Рассказы из истории Христианской Церкви (для детей старшего возраста)
Блаженный Августин
Около конца 4-го века обратился к Христу язычник, который под именем блаженного Августина должен был сделаться одним из великих учителей Западной Церкви. Он сам рассказывает о своем обращении в книге под заглавием «Исповедь», раскрывая в ней всю внутреннюю жизнь свою, страдания и томление души, жаждущей истины и увлеченной страстями и заблуждениями; он повествует, какими дивными путями Господь вел его от тьмы к свету и помог ему понять и полюбить истину.
Августин родился в нумидийском городе Тагасте, в Африке, в 353-м году. Отец его был язычником, но мать, Моника, была христианкой. Она представляет нам чистейший образец христианской добродетели. В ранней молодости выданная замуж за человека безнравственного, вспыльчивого и раздражительного, она сумела внушить ему любовь и уважение своей кротостью и непоколебимой твердостью правил. Не столько словами, сколько примером своей святой жизни, обратила она наконец и его к Христу: детей своих она старалась воспитать для служения Богу. Много страданий и слез стоил ей старший из них, Августин, которого ока, как он сам говорит, вторично возродила к жизни молитвою и слезами, когда он блуждал во мраке безверия.
«С самого раннего детства,— пишет Августин,— слышал я о жизни вечной, дарованной нам смирением Сына Твоего, Господи, Которому угодно было снизойти до нас. Вскоре после моего рождения мать моя, для которой Ты был единственной надеждой, начертила на челе моем знамение креста; дала мне вкусить таинственной соли Твоей» (В Африке был обычай давать крещаемым вкушать соль, как символ небесной премудрости, которую Христос открыл людям.). Но за этим приготовлением к святому крещению не последовало совершения самого таинства, которое в то время часто отлагалось до совершенного возраста. Августин убедительно просил крещения во время болезни, случившейся с ним в детстве; болезнь прошла, и крещение было отложено.
Родители послали Августина учиться в город Мадавр; он быстро успевал в науках, но увлекся примером товарищей и с шестнадцатилетнего возраста вел жизнь беспорядочную. Отец радовался успехам его в красноречии; но мать скорбела о пороках сына: она далеко не столько дорожила образованием ума его, сколько желала видеть в нем непорочность сердца, чистоту и твердость нравственных правил. Когда Августин на время возвратился из училища в родительский дом, то она с глубокой грустью заметила, что нет в нем ни твердой веры, ни твердых нравственных правил, которые могли бы удержать его от опасных увлечений. Она со страхом отпустила его в Карфаген и сама после смерти мужа переселилась туда же, чтобы не разлучаться с любимым сыном. Но этот любимый сын долго был для нее только причиной горьких слез. Он вел грешную, развратную жизнь, давал полную волю страстям своим и, наконец, увлекся учением манихеев. Они приобрели над ним власть, уверив его, что нашли истинную мудрость; успокаивали его совесть, извиняя его разврат и пороки действием духа зла, против которого человек будто бы бессилен. Он совершенно отдался лжеучению, и его богохульные мнения о Господе внушали такой ужас несчастной его матери, что она запретила ему жить в ее доме. Дни и ночи проводила она в слезах, умоляя Господа Бога возвратить ей сына, которого она оплакивала, как умершего; ибо жизнь и спасение души eго были для нее дороже всего, а она видела, что душа его в опасности. «Но и тогда с высоты небес рука Твоя простиралась ко мне, Господи! — восклицает Августин в исповеди своей. — Тебя тронули мольбы и слезы Твоей верной служительницы. Она оплакивала меня более, чем плачет мать над умершим ребенком своим, ибо видела меня мертвым для Тебя. Ты услышал ее, Господи! Ты не отринул слез ее, которые лились обильным потоком всякий раз, как она возносила к Тебе молитву свою. Не Ты ли, Господи, послал ей это успокоительное сновидение, после которого она снова позволила мне жить в ее доме и вкушать пищу за ее столом, чего она не допускала с тех пор, как я увлекся столь противными ей убеждениями!»
Однажды Моника увидела во сне, что она стоит на длинной узкой черте и погружена в глубокую скорбь; вдруг явился ей Ангел и с участием спросил, о чем она плачет. «Я плачу о погибели души сына»,— отвечала она. «Успокойся,— сказал Ангел,— где ты стоишь, тут увидишь и его».
«Когда мать рассказала мне этот сон,— пишет Августин,— я старался объяснить его тем, что она примет мои убеждения; но она отвечала: «Нет, этого не может быть: он не сказал мне, что я стану там, где ты стоишь, но что ты станешь рядом со мной».
