Взгляд на состояние церкви и христианского просвещения в Средней Европе до Х века. Знаменитые богословы. Лжеучения. Монастыри.
Рассказы из истории Христианской Церкви (для детей старшего возраста)
ВЗГЛЯД НА СОСТОЯНИЕ ЦЕРКВИ И ХРИСТИАНСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ В СРЕДНЕЙ ЕВРОПЕ ДО Х ВЕКА. ЗНАМЕНИТЫЕ БОГОСЛОВЫ. ЛЖЕУЧЕНИЯ. МОНАСТЫРИ
Мы почти с сожалением дали столько места в нашей книге повествованию о событиях, в которых более преобладают человеческие страсти: властолюбие, тщеславие, чем ревность о деле Божием. Стремления пап к всемирному владычеству, споры и распри, возникавшие по этому поводу, более бы принадлежали гражданской истории, чем церковной, если бы все это не имело такого огромного влияния на ход и развитие церковной жизни вообще и не возбуждало бы противодействий, не вызывало бы отпора и возражения, в которых, с одной стороны, видно желание более чистых правил веры и христианской нравственности, с другой, еще большие уклонения от святой истины. К тому же необходимо было рассказать подробно о событиях, которые постепенно привели к разрыву между Западной Церковью и Восточной, столь важному для нас, членов Восточной Церкви. Теперь посмотрим на состояние Церкви на Западе и на распространение ее в северных странах Европы. Внимание наше привлечет, во-первых, империя Карла Великого; заботы этого государя о просвещении страны своей принесли плоды, и при преемниках его много ученых мужей, замечательных богословов, трудились над распространением науки, обучали юношество в многочисленных училищах, готовили благовести ков для дальних стран, заботились об улучшении нравов. Ко двору франкских правителей переселялись ученые мужи с Британских островов, опустошаемых набегами датчан, которые разрушали церкви, монастыри и училища; вследствие чего просвещение, стоявшее там до сего времени так высоко, значительно понизилось в конце восьмого и первой половине девятого века, и двор франкский сделался главным средоточием наук на Западе. Из множества знаменитых лиц, живших в это время, назовем; Валяфрида Страбона, ученого толкователя Писания; Агобарда Лионского, Клавдия Туринского, Иону Орлеанского, много писавших о церковном благочинии и церковных обрядах; Рабана Мавра, замечательнейшего из учеников Алкуина по обширной учености и горячей ревности к распространению просвещения; инока Пасхазия Радберта, Ратрамна; Ремигия Окзерского, Сервата Лупа; Анастасия библиотекаря, знакомившего Запад с творениями греческих писателей; наконец, Иоанна Скота Еригена, уроженца Шотландии или Ирландии, глубочайшего мыслителя своего времени. Но, не унижая достоинства всех этих замечательных мужей, надо сказать, что сочинения их, распространяя богословские познания между учеными, оставались почти бесплодными для большинства народа; все ученые писали по-латыни; книги их вращались в тесном кругу ученых богословов; а для христианского просвещения народа делалось еще весьма мало. Но уже и то было отрадно, что духовенство франкское, до сих пор принимавшее преимущественно участие в делах государственных, теперь стало заниматься богословскими и церковными вопросами. Такая деятельность стала возбуждаться еще при Карле Великом, и мы видели, что в некоторых богословских вопросах галликанское духовенство, с императором во главе его, являло довольно большую независимость относительно Рима, оспаривая мнение и правила, признанные папою. Такое направление видим и теперь. Галликанское духовенство являло расположение разрабатывать церковные вопросы независимо и самостоятельно; Агобард Лионский сильно настаивал на необходимости тщательного изучения и понимания Священного Писания; боролся против многих суеверных обычаев, вкравшихся в Церковь. Еще большую независимость в мнениях являл Клавдий Туринский, восставая против всякой внешности в церковном служении и отвергая законность власти папы. Уроженец Испании, он провел несколько лет при дворе Людовика Благочестивого, который назначил его епископом в Турин, желая этим назначением доказать свое право вмешательства не только в политические, но и в церковные дела покорной ему Италии. Клавдий тотчас навлек на себя неудовольствие папы, являясь сильным противником папской власти; навлек неудовольствие и всей паствы своей тем, что велел удалить из церквей иконы, порицал поклонение святым и чествование мощей св. угодников Божиих. Поступки Клавдия и сочинения его, в которых, клеймя суеверия и предрассудки, он в то же время порицал обряды и обычаи, освященные церковным преданием, возбудили во многих негодование. Иона