Начало церкви Христианской в Польше, Венгрии, Северной Германии и в странах Скандинавских
Рассказы из истории Христианской Церкви (для детей старшего возраста)
НАЧАЛО ЦЕРКВИ ХРИСТИАНСКОЙ В ПОЛЬШЕ, ВЕНГРИИ, СЕВЕРНОЙ ГЕРМАНИИ И В СТРАНАХ СКАНДИНАВСКИХ
Дом Каролингов прекратился в Германии в 912-м году, и государи из дома Саксонских герцогов стали править Германией. Как Карл Великий и его преемники, они старались покорить себе славянские народы. Лучшим средством к достижению этой цели казалось им распространение в этих странах христианской веры через своих миссионеров. Обращенные народы становились в некоторую зависимость от державы, обратившей их; получали от нее преданных ей епископов. Ту же цель преследовали и папы; часто они не столько обращали, сколько приманивали к христианской вере языческих вождей обещанием разных выгод, и особенно обещанием королевского титула тому из вождей, который будет успешнее распространять христианство, конечно, христианство римское, с папою во главе и с латинским языком. Христианство, принятое от Востока, при употреблении народного языка, преследовалось как опасная ересь, и не менее язычества. Обещание королевского венца было великой приманкой, так как уже распространилось мнение, что во власти папы давать и отнимать короны; получившие венец от папы признавались, как законные короли, всеми государями Запада; даже болгарский Симеон, столь ревностный к вере, принятой из Греции, и преемник его, Петр, просили королевского титула у папы, который охотно исполнил их просьбу в надежде упрочить свое влияние в Болгарии; надежда, которая, однако, не сбылась. Таким образом, вера, проповеданная с Запада, миссионерами ли немцами, миссионерами ли папы, равно несла народам подданство чуждой власти, и потому принималась неохотно. Охотно принимали ее иногда вожди, соблазненные приманкою выгод, но народ чуждался ее, не видя в ней света Божественной истины, а видя лишь орудие чуждой власти. Оттого происходили частые смуты, особенно там, где народ уже успел полюбить богослужение и Св. Писание на родном языке и где усвоил себе обряды и обычаи, теперь преследуемые новыми пропроведниками. Так было в славянских землях, получивших начало веры от святых первоучителей. К борьбе между римским и восточным христианством иногда примешивались и волнения, производимые язычниками. Проповедники, посланные императором, и проповедники, посланные папой, встречались враждебно, вследствие их взаимных политических отношений и это, конечно, не благоприятствовало успехам истинной веры. Мы видели, что в Богемии или Чехии, после мученической кончины Вячеслава, стал княжить Болеслав, брат его. Сперва язычник и гонитель христиан, он впоследствии, покорившись немецкому императору Оттону, принял христианскую веру и являл к ней великое усердие. Еще более усердия являл Болеслав II, при котором Богемия достигла высокой степени могущества, овладев Моравией, некоторыми областями Польскими, частью Галиции, потом отнятой у него русским князем Владимиром. Богемия считалась принадлежавшей к округу Регенсбургского епископа, но Болеслав получил от немецкого императора согласие на отделение ее от Регенсбургской епархии и основал епископство в Праге (937), что было дозволено папою только под условием соблюдения в Чехии латинского обряда и изгнания славянского языка из богослужения. Явились ревностные приверженцы латинства в Богемии; сестра Болеслава основала в Праге женский монастырь. Первым епископом Пражским был немец, саксонский князь Дитмар. Особенно же действовал в пользу латинства второй епископ Пражский, родом чех, Войтех, сын воеводы Славника, горячо преданный Риму. Он учился в Магдебурге и, приняв в иночестве имя Адальберга, был в 983-м году возведен в сан епископа Пражского; ходил благовествовать в соседние земли, в Венгрию, Польшу. В народе чешском между тем хранились отчасти обычаи Восточной Церкви, славянские книги, любовь к славянскому богослужению, отчасти и языческие обычаи, еще не вытесненные недавним просвещением. Адальберт стал круто и беспощадно преследовать и остатки язычества, и родной язык. Народ возненавидел его, и он принужден был оставить Чехию. Удалившись в Рим, он вступил в бенедиктинский монастырь св. Алексия. Но через несколько лет призванный Болеславом, он снова вернулся в Чехию и, после безуспешных трудов, снова удалился в Италию, где в Монте- Кассинском монастыре предался самому