Павел Александрович Флоренский писал, «…А так как очищение духом святым являет целомудрие и смиренную непорочность, то София есть Девство… Носительница же Девства - Дева в собственном и исключительном смысле слова - есть Мариам, Дева Благодатная, Облагодатствованная... Духом Святым, Исполненная Его дарами».
При соединении 7 цветов радуги образуется белый цвет – цвет целомудрия, чистоты и мудрости: не случайно в немецком, языке сокоренны weiss («белый»), ich weiss («я знаю»), Weise («мудрец»), Gewissen («совесть»), wissen («знать»); Wesen («сущность» в значении «существо»). Гармоничное сочетание цветов даёт так называемый «белый свет». По словам святого двадцатого столетия Павла Александровича Флоренского, «целомудрие... по своему этимологическому составу указывает на цельность, здравость, неповреждённость, единство и вообще нормальное состояние личности, свежесть духовных сил, духовную устремлённость внутреннего человека. Целомудрие... – почти то же, что цело-мысленность (разумея «мысль» в отеческом слово-употреблении, т.е. в смысле вообще духовной жизни), цело-мыслие, цело-умие, цело-разумие, здраво-умие, здраво-мудрие... Целомудрие – это простота, т.е. органическое единство, ... цельность личности» [14, с. 180]. Слова «исцеление» («выздоровление»), «целый», «цельность» наполнены общим смыслом, который можно в определённой мере выразить понятиями «полноценный» и «правильно собранный».
Белые кровяные тельца – лейкоциты – отвечают за иммунную систему, деятельность которой в первую очередь зависит от чистоты сознания, космичности мышления. Болезнь есть ни что иное, как последствие какого-то греха, потеря сознанием целостности, которое открывает физическое тело для воздействия на него существ, несущих болезни. Любая инфекция и другие виды болезней есть не что иное, как проявление дисгармоничных энергий, входящих лишь в ту среду, где для них уже созданы соответствующие условия. Одним словом, от цельности, целостности сознания зависит и сопротивляемость души и её производного – тела, – воздействию негативных энергий, являющихся причиной, началом всех болезней.
Лебедь - символ целомудрия и верности Единорог - символ чистоты, целомудрия, очищения
Флоренский писал, что «Грех − частичность, раздробленность, отпадение, он противоположен целостности, целомудрию…» Целомудрие естественный путь человека к здоровью, внутренней целостности, гармонии и высшему предназначению, необходимое условие для личного и духовного развития. Целомудрие – образ жизни человека, который стремится к внутренней и внешней чистоте, нравственности, хранит свою честь, достоинство, не причиняет вред себе и другим.
Целомудрие – достойный образ жизни человека в любом возрасте. Сохранение целомудрия в самом начале жизненного пути особенно важно. У наших предков было трепетное отношение к девичьей чистоте, потому что перед их глазами были примеры рождения плохого потомства от гулящей девушки. Нравственно падшую девушку презирали, считали испорченной, недостойной замужества. Подросток должен быть занят наполнением себя мировой культурой, приобретением знаний, умений и трудовых навыков... Юноша должен уважать чистоту девушки, пытаться не нарушить её даже словом. Важно не переступить эту грань. Потому что один неосторожный шаг – и всё начнёт рушиться: внутри образуется пустота, угасает какая-то искорка. Уходит трепет, он заменяется страстью, которой, как известно, свойственно исчезать со временем. Можно сказать, что любовь, которая могла бы зародиться, растаптывают. В масштабе общества потеря юношами и девушками чистоты приводит к катастрофическому росту числа людей с негативной наследственностью – с психическими отклонениями, со склонностью к насилию, извращениям, алкоголизму, наркомании, самоубийствам; к развращению и растлению детей и молодёжи. То есть приводит общество к духовно-нравственному кризису, который грозит самоуничтожению человечества. Целомудрие, которое сохраняет и поддерживает человек, - прекрасно. Люди, хранящие свою чистоту, светятся! Светятся какой-то радостью, каким-то внутренним светом. И они счастливы, как и любой человек с чистой совестью. Целомудрие – это определённое состояние человека, его организма, гормональный фон, которые позволяют иметь возвышенные мечты и цели, стремится к серьёзным и светлым отношениям, создают условия для прихода безусловной Любви...
