Архимандрит Евлогий (Василий Семенович Георгиевский)
Отец Василия Семен Иванович Георгиевский служил православным священником в окрестностях Гродно и был приговорен к смерти националистами во время польского восстания в 1863 году. Приговор не был приведен в исполнение. Отец дважды менял фамилию. Сначала русифицировал фамилию Будзилович на Будилович, а позднее принял церковную фамилию Георгиевский. Мать — из церковного клана тульских Глаголевых, и семья после польских событий переехала в Тульскую губернию, где и родился Василий.
Имел пятерых братьев и сестру, причем разница возраста со старшим из братьев, Александром, — 23 года. Второй по старшинству брат, Антон, в результате волнений националистически настроенных студентов в 1893 году был изгнан с поста ректора Варшавского университета. В молодости отца и после бегства из Западного края семья нуждалась, но деньги на хорошее образование всех пяти сыновей нашлись. Еще в семье Василий выучил польский, украинский, немецкий и французский языки. В юности, прошедшей в бедности, часто посещал Оптину пустынь и великого старца этой обители Амвросия (Гренкова). Позднее вспоминал: «тяжелые впечатления раннего моего детства заставили меня еще ребенком почувствовать, что такое социальная неправда. Впоследствии я понял, откуда в семинариях революционная настроенность молодежи: она развивалась из ощущений социальной несправедливости, воспринятых в детстве. Забитость, униженное положение отцов сказывалось бунтарским протестом в детях. Общение с народом привело меня с детских лет к сознанию, что интересы его и наши связаны».
В 1882 году окончил Белевское духовное училище, в 1888 году — Тульскую духовную семинарию, в 1892 году — Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия за работу, посвященную святителю Тихону Задонскому.
С октября 1892 года — домашний учитель в семье товарища тульского губернского прокурора С. А. Лопухина.
С марта 1893 года — помощник смотрителя Ефремовского духовного училища, и прослужил в этой должности около двух годов.
С 29 декабря 1894 года — преподаватель греческого языка в Тульской духовной семинарии.
3 февраля 1895 года был пострижен в монашество епископом Тульским и Белевским Иринеем (Ордой).
12 февраля 1895 года рукоположен в сан иеромонаха.
C 5 августа 1895 года — инспектор Владимирской духовной семинарии.
В должности Инспектора о. Евлогий прослужил не много более двух лет. Но и за это короткое время он успел оставить по себе в сердцах сослуживцев и воспитанников добрую память. Всегда и во всем доброжелательный, одинаково ко всем расположенный, деликатный в обращении со всеми, отзывчивый на все доброе, глубоко вдумчивый в явления школьной жизни, о. Евлогий неотразимо производил на всех приятное впечатление и невольно располагал к себе каждого, Такое впечатление испытывали и покорялись его обаянию не только лица, близко стоявшие к о. Евлогию, но и все, кто только имел какие-либо сношения с ним. Даже от лиц, только посещавших семинарскую церковь и видевших о. Евлогия за Богослужением, нередко приходилось слышать: «ах, какое прекрасное впечатление производит ваш Инспектор, какой он должно быть хороший человек'» Да, симпатичное лицо о. Евлогия было зеркалом его прекрасной души, и Владимирская Семинария долго не забудет его.
Определением Св. Синода, от 5 — 16 ноября 1897 г., за № 3856 Инспектор Владимирской Духовной Семинарии, иеромонах Евлогий. назначен был Ректором Холмской Духовной Семинарии, с возведением его в гор. Владимире, на основании примеч. к пар. 24 Устава Дух. Семинарий, в сан Архимандрита. К 26-му ноября бывший о. Инспектор уже готов был к месту своего назначения, и Владимирская Семинария должна была пережить трогательные минуты прощания с ним.
По получения указа о назначении о. Евлогия на должность Ректора Холмской Духовной Семинарии, 23-го ноября 1897 г., в воскресенье, он возведен был Высокопреосвященнейшим Сергием в сан Архимандрита. 26-го числа того же месяца Архимандрит Евлогий пожелал отслужить в Семинарской церкви последнюю литургию. В конце литургии, он обратился к воспитанникам семинарии с прощальною речью и теплотой своих чувств произвел на них сильное впечатление.
