Спросили про цветок любимый у меня. Вы что, смеетесь? Будто бы возможно Из тысячи любимейших предметов Назвать наилюбимейший предмет.
И вообще, Задумывались вы Над сущностью цветка? Что за идея, Какому (языком собранья говоря, Писательского нашего собранья), Скажите мне, какому содержанью Придал художник форму василька?
Для нас, людей,— любовь, А для травы иль дерева - цветенье. То, что для нас Томление в присутствии любимой. Волненье от ее улыбки, взгляда (Ожог на сердце от ее улыбки!), Бессонница, свиданье, поцелуи, Тоска, желанье, грусть и ликованье, То, что для нас почти что крылья птицы, То, что для нас перерастает в слово И в музыку, То у травы - цветок! Толпа однообразна, как трава (или листва). И жизнь, как луг весенний,— однотонна. И вдруг То тут, то там на ровном этом фоне Любовь. Цветы, Ромашки, незабудки, Кроваво-полыхающие маки. Любовь - и та, что вовсе откровенна, И та, что в тихом сумраке таится (Допустим, ландыш). И ночной фиалки Таинственное пряное цветенье, И крепкое до головокруженья Роскошество магнолии в цвету. Да, жизнь цветет, как луг, Она уже красива. Она ярка. Она благоухает. Она цветет... бывает пустоцветом (О, иногда бывает пустоцветом!), А иногда цветами материнства, Но все равно цветет, цветет, цветет!
У трав иных цветенье каждый месяц. У кактуса - единожды в столетье. Чудовище. Колючка! Квазимодо!! Как ждет, наверно, он своей поры, Сладчайшего великого мгновенья, Когда внутри раскрытого цветка (Пылинка жизни упадет на пестик) Завяжется пылинка новой жизни. Цветы - любовь. А как любить любовь?
Да, как любить? Но если непременно, Но если с повседневной точки зренья Вы все-таки меня спросить хотите, Какой цветок я больше всех люблю,— Пожалуй, назову я одуванчик. А как же ландыш? Василек во ржи? Черемухи душистое соцветье? Кувшинка? Георгины? Белых лилий Надводно-надзеркальное дрожанье? И розы, наконец?
Постойте. Погодите. Не рвите сердце. Я люблю, конечно, Кувшинку, ландыш, синенький подснежник, И клеверную розовую шапку, И розовую «раковую шейку», И розу, и купальницу. Конечно... Но чем-то Мне одуванчик ближе всех цветов.
За то, во-первых, что вполне подобен солнцу. Как будто солнце четко отразилось В бесчисленных осколочках зеркальных, Разбросанных по ласковой траве (Как только солнце скроется за лесом, Хоть бы один остался одуванчик Раскрытым и цветущим - никогда!). Но это к слову. Вовсе не за это Люблю я скромный маленький цветок, За то его люблю, что вечно жмется к людям, Что он растет у самого порога, У старенькой завалинки, у прясла И самый первый тянется к ручонкам Смеющегося радостно ребенка, Впервые увидавшего цветок.
За то, что сам я сорок лет назад, Когда пришла пора увидеть землю, Когда пришла пора увидеть солнце, Увидел не тюльпаны, не нарциссы, Не ангельские глазки незабудок, Не маков сатанинское горенье, А одуванчик, Полный жизни, солнца, И горечи, и меда, и тепла, И доброты к крестьянскому мальчишке.
Срывал я солнце голыми руками. Легко сдувал пушистые головки. И опускались легкие пушинки На землю, Чтобы снова расцвести. Мой старый, добрый друг, Наивный одуванчик...
***
Итак, любовь. Она ли не воспета, Любви ль в веках не воздано свое! Влюбленные великие поэты "Сильна, как смерть" твердили про нее.
К тому добавить можно очень мало, Но я сказал бы, робость прогоня: "Когда бы жить любовь не помогала, Когда б сильней не делала меня,
Когда б любовь мне солнце с неба стерла, Чтоб стали дни туманней и мрачней, Хватило б силы взять ее за горло И задушить. И не писать о ней!" 1952
ОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ
Уже подростками мы знаем, По книгам истины уча: Лишь безответная, глухая Любовь крепка и горяча.
Из тех же книжек нам известно — Она по-своему живет: Гудит, как пламя в печке тесной, И, как вода в трубе, ревет.
Меж тем и жизнь внушает строго: Нужны труба, ограда, печь, И что без этого не могут Огонь - гореть, а воды - течь,
И что, едва на волю выйдя, Слабеют чувства и мечты... Но я огонь свободным видел, В нем было больше красоты!
Клубя нагретый рыжий воздух, Он рвался так в холодный мрак, Что перепутывались звезды С живыми искрами костра.