строгому подвижничеству. Движимый горячей ревностью к вере, он, однако, предпринял новые труды и пошел проповедовать языческим пруссам, у которых нашел мученическую смерть (997). Король польский Болеслав купил останки святого мученика, которые были торжественно перенесены в город Гнездно. Большая часть Чехии вскоре после того подпала власти Болеслава Польского. В церковных делах Рим все более и более приобретал влияние, но в народе тайно хранились славянские книги, тем более любимые, что были преследуемы немцами. Однажды один из горцев чешских, Ульрих, охотясь за зверями, пришел к пещере, в которой жил благочестивый пустынник Прокопий, инок-бенедиктинец. Он узнал, что Прокопий, уроженец богемского местечка Хотунь, был некогда преподавателем в одной из пражских школ; но отчасти желание уединенной жизни, отчасти гонения, которым подвергался за приверженность к славянским книгам, убедили его удалиться от мира. Когда нашел его князь Ульрих (1032), он давно уже жил в пещере. Князь был так тронут его благочестивыми речами, что взял его к себе в духовники, и на самом том месте, где он жил, при реке Сазаве, основал Еммуасский монастырь. В этом монастыре, где св. Прокопий стал игуменом, следовали славянским обрядам, и он сделался средоточием славянской духовной деятельности. Все окрестное народонаселение стекалось в храм, чтобы слушать понятное ему богослужение; переписывались славянские книги. Но это было крайне неприятно епископам, и, по смерти Прокопия, иноки сазавские подверглись жестоким гонениям. Обвиняли их в ереси, происходившей будто от славянских книг; многие удалились в Венгрию, но потом монастырь был восстановлен на прежних основаниях. Король чешский Вратислав просил (1078) у папы Григория VII дозволить для чехов употребление народного языка в богослужении; но папа отвечал, что слово Божие было бы унижено, если бы его передавали народу на языке, для него понятном; и папа Инокентий III повелел по всей стране искоренять этот «безумный и дерзновенный обычай». Тогда начались новые гонения на Еммаусскую обитель: прибыли в нее латинские иноки и стали сжигать все славянские книги, которые только могли найти. Но еще в XV веке принесли императору Карлу IV несколько уцелевших листов славянской рукописи св. Прокопия, которая стала почитаться как святыня. История христианства в Польше тоже начинается именем Мефодия. Он посылал учеников своих проповедовать «языческому князю, сидевшему на Висле». Не знают, насколько было тогда успешно благовествование; но когда впоследствии пришли проповедники от папы, они нашли и преследовали в Польше славянское богослужение; вера стала особенно распространяться с тех пор, как в 966-м году польский князь Мечислав женился на чешской княжне Дубравке или Домбровке. Адальберт Пражский проповедовал в Польше; папа Иоанн XIII прислал епископа и священников, которых сперва неохотно принял народ, чуждаясь благовестников, не знакомых с его языком; но для обращения народа была употреблена сила, князю был обещан королевский титул, и дело пошло быстрее, особенно при преемнике Мечислава, при польском короле Болеславе Храбром. Болеслав далеко расширил владения свои: епископства были основаны в Гнездне, Кракове, Познани; ревностно трудился в Польше Адальберт Пражский; были и другие проповедники от папы, которых Болеслав охотнее принимал, чем проповедников от императора немецкого, будучи в войне с ним. Дочь Болеслава была за Святополком, усыновленным племянником Владимира киевского; и Болеслав, помогая Святополку против Ярослава, вошел победителем в Киев, и вывез оттуда значительные богатства, которые употребил на построение и украшение церквей и монастырей в Польше. И Болеслав, и преемники его были верными и ревностными приверженцами папы. В соседстве Польши и Богемии, угры или мадьяры в конце девятого века основали сильное государство Венгерское, постоянно расширявшееся новыми завоеваниями. Кочевавшие сперва между хазарами, на восток от Волги, и вытесненные оттуда набегами печенегов угры устремились к Придунайскому краю, который они считали почти своим наследственным достоянием, так как им некогда владели родственные им племена: гунны и авары. Наш летописец Нестор передает известие, что они шли мимо Киева; скоро под покровительством Альмы и сына его Арпада, потомков Аттилы, как говорит предание, заняли они Придунайский край: Паннонию, Трансильванию, часть Болгарии. Сами