности ходить в церковь из-за работы в советских учреждениях он советует уволиться с работы.
Последовательница архимандрита Агафона тайная монахиня Агапия (Агриппина Емельяновна Дворецкая) по его указанию у себя на квартире производит прием верующих, которым она предсказывает будущее и дает советы, проводя при этом антисоветскую агитацию.
Часть последователей архимандрита Агафона по возвращении из ссылки, не получив московского паспорта, по его указанию поселились под Москвой, где под его руководством проводят антисоветскую агитацию. Так, проживающая в городе Можайске монахиня Анастасия Печникова проводит среди населения систематическую антисоветскую агитацию, распространяет ложные слухи о войне и скором падении советской власти».
Во время ареста схиархимандрита Игнатия у него находилась монахиня Агафона (Комарова) и была задержана вместе с ним. 17 апреля сотрудники НКВД выписали ордер на ее арест, в котором писали: «В ночь с 10 на 11 апреля 1935 года, в момент операции по ликвидации контрреволюционной группировки монахов и церковников, в квартире руководителя группировки архимандрита Агафона Лебедева была обнаружена и задержана ночующая там без прописки тайная монахиня Евгения Викторовна Комарова, которая при допросах заявила, что она является духовной дочерью архимандрита Агафона, помогает материально и прислуживает ему, бывая у него в квартире почти ежедневно и часто ночуя там без прописки». Этого было достаточно, чтобы выдвинуть против нее обвинение в контрреволюционной деятельности.
На следующий день после ареста отец Игнатий был допрошен. Отвечая на вопросы следователя, он сказал: «Служа в церкви в Петровском монастыре, затем преподобного Сергия и Рождества в Путинках, я имел около двухсот человек духовных детей, почитателей, которые поддерживают со мной тесную связь, систематически приходя ко мне на исповедь за советами и благословением. Когда я бывал в церкви Рождества в Путинках, туда являлось значительное число верующих, желающих поговорить со мной и получить от меня совет и благословение».
В следующий раз отец Игнатий был допрошен незадолго перед окончанием следствия.
– В предъявленном мне обвинении по статье 58, пункт 10 уголовного кодекса виновным себя не признаю. Действительно, меня на квартире ежедневно навещали мои знакомые, которые делились со мной своими переживаниями, просили у меня советов. Беседы между мной и моими знакомыми обычно были на религиозные темы. Посетители приносили мне продукты и деньги, так как я не имел средств к существованию по увольнении меня за штат в октябре 1934 года, – сказал отец Игнатий.
– Следствие располагает данными, что вы распространяли среди своих почитателей ложные слухи о якобы проводимых советской властью гонениях на религию и верующих; объясните, что именно вы говорили по этому вопросу? – спросил следователь.
– Церкви являются имуществом государства, поэтому советская власть может распоряжаться ими как угодно. При закрытии церквей верующие бывают недовольные этими мероприятиями советской власти, но должны подчиняться, хотя бы и были недовольны. Я верующих, высказывающих недовольство закрытием храмов, призывал к терпению и указывал, что молиться можно еще в других незакрытых храмах.
4 июня 1935 года в больнице Бутырского изолятора врачи освидетельствовали схиархимандрита Игнатия и пришли к заключению, что он «страдает органическим поражением центральной нервной системы в форме энцефалита, выражающемся в скованности, резкой заторможенности движений, маскообразности и затруднении речи… По своему физическому состоянию к труду не годен».
8 июня 1935 года Особое Совещание при НКВД приговорило схиархимандрита Игнатия к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. 16 октября он был отправлен в Саровский лагерь. Из лагеря он писал духовным детям: «Наконец, после долгого странствования, я на месте, которое указал нам Господь: я в Сарове, в стенах бывшей обители! Слава Богу за все случившееся – это одно можем сказать! С Ним везде хорошо, и на Фаворе, и на Голгофе! После прочитанного мне в день рождения приговора… и после 2 х попыток (1-я – в середине, в день, когда я был выведен на свидание и на которое никто из вас не пришел к 2-м часам, а лишь с вещами поздно вечером; 2-я – 10/VII ст. ст.), и после ночного приноса сухарей в день отдания праздника Воздвижения Креста я наконец, в день памяти блаженного Андрея, без четверти семь вечера был вывезен из места своего пребывания тремя военными и через двое суток довольно утомительного путешествия водворен на месте. И паки – слава Богу!»