Я видел также не мятежной, А золотой воды разлив, Она спала, весь лес прибрежный, Весь мир в себе отобразив.
Ценя все вольное на свете, Я любовался ею вновь И встретил женщину, и встретил Ее ответную любовь.
И вот она вольна меж нами, Не стеснена, какая есть! И к звездам рвется, словно пламя, И мир отобразила весь! 1953
***
В своих сужденьях беспристрастны Друзья, чье дело - сторона, Мне говорят: она прекрасна, Но, знаешь, очень холодна.
Они тебя не разгадали, Тебя не поняли они. В твоих глазах, в студеной дали Я видел тайные огни.
Еще мечты и чувства стройны И холодна твоя ладонь, Но дремлет страсть в тебе, спокойной, Как дремлет в дереве огонь. 1952
ВЕРНУ Я…
Ревную, ревную, ревную. Одеться бы, что ли, в броню. Верну я, верну я, верну я Все, что нахватал и храню.
Костры, полнолунья, прибои, И морем обрызганный торс, И платье твое голубое, И запах волны от волос.
Весь твой, с потаенной улыбкой, Почти как у школьницы вид. Двухлетнюю странную зыбкость. (Под ложечкой холодит!)
Ты нежность свою расточала? Возьми ее полный мешок! Качало, качало, качало Под тихий довольный смешок.
От мая и до листопада Качель уносила, легка, От Суздаля до Ленинграда, От Ладоги до Машука.
Прогретые солнцем причалы, Прогулки с усталостью ног... Возьми, убирайся. Сначала Начнется извечный урок.
Все, все возвращается, чтобы На звезды не выть до зари, Возьми неразборчивый шепот И зубы с плеча убери.
Я все возвращаю, ревнуя, Сполна, до последнего дня. Лишь мира уже не верну я, Такого, как был до меня. 1974
***
Все смотрю, а, верно, насмотреться На тебя до смерти не сумею. Меж подруг своих, красивых тоже, Ты как лебедь в стае шумных уток.
Лебедь, лебедь, если я погибну, Ты взлетишь ли в небо, чтоб оттуда Броситься на утренние камни? Прозвенишь ли песней лебединой?.. 1952
***
Греми, вдохновенная лира, О том сокровенном звеня, Что лучшая женщина мира Три года любила меня.
Она подошла, молодая, В глаза посмотрела, светла, И тихо сказала: «Я знаю, Зачем я к тебе подошла.
Я буду единственной милой, Отняв, уведя, заслоня...» О, лучшая женщина мира Три года любила меня.
Сияли от неба до моря То золото, то синева, Леса в листопадном уборе, Цветущая летом трава.
Мне жизнь кладовые открыла, Сокровища блещут маня, Ведь лучшая женщина мира Три года любила меня.
И время от ласки до ласки Рекой полноводной текло, И бремя от сказки до сказки Нести было не тяжело.
В разгаре обильного пира Мы пьем, о расплате не мня... Так лучшая женщина мира Три года любила меня.
Меня ощущением силы Всегда наполняла она, И столько тепла приносила — Ни ночь, ни зима, не страшна.
— Не бойся,— она говорила,— Ты самого черного дня...— Да, лучшая женщина мира Три года любила меня.
И радость моя и победа Как перед падением взлет... Ударили грозы и беды, Похмелье, увы, настает.
Бреду я понуро и сиро, Вокруг ни былья, ни огня... Но лучшая женщина мира Три года любила меня!
Не три сумасшедшие ночи, Не три золотые денька... Так пусть не бросается в очи Ни звездочки, ни огонька,
Замкнулась душа, схоронила. До слова, до жеста храня, Как лучшая женщина мира Три года любила меня. 1976
ДАВНЫМ-ДАВНО
Давным-давно известно людям, Что при разрыве двух людей Сильнее тот, кто меньше любит, Кто больше любит, тот слабей.
Но я могу сказать иначе, Пройдя сквозь ужас этих дней: Кто больше любит, тот богаче, Кто меньше любит, тот бедней.
Средь ночи злой, средь ночи длинной, Вдруг возникает крик в крови: О боже, смилуйся над милой, Пошли ей капельку любви! 1970
***
Дуют метели, дуют, А он от тебя ушел... И я не спеша колдую Над детской твоей душой.
Нет, я не буду спорить, Делать тебе больней. Горе, большое горе Скрылось в душе твоей.
В его задекабрьском царстве Птицам петь не дано... Но моего знахарства Вряд ли сильней оно.
Мне не унять метели, Не растопить снега... Но чтобы птицы пели - Это в моих руках.
