| ПРАВОСЛАВИЕ |
|
 |
| Меню |
|
|
| Категории раздела |
|
|
| Статистика |
|
|
|
|
 | Каталог статей |  |
Николай Степанович Гумилев. Стихи о любви
Николай Степанович Гумилев
Николай Степанович Гумилев – один из глубоких и интересных поэтов 20 века, чья жизнь преждевременно прервалась от рук большевиков. Мотив «вечного путешествия» охватывает все творчество Гумилева. Однако и в нем находится место для размышлений о любви. Любовная лирика поэта часто сравнивается литераторами и критиками с романсами, настолько мелодичными и певучими кажутся его тексты:
«Вот я один в вечерний тихий час,
Я буду думать лишь о вас, о вас.
Возьмусь за книгу, но прочту: "она”,
И вновь душа пьяна и сметена».
Для Гумилева любовь – очень высокое чувство, которое способно наполнять душу чистым светом. Любовь – это и урок, борьба, которую необходимо пройти и с помощью которой необходимо учиться. Одновременно вся любовная лирика – это поэзия символов, которыми пронизано каждое стихотворение. Гумилев ближе всего к Блоку, который боготворил любовь. Его лирическая героиня воспевается как Дантовская Беатриче. И здесь мы видим, что Н.С.Гумилев пользуется языком символов практически всегда. Женский образ в поэзии Гумилева – это образ «вечной женственности». И через эту «вечную женственность» проявляется конкретный земной женский облик:
«Благородное сердце твое —
Словно герб отошедших времен.
Освящается им бытие
Всех земных, всех бескрылых племен».
Два этих начала - «земное» и «божественное» - тесно переплетены в гумилевских стихах о любви. Поэт в одном четверостишии как будто обращается к земной женщине, подруге, жене:
«…О тебе, о тебе, о тебе!
Ничего, ничего обо мне»
А в другом как будто через женщину говорит с Богом:
«В человеческой темной судьбе
Ты — крылатый призыв к вышине».
При этом принадлежность женщины к чему-то божественному происходит через мотив стихии:
«Тогда я воскликну: «Где же
Ты, созданная из огня?»
Как мы видим, у Гумилева любовь – это природная стихия, обладающая огромной силой. Ей подвластен любой и никто не сможет устоять на ее пути. Но найти ее не так-то просто и это чувство дано испытать не каждому. Поэт говорит о том, что есть влюбленность, есть «некое желание», но любовь – это еще более глубокое и интимное чувство:
«Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо».
Учитывая все вышесказанное, можно сказать, что через женщину, через женское начало мироздания поэт понимает свою суть, свое предназначение:
«Те женщины, которые бессмертье
Моей души доказывают мне».
Гумилев использует для любовной лирики такую необычную, казалось бы, в его время, стихотворную форму как былины:
«Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
Я думал — забавницу,
Гадал — своенравницу,
Веселую птицу-певунью».
В конце стихотворения поэт меняет символ птицы-певуньи на символ птицы-колдуньи, неизвестной ему, из другого мира, закрытого для него:
«Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую
Над очастью , Богом заклятою».
Можно предположить, что таким образом, любовная лирика Гумилева практически пронизана образом тайны, связанной с женским миром. И эту тайну, в отличие от того же Блока, лирический герой Гумилева не в силах пока разгадать. При этом именно в этом стихотворении («Из логова змиева…») любовная лирика четко представляет своеобразное гумилевское «двоемирие» – мир поэта и мир женщины, где последний в большинстве своем чуждый ему. Неслучайно был выбран и город Киев – символ язычества, древней архаичной культуры. Поэт сожалеет и тоскует о том, что лирическая героиня пришла из чужого мира, что она не понимает его слов и не хочет говорить на его языке:
«Молчит — только ежится,
И все ей неможется».
Лирический герой Гумилева иногда ярко напоминает героев прошлого столетия – пылких, благородных, смелых. Поэт много говорит о неразделенной любви, но при этом не очерняет своей возлюбленной. Он лишь благодарит ее за время, проведенное вместе, и отпускает это чувство в мир через свои произведения:
«И ты меня забудешь скоро,
И я не стану думать, вольный,
О милой девочке, с которой
Мне было нестерпимо больно».
Еще одной особенностью лирики Гумилева, как и всей символистской поэзии той эпохи, является некая «игрушечность», «миниатюрность» женского мира:
«Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете».
