Василия Васильевича Барынкина (1933-1986) - поэт, жил в г. Владимире.
Иногда просматриваю и перечитываю книжки наших местных поэтов и прозаиков, подаренные мне в разное время авторами. Одна из них мне особенно дорога, подарена чудесным и добрым, необыкновенно душевным человеком.
Вспомнился далекий 1961-й год. Работал я в те годы радиотелеграфистом на Владимирском почтамте. Как-то раз начальник радиостанции представил мне молодого мужчину лет около тридцати со словами:
— Вот тебе ученик. Знает морзянку. Сделай из него радиста-оператора.
— Василий, — скромно представился новичок. — Барынкин.
Обратил я тогда внимание на его какую-то кротость, застенчивость. На его добрые за толстыми стеклами очков глаза. Радисты, вообще-то, народец шустрый, общительный. А этот — тихоня.
Из дальнейших разговоров длинными ночными сменами узнал я, что Василий пишет стихи, иногда публикует их в двух тогда местных газетах — "Призыве" и "Комсомольской искре". Как только заходил разговор о стихах, он весь преображался, в глазах появлялся огонек. Видно было, что любил поэзию мой ученик.
Стал я тренировать его, учить работать в эфире, рассказывал об устройстве радиоаппаратуры. Старался Василий усердно. "Молотил" на тренировочном ключе до испарины на лбу. Бывало, скажешь ему: "Хватит! Кончай, а то руку сорвешь".
Но вот беда: не получилось из Василия радиста. Все больше охладевал он к профессии. И уволился с радиостанции. Разошлись наши с ним дороги. Но, как говорится, гора с горой не сходятся…
Как-то летним вечером 1971 года иду по улице Мира со службы. Вдруг слышу, кто-то радостным голосом меня окликнул: "Василич! Привет! Не узнаешь?" Смотрю: Вася Барынкин. Подошел, трясет руку. Постояли, поговорили, повспоминали. Как, что, где работаешь? "Да по-разному, — отвечает. — То там, то там… Да неважно это".
И смотрит добрыми глазами сквозь очки.
— Знаешь что, Василич, может, не даст Бог больше увидеться. Хочу подарить тебе кое-что. Ручка есть?
И достает из кармана пиджака книжку в мягкой обложке:
— Вот. Мои стихи. Еще три года назад напечатался. Это моя первая! С тех пор мы не встречались. А книжку его я храню и иногда перечитываю стихи, так уже давно написанные. Вот и сейчас она передо мною. "Продолжение песни…" Верхне-Волжское книжное издательство.
Поэта, доброго и отзывчивого, скромного и непритязательного человека помнят все, кто хоть как-то с ним общался, читал его стихи, просто разговаривал. Борис ЗАХАРОВ. г. Владимир.
«В моих стихах березам несть числа...»
…Так и помню Васю Барынкина человеком без возраста. Всегда, и в этом я был уверен, ему было лет сорок, не больше. В редакцию он заходил обычно «при параде»: коричневый пиджак, рубашка в клеточку и - обязательно! - широкий галстук, даже если на ногах были не лакированные, «свадьбошные», туфли, а резиновые сапоги.
- Вася, а в сапогах-то почему? - не удержался я однажды.
- Жена ботинки спрятала, чтобы я из дома не ушел, - виновато улыбаясь, пояснил он.
А число было шестнадцатое - день гонорара и аванса, и время было послеобеденное, и погода позволяла, поэтому традиционное «Вася, сбегаешь?» воспринималось без самоотвода.
Застенчивая улыбка всегда жила на его лице. Он приходил, и как-то само собой откладывались на потом не шибко важные дела, и наш тридцать восьмой кабинет на четвертом этаже бывшего Дома печати на Офицерской (ныне здесь управление Минюста) незаметно заполнялся его друзьями, которых в «Комсомольской искре» и «Призыве» у Васи было предостаточно.
Разговор в какой-то момент сводился к стихам. Его стихи регулярно печатались, и не только потому, что они были откровенно замечательными. Он не был назойлив или навязчив, от него не прятались, как Андрей Филинов от одного из надоедливых авторов, ему всегда были рады. И стихи его не задерживались, не кисли.
Он был старше всех нас на десять, а то и на двадцать лет, и как звать его по отчеству - Василий Васильевич Барынкин - знали очень немногие.
Не помню, в связи с чем наш редактор Вячеслав Михайлович Чиров попросил однажды под одним из стихотворений указать профессию автора (такое почему-то иногда практиковалось в те годы).
- Подпиши «зольщик», - сказал Вася.
- ?!
- Я на ТЭЦ работаю зольщиком, котлы чищу.
О такой профессии выпускник библиотечного техникума, студент-заочник литфака ВГПИ, конечно же, не мечтал, но жизнь сложилась так, что обстоятельства оказались сильнее мечтаний.
О том, что он родился 1 января, я узнал из новогодней праздничной открытки, которую он прислал из больницы:
«Я в ударе сегодня,
Я в полете душой.