христианские князья, враждуя между собою, помогли суровым мадьярам утвердиться в их соседстве: император греческий Лев звал их на болгар, король немецкий Арнульф на моравов. Долго Европа проклинала имя Арнульфа, когда угры сделались грозою Европы и когда не только уже соседние страны, но и все области немецкие, Италия, Франция подвергались нашествию суровых угров, которые не щадили ничего, превращали в пустыни цветущие области, разрушали и грабили церкви и монастыри, унося с собою несметную добычу. Но страшные для всей остальной Европы, угры довольно мирно утвердились в Придунайском крае, где нашли между славянским населением остатки родственных им авар, уже слившихся с славянами: и не слышно, чтобы население много терпело от их жестокости. Хотя и остальная Европа считала их злейшими врагами христианства, не видно тоже, чтобы они преследовали христиан в стране, которую они нашли уже обращенной святыми первоучителями. Есть даже в древнем житии Мефодия известие, что король угорский призвал его к себе; друзья старались удержать епископа, боясь за его жизнь, но Мефодий бесстрашно отправился к королю, надеясь просветить его словами жизни; и суровый король принял Мефодия с почетом и просил его молитв. Около половины десятого века два вождя мадьярских, Буячу и Дюла или Гюлай, приняли в Царьграде крещение и привезли оттуда священников и епископа, посвященного патриархом. Надо думать, что этот епископ и священники распространяли веру; но это не мешало германским императорам, воевавшим с венграми, долго считать их язычниками и в договоры с ними включать требование, чтобы они приняли благовестников. Такой договор был заключен после битвы при Аугсбурге (855), в которой венгры потерпели жестокое поражение от императора Оттона. Этих-то благовестников, навязанных им чуждой властью и с целью поработить их чуждой власти, венгры, действительно, принимали неохотно и при малейшей возможности изгоняли их, и мстили немцам страшными опустошениями. Но ни немцы, ни папа не унывали, и наконец достигли желаемого. Один из вождей, крещенных в Константинополе, вскоре оставил веру Христову; но в семье другого, Гюлая, она удержалась; и когда дочь его Шарлота вышла за воеводу венгерского Гейзу, то она обратила и мужа своего. К этому времени благовестники папские забрали силу: один из них, Пильгрим, епископ Пассавский, действительно явил великую ревность к вере; сын Гейзы Бойка принял крещение уже от Адальберта Пражского, и при крещении имя Стефана. Венгрия все усиливалась; Стефан вступил в брак с Гизелою, дочерью немецкого императора, получил от папы королевский титул и корону, которой доселе венчаются венгерские короли и которую почитают за святыню, называя ее короною св. Стефана. Вступив таким образом в семью западных государей, Стефан стал преобразовывать страну свою и вводить в нее немецкие порядки; Римская Церковь достигла сильного преобладания; это не совсем нравилось народу, но при Стефане, которого любили и считали святым, это переносилось терпеливо; но когда его не стало (1038) и когда преемник его Петр совсем признал над собой верховную власть немецкого императора, то народ свергнул Петра с престола, а возвел двоюродного брата Стефана Андрея, укрывавшегося в России, женатого на дочери Ярослава и исповедовавшего восточное Православие. Среди смут и партия язычества подняла голову; впоследствии опять партия немцев и латинян приобрела силу. Между благовестиками, трудившимися по распространению веры в Венгрии, не забудем назвать Бруна, описавшего житие Войтеха или Адальберта Пражского. Одушевленный его примером, он из Монте-Кассинского монастыря отправился в Венгрию, в Польшу и оттуда около 1006-го года в Россию. Там принял его дружелюбно великий князь Владимир и старался отвратить его от намерения идти к печенегам, представляя ему опасности этого предприятия, но проводил до границы. Брун обратил до тридцати печенегов; навестил северные миссии, устроенные немецкими императорами для обращения скандинавов, пруссов и балтийских славян. Отправился он затем к суровым пруссам и увенчался мученической смертью на границе Руси и Литвы, вместе с 18-ю товарищами. Бросим теперь взгляд на славян, населявших большую часть Германии, берега Балтийского и Немецкого моря. Славянские племена были тут очень многочисленны; значительнейшие были вагры, ране, лютичи, ободриты или бодричи, стодоряне, велеты, поморяне. Немцы знали