Русский поэт (настоящие имя и фамилия — Игорь Васильевич Лотарев). Эстетизация салонно-городских мотивов, игра в романтический индивидуализм в сборниках "Громокипящий кубок" (1913), "Ананасы в шампанском" (1915). С 1918 жил в Эстонии. Автобиографический роман в стихах "Колокола собора чувств" (1925) и сборник сонетов "Медальоны" (1934) проникнуты любовью к родине, ностальгическим переживанием отторгнутовти от нее.
Родился 4 мая (16 н.с.) в Петербурге в семье отставного штабс-капитана — культурной семье, любившей литературу и музыку, особенно оперную ("одного Собинова я слышал не менее сорока раз"). С девяти лет мальчик писал стихи.
Юношеские годы провел в усадьбе "Сойволе" недалеко от Череповца, Новгородской губернии, где окончил четыре класса реального училища. Затем уехал с отцом в Порт Дальний. Север пробудил в душе будущего поэта вдохновение (отсюда его псевдоним — Северянин).
Вернувшись в 1904 к матери, жил у нее в Гатчине. Юный поэт рассылал по различным редакциям свои поэтические опыты, регулярно возвращавшиеся обратно. Однако в 1905 было опубликовано стихотворение "Гибель Рюрика", затем еще ряд отдельных стихотворений.
Первым поэтом, приветствовавшим появление Северянина в поэзии, был Фофанов (1907), вторым — Брюсов (1911). С 1905 по 1912 Северянин выпустил 35 поэтических сборников (в основном в провинциальных изданиях). Настоящая слава пришла к нему после выхода в свет сборника "Громкокипящий кубок"(1913). В том же году стал давать собственные поэзоконцерты, совершил первое турне по России вместе с Сологубом.
Затем последовали другие сборники стихов Северянина — "Златолира" (1914), "Ананасы в шампанском" (1915) и др., много раз переиздававшиеся. Вечера поэта проходили с огромным успехом, чему способствовал его исполнительский дар. Б. Пастернак вспоминал: "...на эстраде до революции соперником Маяковского был Игорь Северянин..."
Связи семьи Лотаревых с эстонским краем были давние: здесь учился отец поэта, его братья. Впервые Северянин посетил эти места (поселок Тойла) в 1912, затем часто отдыхал там в летние месяцы.
В 1918 перевез туда больную мать. Ненадолго заехав в Москву, где на вечере в Политехническом музее был избран "Королем поэтов", вернулся в Тойлу. Оккупация немцами Эстонии (в марте 1918), образование самостоятельной республики (1920) отрезали его от России. Он почти безвыездно жил в деревне со своей женой — поэтессой и переводчицей Фелиссой Круут.
Находясь в эмиграции, продолжал писать. Выпустил сборники стихов "Вервена"(1920), "Менестрель" (1921), роман в стихах "Падучая стремнина" и др. Издал антологию эстонской классической поэзии. Правительство Эстонии помогло Северянину, назначив субсидию. Последние годы ему жилось тяжело, одиноко.
Присоединение в 1940 Эстонии к Советскому Союзу пробудило в нем надежды на издание своих стихов, возможность поездки по стране. Болезнь помешала осуществлению не только этих планов, но даже отъезду из Эстонии, когда началась война.
22 декабря 1941 Северянин умер в оккупированном фашистами Таллинне.
Ты ко мне не вернешься
Злате
Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за обедом - омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла...
Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат,
Он скрывает бескрылье утомленных плечей...
Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах
Погасил за целковый вспышки поздних лучей!..
Ты ко мне не вернешься, даже... даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок...
Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,
В платье радостно-жалком, как грошовый цветок.
Как цветок... Помнишь розы из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги,-
Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!.
Ты не шла...
Карменсите
Целый день хохотала сирень
Фиолетово-розовым хохотом.
Солнце жалило высохший день.
Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?)
Ты не шла. Хохотала сирень,
Удушая пылающим хохотом...