«Дорогие воспитанники! В последний раз собрались мы в тесном кружке, чтобы сказать друг другу слово прощального привета. Многих из вас уж не придется мне увидеть никогда. Когда начинаешь думать об этом, то становится грустно, тяжело на сердце. В земной жизни человеческой нет ничего тяжелее разлуки. Так уж устроено сердце человеческое, что как-то прирастаешь к тому месту, где оно живет. Вот и теперь: не много, сравнительно, Господь судил пожить нам вместе, а уже в сердце образовались крепкие нити, привязывающие меня к вам. И когда я вижу пред собою ваши столь знакомые и приятные мне лица, когда смотрю на эти здания, то сколько картин нашей совместной жизни проносится в моем воображения, сколько разговоров припоминается, и как грустно становится на душе. Точно обрывается крупная часть духовного содержания. Ведь я жил, главным образом, вашею жизнию, вашими интересами, вне Семинарии у меня было мало привязанностей. Семейный человек живет в семье, а для меня, одинокого монаха, вы заменяли и семью и друзей. И я скажу по совести, по священству, что все вы были близки, дороги моему сердцу и всем я желал добра. Конечно, приходилось иногда прибегать и к взысканиям, наказаниям, которые больно отзывались в вашем сердце и, быть может, в ваших душах заронилось сомнение в моей любви и расположении к вам. Что делать: таков был мой долг! Но поверьте, что все эти наказания острою болью всегда отзывались и в моем сердце. Бывало, попадется ученик в каком-либо важном проступке, вот и думаешь и терзаешься душевно: наказать по всей строгости жалко, не налегает рука; но и простить нельзя, потому что пожалеешь, простишь одного, десять увлекутся его примером. И долго раздумываешь, проводишь иногда бессонные ночи, прежде чем придешь к какому либо решению, в котором пытаешься примирить правду с милостию. Но если я кого обидел чем-либо, чем наказал очень строго, то прошу по-христиански простить меня; ведь и я человек, мог и ошибаться. О вас же я уношу самые добрые и отрадные воспоминания; бывший некоторые неприятные исключения, но к чести вашей, надобно сказать, что их было не много; а в большинстве я встречал доброе направление, скромность, послушание, простоту, сердечность, встречал именно те качества, которые украшают воспитанника духовной школы; встречал и доброе расположение по отношению к себе лично, за что и приношу вам свою сердечную благодарность.
Обыкновенно, при разлуке, приветствуют друг друга добрыми пожеланиями, и я позволю себе приветствовать вас словами Великого Апостола любви: «для меня нет большей радости, как та, что дети мои ходят во истине». Помните свое высокое призвание и назначение; помните, что вы призваны быть солию земли, светом мира. Будьте же верными и усердными слугами церкви Божией. Наш православный народ ждет от вас духовного просвещения. Жатвы много. Ведь всем мы обязаны Св. Церкви: не платите же ей черною неблагодарностию».
По окончании литургии, все воспитанники собрались в зал, чтобы здесь в последний раз проститься с о. Инспектором. Когда прибыл в зал и о. Инспектор, то из среды собравшихся воспитанников выделились два ученика VI класса: Виноградов С. и Орлов Н. Первый из них остановился пред о. Инспектором с иконою Св. Благов. Князя Александра Невского, а второй обратился к нему с следующей речью от лица всех воспитанников Семинарии.
«С чувством глубокого сожаления переживаем мы минуты разлуки с Вами, дорогой наш о. Инспектор! Сердце наше громко подсказывает нам, кого мы лишаемся в лице Вашем. Вы были искренним и самоотверженным воспитателем добрых навыков в наших сердцах и сберегателем чести нашего заведения. В целях предостеречь нас от разных увлечений и проступков и утвердить нас в правилах христианского поведения, особенно в послушании Св. Церкви, в честности, правдивости, искренности и преданности своему прямому делу, Вы всюду следовали за нами, везде наблюдали за нами, во всем вразумляли и наставляли нас. Вы ежедневно бывали на утренних и вечерних молитвах то в том, то в другом общежитии, неопустительно посещали наши обеды и ужины; даже ночью часто не давали себе покоя, чтобы только убедиться, все ли в порядке среди нас. Все наши заявления Вы терпеливо и внимательно выслушивали и всегда спешили удовлетворить их, если они заслуживали того. Всех приходивших к Вам с разными нуждами Вы принимали, как любящий отец, и никого не отпускали без поддержки и ободрения. Чем же нам возблагодарить Вас за все это, дорогой наш о. Инспектор? Одно в нашей власти: уверение, что добрая память о Вас никогда не покинет нас и что семена добра, посеянные Вами в наших сердцах, не пропадут даром, а принесут в свое время соответственный труду плод. Да продлит же Господь дни Ваши на пользу духовного просвещения и на благо Святой Церкви и отечества! Помощником же в этом многотрудном деле да будет Вам Св. Благов. Великий Князь Александр Невский, икону которого мы просим принять от нас на память».
