Сношения Рима с Византией в Х и XI веках. Михаил Керулларий
Рассказы из истории Христианской Церкви (для детей старшего возраста)
СНОШЕНИЯ РИМА С ВИЗАНТИЕЙ В Х И XI ВЕКАХ. МИХАИЛ КЕРУЛЛАРИЙ
Какие были во все это время сношения Рима с Востоком? Конечно, далеко не дружественные. Приязни уже не было давно; но с тех пор, как Фотий всенародно обличил отступления Рима от древней Апостольской Церкви, сношения стали решительно враждебны, и постоянные произвольные нововведения пап с каждым годом резче обозначали разделение между Западной Церковью и Церковью Восточной. Не было еще явного, осознанного разрыва, но уже не было и единения. Латинское духовенство представляло греков еретиками, арианами, ослушниками Самого Христа, Который будто дал высшую власть над всем миром Римским папам в лице апостола Петра, вследствие чего папы уже считали всю вселенную своим законным достоянием и ставили свои решения выше соборных постановлений. Трудно было бы им указать, в чем состояла ересь греков, сохранивших неизменно постановления апостолов и Вселенских Соборов; но доказательства не нужно было; равнодушие или невежество Запада принимало без разбора мнения духовенства. С своей стороны, патриархи Константинопольские, охраняя свою паству от произвольных нововведений Запада, постоянно обличали всякое новое отступление Римской Церкви от догмата и древнего обряда; они справедливо называли важными отступлениями изменение в Символе, составленном Вселенскими Соборами; употребление в Церкви непонятного языка, что так положительно воспрещает апостол Павел; властолюбивые притязания, столь противные духу Церкви Христовой. Патриархи Николай Хрисовер, Сисиний, Сергий уже после Фотия резко указывали на злоупотребление латинян; уже имя папы перестало упоминаться в Церкви Восточной, и при новых обращениях в христианскую веру греческое духовенство тщательно старалось предохранить новопросвещаемых от нововведений и заблуждений латинян. В народе было к латинянам неприязненное чувство, и эта вражда усиливалась еще чувством презрения, которое гордые своим просвещением греки издавна питали к темному Западу. Делались по временам попытки к примирению и сближению, но они делались императорами вследствие политических видов или когда император, недовольный патриархом, надеялся найти в папе более снисходительности в делах совести; но духовенство греческое очень хорошо понимало невозможность сближения иначе, как под условием признать главенство пап; а это значило бы пожертвовать чистотой учения христианского и заранее признать законность всех произвольных нововведений. Положение патриархов Константинопольских было чрезвычайно трудное. История Византийской империи в это время исполнена смут. Престол достигался часто путем преступления, убийств, предательства; императоры быстро сменялись среди кровавых смут, производимых искателями власти, и нередко самым возмутительным образом нарушались законы и постановления Церкви. Похитители престола, нарушители закона старались иметь на своей стороне патриарха, чтобы его благословением освятить поступки свои. Если встречали они в нем строгого обличителя, то заточение и изгнание были патриарху наказанием за его христианское мужество; или император грозил обратиться к папе, признать его верховные права и подчинить ему Церковь Восточную. Император мог быть уверен, что найдет полную угодливость в папе, которому прежде всего хотелось быть признанным Византией. Такое дело вышло при императоре Льве Философе (910). Не имея детей от трех браков своих, император решился на четвертый брак, запрещенный Церковью. Патриарх Николай Мистик не согласился дозволить этого брака, который, однако, был совершен одним из придворных священников. Патриарх, узнав об этом, лишил священника сана, а императору воспретил вход в храм. Напрасны были и просьбы и угрозы императора, который тогда обратился в Рим к папе Сергию III. Папа, обрадованный надеждой, что его признает Восток, тотчас же прислал в Константинополь легатов, которые от его имени признали и благословили брак императора и произнесли низложение патриарха. Николай Мистик был заточен в монастыре и заменен Евфимием. Но народ стал волноваться; многие не признавали нового патриарха, поставленного при участии римских легатов, и продолжали считать патриархом Николая. Когда, по смерти Льва, Николай был восстановлен, то папа Иоанн X вновь послал легатов в Константинополь; и с той же угодливостью новой власти легаты римские осудили прежнее постановление, признали Николая и решили, что четвертый брак не дозволяется. Но папа не получил от угодливости своей ожидаемых выгод и сношения вновь прервались. В конце 10-го века Николай