Вечер понедельника, 26 июня 1961 года, в Муроме выдался теплым...
Для старшего мастера завода имени Орджоникидзе Юрия Костикова тот вечер не предвещал беды. Наоборот, был день зарплаты, и вечер ожидался приятным. Костиков с приятелями зашел в единственный в городе ресторан «Муром». По воспоминаниям работавших с ним Крыловой и Трохина, Костиков приехал в Муром из Полтавы после вуза. Ему было около 25 лет, но отличался он твердым характером. В 1959 году перспективного специалиста назначили старшим мастером участка холодной штамповки цеха холодильников. Юрий был общительным, но требовательным и быстро завоевал авторитет среди рабочих и руководства.
В тот день, посидев с друзьями в ресторане, около 19 часов Юрий собрался домой. Жил недалеко, но, видимо, выпитое подвело. Те три квартала, что были до его дома, он решил преодолеть на попутке. Пытался запрыгнуть в кузов попутного грузовика. Но неудачно: сорвался и упал на проезжую часть.
Это ДТП могло ни к чему и не привести. Но так сошлись звезды: на беду Костикова, вслед за грузовиком ехал на машине тогдашний начальник местной милиции Павлов. Он подошел к Юрию, спросил, как тот себя чувствует. Что ответил Костиков, неизвестно, но, видимо, ответ милиционеру не понравился. Это стало роковым и для Юрия, и для всего Мурома.
Разгневанный начальник распорядился отправить нарушителя в кутузку - без освидетельствования. Но Костиков был не робкого десятка. Он наверняка пытался доказать свою правоту. За что, вероятно, был избит милиционерами. Подтверждений избиения до сих пор нет, но то, что подобное возможно, говорили и говорят сейчас многие служители правопорядка.
Костикова определили в камеру № 10, где сидели за мелкое хулиганство. Спустя время ему стало плохо. Сокамерники потребовали врача. Фельдшер разбираться с арестантом не стал, заявил: мол, когда проспится, все само пройдет. Якобы к медику обращались еще раз. Но тот своего мнения не изменил. Через несколько часов молодой здоровый мужчина умер.
Жена Костикова стала искать мужа. Дважды обращалась в милицию. Но там ответили, что такой не поступал. То же самое сказали ей и следующим утром, когда события уже приняли трагический оборот. Лишь когда Костикова пришла в милицию с другом мужа, ей грубо показали на тело лежавшего во дворе околотка Юрия. Глаза его были закрыты, лицо разбито, а передние зубы - выбиты.
По факту происшествия прокурор 27 июня 1961 года возбудил уголовное дело. Там было сказано: «Работники милиции задержали его и поместили в камеру с другими пьяными. А утром отправили в больницу, где он вечером скончался от полученной при падении с автомашины черепно-мозговой травмы».
Доказательств избиения Костикова в милиции прокуратура не нашла.
В тот же день произвели вскрытие тела, на котором, к слову, присутствовали председатель профкома завода Бабишко и несколько рабочих. Результаты экспертизы ни от кого не скрывали, и в тот же день весь завод, на котором работало около 12 тысяч человек, знал о случившемся. И по городу поползли слухи, что в милиции Костикова забили до смерти.
Юрия хоронили только 30 июня.
В истории страны рубеж 50-х - 60-х годов известен как хрущевская «оттепель». В столице ‑ демократия, «Новый мир» и поэт Вознесенский. В провинции - карточная система на продукты, подорожавшие в разы, и пустые прилавки. В некоторых областях начались даже перебои с хлебом. У людей копилась злость на всех представителей власти.
Так было и в Муроме. Виктор Погорелов в 1961 году был заместителем начальника ОВД Мурома. Вот что он вспоминал при жизни: «Тогда в органах работали не лучшие представители народа. В милицию шли те, кто не смог найти себя в другой профессии. Зарплата была мизерная и отношение к работе соответствующее».
Ветеран КГБ Виктор Григорьевич Зайцев вспоминает: «Родственникам погибшего не сразу сообщили о случившемся, их не пустили в морг, не назвали причину смерти. Это стало главной ошибкой. Недосказанность ‑ хорошая почва для домыслов»...
...На цеховом совещании 29 июня старший мастер и заместитель секретаря парторганизации Домченко высказал сомнение в правильности заключения местной экспертизы. Он предложил переосвидетельствовать тело Костикова специалистам из Владимира или Москвы, чтобы они могли объективно назвать причину смерти. По мнению Домченко, независимым экспертам народ поверит больше, чем муромским, которые обязательно скроют правду.
