Преподобный Алексий Зосимовский
Федор Алексеевич Соловьев родился 17 января 1846 года в Москве в многодетной семье протоиерея Алексея Петровича Соловьева, настоятеля храма во имя преподобного Симеона Столпника, что за Яузой. Личность отца и его образ жизни были основой нравственного и духовного становления великого старца.
При крещении младенца нарекли Феодором, в честь великомученика Феодора Тирона (память 17 февраля).
Отец, потомственный священник, протоирей Алексей Петрович Соловьев (1804–1882), был родом из города Дмитрова. Незаурядные способности, высокие нравственные качества позволили ему закончить местное духовное училище первым по списку и продолжить образование в Вифанской семинарии вблизи Сергиева Посада. После семинарии он сразу поступает в Духовную Академию, в которой получает степень магистра и профессорскую должность. Помимо служения в храме отец Алексий был благочинным, преподавал в 3-й мужской гимназии и в Практической академии (учебное заведение, готовившее детей почетных граждан к коммерческой деятельности). За сорокалетнюю педагогическую деятельность ему было пожаловано потомственное дворянство.
В 1835 году Алексей Петрович женится на Марии Федоровне Протопоповой, дочери священника церкви Пятницкого кладбища, и по ее желанию через два года переезжает в Москву. Мать старца Алексия была женщиной глубоко православной, доброй и милосердной. Помимо семьи она приняла на себя заботу о рано осиротевших брате и сестре. Своих детей у нее было десятеро: две девочки и восемь мальчиков. После ее смерти от холеры в 1854 году остались сиротами старшая дочь Анна (в замужестве Владимирская), восьмилетний Федя и младшая Катя (в замужестве Беневоленская). До некоторой степени мать им заменили бабушка по отцу Анна Андреевна и няня Татьяна, которую старец вспоминал с любовью. Но главная забота о детях легла на плечи отца. Своей лаской и нежностью он добивался от них полнейшей открытости и такого же послушания. Огорчить отца было для детей мукой мученической.
С малых лет Федор отличался серьезностью, не шалил, уклонялся от веселых забав. Мальчик очень любил музыку и, научившись играть на рояле, исполнял церковные песнопения. Обладатель отличного голоса он с малых лет пел в хоре. Самыми любимыми у него были ирмосы покаянного канона: «Яко по суху пешешествовав Израиль» и другие. Федор также прислуживал в алтаре своему отцу.
Начальной грамоте Федора учил будущий тесть, диакон соседней церкви, Павел Смирнов. А по достижении мальчиком определенного возраста его отдали в Андрониевское духовное училище. В этот период с ним случилось несчастье: когда он звонил на колокольне, язык колокола ударил его, и мальчик потерял сознание. В результате он ослеп на один глаз. Тем не менее, в 1866 году юноша заканчивает Московскую семинарию по первому разряду. Продолжить образование в академии Федор не захотел, так как не чувствовал в себе призвания к богословской науке. Он хотел служить Господу в скромном звании приходского диакона.
Перед получением сана Федор Алексеевич женился на любимой с детства Анне Павловне Смирновой, старшей дочери друга их семьи, к тому времени уже священника церкви во имя святого Климента, папы Римского на Варварке. Венчание было 12 февраля 1867 года, а рукоположение состоялось 19 февраля в Чудовом монастыре. Митрополит Московский Филарет назначил отца Феодора в церковь святителя Николая в Толмачах, которой покровительствовал.
Первые годы служения для молодого диакона стали самыми благодатными. Прихожанам и настоятелю он пришелся по душе своей скромностью, отзывчивостью, почтительным отношением к старшим, благоговейным служением. Семейная жизнь также складывалась благополучно. Кроткая и добрая жена Аннушка в тоже время отличалась живостью и общительностью: молодые часто принимали у себя гостей. Отец Феодор купил фисгармонию, научился играть на ней и исполнял различные пьесы, отрывки из опер, романсы и церковную музыку. Часто пел под собственный аккомпанемент.
23 июля 1868 года у них родился сын Михаил… А через пять лет произошло следующее. Аня попросила Федора пойти с ней в гости, но он почему-то не захотел и решительно отказался. По дороге, переходя улицу, она провалилась в сугроб и промочила ноги. Простуда перешла в скоротечную чахотку, и в январе 1872 года Анна скончалась. Для отца Феодора это был страшный удар, он не смог простить себе, что не согласился сопровождать жену. Когда отпевали Анну Павловну, у него не было сил служить. Он стоял рядом с гробом, неотрывно смотрел на любимое лицо, и слезы катились по его щекам…
Начиналась иная, одинокая, жизнь.