их под общим именем вандов, и издавна немецкие государи старались покорить их себе то силою оружия, то христианской проповедью. Но и то и другое долго оставалось тщетно. Воинственные славяне отражали набеги и немцев, и датчан и страшным образом опустошали области врагов своих; некоторые, вместе с норманнами, были грозою прибрежных стран, живя разбоем и грабежом; другие вели значительную торговлю и основали богатые города, как Юлит, Щетин. В проповедуемой им вере они видели только орудие порабощения и упорно отстаивали свое язычество вместе с своей независимостью. Богопочитание славян прибалтийских и немецких состояло, как и у других славян, в чествовании одного бога небесного, Сварога, и множества подвластных ему богов, владевших землей и видимой природой. Главным из таких богов был Святовит. В Арконе, на острове Рюген, стоял громадный идол Святовита, с четырьмя головами, и содержался в великой чести белый конь его, на котором, как верил народ, бог-воитель по ночам выезжал против врагов своей святыни. Балтийские славяне дошли до большей определенности в своем богопочитании, чем все другие славянские племена: имели касту жрецов, которые пользовались великими выгодами от жертвоприношений и сильным влиянием на народ. К главным святилищам своим в Арконе, Ретро, Радигоще стекались по временам представители разных племен, и жрецы, вещатели воли богов, воспламеняли в них усердие к древней, отеческой вере и ненависть к вере немцев. Не унывали немецкие проповедники, и некоторые из них трудились усердно и бескорыстно в деле Божием; иноки Корвийского монастыря по временам посещали остров Рюген. Инок Бозо, выучившись даже языку славян, долго трудился между ними и для обращения их основал епископство Мерзебург; но было мало успеха. Император Оттон, более других успевший в войне с славянами, окружил их целым рядом епископств, откуда должны были действовать миссионеры; на землях, заселенных славянами, были основаны епископства Гавельберг, Ольденбург, Мейсен, Магдебург; ревностно трудился епископ Магдебургский Адальберт, другой Адальберт, архиепископ Бременский, всю жизнь свою заботился об обращении славян или скорее о причислении их к христианской епархии, ибо мечтал о том, чтобы сделаться патриархом всего севера, и умножал число северных епархий, чтобы иметь свидетельство своей деятельности и достигнуть желаемого. Но медленно, неохотно обращались славяне; и если временно покорялись чуждой власти и новой вере, то потом опять возвращались к прежнему идолослужению и страшными опустошительными набегами на немецкие земли старались загладить свое отпадение от греческой веры. Так, например, один князь оботритов или бодричей (в нынешнем Мекленбурге), Мистивой, вступив в дружелюбные отношения с немцами, принял крещение. Но позднее он призвал в Ретро соотечественников своих и именем великих богов Святовита и Радегаста воодушевлял их на бой с немцами. Северная Германия жестоко потерпела от нападения славян, разрушавших следы принятого ими христианства. Опять язычество водворилось победоносно; но через несколько лет Мистивой сам искренно возвратился к христианской вере и окончил жизнь, каясь в отступлении своем. Внук Мисти воя, Годескальд, получил в Люнебурге христианское воспитание; но известие, что немцы умертвили его отца, возбудило в нем желание отомстить врагам и все жестокие страсти дикого язычника. Во главе язычников он опустошил страшным образом Нордальбингию, окрестности Гамбурга и Голштинию: разрушал церкви, превращал в пустыни цветущие области. Но чувства христианина победили сурового язычника; раскаяние заговорило в нем, и он тем с большей ревностью возвратился к вере Христовой, чем суровей преследовал ее. Основав сильное государство, он посвятил все труды свои на обращение народа своего; призывал благовестников, которым сам помогал, переводя молитвы на славянский язык, поучая народ; он основал много церквей и монастырей в Любеке, Ольденбурге, Рацебурге, Ленцене, Мекленбурге. Но крайне недовольна была всем этим языческая партия, поддерживаемая жрецами: вспыхнул мятеж, и ревностный Годескальк увенчался мученической смертью в Ленцене в 1066-м году. Много священников и христиан всякого звания разделило его участь. Престарелый епископ Мекленбургский Иоанн подвергся страшным истязаниям и был, наконец, принесен в жертву идолу Радегасту в Ретре. Все христиане подверглись жестокому гонению: церкви