Но эта радостная надежда еще не скоро должна была осуществиться. Целых девять лет Августин блуждал во мраке порока и лжи. Он уже кончил образование свое и сам сделался преподавателем красноречия в Карфагене. Чтение Цицерона отвлекло было его на время от суетных увеселений, возбудив в нем более высокие стремления к истине и мудрости; он начал изучать Священное Писание, но величественная простота Писания была еще недоступна его уму, напыщенному ложным знанием; и манихейство сохранило над ним власть свою. Моника просила одного святого епископа поговорить с сыном, чтобы обратить его. «Еще не время,— отвечал он,— юноша слишком превозносится своим знанием; оставь его и молись о нем». Моника продолжала со слезами умолять епископа. «Успокойся,— сказал он ей,— продолжай только молиться: невозможно, чтобы погибло чадо стольких слез».
Против воли матери Августин поехал в Рим, где стал преподавать красноречие. Вскоре он занемог опасно; но и теперь не просил крещения, а напротив глумился над священным таинством, ибо потерял уже всякую веру. Но милосердный Господь не оставил его и неведомыми ему путями вел его к Себе. Понадобился в Милане преподаватель красноречия; обратились к префекту римскому Симмаху, и он дал эту должность Августину.
В Милане Августин был благосклонно принят святым епископом Амвросием и стал часто слушать его проповеди, пленяясь его красноречием, но нисколько не надеясь найти истины в Церкви Христовой. Душевное состояние Августина было самое мучительное; близкое знакомство с манихеями наконец убедило его, что их учение ложно; суетные увеселения оставили в душе его чувство гнетущей тоски; но привычка к грешной жизни была сильна в нем. Однако же святые истины Христовой веры, проповедуемые Амвросием, мало-помалу проникали в его душу, и через некоторое время он решился вписаться в число оглашенных. Мать его, не терпя разлуки с сыном, прибыла в Милан; она обрадовалась, когда узнала, что он донял заблуждения свои; она верила несомненно, что он будет истинным христианином, и продолжала молиться о нем. Это было в то время, когда Амвросий являл в борьбе с арианами такую непоколебимую твердость. Моника познакомилась с святым епископом, слушала его поучения и советы и он часто говорил сыну ее о счастье иметь такую мать.
В душе Августина совершалась между тем трудная, томительная борьба. То он ревностно изучал философов, надеясь найти в них истину, но видел только стремления к истине, неполную уверенность и неясные предположения, которые еще более колебали его; то христианское учение представлялось ему, как единый путь к свету и спасению, но с ним боролись страсти, привычки грешной жизни, которые жаль было оставить. «Спаси меня, Господи, но еще не теперь»,— взывал он иногда из глубины души, терзаемой желанием истины и привязанностью к заблуждениям; не решаясь еще отдаться вполне тому Владыке, Который требует всего сердца, а не сердца, разделенного между Им и миром. Иногда приходил он за советом к Амвросию, но почти всегда находил епископа окруженным толпою народа. Два друга Августина, Алипий и Небридий, бывшие его ученики в Кафагене, тоже, как он, мучились сомнениями и нерешимостью. Часто беседовали они вместе о душе, о будущей жизни, о суетности земных благ; мечтали, как бы жить для добродетели; но ни один не имел довольно силы веры и воли, чтобы оторваться от старого и начать новую жизнь, согласную с правилами христианского учения.
Послания апостола Павла сильно подействовали на Августина. Он стал изучать Писание под руководством старца Симплициана, того самого, который был неставником и св. Амвросия; и истина все более и более озаряла его, разгоняя мрак сомнений. «Слова Твои, Господи, глубоко проникли в сердце мое,— писал он,— со всех сторон я был как бы осаждаем Тобою; не было уже во мне сомнения насчет жизни вечной, хотя я видел ее только как бы сквозь тусклое стекло, гадательно; я уже понимал, что Ты единый источник всего сущего; не осталось во мне другого желания, как утвердиться в Тебе... Но в том, что касается христианской жизни, я еще колебался; сердце мое не очистилось от старой закваски; я радовался, что обрел Спасителя, что знаю истинный путь, но не решался ступить на этот узкий путь».