После этой речи, обратился к о. Архимандриту Евлогию с новой речью ученик V класса Колокольников от лица всех своих товарищей, которые были слушателями уроков о. Евлогия по Свящ. Писанию.
«Дорогой о. Инспектор! Позвольте мне выразить от лица моих товарищей те чувства, которыми в настоящее время мы все одушевлены. Позвольте Вас уверить, что, покидая нас, Вы оставляете после себя в наших душах самое светлое воспоминание, и как начальник, и как преподаватель. Как начальник, Вы были для нас отцом, истинно любящим своих детей. Довольно вспомнить только о Вашей приветливости, с которой Вы встречали каждого из нас, чтобы даже сказать, что Вы были для нас больше отцом, чем начальником. Вы, как любящий отец, были всегда внимательны ко всем нашим нуждам и просьбам. Вы никогда не заставляли долго просить Вас и безуспешно стучаться в Ваши двери. К Вам, бывало, идешь с полной надеждой, что получишь все просимое: получишь совет, если просишь его, получишь помощь, если ищешь ее, услышишь слово ободрения, если нуждаешься в нем. Затем, Вы, и как наставник, были истинным отцом нашим. Здесь, конечно, я не дерзаю судить о Ваших преподавательских способностях и педагогических приемах, как деле, превышающем мое разумение. Я прошу позволения сказать от лица моих товарищей лишь несколько слов о Ваших добрых отношениях к нам, как ученикам Вашим, слушателям уроков Ваших. В этом случае Вы всегда заботились соразмерять наш школьный труд с силами нашими, не обременяли нас излишними работами и, когда требовалось, помогали нам. В своей оценке наших ответов Вы, соблюдая справедливость, умели быть снисходительными к нам. Благодарим Вас за все это и просим верить, что Ваш светлый образ никогда не изгладится из нашей памяти. Дай же Бог, чтобы наши отдаленные товарищи, воспитанники Холмской Семинарии, так же полюбили Вас, как мы любили.
Выслушав речи воспитанников, о. Архимандрит Евлогий сердечно благодарил их за выраженные чувства, потом от всей души высказал пожелание, чтобы то пятно, которое тяготеет с некоторого времени над воспитанниками Владимирской Ceминарии, окончательно изгладилось и в заключение дал обещание, что он готов будет помочь всякому из воспитанников Владимирской Семинарии, кто только из них встретится с ним на дальнейшем пути его деятельности и понуждается в его поддержке.
После этого о. Архимандрит Евлогий стал прощаться с каждым воспитанником отдельно, а хор певчих запел концерт.
Кроме Св. иконы, были поднесены о. Архимандриту Евлогию и другие знаки искренней любви и сердечной привязанности. Так, от воспитанников, находившихся во время прощания в семинарской больнице, было поднесено Евангелие Полиглотта с надписью: «сохрани, Господи, раба Твоего, Архимандрита Евлогия, цела, честна, здрава, долгоденствующа, право правяща слово Твоея истины; от воспитанников 1-го класса был поднесен украшенный изящной виньеткой адрес с выражением чувств сердечного расположения, горячей любви и сыновней преданности: наконец, были поднесены стихи.
Простившись с воспитанниками, о. Архимандрит Евлогий проследовал в квартиру о. Ректора Семинарии Архимандрита Никона, куда собралась уже семинарская корпорация, чтобы почтить дорогого сослуживца, по русскому обычаю, хлебом-солью. Здесь от лица семинарской корпорации о. Ректором поднесена была о. Архимандриту Евлогию икона Владимирской Божией Матери в серебряной изящной ризе.