Хрисовер и его преемники, Сисиний и Сергий, опять обличали отступления Рима от апостольских преданий; в 1025-м году император Василий II с патриархом Евстафием чуть не склонили папу Иоанна XIX отказаться за деньги от притязаний папского престола на главенство, о чем мы уже упоминали. Около половины 11-го века, при патриархе Михаиле Керулларии и папе Льве IX, завязались новые сношения, которые сделались в высшей степени враждебны. Необходимо нам теперь бросить взгляд на судьбу Греческой Церкви в Южной Италии. Южная Италия: Калабрия, Апулия, Сицилия и близлежавшие острова, издревле называлась Великой Грецией по множеству греческих колоний и греческого населения. Епископы Сиракуз, Региума, Тавромении, Неаполя были большей частью греки; в богослужении употреблялся греческий язык и соблюдались обычаи и обряды Восточно Церкви, хотя эта часть Италии, подвластная императорам восточным, как и вся Италия, и причислялась в древности в округу Римской митрополии. Но когда, во время иконоборческой ереси, папа разрешил от присяги в верности итальянских подданных императора, то Лев Исаврянин отомстил ему тем, что отделил Южную Италию от Римской митрополии и причислил ее к округу патриарха Константинопольского; только пять латинских епархий в этой стране остались в ведении пап. Это сделалось предметом споров между Римом и Константинополем: папы настаивали на возвращении отнятой у них области, но тщетно; они старались возвратить ее себе при помощи оружия западных императоров, особенно Оттонов, и старались распространить в этой области латинский язык и латинские обычаи. Тогда с своей стороны и византийские императоры, чтобы противодействовать этому, умножили число епархий в Южной Италии; и в 968-м году император Никифор Фока причислил к округу Константинопольского патриарха и последние пять епархий, оставшихся под ведением Рима, и воспретил в Калабрии и Апулии богослужение на латинском языке. Но борьба такая была не равна: император был далек и отвлекаем от Италии другими заботами, а папа мог легко воспользоваться каждым обстоятельством для достижения своей ц. С половины десятого века Италия постоянно подвергалась набегам сарацин; при папе Льве IV они угрожали самому Риму; устрашенные римляне тогда нашли в папе твердого и мужественного защитника. Южная Италия особенно страдала от этих набегов; в Сицилии сарацины овладели несколькими городами; епископы ездили в Константинополь умолять о помощи, которую император не всегда мог подать, а папы тем временем пользовались и силой своей, и смутами, и отсутствием епископов, чтобы утвердить в греко-итальянских областях свою власть и латинские обычаи. Стали теснить там греческий язык; старались ввести и безбрачие духовенства, и измененный Символ; и разные обряды, чуждые Восточной Церкви. Около половины одиннадцатого века правителем города Бар, столицы Апулии, от имени греческсого императора был Аргир, полугрек, полуитальянец, который употреблял во зло доверие императора и, думая только о своих выгодах, услуживал притворно то грекам, то папе. Латинянин по вероисповеданию, он благоприятствовал распространению латинских обычаев в вверенной ему области, и это тем усерднее, что ненавидел греков, у которых был некоторое время в плену. В это время император Mихаил Пафлагонянин послал в Сицилию одного из лучших полководцев своих, Маниака; для войны с сарацинами; Маниак нанял себе в помощь несколько сотен норманов, выходцев из Северной Франции; но измена и происки Аргира довели до того, что греческий полководец взбунтовался против императора и что норманны, усилившись, грозили Риму; папа Лев IX лично повел против них войско и, побежденный, был взят ими в плен. Все это происходило между 1038 и 1054-м годами. Византия потеряла Южную Италию, которой владели норманны. В то время, как совершались эта события, до патриарха Константинопольского дошло, что в южно-итальянских областях, состоявших под его ведением, распространяются обычаи, чуждые Восточной Церкви: пост по субботам, совершение евхаристии на опресноках вместо квасного хлеба, который с апостольских времен и до девятого века всегда употреблялся на Западе, как и на Востоке, и некоторые другие. Патриарх Михаил Керулларий счел обязанностью своей обратить внимание на такое нарушение древних церковных обычаев и вместе с епископом Охридским Львом, в 1053-м году, написал в Италию епископу Иоанну Транийскому письмо, в котором с кротостью и умеренностью указывал на неправильность нововведения и умолял епископов и священников Апулии «исправить себя и народ, и оставить принятые ими нововведения». Некоторые писатели утверждают, что в то же время патриарх велел закрыть несколько