Орлеанский, шотландец Дунгаль и другие, писали на них возражения, осуждая Клавдия как последователя еретика Феликса Ургельского. Позднейшие протестанты чествуют Клавдия Туринского как одного из предвестников реформации. Достаточно вкратце упомянуть о двух богословских спорах, которые привлекли участие всех ученейших мужей того времени и которые, впервые возбужденные в девятом веке, потом часто возобновлялись, особенно же во время реформации: спор об евхаристии и спор о предопределении. До сих пор никаким Собором не было ясно определено понятие об евхаристии. Пасхазий Радберт, благочестивый инок Корвийского монастыря, уже известный трудами своими по толкованию Священного Писания, издал книгу «о Теле и Троей Господа», в которой утверждал, что в евхаристии не вид Тела и Крови, но действительно присутствует Тело, рожденное от Девы, распятое на Кресте и воскресшее из гроба. Это возбудило возражения многих богословов Запада: Ратрамн Корвийский, Рабан Мавр, Иоанн Еригена оспаривали Пасхазия, объясняя, что в евхаристии только вид или символ Тела и Крови Христа; Гинкмар Реймский и много других богословов разделяли мнение Пасхазия; спор тянулся долго; вышло несколько сочинений по этому поводу; но Церковь властью своей не вмешалась в это прение; не последовало никакого решения и ни одно из этих мнений не было осуждено. Два столетия спустя этот спор возобновил Беренгарий. Иначе поступила власть церковная относительно другого спора. Годешальк, сын саксонского графа, был с малых лет помещен в Фульдский монастырь, и родители за него дали обет, что он будет иноком. Пришедши в возраст, он не почувствовал призвания к иноческой жизни; и Собор в Майнце разрешил его от обета, данного за него. Но против этого восстал настоятель Фульдского монастыря, Рабан Мавр; и новый Собор, уничтожив решение первого, дозволил Годешальку только перейти в другой монастырь, оставшись все-таки иноком. Годешальк предался изучению творений святых отцов, и в особенности блаженного Августина; один вопрос преимущественно занял все его внимание: это вопрос о предопределении. Основываясь на мнении Августина, который, действительно, очень ограничивает свободу человека, Годешальк пошел еще далее и остановился на убеждении, что всякий человек заранее предопределен Богом или к вечному блаженству или к вечному осуждению, и что это предопределение ничем измениться не может. Это мнение, высказанное Годешальком, дошло до Рабана Мавра, который в это время был уже архиепископом Майнцским; он написал возражение и призвал Годешалька на Собор в Майнц. Годешальк явился с изложением веры; оно было осуждено Собором, как еретическое; и сам несчастный инок был отправлен к Гинкмару Реймскому, к округу которого принадлежал монастырь его. Новый Собор, под председательством Гинкмара, осудил мнения Годешалька и требовал, чтобы он отрекся от них. Годешальк не согласился; его секли до тех пор, пока он, побежденный страданием, ни бросил в огонь составленное им изложение веры. Но и после этого его осудили на пожизненное заточение. В монастыре, где его содержали как преступника, Годешальк излагал мнения свои; умолял, чтобы ему дозволено было «судом Божиим» доказать справедливость их; ему предлагали прощение, если он согласится вторично отречься; но он пребыл тверд. Между тем поступки Гинкмара возбуждали негодование; часть духовенства защищала Годешалька; некоторые богословы, как Ратрамн и Серват Луп, прямо отстаивали его мнения; сам заключенный инок обвинял Гинкмара в заблуждениях; искал покровительства папы; несколько лет сряду богословы препирались между собою о темном вопросе предопределения; а несчастный инок пробыл в заточении двадцать один год, до самой смерти своей; и тело его было лишено христианского погребения. По поводу Годешалька мы упомянули в первый раз о «суде Божием». Этот обычай около этого времени был уже очень распространен в Средней Европе. К суду Божию прибегали обвиненные, тяжущиеся, как к высшему доказательству невинности и правоты своей. Были различные виды судов Божиих: посредством холодной и горячей воды, огня, раскаленного железа, поединка и т. п. Испытание посредством холодной воды состояло в том, что обвиненного бросали в реку; если он шел ко дну, то его считали невинным и вынимали из воды, ибо считали, что вода не примет виновного, а выбросит его; это испытание употреблялось редко, как неверное; а чаще испытание посредством огня, раскаленного железа, горячей воды. Обвиненный должен был из котла с кипящею водою вынуть положенное на дно кольцо или другой предмет; держать