Поднося икону, о. Ректор Семинарии произнес следующую речь:
«Высокопреподобнейший о. Евлогий! Расставаясь с Вами, мы, сослуживцы Ваши, и радуемся и грустим. Радуемся Вашему возвышению в служебном отношении и тому, что получая в управление и руководство более малочисленную и с внешней стороны более благоустроенную Семинарию, чем Владимирская, Вам предлежит меньше труда, хлопот и забот, чем сколько требовала от Вас Владимирская Семинария, что там поэтому можно будет Вам пользоваться большим душевным спокойствием и миром, чем здесь. Грустим, и признаться сказать, по эгоистичности человеческой природы, более грустим, чем радуемся, при разлуке с Вами, потому, что лишаемся в Вас доброго и приятного во всех отношениях сослуживца. В знак искренней любви нашей к Вам и сердечных пожеланий Вам всякого благополучия на новом месте Вашего служения и в залог памятования Вами об искренне любящих Вас сослуживцах Ваших по Владимирской Семинарии, просим принять от пас Владимирский образ Богоматери, под державным покровом которой Вы проходили здесь свое учебно-педагогическое служение».
О. Архимандрит Евлогий благодарил за выраженные о. Ректором от лица корпорации чувства и пожелания, заметив по свойственному ему смирению, что он недостоин той чести, какую оказывает ему корпорация.
В чествовании о. Архимандрита Евлогия приняли участие, кроме семинарской корпорации, члены Семинарского Правления от духовенства и члены училищной корпорации. Обед носил чисто семейный, дружеский характер и сопровождался оживленными беседами между участниками его. В свое время последовали тосты. Первый тост провозглашен был о. Ректором Семинарии за Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейшего Сергия, Архиепископа Владимирского и Суздальского. Тост был принят дружным и многократным пением: «многая лета». Второй тост провозглашен был также о. Ректором за виновника собрания, о. Архимандрита Евлогия. В ответ на тост последовало дружное пение «многая лета».
Вслед за сим о. Архимандрит Евлогий обратился к корпорации с следующею речью:
«Сердечно благодарю вас, господа, за те добрые чувства, выразителем которых явился многоуважаемый о. Ректор. Ваша любовь приписала мне, конечно, гораздо более того, что у меня есть на самом деле. Но и в том малом, что есть, я много обязан именно вам, а прежде всего, Вам, достоуважаемый о. Ректор. Живо припоминается мне то время, когда я, не скрою, в великом смущении, в первый раз, въезжал в гор. Владимир. Я был молод и неопытен, а мне вверяли трудные и сложные обязанности инспекторские и при том в то смутное время, которое тогда имела несчастие переживать Владимирская Семинария. Невольно сжималось от страха сердце. Я недоумевал, где я найду силы, чтобы успокоить взволновавшиеся страсти и чтобы направить жизнь Семинарии по настоящему руслу. И вот самая первая встреча с о. Ректором наполовину рассеяла мои страхи. Признаюсь, я думал встретить Вас угнетенным, подавленным, даже озлобленным, и вдруг встречаю Ваше открытое, веселое, улыбающееся лицо. О, какую бодрость вселило в меня это первое впечатление! А потом, при дальнейшей беседе, это успокоительное впечатление укреплялось еще более. Я не мог надивиться Вашему духовному мужеству и твердой неуклонной преданности своему долгу. С таким начальником, думалось мне, не страшно будет служить. И я не обманулся. Ваш прямой, открытый образ действий невольно вызывал искреннее доверие и исключал возможность всякого недоразумения и двусмысленности. Всякое недоразумение погашалось, благодаря этому, при самом начале. А кому неизвестно, какое важное значение в педагогическом деле имеет единодушие начальства; можно прямо сказать, что conditio, sine qna не бывает никакого успеха.
Далее. Вы, как человек, уже достаточно послуживший и опытный, никогда не лишали меня своих советов и указаний, что было для меня особенно важно на первых порах. От скольких ложных шагов удержали меня эти советы?! И что особенно дорого, отношения были чужды сухой, официальной натянутости; скорее это были дружеские и братские отношения. Бывало, идешь к Вам благовремению и безвременно, и днем и поздним вечером; и всегда знаешь, что встретишь теплый, радушный прием. За все это приношу Вам свою глубокую благодарность.
Второе мое слово благодарности ко всей вообще корпорации. Я никогда не забуду той теплоты, того радушия, с которыми вы, не зная еще меня, приняли меня, неизвестного пришельца, в свою семью. Это радушие не изменялось и поддерживало меня среди многосложных обязанностей и треволнений служебных. Случится ли какая неудача, гнетет ли сердце тоска, идешь, бывало, в сборную комнату, где все так тепло, уютно, радушно, где слышится веселый смех, шутки; невольно сам присоединяешься к этому веселью, и легче, светлее становится на душе. Замечательна поистине та атмосфера мира, единодушия, простоты, искренности, задушевности, которая всегда царила в нашей семье. Без преувеличения и без лести скажу, что в этих отношениях наша корпорация — редкая корпорация; и если Господ судит мне и в будущем служении встретить такую же корпорацию, я был бы вполне счастлив, и ничего более от Бога не желал бы.