Предложение поддержала группа рабочих цеха из числа тех, что были в морге и разговаривали с судмедэкспертом. Среди них был и 45-летний маляр-художник Михаил Панибратцев. Ему в дальнейшем судьба отведет особую роль в происходившем. В 1941 году он был осужден на 10 лет за покушение на террористический акт. Провел в ГУЛАГе 8 лет и видел много жестокости и несправедливости со стороны тюремщиков. Он был убежден в лживости выводов муромской экспертизы.
Итак, выводам областных или столичных экспертов народ готов был поверить. Но городское руководство заартачилось.
Это была фатальная ошибка. Настроение в народе накалялось каждую минуту. Рабочие решили: за смерть их товарища Костикова надо мстить.
Панибратцев предложил написать лозунг «Смерть убийцам!» и идти с ним к милиции. По показаниям свидетелей, он говорил: «Завтра во время похорон разобьем все окна в милиции».
Завод Орджоникидзе, где работал погибший Костиков, взял на себя организацию похорон. В эти дни в городе обсуждали только одно ‑ как и почему молодой и здоровый мужчина умер в камере. Многие припоминали услышанное от друзей или свой опыт: кого-то когда-то тоже били в милиции. Возмущение росло. «Ментов надо проучить!» - слышалось повсюду.
Вот что вспоминает заместитель начальника отдела КГБ в Муроме Лев Исаев: «В цехе холодильников, где работал погибший, ко мне подошел знакомый и сказал, что во время похорон будут громить милицию. Для этого заранее готовят прутья, палки и прочее. Появились листовки с призывами к этому. Я доложил об обстановке своему руководству, потом в горком. Но на сообщение не отреагировали, видимо, не считали, что такое возможно».
В день похорон, 30 июня, вокруг дома погибшего собралось несколько тысяч человек. Крыши расположенных рядом сараев проваливались под тяжестью толп людей. Гроб, обшитый кумачом, установили на машину, и под музыку цехового оркестра процессия двинулась к кладбищу. Впереди несли 10 венков.
Городское Напольное кладбище тогда было действующим. Путь к нему лежал мимо здания ОВД. «Может быть, беды можно было избежать, ‑ вспоминает Зайцев, - если бы не одна рьяная дружинница. Она направила процессию по второстепенной улочке, а не по главной. Изменение маршрута и стало толчком к началу действий».
Но есть мнение, что процессию изначальнохотели направить в обход.
В протоколе заседания партбюро цеха отмечено: «Коммунист ЦДХ т. Гусев… вместе с Хижанковым и Бударагиной направили процессию мимо милиции».
Шедшие вместе с колонной руководители завода, поравнявшись с милицией, скомандовали: «Не останавливаться! Идти к кладбищу!»
Но неформальные лидеры, подняв плакат, изготовленный Панибратцевым, повели часть людей к зданию горотдела. Здесь уже стояли наряды милиции и дружинники. Они отняли плакат, а венок с надписью «Зверски убит в милиции» из рук провожавших вырвала некая ретивая дружинница, да еще и прилюдно растоптала его. Говорят, что милиция пыталась даже снять гроб с машины, чтобы заставить процессию повернуть в обход околотка.
Эти неумные и циничные действия и спровоцировали людей. Панибратцев с криком «Бей гадов!» одним из первых бросил два камня в окна милиции. Вслед за ним припасенные камни стали кидать и другие. В дальнейших событиях участие Панибратцева не зафиксировано. Очевидно, он вместе с частью траурной процессии проследовал на кладбище.
Похороны завершились, но толпа у милиции не расходилась. К 18 часам здесь уже появились новые лидеры. Появились и люди, не участвовавшие в похоронах, даже не знавшие погибшего. Но решившие использовать гнев народа в своих интересах. Подобная ситуация всегда происходит при любом «майдане». Кого только не было в толпе: ранее судимые, женщины с детьми, подвыпившие зеваки, любопытные. И у многих были причины не любить милицию.
У милиции начался стихийный митинг. В разбитые окна вновь полетели камни и железные прутья. Каких-либо требований толпа не выдвигала. Просто кричали: «Бей сволочей! Убийцы!» Несколько разгоряченных мужчин перевернули милицейскую машину. Перевёрнутая машина послужила трибуной, на неё стали восходить люди, которые кричали о произволе властей.