в руке раскаленное железо; рука потом обвязывалась, если через три дня не оказывалось повреждения, то это считалось доказательством правоты обвиненного. При поединках побежденный считался виновным. Вообще в основании судов Божиих лежала мысль подвергнуть обвиняемого явной опасности, дабы предоставить правосудию Бога заступиться за безвинного. Был даже суд Божий посредством св. причастия, которое принимали в доказательство невинности, призывая на себя кару небесную в случае обмана. Суды Божии состояли под ведением Церкви, обыкновенно происходили в самой церкви или на церковном дворе, в присутствии духовных лиц, которые особенными молитвами освящали предметы, служившие для этого. Против судов Божиих многие восставали уже с десятого века; однако этот обычай продолжался весьма долго. Кроме так называемого суда Божия были и другие обычаи, в которых проявлялось суеверие и превратное понимание закона и обязанностей христианских. Так, например, довольно распространен был обычай «гадания по Священному Писанию» (Sortes Sanctorum). Клали книги Св. Писания в церкви или на гробницы прославленных святых; и наложив на себя пост, совершив молитву, разверзали книгу, и первый попавшийся текст считался предсказанием будущего, указанием или разрешением заданного вопроса. Был обычай крещения колоколов; путешествиям ко святым местам приписывалась такая спасительная сила, что богомолье в Рим или какой-нибудь знаменитый монастырь, считалось достаточным для искупления грехов и преступлений. Эти мнения, однако, вызывали и опровержения. Вообще, в эту пору, мы видим со стороны некоторых просвещенных и благочестивых епископов довольно много забот о чистоте веры, о распространении просвещения и Священного Писания; но добрым и здравым понятиям приходилось бороться с общим в народе стремлением к суеверию и с небрежностью и грубостью большей части духовенства, которое, мало понимая сущность закона Христова, превратно толковало оное народу, и пользовалось для корыстных целей его невежеством и суеверием. Вследствие этого много суеверных обычаев укоренилось; внешность заменяла истинный смысл христианского правила или постановления; исполнение внешнего обряда стало вместо внутреннего, молитвенного подвига души. Духовенству, конечно, принадлежал в это время главный надзор над нравственностью народа. Епископам вменялось в обязанность, хотя раз в год, объезжать епархию свою, чтобы удостовериться, известны ли народу правила христианской веры и наставить его. К этому же присоединяли и суд над проступками, нарушающими законы христианской нравственности. Вот как происходили в Франкском государстве эти так называемые «синоды». Епископ, через архидиакона своего, извещал о времени своего прибытия в какую-нибудь местность, и к этому времени собирались туда все те, которые имели нужду в его правосудии. По прибытии своем епископ избирал из общества семь мужей, пользовавшихся уважением; они давали клятвенное обещание, что скажут всю правду, и тогда предлагали вопросы, которые могут дать понятие о степени развития тогдашнего общества; спрашивалось: не случилось ли в округе убийства, воровства, клятвопреступления; нет ли в округе колдуна, чародея, заклинателя; не творил ли кто-нибудь языческих треб у деревьев, источников и камней; не совершали ли пастухи или охотники заговор над хлебом, травами и тому подобного; не скрывали ли этих заговоров в древесных дуплах, не зарывали ли их на перекрестках с тем, чтобы предохранить скот от падежа; не уверяет ли о себе какая женщина, что она может волшебством или заклинанием превратить ненависть в любовь или любовь в ненависть; не имеет ли кто сношений с духом злым; не ел ли кто нечистого: не нарушал ли поста; не отлучался ли кто от обедни в праздник; не работал ли кто в праздник; не отказался ли от уплаты церковного сбора; не оказал ли пренебрежения к духовенству; не нарушил ли закона гостеприимства; заботятся ли восприемники о том, чтобы крестники их знали молитву Господню; не употребляет ли кто фальшивых весов и мер; не дает ли денег под рост; не пел ли кто близ церкви бесчинных песен; не разговаривал ли во время богослужения и т. д. После выслушания свидетелей начинался суд, и виновные подвергались наказаниям, большей частью телесным; но эти телесные наказания могли быть заменены и денежною пенею или исполнением церковной епитимии; отсюда развилось впоследствии обыкновение выкупать грехи свои определенной мерой денежной пени или определенным числом молитв; уж в восьмом веке явилась книга, сочиненная епископом Галиттаром