Значительное влияние на судьбу и духовное совершенствование отца Феодора оказал настоятель Толмачевской церкви протоиерей Василий Петрович Нечаев. Отец Василий был мудрым человеком, и люди часто пользовались его советами. Прихожане уважали его за благоговейное служение, доброе и чуткое сердце. С 1860 года при Толмачевском храме издавался известный журнал «Душеполезное чтение», редактором и основным автором которого был настоятель. В начале 1880-х годов при церкви создается хороший профессиональный хор под управлением регента Ф.А. Багрецова. Отец Василий любил молодого человека и относился к нему по-отечески. По смерти Анны Павловны, дабы вывести отца Феодора из состояния непомерной тоски, настоятель загрузил его работой в журнале. Редакционные заботы пробудили интерес к литературной деятельности, и отец Феодор стал писать статьи, некоторые из которых были изданы отдельными брошюрами.
Первым печатным трудом начинающего автора стала краткая история Николо-Толмачевской церкви, составленная по материалам местного архива. Стоит упомянуть и о последней печатной работе уже иеромонаха Алексия. Это была статья в мартовском номере того же журнала за 1899 год в связи со смертью основателя знаменитой галереи Павла Михайловича Третьякова, прихожанина и благотворителя Толмачевского храма.
Отец Феодор много читал: богословские статьи, святоотеческие творения, словом, — религиозную литературу. Писательские сочинения не любил, Л. Толстого резко осуждал, говоря, что он отчуждает людей от церкви. Прочитав по совету друзей роман Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы», он сказал, что ему понравились страницы о старце Зосиме, но в романе много грязи. Кроме богослужений в храме, отец Феодор участвовал вместе с отцом Алексием Мечевым, тогда еще диаконом, в так называемых, народных чтениях. Одновременно безвозмездно преподавал Закон Божий в сиротском приюте, а также в частном приюте Смирновой и в домах прихожан, в частности, у известного философа-славянофила Ю.Ф. Самарина. Позднее старец Алексий вспоминал, что ему приходилось принимать участие в интереснейших беседах, завсегдатаями которых были графиня Сологуб, князь Черкасский, И.С. Аксаков, братья Васильчиковы, Бутурлины, князь Оболенский, — а в конце 70-х годов в этом обществе стал появляться молодой, но уже получивший известность философ Владимир Соловьев. Эти встречи расширили кругозор будущего старца и научили общению с представителями высшего общества, что пригодилось, когда к нему стали обращаться высокопоставленные особы. Позднее, в 80-х годах, дворец графини Сологуб купила казна и учредила в нем 6-ю мужскую гимназию. В ней учились известные в последствии писатели Иван Шмелев и Николай Дурново, с теплом вспоминавшие доброго диакона отца Феодора, приходившего к ним служить молебны. Они часто встречали его перед уроками, когда отец диакон возвращался после ранней обедни, окруженный толпой нищих.
Кроме ежедневной раздачи денег отец Феодор многих принимал и кормил дома. Однажды на улице диакон снял с себя верхнюю рясу и отдал дрожавшему от холода бедняку. Он был настоящим бессребреником. Преодолев мешавшую ему природную неловкость и нерасторопность, отец диакон добился образцового церковного служения. Он был небольшого роста, но с хорошей осанкой, ходил степенно, с достоинством, кадил, крестился и кланялся истово, его чтение было выразительным, четким, слова были слышны и понятны всем стоящим в храме, любил петь вместе с хором. Отец Феодор был необычайно благочестивым и усердным церковнослужителем: всегда приходил в храм первым, а уходил последним. Перед уходом обязательно обходил весь храм и молился, кладя поклоны перед каждой иконой.
После того, как в 1889 году отец Василий Нечаев принял монашество с именем Виссарион, прихожане очень хотели, чтобы священником у них стал отец Феодор, но тот решительно отказался, считая, что окормлять такой приход должен более мудрый священнослужитель. Им стал известный богослов, великий молитвенник, сердечный человек, бывший профессор Московской Духовной академии протоиерей Дмитрий Федорович Касицын.
7 апреля 1892 года, с благословения митрополита Московского и по единодушному желанию причта и прихожан, был отмечен 25-летний юбилей служения отца Феодора в Николо-Толмачевском храме. Ему преподнесли икону святителя Николая в богатой серебряной ризе и приветственный адрес. В нем, в частности, говорилось: «В …истории Церкви Христовой встречаются нередкие примеры, что лица, в иерархическом отношении бывшие только диаконами, оказывали влияние на Церковь несравненно большее, и Вы, высокочтимый Федор Алексеевич, состоя в сане только священнодиакона, на самом деле действительно и истинно, по силе своего влияния, как бы местоблюститель сего святого храма Божия… И надежды всего прихода почиют именно на Вас, все уверены, что Вы все предусмотрите и совершите во всякой святыне и со страхом Божиим, как перед лицом Самого Всевидящего Господа, что к Вам и смело, и со всей откровенностью может обращаться каждый и во всякое время, что любвеобильно выслушаете его, от искреннего и доброго сердца подадите добрый совет и окажете всякое содействие и вспомоществование каждому по мере надобности и возможности…».