Вдалеке у слепых деревень
Пробежал паровоз тяжким грохотом.
Зло-презло хохотала сирень,
Убивая мечты острым хохотом.
Да. А ты все не шла — целый день.
А я ждал (Может быть, этот вздох о том?..)
До луны хохотала сирень
Беспощадно осмысленным хохотом...
Ты не шла. В парке влажная тень.
Сердце ждет. Сердце бесится грохотом.
— Отхохочет ли эта сирень?
Иль увянет, сожженная хохотом?!
Элементарная соната
О, милая, как я печалюсь! о, милая, как я тоскую!
Мне хочется тебя увидеть — печальную и голубую...
Мне хочется тебя услышать, печальная и голубая,
Мне хочется тебя коснуться, любимая и дорогая!
Я чувствую, как угасаю, и близится мое молчанье;
Я чувствую, что скоро — скоро окончится мое страданье...
Но, .господи! с какою скорбью забуду я свое мученье!
Но, господи! с какою болью познаю я свое забвенье!
Мне кажется, гораздо лучше надеяться, хоть безнадёжно,
Чем мертвому, в немом безгрезье, покоиться бесстрастно - нежно...
О, призраки надежды — странной — и сладостной, и страстно - больной,
О, светлые, не покидайте мечтателя с душою знойной!
Не надо же тебя мне видеть, любимая и дорогая...
Не надо же тебя мне слышать, печальная и голубая...
Ах, встречею боюсь рассеять желанное свое страданье, —
Увидимся — оно исчезнет: чудесное — лишь в ожиданьи...
Но все-таки свиданье лучше, чем вечное к нему стремленье,
Но все-таки биенье мига прекраснее веков забвенья!..
На салазках
А ну-ка, ну-ка, на салазках
Махнем вот с той горы крутой,
Из кедров заросли густой,
Что млеют в предвесенних ласках...
Не торопись, дитя, постой,-
Садись удобней и покрепче,
Я сяду сзади, и айда!
И лес восторженно зашепчет,
Стряхнув с макушек снежный чепчик,
Когда натянем повода
Салазок и начнем зигзаги
Пути проделывать, в овраге
Рискуя размозжить мозги...
Ночеет. Холодно. Ни зги.
Теперь домой. Там ждет нас ужин,
Наливка, фрукты, самовар.
Я городов двенадцать дюжин
Отдам за этот скромный дар,
Преподнесенный мне судьбою:
За снежный лес, катанье с гор,
За ужин в хижине с тобою
И наш немудрый разговор.
Почему бы не встречаться
Почему бы не встречаться...
Нам с тобой по вечерам
У озер, у сонных речек,
По долинам, по борам?
Отчего бы нам не грезить
От заката до зари?
Это что-то вроде счастья,
Что ты там ни говори!
Поэза белой сирени
Белой ночью в белые сирени,
Призраком возникшие, приди!
И целуй, и нежь, и на груди
Дай упиться сонмом упоений,
И целуй, и нежь, и утруди...
Белой ночью белые приветы,
Ласк больных, весенних полусны,
И любовь, и веянье весны,
И полутемени, и полусветы,
И любовь, и чувства так лесны!..
Эта ночь совсем, совсем живая!
В эту ночь приди ко мне, приди!
И судьбу свою опереди!
А сирень цветет, слегка кивая!
А любовь растет, легка, в груди!
Прелюдия
Лунные тени — тени печали —
Бродят бесшумной стопой.
В черном как горе земли покрывале
Призрачной робкой тропой.
Многих любовно и нежно качали,
Чутко давали отсвет...
Лунные тени, тени печали,
Мой повторят силуэт!
Романс
О, знаю я, когда ночная тишь
Овеет дом, глубоко усыпленный,
О, знаю я, как страстно ты грустишь
Своей душой, жестоко оскорбленной!..
И я, и я в разлуке изнемог!
И я - в тоске! Я гнусь под тяжкой ношей...