Камбрейским, в которой определялась мера епитимии за каждый проступок; но между тем против такого чисто наружного покаяния мы встречаем множество возражений; Собор Шалонский прямо запретил употребление книг «пенитенциальных», как они назывались, объявил, что не количество молитв, а искренность их выражают истинное покаяние; ибо сердца сокрушенного и смиренного не презрит Господь. Но так сильно было стремление к одному наружному, так сказать, механическому исполнению церковных постановлений, что в десятом и одиннадцатом веке мы видим этот обычай совершенно утвердившимся и признанным Церковью. За каждый проступок уже было определенное количество молитв и псалмов, определенная мера лишений или добровольных истязаний, вся система наказаний была приведена в такую ясность, что согрешивший мог знать заранее, чем что заменялось; например, год покаяния мог замениться прочтением тридцати псалмов или столькими ударами, так что тот, на которого Церковь возложила пятилетнее покаяние, мог заменить это прочтением всей Псалтири. Покаяние состояло в соблюдении поста, в ношении смиренной, простой одежды и т. п. Все это тоже могло заменяться совершением богомолья, уплатою определенной денежной пени. Постепенно некоторые стали заранее уплачивать будущие проступки, покупать себе безответственность перед совестью, развилась страшная система «индульгенций». Кто отказывался исполнить возложенное на него церковное покаяние подвергался отлучению от Церкви; за самые важные преступления — анафеме, то есть ему воспрещалось всякое участие в церковных службах и таинствах, и он сам становился как бы вне закона. Эта мера сделалась впоследствии страшным оружием в руках властолюбивого духовенства. Далее придется говорить об этом подробнее; в восьмом и девятом веке мы видим только начало многих обычаев и постановлений, которые впоследствии развились, поддерживаясь корыстолюбием и властолюбием духовенства, заботившегося о своих выгодах, а мало о своих обязанностях. К правилам, которые старались ввести в эту пору, надо причислить безбрачие духовенства. Церковь Римская старалась ввести это как закон церковный, и в 862-м году было сделано такое постановление на Соборе Вормском; но постановление это не было повсеместно признано и на Западе, и даже в Италии встречались до одиннадцатого века женатые священнослужители. Было сделано не мало попыток к улучшению нравственного состояния франкского духовенства, которое алчностью своей к приобретению, небрежностью в исполнении обязанностей своих и распущенностью жизни возбуждало негодование в лучших из членов своих. Такая попытка была, между прочим, сделана еще около половины восьмого века епископом Хродегангом Мецским, который убедил соборное духовенство жить вместе под его надзором, соблюдая составленные им правила, довольно сходные с правилами монашеской жизни; но не столь строгие. Это было началом «каноников», так названных от канонических правил, которыми подчинялись. Живя в одном доме при соборном храме, под надзором епископа, каноники получали содержание от соборного храма, имели общий стол, определенную одежду; в определенные часы собирались для общей молитвы, пения часов и слушания главы из Священного Писания или из канонического устава; потому и все собрание называлось капитулом (от слова caput, глава). Хродеганг устроил эту общую жизнь только для клира своей соборной церкви; но уже в девятом веке устав каноников, дополненный еще многими правилами, был сделан обязательным для клира всех соборных и некоторых приходских церквей во Франции. Но впоследствии по этому поводу возникало в духовенстве много неудовольствий; многие тяготились строгостью устава; делались послабления, каноники выхлопотали себе право пользоваться и независимо распоряжаться частью церковного имущества и, удаляясь постепенно от строгости первоначальных правил, составили что-то среднее между монашеством, мирянами и клиром; пользовались большой свободой и всеми удобствами жизни. Впоследствии они много занимались воспитанием юношества. Составлялись и женские общества «канонисс» из дев и вдов, которые давали обет безбрачной жизни и, не оставляя семьи своей, подчинялись некоторым правилам монашеской жизни. Преобразование было крайне необходимо и для монастырей, которые, во Франкском государстве особенно, чрезвычайно удалились от первоначальных правил строгости и простоты; в том отчасти был виноват пагубный обычай раздавать монастыри в награду за услуги мирянам, воинам, знатным сановникам, которые, пользуясь доходами с монастырских земель, вовсе не заботились