Чистота есть признак здравия души, источник духовной радости. Кто желает стяжать любовь к Богу, должен иметь попечение о чистоте своей души. "В чистоте, — говорит преподобный Ефрем Сирин, — обитают великий свет, и радость, и мир, и терпение; а в блуде обитают печаль, уныние, ненасытный сон и густая тьма". Прекрасно сказано древними подвижниками,что "блуд есть ложь (обман), а целомудрие есть истина и истинное удовольствие". Приятность ("сладость") чистоты целомудрия нельзя словами объяснить тому, кто не удостоился достичь высоты сей добродетели. Дивное дело Божие! Человек плотяный, находясь во плоти, отвергает плотские страсти и при великом разнообразии жизненных обстоятельств, вражеских нападений и соблазнов пребывает непоколебимым в чистоте силою Божиею. Кто достигнет этого состояния добродетели, по особой благодати, сам изумляясь, с искренним расположением сердца будет взывать: чудна дела Твоя, и душа моя знает зело (Пс 138:14).
Целомудренный получает постоянное душевное удовольствие от сознания победы над порывами страстей, от увеселения и спокойствия совести, от уважения к самому себе. В страсти же — волнение, неистовство, умоисступление, телесное расслабление, болезни. Удовольствие в страсти кратковременное, а после — угрызения совести, помрачение разума, скорбь, ревность, ссоры, опасения, постоянные неудовольствия, раздражительность и душевное смятение, а при смерти великая скорбь и тяжесть души (свят. Иоанн Златоуст).
Преподобный Ефрем Сирин в похвале чистоте целомудрия говорит: «Чистота гнушается роскошью, негою, изысканным убранством одежд. Чистота — ненавистница дорогих яств, бегающая пьянства. Чистота — узда для очей, она изводит все тело из тьмы в свет. Чистота порабощает плоть, проникает взором в небесное. Чистота — родоначальница любви и ангельского жития. У чистоты чисто сердце, гортань сладостна и лицо светло. Чистота — дар Божий, исполненный доброты, назидания и ведения. Чистота радует сердце, приобретшее ее, и окрыляет душу к небесному. Чистота порождает духовную радость и умерщвляет печаль. Чистота умерщвляет страсти и производит бесстрастие. Чистота просвещает праведных, омрачает диавола, течет к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3:14). Чистота отгоняет уныние, внушает терпение. Чистота — легкое бремя, не тонущее на водах, и вечное богатство, скрытое в душе христолюбивого человека, которое владеющего им отыщет и во время нужды. Чистота — прекрасное имение, которого звери не опустошают и огонь не поджигает. Чистота — духовная колесница, которая владеющего ею возводит на высоту. Чистота упокоевается в душах кротких и смиренных и производит Божиих человеков. Чистота расцветает, как роза, среди души и тела и наполняет весь дом благоуханием. Чистота — предшественница и собирательница Святого Духа. О любящем чистоту радуется Святой Дух и подает ему терпение. Чистота умилостивляет Бога, достигает Его обетовании и у всех людей обретает себе благодать. Чистота приобретает почести не только приснодевственникам, но и живущим в супружестве. Ее возлюбим всем сердцем и мы, благословенные последователи Христа Спасителя, чтобы возрадовать Духа Божия, живущего в нас».
ОБ ОТНОШЕНИИ К ТЕЛУ Свт. Феофан Затворник
Резче всего, очевиднее и нагляднее отличие истинного христианина от человека, преданного греху, выражается в том, как поступают они с телом своим. Возьмите житие какого угодно святого и найдете, что начало его обращения к Богу или первые действия Богоугождения означаются умучением, истомлением и истощанием плоти. Человек же, живущий во грехе, пространно питает и греет плоть свою и не может принять смелости отказать ей в чем-нибудь или ее чем-нибудь озлобить. Таков общий вид отношения к телу у того и другого. В полной картине оно таково: тело есть ближайшее орудие души и единственный способ обнаружения ее вовне в настоящем мире. Это первоначальное его назначение. Посему самым устройством оно совершенно приспособлено к силам души. При всем том, однако ж, тело все же есть нечто внешнее для души, нечто такое, что она должна отделять от себя и, почитая своим, не сливать с собою. Когда человек пал, душа расслабела, потеряла власть над собою, ниспала в плоть и слилась с нею, слилась до того, что как бы и сознавать себя стала не иначе, как в плоти и чрез плоть. Когда произошло такое слияние сознания с плотию, неминуемым следствием сего было сознание своими и всех потребностей тела и всех инстинктуальных влечений, возникающих в животной жизни, а вместе, забвение потребностей духа, ибо плоть и плотское осязаемее. Лишь только потребности тела сочтены своими, надлежало их удовлетворять с заботою, не заботясь о духе. Частое удовлетворение рождало склонность плотскую и погашало