и монастыри были разрушены, опустошена была вся окрестная страна, и восстановленное язычество господствовало до конца двенадцатого столетия, вопреки всем усилиям немцев. Современные писатели винят в этом алчность и жестокость немцев. «Славянские племена давно могли бы быть обращены в христианскую веру,— писал в ХІ-м веке летописец Адам Бременский,— если бы не препятствовало корыстолюбие немцев, умы которых более склонны к собиранию дани, нежели к обращению язычников. Не хотят видеть они, какую опасность они на себя накликают своей жадностью, сначала поколебав корыстолюбием своим христианство в славянской земле, а потом жестокостью принудив подданных в восстанию и отстраняя для людей, которые охотно бы стали веровать, возможность обращения тем, что требуют все денег». Другой летописец, Гельмольд, говорит: «Одержав победу, славяне вооруженною рукою свергли иго рабства и с таким упорством духа стояли за свою свободу, что скорее решались умереть, нежели принять снова наименование христиан или платить дань начальникам саксов. Поистине, эту беду породило несчастное корыстолюбие саксов, которые, покуда были сильны и возвеличивались частыми победами, не хотели признать, что война в руке Божией и что от Него победа, а напротив, такими налогами угнетали народ славянский, который удалось подчинить себе войной и договорами, что он горькой необходимостью принужден был сопротивляться Божию закону и подданству герцогам». Благовествование в Пруссии началось в конце десятого века и было запечатлено мученической смертью многих благовестников, и между прочими Адальберта Пражского, Бруна и его товарищей; после этого язычество еще господствовало между пруссами целых два столетия. В других северных странах: Дании, Швеции и Норвегии, происходила также упорная борьба между христианством и древним богопочитанием, дорогим народу. Как ни трудился Ансгарий, но язычество существовало еще целых полтора века после него, хотя и были частные обращения, хотя и ревностно трудились преемники Ансгария: Римберт, Уни. В девятом и десятом веке всем прибрежным странам были страшны норманны, которые в разбойнических набегах своих опустошали области и часто захватывали не только города, но и целые государства. Но, приходя в соприкосновение с христианскими народами, и суровые норманны часто принимали христианство. Так принял христианство Роллон, вождь норманнов, овладевший Французской областью, которая стала называться Нормандией. Конечно, в жизни, преданной суровым подвигам войны, норманны не имели ни времени, ни возможности узнать во всей полноте кроткого учения Спасителя, мало объясняемого им и проповедниками, которые часто довольствовались наружным исповеданием; но сами опасности и случайности их бурной жизни внушали им расположение веровать в существо высшее, от которого зависит жизнь и смерть; и они мало-помалу приходили к убеждению, что Бог христиан и есть это высшее существо; что Он лучше спасает и охраняет служителей Своих, чем те боги, которым они доселе покланялись и приносили жертвы. Затем, не оставляя еще прежних богов, они начинали присоединять к ним и Христа, пока, наконец, совершенно ни убедились в ложности древнего богопочитания. Таков был ход распространения веры между норманнами и в завоеванных ими землях. При Ансгарии и преемниках его только часть Дании просветилась верой истинной; в начале 10-го века датский король Гурм преследовал христианство; победив саксов и вступив в союз с язычниками-ободритами, он везде старался подавить новую веру; иначе действовал сын его Гаральд Блатанд, воспитанный матерью в вере Христовой; он, напротив, старался подавить язычество и распространить христианство, но такими же суровыми мерами, какие употреблял отец его. Это внушало народу ненависть к новой вере; происходили мятежи и смуты, и наконец сильная языческая партия, имея во главе сына Гаральда Свенона, достигла господства; Гаральд пал в битве (991), после пятидесятилетнего царствования, и вновь язычество восторжествовал, но не надолго. Датчане под предводительством короля Свенона завладели Англией и разрушали в ней церкви и монастыри, причем скончался мученической смертью достойный епископ Кентерберийский Ельфер; но и Свенон недолго пользовался плодами победы своей: он умер через месяц после восшествия своего на престол Англии, каясь в отпадении своем от христианской веры, как говорят историки; а сын его Канут