монастырей латинских, находившихся в Константинопольской епархии; но это обвинение ничем не доказано, и все дело было ведено так недобросовестно латинянами, что в этом позволительно усомниться. Письмо патриарха к епископу попало в руки кардиналу Гумберту, человеку горячему и запальчивому, который счел это величайшим оскорблением для Римской Церкви и внушил папе, что патриарх распространяет страшные клеветы на папский престол. Вслед за тем Михаил Керулларий получил от имени папы письмо, или, лучше сказать, целую статью, состоявшую из сорока одной главы, в опровержение его краткого письма. Впрочем, едва ли мы верно выразились, сказав: в опровержение. Это в высшей степени странное послание не опровергало и не доказывало ничего касательно вопросов, о которых писал Керулларий. Папа разражался бранью высокомерию и бесстыдству греков, которые осмелились предположить, будто бы Отец Небесный не открыл князю апостолов, Петру, как и на чем совершать воспоминание страданий Христовых. (Все на Западе очень хорошо знали, что евхаристия совершалась на квасном хлебе и до девятого века, и папа не мог не знать, что не от апостола Петра принят обычай совершать ее на опресноках.) Затем папа подробно исчислял преимущества и права, дарованные Христом апостолу Петру, и еще подробнее преимущества, дарованные Константином Великим папе Сильвестру и преемникам его. С постыдной недобросовестностью, если не с крайним незнанием истории, папа описывал, как, на четвертый день по крещении своем, Константин даровал папе власть выше власти императорской, «ибо,— говорит он,— император почитал до крайности нелепым земному владычеству подчинить тех, кого Божественное величество поставило над небесным»; как император снял с себя диадиму, чтобы надеть ее на главу Сильвестра; как даровал папе царскую свиту и клирикам его право ездить на лошадях с белыми чапраками и носить обувь, какую употребляют сенаторы; как уступил папе Рим, Италию и все провинции, страны и города западных областей; и как, наконец, эта грамота Константина была подтверждена и подписана на Первом Вселенском Никейском Соборе. Основав на таких сомнительных доказательствах непогрешимость римского престола во всяком вопросе церковном, папа снова жестоко укорял гордых греков за то, что не оказывают должного уважения латинянам, самым близким и любезным ученикам Петра, за которых Господь преимущественно положил жизнь Свою на Кресте; между тем как греки, прежние и нынешние, не что иное, как еретики. Это последнее обвинение папа основывал на словах апостола Павла к коринфянам: «Разумею то, что у вас говорят: я Павлов, я Аполлосов, я Кифин, а я Христов», не замечая, что эти слова гораздо более осуждают латинян, нежели греков. На это странное послание патриарх отвечал учтиво и с братской любовью. Император Константин Мономах желал быть в мире с папой, надеясь через него склонить немецкого императора Генриха III к общей войне против сарацин и норманнов; и потому вместе с патриархом писал и император и просил Льва IX прислать в Константинополь послов для рассуждения о мире Церквей и войне против сарацин и норманнов. Письма патриарха и императора были переданы правителю Апулии Аргиру, который взялся доставить их Льву IX. Папа в это время находился в плену у норманнов, которые, хотя и оказывали ему почет, как главе Церкви, держали его, однако, в плену в Беневенте более восьми месяцев; и когда, наконец, отпустили его, то папа возвратился в Рим больной и скончался через несколько дней по возвращении, 19-го апреля 1054-го года. Получил ли он письма от патриарха и императора, сделал ли какое распоряжение, остается сомнительным, как мы увидим далее; но месяца через два, по кончине Льва IX, прибыли в Константинополь послы от его имени; это были кардинал Гумберт, Петр, епископ Амальфийский, и архидиакон Фридрих, канцлер Римской Церкви. Они принесли от папы к императору письмо, наполненное самой напыщенной лести и похвал Константину Мономаху, который не заслуживал их нисколько; в то же время папа старался восстановить императора против патриарха, обвиняя сего последнего в неслыханном властолюбии, в желании подчинить себе патриархов Александрийского и Антиохийского, и в «многих нестерпимых поступках». Легаты вели себя в Константинополе крайне надменно и во всеуслышание говорили, что пришли научить греков истинным догматам веры. Принесли они письмо и к патриарху. Патриарх для совещания с ними созвал Собор духовных лиц. Когда легаты прибыли на Собор, они, не поклонившись патриарху, только подали ему письмо, исполненное укоризн. «До нас дошла молва о многих нестерпимых вещах, чинимых тобой, но до сих пор мы оставили их