А сколько прелести и теплого радушия бывало в тех собраниях, которыми мы ознаменовывали какие либо наши общие праздники. Нужно много внутренней нравственной связи и единодушия, много взаимного расположения, чтобы проводить эти праздники так, как мы их проводили.
Нельзя также не вспомнить благодарным словом и того, как широко и гостеприимно открывались для меня двери ваших семейных домов. И тут я встречал всегда тот же привет и ласку и от вас и от домочадцев ваших. За недолгое время пребывания своего во Владимире я могу припомнить не мало таких отрадных и приятных вечеров. За все это мое сердечное «спасибо вам и семействам вашим.
Наконец, я должен вспомнить благодарным чувством и ближайших сотрудников своих в тяжелом деле воспитания, т.е. членов инспекции. Это трудное и сложное дело значительно облегчалось вашим единодушным и искренним доверием и расположением ко мне. У нас не было желания свалить какое-либо неприятное дело с одного на другого. Мы действовали дружно и единодушно; и если Бог благословил нашу деятельность успехом, то потому, что мы были единодушны. Еще раз всем низко кланяюсь».
Речь была закончена тостом за семинарскую корпорацию и всех почтивших о. Архимандрита участников обеда.
Затем Помощником Инспектора А. И. Канаровским от лица инспекции выражены были о. Архимандриту Евлогию чувства глубокой благодарности за те добрые, товарищеские и даже дружеские отношения, в которых он стоял к ней, будучи Инспектором Семинарии, и высказано было пожелание всех благ на новом месте служения.
После обеда о. Архимандрит Евлогий долго еще оставался в кругу своих сослуживцев, проводя время в дружеских беседах и воспоминаниях о прожитом времени во Владимире. В день отъезда о. Архимандрита из Владимира Семинарская корпорация, члены училищной корпорации и некоторые близкие к нему лица явились к нему на квартиру, чтобы еще раз проститься с ним и пожелать ему счастливого пути, а отсюда все направились на вокзал железной дороги. Пожелали проводить на вокзал о. Архимандрита и воспитанники Семинарии, из которых выбраны были для сего представители от каждого класса и отделения. О. Архимандрит Евлогий отбыл с Московским поездом, напутствуемый горячими, сердечными благопожеланиями.
А. Канаровский» (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 2-й. 15-го января 1898 года). 
Архимандрит Евлогий в должности ректора Холмской духовной семинарии
С 4 ноября 1897 года — занял должность ректора духовной семинарии в Холме, где наблюдателем церковных школ (училищ) Холмской епархии был его старший брат Александр. С 1875 года в Холмском крае административными методами проводился возврат церковных приходов из греко-католичества в православие. И если отношение православных и католических священников было дружественным, отношения с греко-католиками были тяжелыми. В семинарии более половины преподавателей было бывшими греко-католиками. 23 ноября того же года возведен в сан архимандрита.
В период пребывания в Холме сблизился с православным населением края; считал, что оно из-за угнетения польскими ксендзами и помещиками может утратить национальное русское самосознание, и необходимо принимать меры для предотвращения такого развития событий.