Теперь я спрячу счастье под замок,-
Вернись ко мне: я все-таки хороший...
А ты - как в бурю снасть на корабле,-
Трепещешь мной, но не придешь ты снова:
В твоей любви нет ничего земного,-
Такой любви не место на земле!
Это было у моря
Поэма-миньонет
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
Пейзаж ее лица, исполненный так живо
Пейзаж ее лица, исполненный так живо
Вибрацией весны влюбленных душ и тел,
Я для грядущего запечатлеть хотел:
Она была восторженно красива.
Живой душистый шелк кос лунного отлива
Художник передать бумаге не сумел.
И только взор ее, мерцавший так тоскливо,
С удвоенной тоской, казалось, заблестел.
И странно: сделалось мне больно при портрете,
Как больно не было давно уже, давно.
И мне почудился в унылом кабинете
Печальный взор ее, направленный в окно.
Велик укор его, и ряд тысячелетий
Душе моей в тоске скитаться суждено.
Серенада
Хоровод рифм
Как сладко дышится
В вечернем воздухе,
Когда колышутся
В нем нежных роз духи!
Как высь оранжева!
Как даль лазорева!
Забудьте горе Вы,
Придите раньше Вы!
Над чистым озером
В кустах акации
Я стану грез пером
Писать варьяции
И петь элегии,
Романсы пылкие.
Без Вас - как в ссылке я,
При Вас же - в неге я.
Чего ж Вы медлите
В румянце золота?
Иль страсть исполота,
Слова - не бред ли те?
Луны луч палевый
Пробрался. Перепел
В листве эмалевой
Росу всю перепил.
С тоской сердечною
Отдамся музе я,
Со мной иллюзии,
Вы, мифы вечные.
Как нервно молнии
Сверкают змеями.
Пойду аллеями,
Поеду в челне я
По волнам озера
Топить бессилие...
Как жизнь без роз сера!
О если б крылия!
Орлом по сини я
Поплыл чудесною
Мечтой, уныние
Проклявши тесное,
Но лживы роз духи,-
Мои иллюзии,
Души контузии -
Больней на воздухе.
Высь стала сумрачна.
Даль фиолетова,
И вот от этого
Душа от дум мрачна.
Все тише в пульсе я
Считаю маятник,
В груди конвульсии,
И счастью - памятник!
Солнце и море
Море любит солнце, солнце любит море...
Волны заласкают ясное светило
И, любя, утопят, как мечту в амфоре;
А проснешься утром - солнце засветило!
Солнце оправдает, солнце не осудит,
Любящее море вновь в него поверит...
Это вечно было, это вечно будет,
Только силы солнца море не измерит.
Сонет (Я полюбил ее зимою...)
Я полюбил ее зимою
И розы сеял на снегу
Под чернолесья бахромою
На запустелом берегу.
Луна полярная, над тьмою
Всходя, гнала седую мгу,
Встречаясь с ведьмою хромою,
Поднявшей снежную пургу.
И, слушая, как стонет вьюга,
Дрожала бедная подруга,
Как беззащитная газель;
И слушал я, исполнен гнева,
Как выла злобная метель
О смерти зимнего посева.
Спустя пять лет
Тебе, Евгения, мне счастье давшая,
Несу горячее свое раскаянье...
Прими, любившая, прими, страдавшая,
Пойми тоску мою, пойми отчаянье.
Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.
В ошибке юности — проклятье вечное...
Мечта иссушена, крыло подрезано,
Я не сберег тебя,— и жизнь — увечная...
Прости скорбящего, прости зовущего,
Быть может — слабого, быть может — гения.
Не надо прошлого: в нем нет грядущего,—
В грядущем — прошлое... Прости, Евгения!
В грехе - забвенье
Вся радость — в прошлом, в таком далеком и безвозвратном
А в настоящем — благополучье и безнадёжность.
Устало сердце и смутно жаждет., в огне закатном,
Любви и страсти; — его пленяет неосторожность...