В эти же дни отец Федор получил письмо от своего бывшего наставника Преосвященного Виссариона: «Многоуважаемый отец диакон Федор Алексеевич! Прошло 25 лет с тех пор, как Вы поступили на священнослужительскую службу в Николо-Толмачевском приходе. Из числа этих 25 годов я имел удовольствие служить 22 года совместно с Вами. За все это время мы дружелюбно относились друг к другу, и я всегда с великим сочувствием взирал на Ваши достолюбезные душеные качества и преполезные труды. Ваше всегда благоговейное служение в храме, Ваше смирение и кротость, Ваше строгое воздержание от гнилых и праздных слов, Ваше сердечное участие к радостям и скорбям ближних, готовность помогать им в нуждах, Ваши неутомимые и плодотворные труды в деле законоучительства и назидания — все это и подобное производило на меня благоприятное впечатление и служило к моему назиданию. Сравнивая себя с Вами, я не раз говорил себе: «О, если бы и мне быть таким добрым, как Федор Алексеевич!..».
В 1891 году на месте старого деревянного дома для причта построили новый, кирпичный, более просторный. У отца Феодора, жившего с сыном Михаилом, заканчивавшим Московское Императорское техническое училище, теперь появилась квартира из шести комнат. Жить стало просторней, и это вскоре пригодилось. Заболела теща, Анна Федоровна. Ухаживать за ней было некому, и отец диакон взял ее вместе с младшей дочерью в новую квартиру. Года через два в Успенском соборе Московского Кремля начались перемены: митрополит Московский Сергий (Ляпидевский) решил восстановить в нем древнее, так называемое «столповое» пение, при котором вместо псаломщиков на клиросе поют пресвитеры и диаконы в унисон.
Владыка Сергий знал о прекрасном толмачевском диаконе, и соборяне во главе с протоиереем Н.И. Пшеничниковым — знатоком этого пения, специально переведенным в собор — пришли в Толмачи от имени митрополита уговаривать отца Феодора перейти пресвитером в Успенский собор. Это приглашение было признанием высоких духовных и служебных качеств отца диакона, но тот сначала отказался. Однако, после обстоятельного разговора с тещей, которую он уважал и слушался, дал согласие. Так в мае 1895 года Феодор Алексеевич Соловьев после двадцативосьмилетнего служения покинул Николо-Толмачевский приход.
4 июня 1895 года отец Феодор был рукоположен во пресвитера и определен в штат главного собора России. В нем находились великие святыни: Владимирская икона Божией Матери, мощи святителей Петра, Ионы, Филиппа; патриархов Иова и Гермогена. Здесь венчались на царство русские цари и императоры. Некоторое время отец Феодор пел в «столповом» хоре, а потом перешел в алтарь, чтобы совершать богослужения. Уже через два года по принятии священнического сана он был единогласно избран духовником соборного причта, а еще через год, незадолго до ухода в монастырь, стал протопресвитером и награжден камилавкой.
Отец Феодор пользовался всеобщим уважением и любовью, служил, как всегда, благоговейно, истово и не спеша, часто внеочередно, за других. Из всех святынь собора больше всего батюшка почитал Владимирскую икону Божией Матери, на которой лик Царицы Небесной преисполнен необычайной духовной чистотой. Приходя и покидая собор, он усердно молился перед образом, с радостью служил перед ним молебны. Вот как вспоминал впоследствии старец Алексий о том времени: «Войдешь, бывало, в собор в три часа ночи для служения утрени, и благоговейный трепет охватывает тебя… Всюду тишина. Москва еще спит… В таинственном полумраке храма перед тобой встает вся история России… Чудится покров Божией Матери от Владимирской иконы в годины бедствий, проходят тени святителей московских — защитников Отечества и столпов Православия… И хотелось мне тогда молиться за Русь и всех верных чад ее, хотелось всего себя посвятить Богу и уже не возвращаться в суетный мир».
Сначала отец Федор жил в Георгиевском монастыре на Большой Дмитровке, а позже переселился в хорошую квартиру на Воздвиженке. Приходя из собора около двух часов пополудни, раздав, по обыкновению, содержимое кошелька нищим, протопресвитер обедал, после вечерни выпивал две чашки чаю с хлебом и больше ничего не ел до следующего дня. Постепенно его стала тяготить и соборная обстановка, и сами службы, не лишенные суетности, да и времени для уединенных занятий оставалось немного. Он давно ушел бы в монастырь, в тишину и безмолвие, но надо было поставить на ноги сына, содержать тещу и свояченицу. Наконец, Господь устроил все так, что давнее желание отца Феодора могло осуществиться. В апреле 1897 года его теща скончалась, свояченица получила хорошее место, а сын завершил учебу и женился на Ольге Петровне Мотовой, дочери богатого лесопромышленника.