Одно повествование Симплициана глубоко поразило Августина. В молодости своей Симплициан был очень дружен с знаменитым преподавателем словесности в Риме Викторином, который был язычником. До преклонных лет Викторин исполнял усердно все языческие обряды; тут стал из любви к науке читать Священное Писание. Оно сильно подействовало на него, и Викторин наконец убедился, что только в нем истина. Встречаясь с Симплицианом, он говорил ему: «Я в душе христианин». — «Не поверю этому и не стану считать тебя христианином, пока не войдешь с нами в церковь Христову»,— возражал Симплициан. «К чему? — отвечал Викторин. — Разве в стенах церкви заключается христианство?» Затем он продолжал часто уверять Симплициана, что он христианин, но отшучивался, когда тот предлагал ему идти в церковь. Он боялся насмешек и упреков приятелей, которые все поклонялись идолам. Но продолжая читать Писание и все более и более укрепляясь в вере, Викторин понял наконец, что великий грех — не сметь сознаться в вере своей и притворно поклоняться идолам, от которых он в душе отрекался. Как в малодушии своем, он однажды вдруг сказал Симплициану: «Пойдем в церковь, я решился быть христианином». Обрадованный Симплициан тотчас же пошел с ним, и знаменитый преподаватель, записавшись в число оглашенных, стал со смирением слушать наставления, приготовительные к крещению. Все христиане радовались; язычники же осыпали Викторина укоризнами и насмешками. Когда пришло время Викторину произнести исповедание веры своей перед принятием крещения, то пресвитеры предложили ему сделать это тайно, боясь, как бы его не смутило негодование друзей. Но Викторин захотел всенародно и во всеуслышание исповедать себя служителем Христовым. Впоследствии, когда вышел указ Юлиана, запрещавший христианам преподавать словесные науки, он оставил кафедру свою и сохранил верность Господу Иисусу Христу.
Слушая рассказ этот, Августин завидовал мужеству и решимости, которых в себе не находил. Он имел желание служить Богу; но это желание, едва возникшее, не было довольно сильно, чтобы победить страсти, привычки, привязанности, укоренившиеся в его сердце. Он чувствовал, что все это суетно, что его призывал Господь, Который один может дать покой и отраду; он слышал зов: «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и освятит тебя Христос!» — и на этот зов лениво отвечал: «Сейчас, еще одну минуту». Он медлил идти на призыв милосердного Отца Небесного; но милосердный Отец не оставлял его и силой привлекал к Себе.
Однажды к Августину и Алипию пришел один соотечественник их, Понтиан, христианин. Разговаривая с ними, он случайно взял книгу, лежавшую на столе, и с радостным изумлением увидел, что эта книга — Послания апостола Павла; эту книгу он не ожидал найти у Августина. Он стал говорить о Господе, о силе веры; рассказал, как в Египте Антоний, услышав евангельское слово о добровольной нищете, тотчас же оставил все, чтобы совсем отдать себя Богу; далее он стал говорить о множестве людей всех званий, всех состояний, которые, побежденные любовью к Христу, оставляют мир и, удаляясь в пустыни и монастыри, служат Господу молитвою, лишениями и трудами. Эти рассказы поразили обоих друзей; они никогда еще не слышали о монастырях и подвижниках, хотя близ Милана находилась уже и тогда обитель, которой управлял Амвросий.
Августин был потрясен до глубины души; когда Понтиан ушел, он встал и голосом, дрожащим от волнения, сказал Алипию: «Что мы делаем? Чего мы ждем? Невежды спешат и восхищают Царство Небесное; а мы, с суетным знанием нашим, утопаем в плоти и крови! Или стыдно нам следовать за ними, потому что они опередили нас? Не должны ли мы краснеть, что не имеем довольно мужества, чтобы идти за ними?» Августин говорил с страшным увлечением; изменившийся звук голоса, выражение лица, все обличало его душевное волнение.
Он пошел в сад. Алипий последовал за ним, и оба друга сели в отдалении от дома. В душе Августина происходила страшная борьба между горячим желанием отдаться Богу и привязанностью к миру. Он ненавидел себя за нерешимость отдаться Тому, к Кому призывали его все силы души. «Чтобы идти к Тебе, Господи,— думал он,— не нужно было ни колесниц, ни кораблей; нужна была только воля; но воля всецелая, твердая, не похожая на те болезненные и колеблющиеся порывы, которые в утомительной борьбе то возвышают душу к небу, то влекут ее к земле».
Утомленный, измученный внутренней борьбой Августин удалился от друга своего; он чувствовал, что в нем поднимается страшная буря, которая должна разразиться слезами; он пал на землю и дал слезам полную волю. «Они лились потоками, и Ты, Господи, принял их, как жертву, Тебе угодную,— говорит он. — Я взывал к Тебе: доколе, Господи, доколе гнев Твой на меня? Забудь неправды прежней жизни моей! — Я чувствовал, что эти- то неправды гнетут меня, и повторял мысленно: «Когда же, Господи? завтра ли? послезавтра ли? почему не сейчас будет конец моему поношению?»