Прежнего, с кем рассталась, Мне не вернуть никак... Но чтобы ты смеялась - Это в моих руках! 1947
***
Жизнь моя, что мне делать с нею, То блеснет, то нет из-за туч. Помоложе я был цельнее, Был направлен, как узкий луч. За работу берешься круто, По-солдатски жесток режим, Все расписано по минутам: Час обедаем, час лежим. В семь зарядка - и сразу в омут. И за стол рабочий, «к станку», На прогулку выйти из дому Раньше времени не могу. Или вот, простая примета, Вот каким я суровым был,— Дождик выпадет ясным летом, В лес отправишься по грибы, А малина, или черника, Иль ореховая лоза, Земляника и костяника Так и тянутся на глаза. Так и тянутся, так и жаждут. Только цель у меня узка, И не дрогнула ни однажды Ни душа моя, ни рука. И сорвать бы... чего бояться? Что там ягода? Пустяки! Но рискованно распыляться И дробить себя на куски. Нет, соблазны все бесполезны, Если в лес пошел по грибы... Вот каким я тогда железным, Вот каким я хорошим был. А теперь я люблю - окольно, Не по струнке люблю уже, Как-то больно и как-то вольно И раскованно на душе. Позабыл я свою привычку, И хотя по грибы идешь, То орешек, а то брусничку, То цветок по пути сорвешь. 1969
ИДЕТ ДЕВЧОНКА С ГОР…
С высоких диких гор, чьи серые уступы Задергивает туч клубящаяся мгла, Чьи синие верхи вонзились в небо тупо, Она впервые в город снизошла.
Ее вела река, родившаяся рядом С деревней Шумбери, где девушка живет. Остались позади луга и водопады, Внизу цветут сады и зной душист, как мед.
Внизу ей странно все: дома, автомобили И то, что рядом нет отар и облаков, Все звуки и цвета ее обворожили, А ярмарочный день шумлив и бестолков.
На пальце у нее железный грубый перстень, Обувка не модна, и выгорел платок, Но белые чулки домашней толстой шерсти Не портят стройности девичьих легких ног.
Идет девчонка с гор, такая молодая, Своей не осознав, быть может, красоты, А парни на пути встают, обалдевая, И долго вслед глядят и открывают рты.
Все взгляды на нее остались без ответа, Не дрогнула ничуть тяжелая коса. Идет девчонка с гор... С нее б создать Джульетту, Венеру вырубить, мадонну написать!
Идет девчонка с гор, в которых, не ревнуя, Мужчина тот живет, с обветренным лицом, Кто смело подойдет и жестко поцелует, Кто ей надел свое железное кольцо.
1954
МНЕ СТРАННО ЗНАТЬ…
Мне странно знать, что есть на свете, Как прежде, дом с твоим окном. Что ты на этой же планете И даже в городе одном.
Мне странно знать, что тот же ясный Восток в ночи заголубел, Что так же тихо звезды гаснут, Как это было при тебе.
Мне странно знать, что эти руки Тебя касались. Полно, нет! Который год прошел с разлуки! Седьмая ночь... Седьмой рассвет... 1947
***
На потухающий костер Пушистый белый пепел лег, Но ветер этот пепел стер, Раздув последний уголек. Он чуть живой в золе лежал, Где было холодно давно. От ветра зябкого дрожа И покрываясь пеплом вновь, Он тихо звал из темноты, Но ночь была свежа, сыра, Лесные, влажные цветы Смотрели, как он умирал...
И всколыхнулось все во мне: Спасти, не дать ему остыть, И снова в трепетном огне, Струясь, закружатся листы. И я сухой травы нарвал, Я смоляной коры насек. Не занялась моя трава, Угас последний уголек...
Был тих и чуток мир берез, Кричала птица вдалеке, А я ушел... Я долго нес Пучок сухой травы в руке.
Все это сквозь далекий срок Вчера я вспомнил в первый раз: Последний робкий уголек Вчера в глазах твоих погас. 1947
***
Наверное, дождик прийти помешал. А я у пустого сквера Тебя до двенадцати ночи ждал И ждал терпеливо в первом. Я все оправданий тебе искал: "Вот если бы дождик не был!" И если была какая тоска - Тоска по чистому небу.
Сегодня тебе никто не мешал. А я у того же сквера Опять до двенадцати ночи ждал, Но с горечью понял в первом: Теперь оправданий нельзя искать - И звезды и небо чисто. И если крепка по тебе тоска, Тоска по дождю - неистова! 1945
НАД РУЧЬЕМ
Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем.
Иль ты была со мною рядом, Иль с солнцем ты была одно: Твоим запомнившимся взглядом Горело искристое дно.
Или, за мною вслед приехав, Ты близ меня была тогда! Твоим запомнившимся смехом Смеялась светлая вода.
И, угадав в волне нестрогой Улыбку чистую твою, Я не посмел губами трогать Затрепетавшую струю. 1946
О, ГЛАЗА ЧИСТОТЫ РОДНИКОВОЙ!