соответственное по противоположности совершенство духа. Так как инстинктуальных влечений у нас столько, сколько есть отправлений в теле, а этих последних можно считать главным образом пять, именно: отправление органов чувств, движения, слова, питания и половых, — то по сим последним можно расположить и самые склонности, образующиеся в душе от неразумного удовлетворения их требований. Так: органы чувств дают инстинкт, или потребность употребления их. Удовлетворение сей потребности рождает следующие склонности: жажду впечатлений, глазерство, услаждение чувств, рассеянность. Эти склонности, окрепши, уничтожают в духе внимание и самособранность. Из органов движения развивается потребность движения, а из нее потом — наклонность к независимой деятельности, желание внешней свободы, своеволие, разгульность. Ими отнимается свобода у духа. У органов слова есть потребность, чтоб их приводили в движение, или раздражали. Отсюда болтливость, смехотворство, празднословие, шутки. Они налагают молчание на внутреннее слово духа — молитву. Из инстинкта питания развиваются сластолюбие, нега, обжорство, леность, праздность. Это отнимает всякое движение духовной деятельности. Вследствие недолжного удовлетворения половых отправлений происходят: желание нравиться, щегольство, волокитство и самые страсти бесчестия. Они отнимают свойственные духу чистоту и бесстрастие. Все это тотчас найдет и сознает в себе всякий беспристрастный наблюдатель за собою, тем больше — человек, обративший на себя взоры под действием Божией благодати. Он ясно видит и чувствует, что обложен, как узами, плотскими страстями и склонностями, которые не дают свободы его духу действовать соответственно своей природе, а приникая ближе, находит, что они от плоти, и именно от неразумного удовлетворения ее потребностей. Решившись исправиться во всем и, следовательно, возвратить свойственную духу свободу, он и хотел бы ограничить сии потребности благоразумною мерою их удовлетворения, например, умеренною пищею, сном и проч., но образовавшиеся склонности до того сроднились, или в такую чувствительную пришли связь с органами своими, что легкое движение сих органов приводит в силу склонность и злодействует духу; например, от легкого движения чувств — расхищение мыслей и потеря самособранности, от употребления пищи вдоволь — холодность духа и вялость, и проч. Посему с первого раза он полагает для себя законом — связать органы тела, чтоб не возбуждались ими образовавшиеся чрез них склонности и дух имел свободу восстановлять свойственные себе совершенства. Так налагаются узы: на органы чувств — чрез уединение, чтоб утвердить и сохранить внимание и самособранность, в коей сила духа; на движение — чрез регулярный труд и послушание, чтоб восстановить в духе свободу; на органы слова — молчанием, чтоб воскресить внутреннее слово, или возношение ума к Богу в молитве; на органы питания — постом, неспанием, долулеганием, чтоб сохранить живость в духе; на органы половые — целомудрием и безбрачием, чтоб водворить в себе бесстрастие. Вот основание, почему святые Божии все без исключения проходили жестокое житие! Без сего нельзя очистить духа, нельзя восстановить его и явить во всей свойственной ему силе. Это необходимый путь к его свободе. Только по мере истомления плоти он высвобождается из нее. Посему кто льстит себя надеждою достигать совершенства в духе без сурового обхождения с телом, тот походит на того, кто бы хотел носить воду решетом, или ловить ветер руками, или писать слова на воде. Это — напрасный и неразумный труд, в коем стяжаемое в одну минуту рас
точается в другую. У святых Божиих тело действительно становилось орудием для высших целей. Они чрез трение тела оттирали онемелый дух. Замечательно в сем отношении, что они тело, или животную жизнь, считали как бы лицом сторонним, почему, отходя ко сну, говорили: поди, осел... это значит, что тело у них отделялось от их личности и сорастворение сознания с ним прекращалось. Как очевидна теперь необходимость тесного, скорбного и крестного пути ко спасению! Мы встречаем ее на всех степенях своей жизни. Тело должно стеснить телесными подвигами, иначе бесполезны все труды. Следующую за ним внутри деятельность воображения, пожеланий и страстей, эту мятущуюся беспорядочную деятельность должно подавить внутреннею напряженною бдительностию. Стоящую выше сего деятельность душевных сил должно исправить душевными трудами: чтением и рассуждением, добрыми делами и Богослужением. Наконец, восстановить или воспитать дух надо Богомыслием, молитвою, приобщением таинств. Все это трудные, потовые занятия! Следовательно, неотъемлемый характер жизни истинно христианской есть трудничество, подвижничество, потовое и напряженное делание.