о том, соблюдается ли иноками иноческий устав, живут ли они благочестиво или развратно. Случалось нередко, что такой мирянин, владелец монастыря, проживал в нем по месяцам с семейством, друзьями и прислугою для того, чтобы охотиться на обширных монастырских землях, и обитель иноков делалась местом шумных увеселений и бесчинных пиршеств; изгнанные же иноки, странствуя по окрестностям, жили подаянием. Таким образом, иночество пришло в крайний упадок, и явилась необходимость совершенного преобразования. Это сделалось главной целью стремлений строгого Венедикта Анианского. Рожденный в знатном семействе Лангедока, молодой Витица служил воином при Карле Великом. В минуту крайней опасности он дал обет посвятить жизнь свою Богу и принял иночество с именем Венедикта. Стремясь к высшим подвигам иночества, он удивлял сподвижников своих строгостью жизни, изнурял тело постом, бдением, добровольными истязаниями. Видя распущенность жизни иноков, он замыслил создать монастырь который бы сделался образцом для других; и действительно основал в отцовском поместьи монастырь Анианский. Он подчинил иноков, собравшихся около него; уставу Венедикта Нурсийского, строго наблюдая за исполнением этого устава, подавая пример самоотвержения, смирения, трудолюбия. Слава монастыря к настоятеля распространилась далеко; богатые дары и покровительство Карла Великого дали Венедикту возможность основать при монастыре училище высших наук, библиотеку, школу церковного пения; и обитель сделалась одной из значительнейших во Франции. При сыне Карла Великого, Людовике Благочестивом, Венедикт достиг огромного влияния на все дела государственные и церковные; ничто не предпринималось без его совета и участия. Он убедил Людовика заняться преобразованием монастырей, и на государственном сейме в Аахене (817), по совещании с настоятелями значительнейших обителей, было решено подчинить все монастыри франкские уставу Венедикта Нурсийского, пересмотренному и несколько измененному Венедиктом Анианским. Сему последнему поручен высший надзор нал всеми иноческими обителями в государстве. Он ревностно занялся возложенною на него обязанностью, беспрестанно объезжая все монастыри и наблюдая за исполнением устава, стараясь распространить просвещение между иноками, увещавая их к строгой и трудолюбивой жизни, к милосердию к бедным. Но как ни ревностно трудился Венедикт до самой смерти своей, деятельности одного человека было мало, чтобы искоренить все злоупотребления, всю испорченность, проникшие во франкские монастыри. Большая часть из них, по смерти его, впали в прежнее состояние; до десятого века не утратился обычай награждать монастырями заслуженных мирян; и в продолжение многих веков еще раздавались жалобы на упадок иноческой жизни, на распущенность нравов, праздность и невежество иноков, которые были предметом презрения и насмешек мирян. Много благочестивых мужей и после Венедикта Анианского пытались восстановить в монастырях строгость и чистоту древнего благочестия. Некоторые монастыри имели особенное значение, как училища; таковы были Сан-Галльское, монастырь Рейхенау в Швейцарии; Лорш, Гиршау близ Рейна; Фульда в Баварии, Корвий в Пикардии, во Франции. Этот последний был еще замечателен тем, что в нем с большой силой развилось стремление к благовествованию и из него вышло довольно много ревностных благовестников; обитель эта даже основала другую, с особенною целью благовествования язычникам. Вот как это было. Карл Великий, покоривши саксов, поместил несколько саксонских юношей в разные монастыри, и преимущественно в монастырь Корвийский, для того, чтобы они, научившись закону христианскому, могли потом сделаться наставниками в своей стране. Особенно ревностно занялся образованием молодых саксонцев настоятель Корвийской обители Адальгард и, видя успех стараний своих, возымел мысль устроить монастырь в их отечестве. Нашлось довольно достойных иноков, которые изъявили готовность переселиться вместе с саксонцами, воспитавшимися в Корвийской обители. Много терпели они лишений и нужды в дикой, бесплодной местности, которая едва могла прокормить их, и наконец, основали на берегу Везера, в немецкой земле, монастырь, который стал называться Ново-Корвийским. Людовик Благочестивый оказывал ему помощь, надеясь, что через него откроется возможность благовествования в дальнем крае; устроилась при монастыре школа, в которой главным наставником сделался ученик Пасхазия Радберта, Ансгарий, будущий апостол Скандинавии. Его ревностная, неутомимая деятельность заслуживает особенного внимания.