Первоначально отец Феодор не предполагал селиться в Зосимовой пустыни. Он просто искал подходящее место для строго затвора и мечтал о Параклите, пустыньке в лесах за Троицей. Он даже посетил этот скит вместе со своим племянником-священником и получил благословение от игумена там поселиться. Но Господь определил ему иное место. При повторной поездке в Параклит, в Лавре встретил отец Федор иеромонаха Товию, который, предупредив о сыром климате скита, указал знакомцу на пустыньку близ станции Арсаки. « …Пока я ждал лошадь, - вспоминал впоследствии старец, - стою на платформе, смотрю в лес, вижу: из леса выходит высокий старый иеромонах и направляется к станции. Проходит мимо меня и идет к кассе брать билет. Я к нему подхожу, спрашиваю:
— Не из Зосимовой ли пустыни?
— Да, — отвечает, — из Зосимовой.
— Не настоятель ли обители?
— Нет, я в ней сторож, — смиренно отвечает он.
Это был отец Герман, наш теперешний игумен. Тогда я назвался и говорю, что слышал про Зосимову пустынь и очень бы хотел в ней помолиться. Отец Герман очень этому обрадовался и говорит:
— Мне необходимо, отец протоиерей, в Москву съездить по делам, но вы меня непременно дождитесь, я уже завтра обратно буду, моя лошадка вас и подвезет…
Потом мы сели и хорошо, по душам, побеседовали… Отец игумен уехал в Москву, а я отправился в пустынь Зосимовскую… На следующий день приехал отец игумен… Я…спросил его примет ли он меня в число братии.
— Нет, вам, отец протоиерей, и таким, как вы, совсем другая дорога нужна. Жизнь наша убогая, скромная, а вы не к такой жизни привыкли в столице.
— Я ищу уединения, — ответил я ему на это, — и мечтал о Параклите, но там климат слишком сырой, а я по здоровью сырость не переношу. Здесь я у вас провел два дня и очень мне все нравится, хотел бы остаться.
Отец Герман помолчал немного и потом вдруг спрашивает:
— А что есть самое главное для инока?
— Смирение, — ответил я ему.
И вижу, как от моего ответа просияло лицо отца игумена, и он тихо сказал:
— Да, он из наших…»
Получив благословение свыше, протопресвитер Феодор Соловьев покинул Успенский собор в октябре 1898 года, прослужив в нем три года и четыре месяца. 30 ноября 1898 года он был пострижен игуменом Зосимовой пустыни отцом Германом во иеромонаха с именем Алексий, в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Это был и день их венчания с Анной.
Отец Герман, принимая в обитель протопресвитера Успенского собора, всеми уважаемого отца Феодора, очень опасался, что у того могли появиться ростки гордости и самомнения, и он начал смирять отца Алексия. Поэтому первое время тому жилось нелегко. Первыми послушаниями его были клиросное пение и совершение богослужений. Часто приезжавшие в то время в пустынь богомольцы говорили, что когда отец Алексий пел с хором, его редкий бархатный бас придавал зосимовскому пению особо торжественное звучание. Обращались с ним сурово, ставили во время службы ниже братии, облачения давали самые плохие. Правда, его определили духовником и освободили от тяжелых физических работ. Пришлось терпеть и на клиросе. Регент, иеромонах Нафанаил, резким тоном выговаривал отцу Алексию, когда он стал петь по-соборному:
— Это не Успенский собор, вы не забывайтесь, здесь реветь нельзя.
Отец Алексий смиренно, от всей души, просил прощения у отца регента.Тот долгие годы с умилением вспоминал об этом. Но размолвки с отцом Нафанаилом, человеком нервным и беспокойным, повторялись и доставляли отцу Алексию истинное мучение. Сразу же став духовником отца Алексия, игумен Герман исповедовал его до конца жизни. Он вскоре узнал высокие душевные качества, светлую душу, искреннее смирение, оценил богатый опыт священнослужителя. Настороженность сменилась уважением, а затем и большой любовью. Отец Алексий отвечал взаимностью. Увеличилось и число исповедников: кроме старушек-богомолок, приходивших к нему в первое время, его духовными детьми стали многие молодые монахи. А через несколько лет его духовным сыном стал и сам игумен Герман. Клиросное послушание ему отменили и поручили учить монахов Закону Божию. Три раза в неделю он занимался со своими учениками по вечерам после вечернего правила. Молодые люди приходили уставшие, дремали и плохо понимали батюшку. Но он требовал, чтобы они запоминали все сказанное им, и настаивал, чтобы все слова его повторялись в точности. Движимый страхом Божиим, он во время этих уроков никогда не садился.