ДЕВСТВО И ЦЕЛОМУДРИЕ ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ ОБЕТ МОНАШЕСТВА Схиархимандрит Софроний (Сахаров)
Девство и целомудрие, понимаемые в христианском смысле, весьма существенно отличаются от того, что вне христианства разумели и доныне многие разумеют под этими словами. Понятия «девство и целомудрие» близки, но не тождественны. В порядке словоупотребления при постриге лицами, пришедшими к монашеству после брака или после внебрачного общения, дается обет целомудрия, т.е. дальнейшего полного воздержания; для лиц же, не познавших акта общения с другим телом, он становится обетом девства. Целомудрие, как показывает и самое слово, понимается как целостность, или полнота мудрости. В Церкви с ним связано представление не только преодоления плотского влечения и вообще «комплекса плоти» и в этом смысле «победы над естеством», но и достижение совокупности совершенств, свойственных мудрости, что выльется в постоянное пребывание в Боге «всем умом, всем сердцем». В своем более полном осуществлении подвиг целомудрия восстанавливает девственное состояние человека по духу, не изменяя факта потери девства по телу. Девство же подлинное святыми отцами определяется как состояние вышеестественное. В своей совершенной форме оно понимается как непрерывное пребывание в Божественной любви, как осуществление заповеди Христа — любить Бога «всем сердцем, всем умом, всей душой, всею крепостью». При свете этого критерия, всякое отступление ума и сердца от любви Божией рассматриваются как духовное «прелюбодеяние», т.е. преступление против любви. Девство не есть наивное неведение естественной и вполне нормальной человеческой жизни. Нерастленность по плоти — не есть еще девство. Один из величайших святых нашей Церкви, Василий Великий, с горечью говорил о себе: «Хоть жены и не познал, но я не девственник», т.е. в более совершенном смысле этого слова. Помимо актов общения с другим телом, есть немало иных форм растления и саморастления, о которых у нас, в Православной Церкви, не принято говорить «по виду», чтобы не порождать в уме говорящего или слушающего каких-либо образов греха. И не познавший физического акта, если только умом поползнется и будет мечтательно желать такового, уже не вполне девственник. По церковному представлению — есть три степени духовного состояния человека: вышеестественное, естественное и, наконец, ниже,- или противоестественное. К первому относится девство и монашеское целомудрие, понимаемые как дар благодати; вторым является благословенный брак; всякая же иная форма плотской жизни — духовно будет или ниже, или даже противоестественною. Сказано у отцов: «Не посягай на вышеестественное, чтобы не попасть в противоестественное». Отсюда правило: никого не должно допускать к монашеству без предварительного испытания. Монах, не хранящий целомудрия, в порядках спасения стоит много ниже благочестного брака, почитаемого в Церкви спасительным путем. И если принять во внимание, что принесший обеты лишается права на освященный Церковью брак, то всякое нарушение монахом целомудрия рассматривается как падение, и притом падение в нижеестественное. Нормальный, неизвращенный брак сохраняет человека и физически, и нравственно, тогда как всякий иной образ плотского удовлетворения, хотя бы и в форме только мечтания о нем, разлагающе действует на всего человека, т.е. и на психику, и на тело... Монашеское целомудрие, как воистину «человеческая» жизнь по образу совершенного Человека-Христа, не может быть основано на отрицании половой жизни, на осуждении благословенного Богом и Церковью брака, на отвращении или унижении того акта, посредством которого «человек рождается в мир» (Ин. 16, 21). Церковь в Своих соборных постановлениях отвергает тех, кто ищет монашества по гнушению браком или гордостному уничижению его. Поэтому всякого, ищущего монашества, отцы испытывали — имеет ли он подлинное призвание к нему. Различны степени такого призвания. Некоторым дано было познать состояние благодатного богообщения такой меры, когда и ум их и тело ясно ощущали свое освящение. Для таковых совершенное воздержание от плотской жизни, не только в форме физических актов, но и в самой мысли становится категорическим императивом духа. Опыт тысячелетий показал, что любовь Божия возможна и в браке, но любовь умеренная. Когда же эта любовь переходит некую грань и достигает большей силы, тогда душа человека интуитивно отходит от всего того, что как-то не согласуется с этой любовью. Не мне найти рациональное объяснение этому замечательному явлению в области религиозной психологии, повторяющемуся в веках с удивительной закономерностью. Быть