Спустя много лет митрополит Евлогий, будучи тяжело больным, но не потеряв при этом бодрости духа и ясной памяти, в своей парижской резиденции диктовал свои воспоминания давней духовной дочери Т.Ф. Манухиной. Запись этих воспоминаний закончилась за несколько дней до кончины Владыки, но они поражают огромным количеством, казалось бы, незначительных деталей, которые могла сохранить только незаурядная память, ясность мысли, мягким юмором, и, наконец, потрясают своей завершенностью - не сказано ничего лишнего, и, вместе с тем, вся многотрудная жизнь митрополита Евлогий представлена в воспоминаниях от начала и до конца, без недоговоров и "белых пятен", зачастую неизбежных в биографиях видных исторических деятелей. Владимирскому периоду в этих воспоминаниях посвящена отдельная глава, что свидетельствует о том, что, несмотря на свою непродолжительность, владимирский период не был случайным и проходным эпизодом в этой незаурядной биографии. Каким же увидел наш город сто лет назад иеромонах Евлогий? Несмотря на обилие храмов и чтимых святынь город показался ему мрачным, суровым и неприветливым. На это впечатление, конечно же, повлияло недавнее прощание с отчим домом, с родной Тулой, где были знакомы все закоулки, но дело было не только в этом. Бывший в далеком прошлом церковной столицей, Владимир давно уже превратился в типичный провинциальный город с консервативной обывательской средой, знакомой по рассказам Чехова и пьесам Островского. Здание семинарии на ул. Нижегородской выглядит в восприятии митрополита Евлогия как один из символов провинциального консерватизма. Под стать внешнему виду и внутренний уклад семинарской жизни с его ориентацией на Елизаветинские времена, жесткой субординацией и суровой дисциплиной. По мнению митрополита Евлогия, порядки давно минувших времен, не претерпевшие существенных изменений за сто пятьдесят лег, не соответствовали времени, способствовали углублению пропасти между духовенством и народом, то есть фактическому ослаблению влияния Церкви на общество, столь нуждавшееся в воцерковлении.
Хотя до "кровавого воскресенья" оставалось еще чуть менее десяти лет, предчувствие бунта уже ощущалось в обществе. Иеромонах Евлогий принял должность инспектора (в обязанности которого входил контроль за дисциплиной) спустя несколько месяцев после стихийною бунта семинаристов. Один из учащихся, сурово наказанный за какое-то малозначительное нарушение, по отбытии наказания попытался зарубить ректора Семинарии, архимандрита Никона (Софийского). Это событие стало для него своеобразным предупреждением: в 1908 г. он занимал должность Экзарха Грузии в сане архиепископа и был зверски убит в своей резиденции во время революционных волнений. Семинарский бунт и явился поводом для смещения с должности прежнего инспектора и назначения на его место иеромонаха Евлогия. О богословских исследованиях на время пришлось забыть: деятельность нового инспектора началась с устранения последствий бунта. Как вести себя в подобных ситуациях, не учили ни в Семинарии, ни в Академии. Действовать пришлось на свой страх и риск. Ни церковные, ни светские власти не пожелали глубоко вникать в причины бунта, но требовали от нового инспектора принятия самых суровых мер. Ректор подписал распоряжение об отчислении 75 семинаристов (всего в Семинарии обучалось 500 человек), большинство из которых имело весьма отдаленное отношение к бунту, но иеромонах Евлогий, к недовольству начальства, предпочел тщательно во всем разобраться, определив конкретную вину каждого. Однако, когда это было необходимо, он проявлял решительность и строгость, беспощадно изымая водку и карты. В это же время ему пришлось столкнуться со странным и необъяснимым, на первый взгляд явлением - широким распространением среди семинаристов атеистической философии и социал-демократических идей. В обязанности инспектора входило пиресекать подобные настроения, но еромонах Евлогий не просто механически выполнял циркуляры начальства, но пытался разобраться в причинах происходящего. С одной стороны, семинаристы были наиболее образованной частью молодежи, с другой стороны, они были более бесправными, чем студенты светских учебных заведений. Дополняли эту ситуацию бедность семинарского быта (как отмечал митрополит Евлогий в своих воспоминаниях, в помещениях было мало мебели, и она была, в основном, допотопной), зависимость Церкви от светских властей и устаревшие законы, определявшие порядки в Семинарии. В таких условиях враждебные идеи не могли не распространяться. Возникало явное противоречие между отличным образованием, которое давала Семинария, и теми жестокими методами, которыми оно давалось. Должность ректора Семинарии рассматривалась в то время как сугубо чиновничье кресло, а не как поприще для научной деятельности. Ректоры и инспекторы Семинарии часто менялись, часто на эти должности назначались лица, никогда не занимавшиеся ни научной, ни педагогической