Этот мир кажется тоже тайным, только наполовину понятным, полунастоящим, притом, что он может быть не только женским, но и своим собственным:
«Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы — смешные актеры
В театре Господа Бога».
Но при этом Гумилев остается верен амбивалентности: он одновременно серьезно воспринимает эти миры, эту реальность несмотря на ее игрушечность. Своеобразным «маячком», говорящим, что «миниатюрный» мир является таким же настоящим, как и мир поэта, говорит чувство боли, которое испытывает Гумилев:
«И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой… висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи».
Гумилев часто использует этот образ – образ женщины-ребенка, женщины-игрушки (Царица — иль, может быть, только печальный ребенок). С одной стороны, как говорят критики, таким образом, поэт указывает на присутствовавшую в те времена особенность общества воспринимать женщину как нечто несерьезное, как забаву. Однако, можно предположить и другое: это может быть романтическая ирония, а может быть способность поэта воспринимать мир двойственно, смотреть на него через взаимосвязь двух миров- мужского и женского. Стихи о любви русского поэта Н.С.Гумилева – это целый мир, интересный и тонкий, через который мы видим как настроения и душу поэта, так и настроения и характер эпохи.
Из букета целого сиреней...
Из букета целого сиреней
Мне досталась лишь одна сирень,
И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени
За кормой большого корабля.
И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,
Я, как брату, верил кораблю,
Оттого, что мне нельзя иначе,
Оттого, что я ее люблю.
Ты говорил слова пустые...
Ты говорил слова пустые,
А девушка и расцвела,
Вот чешет кудри золотые,
По-праздничному весела.
Теперь ко всем церковным требам
Молиться ходит о твоем.
Ты стал ей солнцем, стал ей небом,
Ты стал ей ласковым дождем.
Глаза темнеют, чуя грозы.
Неровен вздох ее и част.
Она пока приносит розы,
Но захоти, и жизнь отдаст.
Тот, другой
Я жду, исполненный укоров:
Но не веселую жену
Для задушевных разговоров
О том, что было в старину.
И не любовницу: мне скучен
Прерывный шепот, томный взгляд,
И к упоеньям я приучен,
И к мукам горше во сто крат.
Я жду товарища, от Бога
В веках дарованного мне
За то, что я томился много
По вышине и тишине.
И как преступен он, суровый,
Коль вечность променял на час,
Принявши дерзко за оковы
Мечты, связующие нас.
Я говорил: «Ты хочешь, хочешь?
Я говорил: «Ты хочешь, хочешь?»
Могу я быть тобой любим?
Ты счастье странное пророчишь
Гортанным голосом твоим.
А я плачу за счастье много,
Мой дом — из звезд и песен дом,
И будет сладкая тревога
Расти при имени твоем.
И скажут: Что он? Только скрипка,
Покорно плачущая, он,
Ее единая улыбка
Рождает этот дивный звон.
И скажут: «То луна и море,
Двояко отраженный свет,—
И после:— О какое горе,
Что женщины такой же нет!»
Но, не ответив мне ни слова,
Она задумчиво прошла,
Она не сделала мне злого,
И жизнь по-прежнему светла.
Ко мне нисходят серафимы,
Пою я полночи и дню,
Но вместо женщины любимой
Цветок засушенный храню.
Ветла чернела на вершине...
Ветла чернела на вершине,
Грачи топорщились слегка,
В долине неба синей-синей
Паслись, как овцы, облака.
И ты с покорностью во взоре
Сказала: Влюблена я в вас -
Кругом трава была, как море,
Послеполуденный был час.
Я целовал посланья лета,
Тень трав на розовых щеках,
Благоуханный праздник света
На бронзовых твоих кудрях.
И ты казалась мне желанной,
Как небывалая страна,
Какой-то край обетованный
Восторгов, песен и вина.
Телефон
Неожиданный и смелый
Женский голос в телефоне,-
Сколько сладостных гармоний
В этом голосе без тела!
Счастье, шаг твой благосклонный
Не всегда проходит мимо:
Звонче лютни серафима
Ты и в трубке телефонной!
Шестое чувство
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Любовь
Надменный, как юноша, лирик
Вошел, не стучася, в мой дом
И просто заметил, что в мире
Я должен грустить лишь о нем.