Великий, соединивший под власть свою Англию. Данию и Норвегию, до самой своей смерти (1035) заботился о распространении христианской веры. Около того же времени вера Христова утвердилась и в Швеции. Король Олаф в начале ХІ-го века призывал из Англии благовестников, которые трудились ревностно; но еще была сильна и языческая партия, имевшая главный храм свой в Упсале; король захотел разрушить этот храм, но язычники упросили его избрать для себя лучшую часть королевства и в ней распространять христианскую веру, строить храмы, но не мешать и им поклоняться своим богам в своей народной святыне. Король согласился и в западной части королевства основал в Скаре первое епископство, для которого призвал епископа англичанина. При преемнике его христианская вера сильно распространилась, и успехи ее могли бы быть еще быстрее, если бы не задерживало их властолюбие архиепископа Бременского Адальберта, который, мечтая о сане патриарха всего севера, требовал себе от Швеции покорности, что возбуждало в шведах дух независимости и усиливало языческую партию, отстаивавшую независимость вместе с древним богопочитанием. Уже раз названный нами летописец Адам Бременский замечает, что народ охотно слушал тех благовестников, которые сами отличались добродетельной жизнью; но что многие из них отталкивали от веры новообращенных корыстолюбием и явным небрежением об их истинном благе. В Норвегии принц Гакон в первой половине 10-го века заботился о распространении христианской веры. Он воспитывался в Англии, при дворе благочестивого короля Ательстана, и избранный народом в короли норвежские, тотчас же по воцарении своем захотел подавить языческое богопочитание; но взрыв всеобщего негодования встретил его первые попытки, и для того, чтобы сохранить престол свой, он не только должен был таить веру свою, но даже согласиться принимать участие в народных языческих обрядах. Это тяготело над совестью его, и несколько раз возобновлял он попытки свои, но с той же неудачей; он привлек очень немногих из близких своих к христианской вере, а потерял любовь подданных своих, которые видели, что он только притворно участвует в языческих обрядах. Вторжение врагов примирило короля и подданных, соединив их для защиты отечества. Будучи ранен в сражении, Гакон дал обет, в случае выздоровления, оставить царство и в христианской земле посвятить жизнь свою молитве и покаянию. Но он умер от полученной раны, и геройская кончина его в битве за отечество примирила с ним самых озлобленных противников его; все его искренно оплакивали, и память о короле Гаконе Добром, как его называли, расположила многих в пользу веры, которую он исповедовал. Но языческая партия еще долго оставалась сильна, и суровые меры, употребляемые некоторыми правителями для подавления язычества, только задержали распространение истины, ожесточая народ.
Такие меры употреблял датский король Гаральд, когда он в 967-м году овладел Норвегией, но не надолго. Строгость его возбудила негодование народа, и этим негодованием воспользовался один из его вождей, Ярл Гакон, чтобы присвоить себе власть. Но как легко было в это время смут и брожения присвоить себе власть, также трудно было удержать ее за собой, когда со всех сторон являлись смелые и предприимчивые норманские вожди, искавшие какого-нибудь престола. Явился скоро такой вождь, Олаф Тригвезон, которого бурная и переменчивая судьба бросала в разные страны, то в Англию, то в Грецию, то в Россию (при Владимире), то в Северную Германию. Узнав христианскую веру и уверовав, что Бог христиан сильнее Тора и Одина, Олаф принял крещение и старался овладеть норвежским престолом, в твердом намерении искоренить в Норвегии языческое богопочитание. Овладеть Норвегией было легко при общей ненависти к Ярлу Гакону, но ввести христианскую веру трудно. Народному собранию Олаф объяснил, что он требует от подданных своих послушания, достойного людей свободных; что он предлагает им служить тому Богу Всемогущему, Которому он сам служит, Который Царь царей, Создатель неба и земли, Который, по милости Своей, служителей Своих соделывает братьями единородного Сына Своего и сонаследниками Небесного Царства. Но убеждения остались тщетны, и Олаф стал разрушать капища и принуждать подданных своих к принятию крещения. Он был убит на войне против шведов и датчан. Несколько лет Норвегия находилась под чуждой властью правителей, которые были довольно равнодушны