деятельностью. "Мне бы не ректором быть, - сказал однажды в разговоре архимандрит Никон - а на Волге крючником". По мере своих сил иеромонах Евлогий пытался изменить сложившуюся систему отношений между преподавателями и семинаристами, но это вызывало лишь недовольство начальства. Начиная со времен Петра I, государство, подчинив себе Церковь, внесло в церковную иерархию чиновничьи законы, когда от человека мало что зависит, всем движет должность. Митрополит Евлогий вспоминает, как вся Семинария с трепетом ожидала визитов правящего архиерея, архиепископа Сергия (Спасского), обставлявшихся пышно и помпезно. Этот архиерей был известен как достаточно одаренный богослов и церковный историк, но митрополит Евлогий характеризует его как человека, несмотря на свои научные заслуги, принявшего жесткие правила бюрократической игры. Обычно он 1-2 раза в неделю посещал Семинарию, приезжал туда на роскошной карете. Студенты и преподаватели боялись кашлянуть в его присутствии, так как Владыка был человеком болезненным и мог подумать, что его передразнивают. Сухо поприветствовав собравшихся, Владыка отправлялся посещать уроки, и будучи строгим и педантичным, высказывал преподавателям многочисленные замечания, не допуская ничего, что бы даже отдаленно не напоминало крамолу. Так, однажды, посетив занятие иеромонаха Евлогия, Владыка обвинил его в рационализме (говоря о Рождестве Христа, тот объяснил явление Вифлеемской звезды с точки зрения астрономии). Архиепископ был до крайности осторожен, и эта осторожность переходила в настоящую подозрительность, очень неприятную для окружающих. После известного бунта семинаристов Владыка лично осматривал дрова, которые привозили в его резиденцию, перебирая каждое полено в поисках подложенного патрона - боялся террора. Кроме этого, он боялся испортить отношения со светской властью. Однажды он не разрешил печатать во "Владимирских Епархиальных Ведомостях" текст одной из проповедей иеромонаха Евлогия, сочтя эту проповедь слишком смелой. Речь в ней шла именно о проблеме взаимоотношений светской и церковной власти, подробно освещались история проблемы и ее решение в современном церковном праве. Однако, запрещая печатать эту проповедь, Владыка некоторое время колебался: проблема стояла, действительно, остро. Губернаторы активно вмешивались в сугубо церковные дела, требовали по отношению к себе поистине монарших почестей (например, права находиться во время богослужения в алтаре). Не раз конфликты архиереев с губернаторами приводили к отстранению от кафедр наиболее любимых народом епископов, служивших интересам Церкви, а не политическим интригам. Это не могло не нравиться архиепископу Сергию, но страх все же взял верх, и проповедь не была опубликована. Недовольство слишком энергичной и ревностной деятельностью молодого инспектора нарастало, и вскоре иеромонаху Евлогию пришлось навсегда попрощаться с Владимиром: он был назначен ректором Холмской Духовной Семинарии в Польше, сменив в этой должности архимандрита Тихона, будущего Патриарха. В этом решении наглядно проявилась чиновничья хитрость: с одной стороны, это было явным удалением от дел за излишнюю строптивость, с другой стороны, не должно было выглядеть наказанием, так как церковные каноны нарушены не были и интересы Церкви не пострадали. 22 ноября 1897 г. иеромонаху Евлогию был вручен указ Синода, а на следующий день в Богородице-Рождественском монастыре он был возведен в сан архимандрита. Спустя несколько дней вновь назначенный ректор выехал в Петербург на представление Синода, а оттуда - к новому месту службы. Позади были первые трудности и первые успехи, впереди - целая жизнь, почет и гонения, опала и чужбина. Архимандриту Евлогию не было в то время и тридцати лет... Позднее, в самые трудные моменты своей жизни, он не раз вспоминал владимирские уроки, считая этот период одним из самых важных. Эпизоды владимирской жизни, упомянутые в воспоминаниях митрополита Евлогия, были вполне типичны для всей России. Но Владимир, как древняя церковная столица, был своеобразным лицом страны, и именно так воспринимал наш город будущий митрополит. История города складывается из, казалось бы, незначительных мгновений, выхваченных из забвения цепкой человеческой памятью. Из истории городов складывается история страны, а свидетельства очевидцев делают ее более близкой для нас, отгоняя забвение и домыслы. События столетней давности сегодня многим видятся в розовом свете, и благодаря воспоминаниям митрополита Евлогия, мы можем представить тогдашнюю жизнь не безликим нагромождением фактов и дат, а самой обычной человеческой жизнью с трудностями и проблемами, кажущимися неразрешимыми, не укладывающейся ни в какие прямолинейные схемы.
Источник:
Андрей Торопов. «Владимир в воспоминаниях митрополита Евлогия (Георгиевского).
Владимиpская духовная семинаpия
Святители, священство, служители Владимирской Епархии
Владимирская епархия.
|