Вот как вспоминал в своем дневнике об этом преподобный игумен Владимир: «Монастырские послушания тогда были очень тяжелыми: монастырь только начинался, на уроки мы приходили в 8 ч. Вечера после вечернего правила. Монахи были усталые, часто дремали и плохо внимали урокам Батюшки. Но Батюшка твердо настаивал, чтобы мы его уроки помнили и, после рассказанного им, требовал, чтобы мы повторяли в точности его слова. Но нам было трудно, и мы часто не могли уловить все его слова. Тогда он нас наказывал. Однажды у меня сильно болели зубы, я по ночам почти не спал. Раз о. Алексей задал мне вопрос, на который я не смог ответить, и он меня заставил стоять до конца занятий. О. Алексей был служащий (очередной) иеромонах, а иеродиаконом у него был о. Поликарп. После утрени о. Поликарп сказал о. Алексею: «Батюшка, Вы о. Владимира подняли, сделали ему вопрос, продержали его стоя весь урок, а у него болят зубы: он все ночи не спит, а днем работает и работы у него тяжелые». О. Алексей, слушая этот выговор, смутился, сейчас же приказал послать за мной. Прибежали ко мне, говорят: «Иди как можно скорей в церковь, тебя о. Алексей зовет». Пришел в церковь, в алтарь. О. Алексей, когда меня встретил, тут же упал мне в ноги и стал просить прощенья: «Прости меня, о. Владимир, что я нехороший поступок сделал, продержал тебя стоя больше часа».
Уроки смирения, преподанные отцу Алексию отцом Германом, не прошли даром. Кому бы старец ни доставлял — нечаянно или по рассеянности — самой малой неприятности, кланялся в ноги и просил прощения. Он поступал так со всеми, даже, как уже говорилось, со своими учениками и келейниками.
Когда уроки по Закону Божию закончились, отец Алексий после ужина читал братии творения святых отцов и делал это до своего ухода в полузатвор. До этого же времени он по праздникам говорил поучения народу. Его проповеди были простыми, полезными и понятными. Незадолго до ухода в полузатвор, он прекратил исповедовать, считая, что это может возбудить в нем тщеславие. Отец Алексий очень любил природу, но в лес или поле не ходил. Его прогулки ограничивались стенами пустыни. Не торопясь, бродил он по дорожкам, останавливался и внимательно вглядывался в окружающую его красоту: природа его умиротворяла. Весной 1906 года, Великим постом, постоянно осаждаемый исповедниками, он стал изнемогать, здоровье его пошатнулось, и он тяжело заболел крупозным воспалением легких. В то время он жил в северо-восточной угловой башне. Помещение было сырым и холодным, и его перенесли в игуменские покои. Положение было настолько серьезным, что лечивший монаха доктор Мамонтов открыто говорил о вероятности летального исхода. В Великий четверг отца Алексия соборовали, при этом присутствовали все братия, а приехавший сын его Михаил, плакал как дитя. Когда он подошел проститься с отцом, тот тихо сказал:
— Молитесь. Я надеюсь на Бога. Ради ваших святых молитв Господь дарует мне здоровье.
После этого отец Алексий стал поправляться. Летом он перебрался в небольшую избушку-келлию, построенную на средства его сына. 17 февраля 1906 года скончался старец Гефсиманского скита Варнава, и сразу же многие из его духовных чад стали обращаться за помощью и поддержкой к отцу Алексию. Игумен Герман, увидев, как много людей стало приходить к отцу Алексию, отменил все другие послушания, назначив ему только старчество и духовничество. Это и стало главным делом его монашеской жизни.
Отец Алексий исповедовал в своей избушке каждый день. Его келлия состояла из небольшой передней, приемной и спальни. Перед домиком за невысоким забором разбили небольшой палисадник, в нем росли цветы и кусты, что придавало ему вид, радующий глаз. В дни, когда старец никого не принимал, калитка стояла на запоре. Батюшка всегда был ласков и приветлив. По свидетельству многих его духовных чад, старец был больше похож на мать, чем на отца, — столько ласки и нежности, столько терпения он проявлял ко всем.
Особую группу его посетителей составили учителя и студенты Московской Духовной Академии. Старца они полюбили за мудрость и доброе, ласковое к ним отношение. Ехали иногда с такими тяжкими грехами, о которых не решались сказать приходскому священнику, думая, что старец лучше вникнет в их положение. Это-то и было тягостно нежному, любящему сердцу отца Алексия.
Поэтому батюшка и стал ходатайствовать перед начальством о позволении уйти в затвор. Его просьба была частично удовлетворена, и 3 февраля 1908 года старец ушел в полузатвор, сначала временно, до Пасхи. Вход в его избушку был закрыт для всех мирян, кроме семейства сына, даже братия могли входить туда на откровение только в назначенные часы по пятницам. Отец Алексий стал принимать исповедников только в церкви по субботам и воскресеньям. Период пребывания старца в полузатворе (1908–1916) был особенно труден и многоплоден. Его известность среди людей, ищущих духовного наставления росла не по дням, а по часам. Среди его духовных детей были такие известные деятели Русской Православной Церкви, как Великая княгиня Елисавета Феодоровна, основательница Марфо-Мариинской обители милосердия, матушка Фамарь, которая по благословению старца основала под Москвой Серафимо-Знаменский скит. Зосимову пустынь часто посещали и члены известного в те годы религиозно-философского кружка, основанного М.А. Новоселовым: Сергей Булгаков, Павел Флоренский, Николай Дурново и другие, обращались к старцу Алексию за советом.