С новым годом, Володя,
С новым счастьем, друг мой!
Я нахожусь в больнице. Гонорар получить не могу. Прошу, чтобы ты указал мой адрес для перевода домой… Сердечный привет Саше Зарецкому, Грише Латышеву и другим. Крепко жму твою ладонь. Твой Василий Барынкин. 30.12.84.».
…Его родина - деревня Великово, где проходит знаменитый гороховецкий отрог, где речка Суворощь впадает в Клязьму. О красоте тех мест я знаю не понаслышке. Совсем недавно разбередил мне душу словами о них мой знакомый известный владимирский художник Виктор Смирнов:
- Летом отдыхал в устье Суворощи - красотища! А рыбалка какая!!! Там невозможно не быть счастливым…
А по левобережью - напротив устья Суворощи - пойма с озерами Великое, Запольное, Бобровинец, Большой и Малый Печкур, речка Люлих, а рядом с домом - гречишные поля, земляничные поляны, а над Клязьмой - величавое холмогорье.
«Я на холме задумчиво сижу.
А надо мною вечер синий-синий.
О горечи тебе я не скажу,
Моя седая веточка полыни.
Уже дымком наносит из села.
Трещат дрозды, подравшись на рябине.
Зачем грустить, какой любовь была,
Моя седая веточка полыни?
Твой запах, словно встречи прежних дней,
Мне вспоминать и чувствовать отныне.
Мне Родина с тобой еще милей,
Моя седая веточка полыни».
Однажды он рассказал, как его на пару с Николаем Рубцовым принимали в Союз писателей. Не приняли. Но посоветовали совсем чуть-чуть поработать над рифмой. Когда он рассказывал нам об этом после той памятной поездки в Москву, то, как всегда застенчиво улыбаясь, добавил:
- Зато одна женщина из приемной комиссии особо подчеркнула:
- Какой культурный, - шепотом разговаривает…
А шепотом он разговаривал еще и потому, что уже был неизлечимо болен. Болезнь стремительно развивалась, но от операции он наотрез отказался. Вася по-прежнему приходил в редакцию, приносил стихи, и мы с горечью замечали, что человек, наш друг, гаснет буквально на глазах. Покурив, он сворачивал кулечек, куда сплевывал сукровицу, а выпив портвейна (боль снимает, пояснял при этом), обязательно шел в туалетную комнату сполоснуть стакан.
В последнее время он приходил с сыном Андреем, симпатичным добродушным парнем, таким же немногословным, как отец.
Однажды Вася попросил меня и Сашу Зарецкого пойти вместе с ним на заседание в писательскую организацию, где должна была решиться (положительно - так верили мы) судьба третьего сборника стихов. Его выход гарантировал поэту вступление в творческий союз.
- Бог Троицу любит, - пошутил он при этом, но как-то невесело.
Мы - какие могут быть разговоры! - пошли. До сих пор вспоминаю я ту атмосферу: мрачный кабинет председателя с окнами в беспросвет; владимирские мэтры, зубры, мастодонты - по одну сторону вдоль серой, больничного цвета стены, и нас, трое, среди поросли начинающих, в подметки не годящихся ему, стоящих возле окон, равнодушно глядящих на улицу Музейную. Слушали его стихи, дежурно хвалили, делали вид, что заново узнали поэта, хотя прекрасно знали, о ком и о чем идет речь.
Вася сидел закинув ногу на ногу, молча слушал, сплевывал сукровицу в бумажный кулечек.
Вердикт был дословно таков: «Замечательные стихи, Василий Васильевич, но ты еще поработай над ними. За полгодика успеешь?».
- Постараюсь, - ответил Вася, и - это меня поразило! - впервые не было застенчивой улыбки на его внезапно потемневшем лице.
Когда мы вышли на улицу, он прошептал, криво усмехнувшись: «Опять рылом не вышел…».
Вскоре он умер, так и не успев «постараться».
«В моих стихах, наверно, много сини.
В моих стихах березам несть числа.
Прошу простить, но я живу в России,
Что от берез и душ людских светла.
Бывают, правда, черные годины,
Бывает, правда, трудно уцелеть.
Прошу простить, но я живу в России,
Которую вовек не одолеть».
Благое, святому угодное дело задумали Вячеслав Михайлович Чиров и Григорий Васильевич Латышев: добиться и фактически осуществить выход в свет стихов ушедших из жизни владимирских поэтов. Мне довелось участвовать в подготовке первого сборника - книги стихов «Я уезжаю» Александра Зарецкого. По нашему плану, следующими должны были стать Алексей Труфилов, Василий Барынкин, Рэм Кочнев, Юрий Мошков, Станислав Штраус-Фёдоров. В силу ряда печальных обстоятельств такое в нынешние времена вряд ли осуществимо.