может, оно и вообще не подлежит рациональному определению. Я лично исхожу из данных святоотеческих творений и отчасти из тех наблюдений, возможность которых мне была дана как духовнику. Из многих бесед с подвижниками я вынес крепкое убеждение, что когда душа в опыте своем познает любовь Христову, тогда, от сладости любви сей, порождается в ней неудержимое влечение к Богу, непрестающее «скучание» о Нем и, вместе, необъяснимая печаль о мире, следствием чего является совершенно беструдное и как бы естественное отстранение всяких чувственных услаждений, от которых эта Божественная любовь остывает и гаснет. Таково свойство большой любви Христовой, что она не терпит снижения до плотских услаждений вообще, и тем более полового, как наиболее сильного из них. Ум человеческий от действия любви Божией совлекается земли и очищается от всякого образа; половое же общение слишком глубоко поражает душу именно земными образами. Мы знаем, что многие к этому относятся совершенно иначе; но не к ним ли применимы слова Писания: «Не имать Дух Мой пребывали в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. 6, 3)? Самый опыт жизни показывает подвижнику, что всякого рода чувственные услаждения, будь то зрительные, вкусовые, слуховые, осязания или обоняния, отвлекают душу от того, что безмерно выше и несоизмеримо драгоценнее, лишая ее дерзновения в молитве; тогда как страдательное состояние плоти, наоборот, очень часто содействует очищению ума и восхождению его к созерцанию. Целомудрие, когда оно является глубокой потребностью духа, естественно приводит к тому, что называют «суровым образом жизни», или «постническим житием». Все, что не является совершенно необходимым для существования, отстраняется, чтобы дух имел наибольшую свободу в созерцании.
Грех не в том или ином естественном отправлении человека, а в страстях. При. Пимен Великий сказал: «Мы не телоубийцы, а страстеубийцы». Борьба православного подвижника — не против тела, а против страстей и «духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 12), ибо от Бога нас удаляет не тело, призванное быть сосудом или «храмом живущего в нас Духа Святого» (1 Кор. 6, 19), а сладострастие, т.е. страсти с их услаждениями.
Православное подвижничество утверждено на догматическом сознании, что жизнь разумной твари составляется из соединения двух воль, двух действий: Божественного и человеческого. В силу этого и девство и целомудрие суть не только дар благодати, но и следствие разумного подвига. Всякий дар благодати неизбежно в мире сем сопрягается с великим подвигом разумного хранения ее. То, чему научает благодать во время своего пребывания с человеком, в том должен он оставаться и во время отступлений ее в форме ощутимого действия, сохраняя себя в том же строе жизни, как если бы благодать не отступала от него. Здесь получает начало волевое усилие подвижника и необходимость аскетического воспитания. Свт. Григорий Нисский в своем слове «О девстве» (Гл. 4) говорит так: «Подвиг девства есть некое искусство и сила божественной жизни, научающая живущих во плоти уподобляться бесплотному естеству». И в той части, где действует разумная человеческая воля, хранение девства и целомудрия становится аскетической культурой и искусством. Сегодня мы не имеем цели подробнее остановиться на этом предмете. Скажу только, что самым существенным моментом в этом «искусстве» является «хранение ума». Важнейшее правило в этом подвиге — не отдать ума. Без этого — никакие телесные подвиги не достигают искомой цели, тогда как аскетически воспитанный ум может сохранить не только свою чистоту и свободу, но и покой тела, и даже в таких условиях, при которых другим это дело покажется невозможным.
И снова, для большего утверждения, скажем, что нашей Церкви глубоко свойственно сознание исключительности этого пути, вытекающее не только из опыта, но и из слов Самого Христа, сказавшего: «Не все вмещают слово об этом» (Мф. 19, 11). Отсюда — предварительное внимательное испытание ищущих монашеского пострига; отсюда и отказ от безбрачного клира в миру, за редкими и в большинстве случаев вынужденными исключениями. В этом, впрочем, проявилось и благоволение Церкви к чистому браку, настолько большое, что последний вовсе не рассматривается как препятствие к совершению даже божественнейшего таинства Евхаристии.
Великий Иоанн Лествичник свое поразительное слово «О целомудрии» (15-е) заканчивает так: «Кто, будучи во плоти, получил и здесь победную почесть, тот умер и воскрес, и здесь познал начало будущего нетления».
Целомудрие
1. Воспитание целомудрия в детях
2. Воспитание чувства стыдливости
3. Об опасностях юношеского возраста