нерешенными,— писал, между прочим, папа, самовластно присваивая себе право суда над патриархом. Далее,— говорят, что ты новокрещенный, и не по порядку степеней церковных проторгся на высоту епископства. Побуждаемый непомерным честолюбием, ты стараешься отнять у патриархов Антиохийского и Александрийского принадлежавшие им права и подчинить их себе; величаешь себя патриархом вселенским, гнусное святотатство, проклятое самопроизволение; наконец, ты являешься клеветником Церкви Римской, а если какая нация на всем земном шаре по гордости в чем-либо не согласна с Римской Церковью, то такую нацию нельзя считать какой ни есть Церковью: ее должно почитать скопищем еретиков, соборищем раскольников, синагогою сатаны». Патриарх, приняв письмо, заметил, что печать сомнительна; а прочитав его, выразил убеждение, что послание не от папы, а подложное. Это предполагать мог он не только по содержанию письма, но и по известиям, полученным им от Иоанна Транийского, которые дали ему повод думать, что письма, отправленные из Константинополя, вовсе не были доставлены папе, а удержаны Аргиром вместе с находившимися при них деньгами; и что все дело шло от Аргира, непримиримого врага греков и личного врага патриарха. Патриарх указал легатам место позади митрополитов; они обиделись и поспешно оставили Собор. Затем патриарх уклонился от нового совещания с ними, ожидая, чтобы они доказали достоверность посольства и подлинность писем, принесенных ими. Между тем он обстоятельно описал весь ход дела патриархам восточным: Антиохийскому, Александрийскому и Иерусалимскому, прося их содействия в вопросе, касавшемся всей Церкви. В письмах он исчислял и все отступления Римской Церкви от древней Церкви. Положено было иметь по этому поводу состязания с легатами. Но легаты не дождались этого состязания, не представили требуемого удостоверения, а решились самовластно, самым дерзким поступком, прервать всякие сношения с патриархом. Июля 16-го они, в присутствии священнослужителей и народа, во время богослужения положили на престол храма св. Софии грамоту, в которой от имени папы, властью Св. Троицы, апостольского престола, Семи Соборов и всей Кафолической Церкви предавали анафеме Михаила со всеми его последователями и «защитниками его глупостей», как они выражались. В той грамоте единомышленники Михаила, «лжепатриарха, обесславленного злейшими преступлениями», равняются с всевозможными еретиками: с арианами и другими. Замечательно, между прочим, что обвиняются в том, будто «исключили из Символа, что Дух Святой исходит и от Сына». Диаконы убеждали легатов, но напрасно, взять назад эту грамоту; они вышли из храма и, отрясши пыль с ног своих в свидетельство против греков, оставили Константинополь. Патриарх велел спрятать грамоту для того, чтобы она преждевременно не огласилась в народе. Известили императора о случившемся и убеждали легатов возвратиться; но полагают, что император втайне дал им знать, чтобы они не возвращались в Константинополь, где духовенство и народ были до крайности раздражены против них и жизнь их могла бы быть в опасности. Император был всем делом недоволен в высшей степени: он желал мира с папой, и из политических видов готов бы был и на некоторые уступки в делах церковных, к которым был равнодушен. Твердость и ревность патриарха были ему неприятны, а между тем он боялся угодливостью Риму раздражить духовенство и народ, ненавидевших латинян. Оттого весь его образ действий в этом деле был довольно двусмыслен; легаты остались им довольны; во время пребывания своего в Константинополе они, живя в Студийском монастыре, имели прения с иноком студийским Никитой Пекторатой, написавшим книгу о заблуждениях латинян; император, как рассказывает Гумберт, описавший пребывание свое в Константинополе, велел сжечь книгу Пектораты против латинян. Теперь он велел наказать переводчиков грамоты и обрушил гнев свой на Аргира. Патриарх между тем, через четыре дня по отъезде легатов, созвал Собор для рассуждения о случившемся; в декрете Собора дело изложено следующим образом: «Нечестивые люди, от темного запада исшедшие, пришли в наш благочестивый град, отколе источник православной веры излился на все концы мира, устремились на развращение здравого учения своими несообразными мнениями и поступили у нас так бесстыдно, что произнесли анафему на нас и на всех тех, кои не желают принимать их заблуждений. Они притворились, что присланы от папы; но по точном исследовании оказалось, что пришли они сами от себя, склонившись на хитрость Аргира, и представили от имени папы письма подложные, ими самими сочиненные; составили против нас отлучительную грамоту и положили ее на престоле св. Софии». За