С капризной ужимкой захлопнул
Открытую книгу мою,
Туфлей лакированной топнул,
Едва проронив: «Не люблю».
Как смел он так пахнуть духами!
Так дерзко перстнями играть!
Как смел он засыпать цветами
Мой письменный стол и кровать!
Я из дому вышел со злостью,
Но он увязался за мной.
Стучит изумительной тростью
По звонким камням мостовой.
И стал я с тех пор сумасшедшим.
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.
Много есть людей, что, полюбив...
Много есть людей, что, полюбив,
Мудрые, дома себе возводят,
Возле их благословенных нив
Дети резвые за стадом бродят.
А другим - жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы,
С желчью смешана, кричит их кровь,
Слух их жалят злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,
Как поют и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются приют;
А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?
Если ты могла явиться мне
Молнией ослепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?
Нежно-небывалая отрада...
Нежно-небывалая отрада
Прикоснулась к моему плечу,
И теперь мне ничего не надо,
Ни тебя, ни счастья не хочу.
Лишь одно бы принял я не споря —
Тихий, тихий золотой покой
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.
Что же думать, как бы сладко нежил
Тот покой и вечный гул томил,
Если б только никогда я не жил,
Никогда не пел и не любил.
Нет, ничего не изменилось...
Нет, ничего не изменилось
В природе бедной и простой,
Все только дивно озарилось
Невыразимой красотой.
Такой и явится, наверно,
Людская немощная плоть,
Когда ее из тьмы безмерной
В час судный воззовет господь.
Знай, друг мой гордый, друг мой нежный,
С тобою, лишь с тобой одной,
Рыжеволосой, белоснежной
Я стал на миг самим собой.
Ты улыбнулась, дорогая,
И ты не поняла сама,
Как ты сияешь, и какая
Вокруг тебя сгустилась тьма.
О тебе
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, темной судьбе
Ты - крылатый призыв к вышине.
Благородное сердце твое -
Словно герб отошедших времен.
Освящается им бытие
Всех земных, всех бескрылых племен.
Если звезды, ясны и горды,
Отвернутся от нашей земли,
У нее есть две лучших звезды:
Это - смелые очи твои.
И когда золотой серафим
Протрубит, что исполнился срок,
Мы поднимем тогда перед ним,
Как защиту, твой белый платок.
Звук замрет в задрожавшей трубе,
Серафим пропадет в вышине...
...О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
Я и Вы
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из другой страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Не по залам и по салонам,
Темным платьям и пиджакам -
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю - как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник и мытарь
И блудница крикнут: вставай!
Сомнение
Вот я один в вечерний тихий час,
Я буду думать лишь о вас, о вас.
Возьмусь за книгу, но прочту: «она»,
И вновь душа пьяна и смятена.
Я брошусь на скрипучую кровать,
Подушка жжет... Нет, мне не спать, а ждать.
И, крадучись, я подойду к окну,
На дымный луг взгляну и на луну.
Вон там, у клумб, вы мне сказали «да»,
О, это «да» со мною навсегда.
И вдруг сознанье бросит мне в ответ,
Что вас покорней не было и нет.
Что ваше «да», ваш трепет, у сосны
Ваш поцелуй — лишь бред весны и сны.
Прогулка
Мы в аллеях светлых пролетали,
Мы напились около воды.
Золотые листья опадали
В синие и сонные пруды.
И причуды, и мечты, и думы
Поверяла мне она свои -
Всё, что может девушка придумать
О ещё неведомой любви.
Говорила: "Да, любовь свободна,
И в любви свободен человек,
Только то лишь сердце благородно,
Что умеет полюбить навек".
Я смотрел в глаза её большие,
И я видел милое лицо
В рамке, где деревья золотые
С водами слились в одно кольцо.
И я думал: нет, любовь не это.
Как пожар в лесу, любовь в судьбе,
Потому что, даже без ответа,
Я отныне обречён тебе.
ПОЭЗИЯ.
Copyright © 2015 Любовь безусловная
|
| Категория: мужчины и женщины | Добавил: Николай (17.04.2015)
|
| Просмотров: 5742
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
| ПОИСК по сайту |
|
 |
| Славянский ВЕДИЗМ |
|
|
| РОЗА МИРА |
 |
|
| Вход на сайт |
|
|
| Обратная связь |
|
|
|
|
|