Пока я это повторял, рыдая и проливая горячие слезы, мне вдруг послышался певучий голос как бы ребенка или молодой девушки, повторяющий несколько раз: «Возьми читай! Возьми читай!» Я изменился в лице, и стал припоминать, нет ли какой игры, в которой дети повторяют этот припев; но ничего подобного я не припомнил и пришел к заключению, что мне повелевается открыть Священное Писание и прочесть то, что представится моим глазам. Так Антоний, как мне рассказывали, услышав в церкви слова: «Иди продай имение и раздай нищим, и получишь сокровища на небеси» — принял их как повеление Божие, и тотчас же оставил все. Удерживая слезы мои, я встал и пошел к тому месту, где был Алипий и где я оставил книгу Посланий. Я взял ее, открыл и прочел глазами следующие слова: «Не предавайтесь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа Иисуса Христа, и попечения о плоти не простирайте до похоти» (Рим. 13, 13-14).
Дальше он не стал читать, да и не нужно было; сердце его озарилось светом и миром. Он рассказал Алипию все, что с ним было; Алипий взял открытую книгу, прочитал в ней дальше: «Немощного в вере принимайте», и применив эти слова к себе, тотчас же, без колебаний и недоумений, твердо решился служить одному Богу.
Как описать радость Моники, когда она узнала, что молитва ее исполнилась и что любимый сын ее теперь стоит на том пути, на котором она так давно желала его видеть! Августин решился оставить кафедру свою и удалился с матерью и Алипием в загородный дом, где оба друга стали готовиться к святому крещению молитвой и чтением Писания. «Как рассказать все милости, оказанные мне здесь! — восклицает он,— все средства, которыми Господь исправлял меня, смягчал и воспитывал мое сердце!» Господь, радующийся как Отец возвращению к Нему заблудившегося сына, поддерживал его, помогал ему всей силой Своей, как бы выходя к нему навстречу, чтобы привести его к Себе. Августин обрадовал святого епископа Амвросия вестью о своем обращении и получил и от него советы касательно изучения Священного Писания. Чтение слова Божия, беседы о христианском законе, составляли постоянное занятие и отраду жителей загородного домика. Моника помогала новообращенным, сердцем, исполненным живой верой и любовью, умом, издавна обращенным к Господу, понимала она то, что им было недоступно. «Нам казалось,— говорит Августин,— что не слабая женщина, а великий муж восседает между нами, и мы спрашивали, из какого небесного источника текут ее слова».
На праздник Пасхи, в 386-м или 387-м году, Августин, Алипий и молодой сын Августина Адеодат, приняли святое крещение от Амвросия. Из глубины благодарной души воспели они торжественный гимн, только что перед тем сложенный Амвросием: «Тебе Бога хвалим!», который в то время воспевали и крещаемый и совершавший крещение.
Вскоре после этого Августин с матерью пожелали возвратиться на родину; но благочестивая Моника не доехала до Африки. Казалось, она только ждала обращения сына, чтобы отойти к Господу, к Которому постоянно стремилась всеми чувствами и мыслями своими. Она могла теперь радостно умереть; она совершила дело свое: исторгла сына из омута страстей и безверия, дала Церкви верного служителя, показала христианским матерям, как сильны моления и слезы матери, как много может сделать слабая женщина, одушевленная верой и любовью.
В Остии, где путники остановились перед отплытием в Африку, мать и сын, оставшиеся наедине, долго беседовали о будущей вечной жизни, стараясь разгадать, каково будет блаженство, уготованное Господом для любящих Его. Души их, озаренные любовью и верой, как будто по временам постигали это чувство блаженства, перед которым ничтожны все радости земные. Тут Моника сказала сыну: «Сын мой, теперь уже нет ничего, что бы удерживало меня в этом мире; не для чего мне в нем оставаться. До сих пор я для одного желала жить: чтобы видеть тебя истинным христианином. Господь исполнил молитву мою: Он дал мне видеть тебя совершенно преданным Его служению; для чего мне долее жить?»
Эти слова были как бы предчувствием близкой кончины. Через пять дней Моника занемогла и после краткой болезни радостно отошла к Господу. Перед кончиной она просила сына и бывших при ней, чтобы они не забывали поминать ее перед алтарем Всевышнего, когда раздается Агнец, омывший Кровью Своей наш смертный приговор.
Возвратившись на родину, Августин продал имение свое и раздал деньги бедным, а сам сделался иноком; он провел три года в совершенном уединении и в строгих подвигах. Епископ Иппонский, Валерий, против воли его посвятил его в пресвитеры; а в 395-м году он был избран в епископы Иппонские и в продолжение 35-ти лет был самым деятельным пастырем. В епископском сане он жил строгим подвижником; все что имел отдавал бедным, готов был положить жизнь за «овец своих». Благодеяния Божии внушили ему глубочайшее смирение и горячую любовь; он всегда сознавал, что человек грешен и бессилен и что только благодать Божия производит в нем и желание добра и само добро. Это убеждение высказывал он во всех писаниях своих, как в «Исповеди», так и в писаниях против распространившихся в то время еретических мнений: манихеев, донатистов и пелашан.