У глаз у твоих чистоты родниковой, Над ними, где бьется огонь золотой, Забудусь я, как над водой ручейковой, Задумаюсь, как над глубокой водой.
Тебе я кажусь мешковатым влюбленным, Что молча вздыхает, влюбленность храня. Зачем я хожу к омутам отдаленным, Ни разу еще не спросили меня.
Зачем я походкой почти торопливой Сквозь мусор предместий шагаю туда, Где красное небо и черные ивы Полощет и моет речная вода?
Сетей не бросаю, лозы не ломаю, Не порчу цветов на прибрежном лугу, Кувшинок не рву и стрекоз не сбиваю: Сижу и молчу на крутом берегу.
Один на один с глубиною тревожной, С речным лепетаньем один на один. «Чего он приходит - понять невозможно, Мужчина, доживший почти до седин?»
«Ах, все они, знаете ль, тронуты ветром, Догадки особые здесь не нужны...» Но стоит! Но стоит пройти километры, Чтоб кануть в спокойную власть глубины!
По мусорным ямам, по травам спаленным, Где дремлют кузнечики, тонко звеня... Зачем я хожу к омутам отдаленным, Ни разу еще не спросили меня.
О, глубь, о, глаза чистоты родниковой! Над ними, где бьется огонь золотой, Забудусь я, как над водой ручейковой, Задумаюсь, как над глубокой водой. 1948-1957
***
Постой. Еще не все меж нами! Я горечь первых чувств моих В стих превращу тебе на память, Чтоб ты читала этот стих.
Прочтешь. Но толку много ль в том, Стихи не нравятся, бывает, Ты вложишь их в тяжелый том - Подарок чей-то, я не знаю. А через год не вспомнишь снова (Позабывают и не то!), В котором томе замурован Мой вдвое сложенный листок.
Но все равно ты будешь слышать, Но будешь ясно различать, Как кто-то трудно-трудно дышит В твоей квартире по ночам, Как кто-то просится на волю И, задыхаясь и скорбя, Ревнует, ждет, пощады молит, Клянет тебя!.. Зовет тебя!.. 1945-1956
ПРОБУЖДЕНИЕ
Задернув шторы, чтоб не пробудиться, Чтобы хранились тишь да полумгла, В рассветный час, когда так сладко спится, В своей квартире девушка спала.
Но из вселенной, золотом слепящей, Рассветный луч сквозь занавес проник, И оттого над девушкою спящей Горел во тьме слегка овальный блик.
Земля крутилась. Утро шло по плавням, Шли поезда по утренней стране. Земля крутилась: медленно и плавно Спускался луч по крашеной стене.
Бровей крутых, как крылья сильной птицы, Луч золотым коснулся острием, Он тихо тронул длинные ресницы, До теплых губ дотронулся ее.
И, спящей, ей тревожно как-то стало, Как будто бы куда-то кто-то звал. Не знаю, что во сне она видала, Когда рассвет ее поцеловал.
То жизнь звала: проснись, беги навстречу Лугам, цветам, в лесную полумглу! То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен, И этот луч уж вон он, на полу!
Беги, росинки в волосы вплетая, И над туманным озером в лесу, Красивая, зарею облитая, Затми собой вселенскую красу! 1952
***
Ты за хмурость меня не вини, Не вини, что грущу временами, Это просто дождливые дни, Это тучи проходят над нами.
Ты ведь веришь, любимая, мне, Я короткую хмурость осилю, Где-то в очень большой глубине Небо вечное, чистое, синее. 1949
***
Я тебе и верю и не верю, Ты сама мне верить помоги. За тяжелой кожаною дверью Пропадают легкие шаги.
Ты снимаешь варежки и боты, Над тобою сонный абажур. Я иду в поземку за ворота, В улицы пустые выхожу.
Ветер вслед последнему трамваю Свищет, рельсы снегом пороша, Ты садишься, ноты открываешь, В маленькие руки подышав.
Проведешь по клавишам рукою, Потихоньку струны зазвенят, Вспомнишь что-то очень дорогое, Улыбнешься, вспомнив про меня.
Звук родится. Медленно остынет. Ты умеешь это. Подожди! Ты умеешь делать золотыми Серые осенние дожди.
Но в студеный выветренный вечер, Не спросив, на радость иль беду, Ты сумеешь выбежать навстречу, Только шаль накинув на ходу.
Не спросив, далеко ли пойдем мы, Есть ли край тяжелому пути, Ты сумеешь выбежать из дому И обратно больше не прийти...
Или будешь мучиться и слушать, У окошка стоя по ночам, Как февраль все яростней и глуше Гонит снег по голым кирпичам?