Весной 1936 года схиархимандрит Игнатий был переведен в лагерь на станцию Сухобезводная под Нижним Новгородом, но вскоре отправлен в лагерь для инвалидов, находившийся неподалеку от города Алатыря.
17 июля, накануне дня памяти преподобного Сергия, отец Игнатий получил свидание с монахиней Евпраксией. Он очень ослабел, «сильно изменился и похудел, но все же двигался, старался рассказать о себе, очень много тихо плакал. Все узнавал батюшка, как живет возращенный им виноград. Узнав, что все дружны, живут как жили, батюшка со слезами завещал: “Господа надо любить всем сердцем, Господь должен быть на первом месте, от веры не отрекаться”; “Господь всех краше, всех слаще, всех дороже, спасение в ваших руках – пользуйтесь, пока возможно”; “Он единая сладость, Он единая радость”».
18 апреля 1937 года отец Игнатий писал: «...Справляетесь ли вы в кресте и где надо, – это полезно делать чаще: “царство Божие силою берется”...»
В это время состояние здоровья отца Игнатия резко ухудшилось и появились первые признаки пеллагры. Питание в лагере было плохим, а посылки, которые посылались духовными детьми, частью раскрадывались, частью раздавались, батюшке доставалось немногое.
30 мая 1938 года отец Игнатий писал духовной дочери, монахине Евпраксии: «Сейчас 1-я и необходимая нужда – это видеть тебя; ведь 9 месяцев не видались, и это при моих неисчислимых немощах! Запроси-ка ты поскорее начальника колонии заказным письмом о разрешении свидания, на ответ приложи марки. Временами теряется голос от сердечной слабости, adonilen подбадривает, а то и руки плохо владеют. Вот и хочется чего-нибудь (вроде облегчения участи) достигнуть, пока не развалился – помолитесь. Попросите за меня. Простите».
Расстройство здоровья от пеллагры все усиливалось, и в последующих письмах отец Игнатий писал: «…Уже около 10 дней сижу с завязанными руками – получил ожог (с нарывами) от солнца 13/VI в 11 часов дня – во время пути остановился 2 раза минуты на 2, на 3 – лечу примочками перекиси марганца – воспаление еще есть… Простите».
«Радуюсь, что ты поправилась своим здоровьем, что же – в твои года и неудивительно, вот в мои года здоровье восстанавливается уже труднее: так, солнечный ожог 2 рук с 13/VI не может зажить до сих пор. За последнее время (в последнюю жару) стало делаться кружение головы при более или менее продолжительном стоянии – стремление падать назад, а вот при ходьбе – через 30 шагов падаю вперед…
Все это расстройства питания – наконец-то на 4-м году жизни в заключении – объявшия меня, и как удастся справиться с ними – не знаю. Руки горят, во рту тоже горит с кружением головы…»
«Что-то от тебя долго не было письмеца, жива ли ты и здорова? Я нахожусь на старом месте, я никуда с него не трогался. Здоровье мое как прежде, еще прибавилось две болезни: сердце и кишки не в порядке. Помяните моя болезни. Жду твоего приезда, если возможно. Простите».
5 сентября 1938 года отец Игнатий продиктовал последнее свое письмо из лагеря, так как сил писать самому уже не было: «Я жив, но здоровье мое слабовато, страдаю кишками, упадком общего питания. Чем дело кончится – не знаю. Но пути человеческия Исправляяй – вся весть. Помяните в скорбях, нуждах, в болезнях и помолитесь. Простите».
Схиархимандрит Игнатий умер в тюремном лазарете на рассвете воскресного дня, 11 сентября 1938 года, в три с половиной часа утра, в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи. Спустя несколько дней монахиня Евпраксия приехала в Алатырь, и ей показали небольшой могильный холмик на лагерном кладбище, под которым был погребен схиархимандрит Игнатий.
Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания постановлением Священного Синода о канонизации новомучеников и исповедников от 27 декабря 2000 года.
Дни памяти:
- 4 февраля (переходящая) – Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской
- 12 сентября
Источник:
Преподобномученик схиархимандрит Игнатий: [Электронный ресурс] // Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь: [сайт]. – 2014. – URL: http://zosymova-pustin.ru/pages/prepodobnomuchenik_ignatiy.html
Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь
Святители, священство, служители Владимирской Епархии
Владимирская епархия.
Источник: http://Святость |