к успехам веры: могли свободно справлять свое богопочитание и христиане, и язычники, и те, которые поклонялись вместе и Христу, и Одину, и Тору; но в 1017-м году овладел Норвегией другой Олаф, прозванный Толстым, он привез с собой из Англии епископа и священников и стал употреблять решительные и самые крутые меры для насаждения христианства: пытки, казни, лишения имущества. Многие из страха принимали крещение, а втайне сохраняли прежнюю веру и соблюдали прежние обряды. По временам вдруг воспламенялась в народе ревность к древнему богопочитанию, и вспыхивали волнения. Так однажды, во время страшного голода, который новообращенные сочли наказанием за отступление свое от отеческих богов, множество разрушенных капищ было восстановлено, и стали совершаться жертвоприношения в честь Одина. Извещенный об этом Олаф объехал всю страну и, рассеяв сборища язычников, предал казни ослушников, и на местах, где были восстановлены капища, поставил церкви. Однажды, как рассказывают, застал он многочисленное сборище под предводительством вождя, очень уважаемого народом, Гудбранда. Он призывал народ к восстанию против Олафа, обещая помощь великого бога Тора. Громадный идол Тора, украшенный золотом и серебром, был принесен в собрание, и с благоговением смотрели на него язычники, внимая словам Гудбранда. Прибыл и король Олаф с своими витязями. «Где сила Бога христиан? — говорил Гудбранд. — Где Он сам, этот Бог, Которого никто никогда не видел? Вот мы, так имеем видимого бога, великого Тора, перед которым все должны трепетать!» — «Что грозите нам своим бездушным богом, которому предстоит жалкий конец? — сказал Олаф. — Поднимите глаза к небу, посмотрите, как наш великий Бог являет Себя в лучах света Своего». В это время лучи восходящего света прямо падали на идола; и когда, по словам Олафа, все подняли глаза к небу, Олаф сделал знак одному из бывших с ним, исполину ростом и силою, и тот, ударив идола, с одного размаха разбил и опрокинул его. Из разбитого идола выбежали и выползли разные гады: мыши, ящерицы, змеи. И народ, видя разрушенного идола своего, потерял в него веру. Но народ не любил Олафа, и общее нерасположение к нему облегчило датскому королю Кануту завоевание Норвегии. Олаф принужден был искать убежища, но судьба бросала в разные страны, то в Англию, то в Грецию, то в Россию (при Владимире), то в Северную Германию. Узнав христианскую веру и уверовав, что Бог христиан сильнее Тора и Одина, Олаф принял крещение и старался овладеть норвежским престолом, в твердом намерении искоренить в Норвегии языческое богопочитание. Овладеть Норвегией было легко при общей ненависти к Ярлу Гакону, но ввести христианскую веру трудно. Народному собранию Олаф объяснил, что он требует от подданных своих послушания, достойного людей свободных; что он предлагает им служить тому Богу Всемогущему, Которому он сам служит, Который Царь царей, Создатель неба и земли, Который, по милости Своей, служителей Своих соделывает братьями единородного Сына Своего и сонаследниками Небесного Царства. Но убеждения остались тщетны, и Олаф стал разрушать капища и принуждать подданных своих к принятию крещения. Он был убит на войне против шведов и датчан. Несколько лет Норвегия находилась под чуждой властью правителей, которые были довольно равнодушны к успехам веры: могли свободно справлять свое богопочитание и христиане, и язычники, и те, которые поклонялись вместе и Христу, и Одину, и Тору; но в 1017-м году овладел Норвегией другой Олаф, прозванный Толстым, он привез с собой из Англии епископа и священников и стал употреблять решительные и самые крутые меры для насаждения христианства: пытки, казни, лишения имущества. Многие из страха принимали крещение, а втайне сохраняли прежнюю веру и соблюдали прежние обряды. По временам вдруг воспламенялась в народе ревность к древнему богопочитанию, и вспыхивали волнения. Так однажды, во время страшного голода, который новообращенные сочли наказанием за отступление свое от отеческих богов, множество разрушенных капищ было восстановлено, и стали совершаться жертвоприношения в честь Одина. Извещенный об этом Олаф объехал всю страну и, рассеяв сборища язычников, предал казни ослушников, и на местах, где были восстановлены капища, поставил церкви. Однажды, как рассказывают, застал он многочисленное сборище под предводительством вождя, очень уважаемого народом, Гудбранда. Он призывал народ к