Источник: Владимир Самойлов. «В моих стихах березам несть числа...»: [Электронный ресурс] // Владимир ONLINE.ru: [сайт]. – 2011. – URL: https://vladimironline.ru/society/id_59251/
«ПРОЙДУ ОСЕННИМ СТЫНУЩИМ ОБРЫВОМ, ДО БОЛИ СИНЬЮ НАПОЮ ГЛАЗА...» К 70-ЛЕТИЮ ПОЭТА В. БАРЫНКИНА
Борис ЗАХАРОВ «Ах, как годы летят. Мы грустим, седину замечая...» Эти слова из некогда популярной песни мне вспомнились, когда я долгими осеннее-зимними вечерами, перебирая бумаги своего архива, перечитывал свои заметки, опубликованные в местных газетах за десятилетия сотрудничества с ними. Просматривал журналы с помещенными в них моими рассказами, читал старые письма, тетради с записями разных лет. Волной вдруг нахлынут воспоминания о прожитых годах, о событиях прошлых лет, о людях.
Иногда просматриваю и перечитываю книжки наших местных поэтов и прозаиков, подаренные мне в разное время авторами.
Одна из них особенно мне дорога, так как подарена была чудесным и добрым, необыкновенно душевным человеком.
И вспомнился мне далекий 1961 год. С ума сойти - сорок с лишним лет назад!
Работал я в те годы радиотелеграфистом на Владимирском почтамте. Как-то раз начальник радиостанции представил мне молодого мужчину лет около тридцати со словами:
- Вот тебе ученик. Знает морзянку. Сделай из него радиста-оператора.
Познакомились.
- Василий, - скромно представился новичок. - Барынкин.
Обратил я тогда внимание на его какую-то кротость, застенчивость. На его добрые за толстыми стеклами очков глаза. Радисты, вообще-то, народец шустрый, общительный. А этот - тихоня.
Из дальнейших разговоров с ним длинными ночными сменами узнал я, что Василий пишет стихи, иногда публикует их в двух тогда местных газетах, - «Призыв» и «Комсомольская искра». Как только заходил разговор о стихах, он весь преображался, в глазах появлялся огонек. Видно было, что любил поэзию мой ученик.
Стал я тренировать его, учить работать в эфире, рассказывал об устройстве радиоаппаратуры. Старался Василий усердно. «Молотил» на тренировочном ключе до испарины на лбу. Бывало, скажешь ему:
- Хватит! Кончай, а то руку сорвешь.
Но вот беда: не получилось из Василия радиста. Не заладилось что-то и баста! Не хватало чего-то его мятущейся душе. Все больше охладевал он к профессии радиста. Месяца через полтора он мне так и сказал, что не его это, что-то не то... И
уволился с радиостанции. Разошлись наши с ним дороги. Но, как говорится, гора с горой не сходятся...
Как-то летним вечером 1971 года иду по улице Мира со службы. Вдруг слышу, кто-то радостным голосом меня окликнул:
- Василии! Привет! Не узнаешь?
Смотрю - Вася Барынкин. Подошел, трясет руку. Постояли, поговорили, повспоминали. Как, что, где работаешь.
- Да по-разному, - отвечает. - То там, то там ... Да неважно это.
И смотрит своими добрыми глазами сквозь очки.
- Знаешь что, Василии. Может, не даст Бог больше увидеться. Хочу подарить тебе кое-что. Ручка есть?
И достает из кармана пиджака книжку в мягкой обложке.
- Вот. Мои стихи. Еще три года назад напечатался. Это моя первая!
На титульном листе книжки он начертал: «Борису Захарову от всей сердечности! Помни, как мы клепали на ключах. Автор сей книжки В. Барынкин. 12 июня 1971 года. г. Владимир».
С тех пор мы больше не встречались. А книжку его я храню и иногда перечитываю стихи, так уже давно написанные. Вот и сейчас она передо мною. «Продолжение песни...» Верхнее-Волжское книжное издательство. Первые четыре стихотворения как дань тем временам (шестидесятые годы) о революции, о комсомольцах, корчагинцах, буденновцах. И обложка оформлена соответственно - военный трубач на коне.
Зато потом на одном дыхании читаются лирические, полные чистоты, вдохновения, любви к природе, людям, Владимирщине, к России стихи.
«Ах, Россия, моя Россия -
Дорогая навек земля!
Твое имя из рос и сини
Называю с любовью я».
И еще.
«Родина, что мать, одна на свете,
Думы ей и сердце отдаю.
Под ее березовые ветви
Приношу признательность свою».
Так писал наш застенчивый, добродушный и, несомненно, талантливый владимирский Есенин. Наш Вася Барынкин. Да, писал, пел свою стихотворную песню. Жаль, не допел...
Как в песне В. Высоцкого: «Ни дожить, не успел, ни допеть».
Но поэта, доброго и отзывчивого, необычайно скромного и непритязательного человека помнят все, кто хоть как-то с ним общался, читал его стихи, просто разговаривал.
Сейчас бы Василию исполнилось семьдесят.
«Ах, как годы летят...»
Мир праху твоему...
Владимирское региональное отделение Союза Писателей России