На импровизированную трибуну взобрался ранее задержанный за драку некто Денисов. Он кричал, что лично видел, что в милиции зверски избивали и пытали Костикова. Такие «свидетельства» плеснули масла в огонь. А оратор для убедительности показал еще и кровоподтеки и ссадины на своем теле, которые он якобы получил «от ментов» при задержании (позже при расследовании уголовного дела выяснилось ‑ Денисов получил повреждения в драке с собственным братом). Но это ‑ позже. А в те минуты от него прозвучало: «Бей фашистов, бей гадов!»
Денисова поддержал жестянщик Усов, 48-летний отец троих детей, частый посетитель КПЗ за мелкое хулиганство. По показаниям свидетелей, он был пьян и кричал: «Бейте милицию! Она нас обижает и бьет! Чего вы смотрите. Давай жги, громи! Нечего жалеть!» Кто-то из собравшихся попытался возразить, но сразу получил от толпы в лоб.
Были в толпе и посторонние люди. В протоколах допроса значатся показания 28-летнего неграмотного цыгана некоего Мартынова. Он тоже с перевернутого «воронка» призывал громить милицию. У Мартынова с ней были свои счеты.
Толпа наэлектризовалась. В какой-то момент десятки людей с палками и арматурой бросились на штурм здания милиции.
«В дежурной части, ‑ вспоминает Погорелов, - находились старший уполномоченный Барышев, дежурный Кузнецов, участковый Поршутов, милиционеры Онуфриев и Чеколодков. Они попытались оказать сопротивление, несколько раз выстрелили в воздух. Им удалось не допустить освобождения лиц, находившихся под следствием». Однако в материалах дела сказано, что на свободе все же оказались 48 человек, задержанных за различные нарушения и преступления. Удивительно, но многие узники, поняв, что происходит, отказались покидать свои камеры.
Одним из первых ворвался в помещение горотдела некто Поликарпов. Он, как написано в протоколе, «применял физическое воздействие к работникам милиции, пытаясь силой вытащить их на улицу для расправы».
Ворвавшись в здание, нападавшие крушили мебель, разбивали телефоны и коммутатор, пытались вскрывать сейфы. Среди этой толпы был замечен 31-летний Лукин, тоже человек с криминальным прошлым. Он был пьян, возбужден слухами об убийстве человека в милиции. Топором он рубил мебель и другие вещи, выбрасывал на улицу милицейское обмундирование и документы.
Из воспоминаний бывшего замначальника ОВД Погорелова: «Несколько кабинетов горело. В кучу свалили документы, среди которых были секретные материалы. Во дворе подожгли бочку с соляркой. Пробившись сквозь толпу, пожарные развернули рукава, но кто-то их перерезал. Сколько бы ни пытались потом «западные голоса» придать политический окрас происшедшему, злость людей была направлена на конкретных начальников. Ни один портрет и бюст Ленина или Дзержинского не пострадал. Иногда их откладывали в сторону, чтобы не попортить».
Не сразу, но добрались бунтовщики и до помещения КГБ в том же здании. У чекистов было время подготовиться. «Сейфы у нас тогда были слабоваты, - вспоминает заместитель уполномоченного КГБ Исаев. - Только один был надежным. Туда и свалили самые секретные документы».
Когда народ ворвался в отдел КГБ, он был пуст. Огромный сейф невскрытым бунтовщики выбросили на улицу.
Через мегафон толпу непрерывно призывали образумиться и разойтись. Предлагалось даже бесплатно посмотреть новый фильм в кинотеатре «Прогресс» по соседству. Но все это было бесполезно.
Среди погромщиков был 23-летний безработный, некто Романенков. В 1959 году его судили за мелкое хулиганство. Незадолго до муромских событий его вновь задержали за кражу, и он хотел уничтожить компрометирующие его документы, чтобы не судили как рецидивиста.
Романенков взломал дверь, ведущую к КПЗ. В ответ на выстрелы милиции, ранившие двух нападавших, он кричал: «Гады, одного или двух убьете, но всех не перестреляете!» В беспорядках были замечены также две пьяные женщины 30 и 38 лет, ранее судимые за незначительные преступления и тоже с нелестными характеристиками.
Сотрудники милиции пытались снимать происходившее с крыш и деревьев. Тем, кого застали за этим, не поздоровилось. Но несколько фото все-таки были сделаны. Снимки с места событий позволили определить меру вины многих участников. Сегодня вы впервые видите некоторые из этих снимков в данной публикации.