восстанию против Олафа, обещая помощь великого бога Тора. Громадный идол Тора, украшенный золотом и серебром, был принесен в собрание, и с благоговением смотрели на него язычники, внимая словам Гудбранда. Прибыл и король Олаф с своими витязями. «Где сила Бога христиан? — говорил Гудбранд — Где Он сам, этот Бог, Которого никто никогда не видел? Вот мы, так имеем видимого бога, великого Тора, перед которым все должны трепетать!» — «Что грозите нам своим бездушным богом, которому предстоит жалкий конец? — сказал Олаф,— Поднимите глаза к небу, посмотрите, как наш великий Бог являет Себя в лучах света Своего». В это время лучи восходящего света прямо падали на идола; и когда, по словам Олафа, все подняли глаза к небу, Олаф сделал знак одному из бывших с ним, исполину ростом и силою, и тот, ударив идола, с одного размаха разбил и опрокинул его. Из разбитого идола выбежали и выползли разные гады: мыши, ящерицы, змеи. И народ, видя разрушенного идола своего, потерял в него веру. Но народ не любил Олафа, и общее нерасположение к нему облегчило датскому королю Кануту завоевание Норвегии. Олаф принужден был искать убежища на чужбине; жил довольно долго в России при дворе Ярослава и через несколько лет (1033), оставив в России сына своего Магнуса, вновь прибыл в страну свою, чтобы отнять ее у Канута. Его войско состояло из одних христиан, щиты и шлемы были ознаменованы крестом. Бой был несчастлив для Олафа, который лишился жизни. Но народ стал впоследствии чтить его, как святого и мученика, и когда сын его Магнус достиг престола, то была основана церковь в честь св. Олафа, в которой поклонялись останкам короля, совершая память его. Вера стала распространяться быстро во второй половине 11-го века, и постепенно прекращались воинственные и разбойничьи набеги, которыми прославились датские и норманские вожди, отважные викинги или морские короли, как называет их история. «Просвещенные христианством,— говорит летописец северных стран Адам Бременский,— они научились любить мир и довольствоваться малым». Остров Исландия был в половине 9-го века во власти норманнов, которые, как говорит предание, уже тогда нашли на нем следы христианской веры, занесенной на дальний север ревностными ирландскими благовестниками. Но вера глохла под владычеством разбойников-язычников. В половине 10-го века один из этих норманских разбойников, просвещенный верою истинною, положил начало новому благовествованию. Звали его Торвальдом. Еще язычником он был так сострадателен, что употреблял все добро, награбленное им, на помощь бедным и выкуп пленных; попал он в Германию и там встретился с ревностным епископом Фридрихом, который наставил его к вере истинной. Торвальд, уверовав искренно, пожелал просветить и отечество свое и убедил Фридриха отправиться с ним в Исландию; но благовествование не имело успеха: язычники преследовали уверовавших; скальды или народные певцы поднимали на смех учение христиан; однако совершавшиеся чудеса убедили некоторых в силе Божией, но большинство народа стояло за прежнее богопочитание; первая церковь христианская была сожжена; Торвальд принужден был после многих неудачных попыток оставить остров. Так же неуспешно действовал Олаф Норвежский, старавшийся в конце десятого века просветить исландцев. Уверовавшие, преследуемые соотечественниками, принуждены были бежать и нашли приют в Норвегии. Уже через много лет двое из них, в сопровождении священников, возвратились благовестниками в страну свою. Около половины 11-го века было основано первое епископство в Скальгольме, и туземные священники, уважаемые всем народонаселением, постепенно искореняли языческие обычаи, долго хранившиеся и между новообращенными. В 12-м веке Адам Бременский говорит с великой похвалой о христианах исландских, о простоте их нравов, гостеприимстве и взаимной любви. Другие северные острова: Оркады, Фера, получили тоже благовестников от ревностного Олафа Тригвезона, и везде мы видим повторение почти того же самого: меры силы со стороны первых проповедников и вследствие этого раздражение народа, упорство его в язычестве и изгнание благовестников; но потом постепенное водворение учения Христова, действовавшего уже собственной силою своей в сердцах обращенных, и через них привлекающее и других. Из Норвегии же прибыли благовестники и на остров Гренланд, и в половине 11-го века послан туда епископ от Бременского архиепископа Адальберта.