Устало сердце от узких рамок благополучья,
Оно в уныньи, оно в оковах, оно в томленьи...
Отчаясь грезить, отчаясь верить, в немом безлучьи,
Оно трепещет такою скорбью, все в гипсе лени...
А жизнь чарует и соблазняет и переменой
Всего уклада семейных будней влечет куда-то!
В смущенья сердце: оно боится своей изменой
Благополучье свое нарушить в часы заката.
Ему подвластны и верность другу, и материнство,
Оно боится оставить близких, как жалких сирот...
Но одиноко его биенье, и нет единства...
А жизнь проходит, и склеп холодный, быть может, вырыт...
О, сердце! сердце! твое спасенье — в твоем безумьи!
Гореть и биться пока ты можешь, — гори и бейся!
Греши отважней! — пусть добродетель — уделом мумий:
В грехе забвенье! а там — хоть пуля, а там — хоть рельсы!
Ведь ты любимо, больное сердце! ведь ты любимо!
Люби ответно! люби приветно! люби бездумно!
И будь спокойно: живя, ты — право! сомненья, мимо!
Ликуй же, сердце: еще ты юно! И бейся шумно!
В кленах раскидистых
В этих раскидистых кленах мы наживемся все лето,
В этой сиреневой даче мы разузорим уют!
Как упоенно юниться! ждать от любви амулета!
Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют!
В этих раскидистых кленах есть водопад вдохновенья,
Солнце взаимного чувства, звезды истомы ночной....
Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье,
Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой! -
Ты говоришь: «Я устала»... Ты умоляешь: «О, сжалься -
Ласки меня истомляют, я от блаженства больна»...
Разве же это возможно, если зеленые вальсы
В этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!..
В очарованье
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может, оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты вся - нега, вся - гроза,
Вся - молодость, вся - страсть; и чувства без названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя - боязнь моя безмерна...
И ты, меня поняв, в тревоге головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,-
И вот другая ты: вся - осень, вся - покой...
Вернуть любовь
...То ненависть пытается любить
Или любовь хотела б ненавидеть?
Минувшее я жажду возвратить,
Но, возвратив, боюсь его обидеть,
Боюсь его возвратом оскорбить.
Святыни нет для сердца святотатца,
Как доброты у смерти... Заклеймен
Я совестью, и мне ли зла бояться,
Поправшему любви своей закон!
Но грешники - безгрешны покаяньем,
Вернуть любовь - прощение вернуть.
Но как боюсь я сердце обмануть
Своим туманно-призрачным желаньем:
Не месть ли то? Не зависть ли? Сгубить
Себя легко и свет небес не видеть...
Что ж это: зло старается любить,
Или любовь мечтает ненавидеть?..
Томление бури
Сосны качались, сосны шумели,
Море рыдало в бело-седом,
Мы замолчали, мы онемели,
Вдруг обеззвучел маленький дом.
Облокотившись на подоконник,
В думе бездумной я застывал.
В ветре галопом бешеным кони
Мчались куда-то, пенился вал.
Ты на кровати дрожко лежала
В полуознобе, в полубреду.
Сосны гремели, море рыдало,
Тихо и мрачно было в саду.
Съежились листья желтых акаций.
Рыжие лужи. Карий песок.
Разве мы смели утром смеяться?
Ты одинока. Я одинок.
Все они говорят об одном
С. В. Рахманинову
Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада - в любви...
И цветы монастырского луга
С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам...
Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим...
Всё по-старому
Всё по-старому...- сказала нежно.
Всё по-старому...
Но смотрел я в очи безнадежно -
Всё по-старому...
Улыбалась, мягко целовала -
Всё по-старому...
Но чего-то все недоставало -
Всё по-старому!..
Звезды
Бессонной ночью с шампанским чаши
Мы поднимали и пели тосты
За жизни счастье, за счастье наше.
Сияли звезды.