А команды на отпор штурмовавшей здание толпе все не было. Народ без сопротивления врывался в помещения. Досталось многим милиционерам. Чтобы избежать неприятностей, некоторые из них переодевались в гражданское, пытались бежать с места событий. Тем же, кто попался в руки разъяренной толпы, не позавидуешь. По словам очевидцев, люди били всех милиционеров без разбора. Одному правоохранителю камнем проломили голову. Заместителя начальника ГОВД Рясина били всей толпой.
Вскоре разъяренная толпа добралась до сейфа с оружием. Сейф разломали, стволы разобрали по рукам. До сих пор нет точной цифры украденных стволов: в книгах учета - одна цифра похищенного оружия, по словам очевидцев - другая, в уголовном деле сказано, что нападавшие захватили 68 единиц оружия и более тысячи боевых патронов. В Муроме, правда, ни одного выстрела, к счастью, так и не прозвучало, но обратно потом вернулась лишь небольшая часть стволов. Спустя годы некоторые «засветились» в преступлениях в разных концах страны ‑ и это еще раз подтверждает, что за стихийной толпой в Муроме стоял криминал.
В здании горело несколько кабинетов. В кучу свалили и подожгли уголовные дела и другие документы. Во дворе тоже орудовала толпа.
К тому времени на место происшествия уже прибыли войска, но команды применять оружие не было. Солдат-срочников стали обрабатывать из толпы: «Сынки, перед вами отцы и матери! На кого вы идете?»
Все это время на улице работал громкоговоритель. К спокойствию и прекращению погрома призывали самые уважаемые люди города: руководители предприятий и исполкома, депутаты. Но все было без толку.
В разгар погрома в Муром приехал председатель Владимирского облисполкома Сушков Тихон Степанович. То, что он увидел, привело его в оцепенение: горящее здание милиции, огромная, предельно решительно настроенная толпа, застрявшие в ней машины, которые не могли сдвинуться с места.
Милиция бездействовала, а городское начальство пребывало в ступоре. Никто не знал, как себя вести в такой ситуации ‑ для партфункционеров, сделавших карьеру при Сталине, ситуация была абсолютно незнакомой.
Сушков три раза собирал партактив города. От секретарей парткомов, директоров заводов, работников горисполкома и горкома он ждал предложений по ликвидации стихийного бунта. Но предложений не было. Тогда вместе с секретарями горкома Будкиным и Гореловым, председателем горисполкома Сорокиным Сушков пошел в народ. Он тоже обещал разобраться в случившемся. Но народ им не поверил и освистал. Городского прокурора Трандофилова, тоже попытавшегося вступить в диалог с бунтовщиками, и вовсе стащили с машины и избили.
Вскоре было принято постановление о вводе войск в городе. Через 5 часов в город прибывают 200 военных и люди начинают расходиться по домам, запал бунта погас.
Спустя несколько часов к месту происшествия прибыли войска из Москвы. Но в Муроме у властей хватило ума не давать команды стрелять на поражение. Солдаты стояли перед толпой молча, сцепившись руками, оцеплением в несколько колец. То ли эта тактика оказалась успешной, то ли люди, выпустив пар, осознали наконец, что творится. Так или иначе, накал в толпе стал спадать. Постепенно люди начали расходиться. К ночи улица перед милицией была полностью расчищена.
Той же ночью здание милиции было полностью отремонтировано. Для этого от каждого из городских предприятий выделялись люди, техника, материалы. Уже к утру никаких следов погрома или пожара не было. Здание блестело новыми стеклами, побеленными стенами. Двор был чисто выметен. В городе ввели тотальный запрет на продажу алкоголя. Улицы патрулировали солдаты, курсанты МВД, дружинники.
Для расследования дела была организована следственная группа из восьми следователей КГБ во главе со старшим следователем по особо важным делам из центрального аппарата КГБ СССР. Начались задержания и допросы. В ходе следствия за участие в массовых беспорядках было арестовано 8 человек. Еще 11 - за мелкое хулиганство. Художника Панибратцева арестовали первым. Затем были взяты под стражу еще несколько работников того же цеха.
Всего состоялось два процесса. Суды были показательными. Первый начался 3 августа в клубе строителей. Зал на 300 человек был забит битком. Люди стояли в проходах. На суд пропускали только «представителей общественности» - по пригласительным билетам. Суд продолжался три дня.