Кто бы ни пришел к нему — знатный человек или самая простая крестьянка, — батюшка равно забывал себя, переживая с каждым горе и радости, разрешал сомнения, утешал, ободрял, наставлял.
— Я все переживаю с вами, — говорил он своим духовным чадам, — ваше горе осталось у меня вот где.
И показывал на сердце. Жалующиеся на свою тяжелую жизнь и на множество недостатков и грехов слышали от него следующие слова: «Не ропщи, детынька, не надо, если бы Господь забыл тебя, или не был к тебе милостив, то жива-то не была бы; только ты не видишь Его милостей, потому что хочешь своего и молишься о своем, а Господь знает, что тебе лучше и полезнее. Молись всегда, конечно, об избавлении тебя от скорбей и от грехов твоих, но под конец молитвы всегда добавляй, говори Господу: ”Обаче, Господи, да будет воля Твоя”».
О помыслах нечистых и хульных и о борьбе с ними старец постоянно говорил так: «Все помыслы такие отгоняй молитвой Иисусовой, а когда они очень уж будут докучать тебе, то ты, незаметно для других, плюнь на них и на диавола тебя смущающего. Ведь вот, когда при крещении христианин сочетается со Христом, он и на диавола и на дела его и дует, и плюет — так и ты делай!».
О чтении духовных книг и Святого Евангелия старец говорил: «Не ленись читать Слово Божие и духовные книги. Слово Божие поддержит и укрепит тебя в Истине». В первую очередь он советовал читать Авву Дорофея, Иоанна Лествичника, Иоанна Кронштадтского.
Об осуждении отец Алексий как-то сказал: «Осуждаем, детынька, оттого, что за собою не смотрим и себя наперед не осуждаем. Не осуждай никого, не клевещи и не давай неправильных советов ближним, ну а если тебе придется сделать это, то спеши исправить это зло».
Летом 1909 года в Сергиевой Лавре состоялся монашеский съезд, и старец Алексий был среди его участников. Его голос имел там большое значение, с его духовным опытом считались, и все с почтением прислушивались к его мнению. Большая часть постановлений была принята при его одобрении. Здоровье отца Алексия ухудшалось. В 1914 году в ночь на первый день Пасхи у него случился сильный сердечный приступ. Батюшка осунулся, сгорбился. Почти постоянно он чувствовал головокружение и головные боли. Между тем число приезжающих к старцу увеличивалось с каждым годом. Помимо прочего это объяснялось и необыкновенной прозорливостью старца. Известно множество примеров тому в подтвеждение. Вот некоторые из них:
«Мой товарищ по Духовной Академии Н. И. П. был в 1908 году у батюшки на исповеди. Прощаясь, старец вдруг сказал ему про его сестру: ”Ах, бедная, бедная ваша сестра!” Н. И. не понял слов батюшки, потому что сестра его была здорова, и он не подозревал ни о каком несчастье. Однако когда он приехал домой, то получил телеграмму от матери с известием, что его сестра сошла с ума».
В 1915 году учительница В. П. Дмитриенко, по своему обыкновению проводить в Зосимовой пустыни субботу и воскресенье, приехала туда и вошла к батюшке за ширмы. Батюшка встретил ее с удивлением: «Вера, ты почему приехала сегодня? Зачем? Я тебя сегодня не ждал. Братья-то твои у тебя живы?» — «Все, батюшка, живы», — ответила В. П., недоумевая от такого вопроса. По приезде в Москву она нашла у себя телеграмму, извещающую о смерти ее брата-юнкера, которого даже успели похоронить.
«7 мая 1906 года я впервые приехал к старцу. Вместе со мной были товарищи. В гостинице мы попросили себе по отдельному номеру. М. Ф., человек с больным сердцем, очень боялся одиночества, но нам постеснялся сказать об этом и промучился всю ночь. Он и зарывался головой в подушки, и как-то иначе пытался успокоить себя, и выбегал в коридор, но никак не мог избавиться от мучившего его болезненного страха. Так, бедный, он и не спал всю ночь. На следующий день он сказал об этом отцу Алексию. Старец его благословил и перекрестил его сердце. На следующую ночь страх его совершенно прошел и он спокойно спал в своем номере, ничего не боясь».