сим изложено в переводе содержание грамоты, подлинник которой сохранен в музее. Отлучительная грамота и составители ее были преданы анафеме. Западные писатели жестоко укоряли патриарха Михаила Керуллария, как нарушителя мира и виновника разрыва между Восточной Церковью и Западной. Одни, латиняне конечно, винят его за непокорность папе; другие за то, что поднял великий шум из-за ничтожной будто разницы в обряде. Мы не можем разделить этих мнений. Разрыв между Восточной и Западной Церковью уже совершился изменением Символа, стремлениями Римской Церкви к земному величию, беспрестанными произвольными нововведениями; древнее единство давно уже не существовало, а в этом деле Михаил Керулларий действовал умеренно и с желанием сохранить мир. Не мог он не обратить внимания на произвольное отступление от древнего обычая в епархии, состоявшей под его ведением; замечание епископу Транийскому было сделано в духе братской любви, и нисколько не вызывало той бури брани, которую разразился папа Лев IX, если и признать, что первая статья и второе письмо были писаны им, что из уважения к нему трудно признать. Папа Лев IX был одним из немногих пап, достойных уважения; трудно предположить, чтобы он мог написать подобные послания, и патриарх имел полное право думать, что и письма и посольства не шли от папы. Когда легаты, опять от имени папы, предали анафеме патриарха и всех его единомышленников, то есть всю Восточную Церковь, то патриарх продолжал не признавать их за уполномоченных от папы и тем сохранил возможность мира между Церквами, ограничивая все дело спором между им, патриархом, и тремя лицами, позволившими себе дерзкий и безрассудный поступок. Как же винить его в разрыве? И действительно, в то время никто не видел в этом событии разрыва между Церквами. В Риме ближайший преемник Льва IX, Виктор II, оставил все дело вовсе без внимания; а когда в 1057-м году вступил на папский престол, под именем Стефана IX, тот самый Фридрих, который был в Константинополе вместе с Гумбертом, то он тотчас же снарядил посольство в Царьград для совещания по делам Церкви; но посланные, надолго задержанные непогодой, не достигли еще Константинополя, когда получили известие о кончине папы, и потому возвратились в Рим.
В Церкви Восточной долго еще хранили надежду на примирение. Петр Антиохийский, Феофилакт Болгарский, много писавший о вопросах спорных между греками и латинянами, признавали наибольшую важность только за изменением в Символе и надеялись, что мир может восстановиться, если только Римская Церковь согласится отвергнуть это нововведение. «Надо снисходительно и в духе мира смотреть на заблуждения братьев, еще мало образованных, мало знакомых с богословскими вопросами,— говорили они.— Язык их беден и не может с такой точностью и определительностью, как язык греческий, выразить все тонкости отвлеченного предмета». Но у латинян дело шло вовсе не о догмате. Мирская власть, мирское величие, вот что стояло для римского первосвященника впереди всякого церковного вопроса. Церковь Римская все более и более делалась царством от мира сего и только подчинившись ей можно было иметь с ней мир. Безрассудный поступок легатов произвел в народе сильнейшее раздражение. Еще живее стала вражда к латинянам, которых греки стали звать «азимитами» (от Azyma, опреснок), между тем как они называли греков «ферментариями». В конце одиннадцатого века папа Урбан созвал в Бари Собор, на котором участвовало православное духовенство Италии. Рассуждали преимущественно об исхождении Св. Духа. Латинские писатели утверждают, что греки упорно возражали папе и даже заставили его молчать; но что архиепископ Кентерберийский Анзельм так ясно доказал грекам несправедливость их мнения, что они со стыдом умолкли; и тогда была произнесена анафема на всех, кто не признает этого догмата согласно с римским исповеданием. Дело легатов и патриарха Михаила Керуллария осталось, вне Константинополя, малозамеченным. Оно сделалось гласно и общеизвестно с ХѴІ-го века, когда библиотекарь ватиканский Бароний, занимаясь приведением в порядок библиотеки, нашел в ней письмо патриарха к епископу Транийскому и повествование Гумберта. С тех пор стали считать, что окончательный разрыв между Церквами совершился именно в 1054-м году. Хотя мы и считаем, что разрыв существовал ранее, но мы на этом времени остановим повествование наше. Восшествием на папский престол Гильдебранда начинается для Западной Церкви особенно знаменательная эпоха; а о Восточной Церкви надо рассказать порознь, обратив сперва исключительное внимание на судьбы Церкви России. Остается нам бросить взгляд на внутреннее состояние Церкви в описанное нами время.