Вино шипело, вино играло.
Пылали взоры и были жарки.
Идеи наши,- ты вдруг сказала,-
Как звезды - ярки!
Полились слезы, восторга слезы...
Минуты счастья! Я вижу вас ли?
Запело утро. Сверкнули грезы.
А звезды... гасли.
И будет вскоре...
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой, в Россию...
Ты шляпу шелковую надень:
Ты в ней особенно красива...
И будет праздник... большой, большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый...
И ты прошепчешь: Мы не во сне?..
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
Кто идет?
Кто идет? какой пикантный шаг!
Это ты ко мне идешь!
Ты отдашься мне на ландышах
И, как ландыш, расцветешь!
Будут ласки небывалые,
Будут лепеты без слов...
О, мечты мои удалые,
Сколько зреет вам цветов!
Ты — дитя простонародия,
Много звезд в моей судьбе...
Но тебе — моя мелодия
И любовь моя — тебе!
Маленькая элегия
Она на пальчиках привстала
И подарила губы мне.
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.
И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скучный день - и было скучно,
Как всё, что только не во сне.
На мотив Феофанова
Я чувствую, как падают цветы
Черемухи и яблони невинных...
Я чувствую, как шепчутся в гостиных,-
О чем? О ком?.. Не знаю, как и ты.
Я чувствую, как тают облака
В весенний день на небе бирюзовом,
Как кто-то слух чарует полусловом...
И чей-то вздох... И чья-то тень легка...
Я чувствую, как угасает май,
Томит июнь, и золотятся жатвы...
Но нет надежд, но бесполезны клятвы!
Прощай, любовь! Мечта моя, прощай!
На необитаемом острове
Ни в жены, ни в любовницы, ни в сестры:
Нет верности, нет страстности, нет дружбы.
Я не хотел бы с ней попасть на остров
Необитаемый: убила глушь бы.
Когда любим и любишь, счастьем рая
Глушь может стать. Но как любить такую?
Как быть с ней вечно вместе, созерцая
Не добрую и вместе с тем не злую?
Вечерние меня пугали б тени,
Не радовал бы и восход румяный.
Предаст. Расстроит. Омрачит. Изменит.
Раз нет мужчин, хотя бы с обезьяной.
На пристани
Сидел на пристани я ветхой,
Ловя мечтанье тихих струй,
И посылал сухою веткой
Тебе, далекой, поцелуй.
Сидел я долго-долго-долго
От всех вдали и в тишине,
Вдруг ты, пластичная как Волга,
Прошла по правой стороне.
Мы увидались бессловесно,
Мы содрогнулись — каждый врозь.
Ты улыбалась мне прелестно,
Я целовал тебя насквозь.
И я смотрел тебе вдогонку,
Пока не скрылась ты в лесу,
Подобно чистому ребенку,
С мечтою: «все перенесу»...
День засыпал, поля морозя
С чуть зеленеющей травой...
Ты вновь прошла, моя Предгрозя,
И вновь кивала головой.
Народная
Солнце Землю целовало —
Сладко жмурилась Земля.
Солнце Землю баловало,
Сыпля злато на поля.
Солнце ласково играло
В простодушной похвальбе.
И Земля его избрала
В полюбовники себе.
И доколе будет длиться
Их немудрая любовь,
Будет мир в цветы рядиться,
В зелень вешнюю лугов!
ОЧАМ ТВОЕЙ ДУШИ
Очам твоей души — молитвы и печали,
Моя болезнь, мой страх, плач совести моей;
И все, что здесь в конце, и все, что здесь в начале —
Очам души твоей...
Очам души твоей — сиренью упоенье
И литургия — гимн жасминовым ночам;
Все, все, что дорого, что будит вдохновенье —
Души твоей очам!
Твоей души очам — видений страшных клиры...
Казни меня! пытай! замучай! задуши! —
Но ты должна принять!.. И плач, и хохот лиры —
Очам твоей души.