М. Г. Золотова 8 марта 1915 года приезжала в Москву хлопотать об открытии в Рязани женской гимназии. К своему огорчению, она узнала, что заседание попечительского совета, от которого зависело решение вопроса, назначено на следующий день. Но программа заседания уже составлена, и дело ее отложено. Таким образом, вопрос о гимназии затягивался на год, но и через год успех дела все же был сомнителен. Огорченная М. Г. все-таки попросила начальника канцелярии принять ее бумаги и поспешила в Зосимову пустынь к отцу Алексию, по благословению которого она и затеяла открытие гимназии. «И ты уже усомнилась», — укорил ее старец, когда она рассказала ему о своей неудаче. Батюшка ее благословил и обнадежил. И, действительно, когда она вернулась из пустыни, то узнала, что вопрос о ее гимназии был решен положительно.
Принимать народ торопливо и спешно батюшка, по складу своего характера и дарования, не мог, но удовлетворить всех не хватало времени. Старец от этого страдал. Летом 1915 года у него случилось полное расстройство сердечной деятельности, он буквально умирал и полтора месяца никого не мог принимать. Телесная немощь и чувство близости смерти вынудили его задуматься об уединении и затворе. После нескольких попыток он получил благословение на затвор.
Двери в этот мир для него закрылись 6 июня 1916 года. Старец покинул свою избушку и поселился на втором этаже братского корпуса. Его келлия размещалась вплотную к алтарю надвратной церкви Всех святых, и батюшка через особую дверь мог незамеченным выходить прямо в алтарь. По правилу жизни в затворе отец Алексий каждый четверг исповедовался и каждую пятницу причащался. Старец считал таинства исповеди и причастия самыми важными для спасения души и относился к ним с величайшим благоговением. Он говорил:
— Я прихода отца Германа каждый четверг ожидаю как манны небесной. Вот придет, все оберет, успокоит.
Уединение старца, снявшее с него огромную нервную нагрузку, благоприятно сказалось на его самочувствии: сердечные приступы стали слабее и возникали гораздо реже. Батюшку отвлекали только письма и телеграммы с просьбами молиться о родных и близких, находившихся на фронте, где тогда шли жестокие бои. Все просьбы батюшка с любовью исполнял, и его молитвы помогали.
Февральская революция никак не отразилась на ставшей спокойной и тихой жизни пустыни. С уходом старца в затвор поток паломников прекратился. В апреле 1917 года отец Алексий получил разрешение отслужить литургию в первый день Святой Пасхи, не разглашая об этом. На этой же неделе в Зосимову пустынь приехал митрополит Московский Макарий, вскоре вынужденно ушедший на покой. Принимая митрополита, игумен Герман пригласил к себе отца Алексия. Владыка рассказал об обстановке, сложившейся в Русской Церкви и упомянул о решении Временного правительства о необязательности преподавания Закона Божия в школах и гимназиях. Это известие очень взволновало отца Алексия, потомственного преподавателя Закона, и он резко сказал:
— Это такое дело, что пусть руки и ноги рубят — нельзя уступать ни на йоту.
А затем, смутившись, уже другим тоном промолвил:
— Вот вы выпустили меня, а я тут же и нагрубил.
— А если бы ты сидел в затворе, то и не узнал бы, какой ты есть, — мягко пошутил отец Герман.
Собеседники не могли и представить, как происходившие события скажутся на их личной судьбе и на судьбе всей Русской Православной Церкви в самое ближайшее время.
Идея о восстановлении упраздненного Петром I патриаршества зрела давно. Особую актуальность проблема приобрела в ходе революционных событий, как одно из средств укрепления Православной Церкви. С этой целью 15 августа 1917 года в московском Успенском соборе открылся Всероссийский Поместный Собор. Старец Алексий был избран его членом накануне, на проходившем в Троице-Сергиевой Лавре предсоборном монашеском съезде. О значении, которое предавалось этому событию, свидетельствовал приезд в Москву из Петрограда председателя Совета Министров Временного правительства А.Ф. Керенского и председателя Государственной Думы М.В. Родзянко. Председателем Собора был избран митрополит Московский и Коломенский Тихон (Беллавин). Началась кропотливая работа — ежедневные заседания, длившиеся несколько месяцев. Рабочие заседания проходили в Лиховом переулке, и батюшка ездил туда на монастырской плошади, а то и просто на трамвае.
Поселился он в Чудовом монастыре. И когда в октябре 1917 года начались ожесточенные сражения, Кремль находился под постоянным обстрелом.
— Пока я читал утренние правила, в мою келлию влетел в окно снаряд, но, слава Богу, не убил меня, хотя пролетел совсем близко, — вспоминал старец. Пришлось с другими соборянами перебраться в монастырский подвал.
— Сразу после взятия Кремля большевиками вход на его территорию был ограничен: все ворота были закрыты и выставлены караулы. 5 ноября, когда необходимо было доставить в храм Христа Спасителя чудотворную Владимирскую икону Богоматери, это удалось выполнить с большим трудом. Целую неделю скрывались мы в подземелье, как в катакомбах, и как-то особенно чувствовали Бога… — рассказывал батюшка.
Вследствие серьезных событий, происходивших в России, было решено безотлагательно восстановить патриаршество. Избрание патриарха назначили на воскресенье 5 ноября 1917 года в храме Христа Спасителя. 30 октября избрали трех кандидатов: архиепископа Харьковского и Ахтырского Антония (Храповицкого), архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения (Стадницкого) и митрополита Московского и Коломенского Тихона (Беллавина). Избрание Патриарха должно было решиться жребием, вынуть который поручили старцу-затворнику Зосимовой пустыни иеромонаху Алексию.
Из Большого Успенского собора была перенесена в храм Христа Спасителя древняя святыня, Владимирская икона Божией Матери и, по усердной церковной молитве перед нею, Старец трижды перекрестился и вынул жребий из ковчежца.
По окончании Божественной Литургии после совершения особого молебна митрополит Владимир на глазах у всех молящихся распечатал ковчежец и открыл его. Старец Алексий, во время молебна стоявший в мантии перед чудотворной иконой Божией Матери и горячо молившийся о том, чтобы достойно исполнить волю Божию, принял благословение митрополита, трижды осенил себя крестным знамением и вынул из ковчежца один из трех жребиев, в котором было имя митрополита Тихона.
21 ноября (4 декабря н. ст.), в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, в Успенском соборе Кремля состоялась торжественная интронизация Святейшего Патриарха Тихона. 28 февраля 1919 года иеромонах Алексий был пострижен в схиму. Имя у него осталось то же, но день Ангела стал праздноваться не 12 февраля, а 17 марта – в день святого праведного Алексия, человека Божия.
В октябре 1919 года от сыпного тифа скончался сын старца–Михаил Федорович. Батюшка очень просил, чтобы его отпустили на похороны, но ему как затворнику сделать этого не разрешили, о чем старец весьма скорбел.
В январе 1923 года мирно почил отец игумен Герман. Сразу же на следующий день после погребения игумена Смоленской Зосимовой пустыни из Александрова приехала комиссия для выполнения большевицкого декрета о ликвидации всех монастырей и уездов. Началось жестокое уничтожение мирной обители. Официально уездные власти закрыли пустынь 8 мая 1923 года. Первым делом выгнали всех ее насельников, предварительно изъяв у них серебряные ризы с личных икон и другие ценные вещи. Все они разъехались кто куда. Отец Алексий со своим келейником отцом Макарием отправился в Сергиев Посад. Два дня пожив в гостинице, они нашли приют в маленьком домике духовной дочери старца Веры Верховцевой, которая покидала Сергиев Посад, чтобы поселиться в Сарове, где еще продолжалась монашеская жизнь.
До 1925 года старец Алексий еще немного ходил по комнаткам, несколько раз добирался до храма. После он больше сидел в кресле, а потом уже полулежал на кровати. Старец из последних сил старался вычитывать все дневные службы, исключая литургию, которую он в келье никогда не совершал, так как не имел антиминса. Когда он уже не мог стоять, то вычитывал службы сидя. Однажды, когда отец Алексий лежал от недомогания в постели, его приехал навестить Патриарх Тихон. Батюшка был глубоко тронут вниманием Святейшего и чувствовал себя крайне неловко, оттого что встречал его и беседовал лежа. Он несколько раз пытался встать, но Святейший снова укладывал его на кровать. После 1927 года отец Алексий уже только лежал, с трудом поднимая голову, и шевелил пальцами правой руки. Принимал только своих близких духовных чад и монахов, и то не всех. Есть свидетельства о существовании завещания старца Алексея – поминать предержащия власти и не отходить от митрополита Сергия.
Почил старец Алексий 19 сентября (2 октября н. ст.) 1928 года в Сергиевом Посаде. Чин отпевания в Петро-Павловском храме был совершен архиепископом Бийским Иннокентием (Соколовым) с многочисленным сонмом клириков и иерархов. Погребен был старец в Сергиевом Посаде на Кокуевском кладбище у алтаря (позже, по закрытии кладбища, прах перенесен на новое городское кладбище).
Причислен к лику святых Русской Православной Церкви для общецерковного почитания на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года.
С левой стороны Смоленского Собора Свято-Смоленской Зосимовой мужской пустыни, рядом с Рафаиловским приделом, у солеи, находится деревянная, резная рака с мощами преп. Германа и Алексия Зосимовских.
Дни памяти:
- 19 сентября (2 октября)
- 23 июня/6 июля в Соборе Владимирских святых
Преподобный Алексий Зосимовский
Источник:
Преподобный Алексий Зосимовский (Соловьёв): [Электронный ресурс] // Азбука веры: [сайт]. – 2014. – URL: https://azbyka.ru/otechnik/Aleksij_Zosimovskij/
Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь
Святители, священство, служители Владимирской Епархии
Владимирская епархия.
|