11 августа был вынесен приговор. Выступление государственного обвинителя отобранные горкомом люди встретили аплодисментами. Обвинитель требовал для трех подсудимых высшей меры, т.е. смертной казни. Адвокаты настаивали на смягчении приговора, но их просьбы не были удовлетворены. Одного из защитников, не «понявшего политического значения дела», отстранили от защиты Романенкова.
На всех предприятиях города прошли митинги и собрания с осуждением погромщиков. Владимирский областной суд приговорил к расстрелу трех активных участников муромской драмы. Еще 11 человек, в том числе три женщины и два участника Великой Отечественной войны, были осуждены на длительные сроки лишения свободы с отбыванием наказания в тюрьмах и колониях строгого режима. Позже некоторым из них смягчили наказание, и они вернулись в родной город.
Уже в наши дни прокуратура Владимирской области по поручению Генпрокуратуры РФ изучила это уголовное дело и выдала заключение: приговоры подсудимым были вынесены обоснованно, с учетом степени опасности для общества их действий.
Ходатайства приговоренных к смертной казни о помиловании были отклонены. 4 сентября 1961 года их расстреляли. В газетах «Призыв» и «Муромский рабочий» опубликовали статью «Бандитам по заслугам». Акцент был сделан на уголовном прошлом троих приговоренных к смертной казни. Их называли «матерыми бандитами», «отщепенцами, ничего общего не имеющими с советскими людьми». Говорилось и о единодушном осуждении трудящимися их действий.
Однако полного единодушия на самом деле не было и тогда. 35-летний рабочий фанерного комбината Владимир Струнников открыто выразил свое несогласие с действиями правоохранительных органов. Он пришел на танцплощадку и призвал молодежь протестовать против решения суда. Его задержали. Сопротивления он не оказал, но держался достойно. Он убеждал, что аресты частью неоправданны, а приговор слишком суров.
Действия юстиции были предсказуемы. На рабочем собрании коллеги «гневно осудили» Струнникова. От их имени в КГБ якобы было направлено заявление с требованием привлечь его к уголовной ответственности. Струнникова обвинили в призыве к массовым беспорядками и осудили на 7 лет. В мае 1963 года был подготовлен протест, требовавший переквалифицировать состав преступления на хулиганство. В 1965 году Струнников был реабилитирован Президиумом Верховного Суда РСФСР.
Оргвыводы
9 августа в обстановке строгой секретности на пленуме обкома КПСС шел «разбор пролетов». С работы «за политическую незрелость и непринятие решительных мер» были сняты первый секретарь обкома партии, а также начальники управлений КГБ и МВД. «Какая же закалка у секретарей Муромского горкома партии, которые вместо того, чтобы быстро поднять коммунистов, комсомольцев, рабочих и дружинников на подавление бандитствующих элементов и намять бока этой шпане, начали их уговаривать, проводить митинг среди распоясавшейся публики, - возмущался на пленуме зав-отделом административных органов ЦК КПСС по РСФСР Тищенко. - Как могли произойти эти события? Ведь в Муроме около 6 тысяч коммунистов, свыше 11 тысяч комсомольцев? Почему кучка хулиганствующих элементов в течение продолжительного времени творила бесчинства и втянула какую-то часть отсталого населения в эту историю?»
Почти в полном составе были сняты с должностей и получили строгие выговоры все руководители заводской и цеховой профсоюзной и партийной организации. Председателя профкома завода Бабишко обвинили в организации пышных похорон, а старшего мастера Домченко ‑ в выражении сомнений в выводах экспертов. Начальника цеха Левина, директора завода Рапопорта, секретаря парткома Лобанова обвинили в том, что при их попустительстве на заводе изготовили памятник и ограду, а в газете напечатали соболезнование. За это все они были смещены с должностей.
Из партии исключили секретаря парторганизации цеха Свекольникова за положительную характеристику, данную одному из участниковбеспорядков. Обком сместил с должностей секретарей Муромского горкома КПСС, начальников отдела КГБ и ГОВД в Муроме и других чиновников.
Как ни скрывали власти случившееся, о муромском бунте скоро узнали и в других городах области. В Коврове среди рабочих распространялись листовки с призывом «Отомстим за Муром!». А уже через неделю такая же ситуация сложилась в Александрове ‑ но только завершившаяся более трагично. Были убитые и раненые.
В один из выходных на глазах у отдыхающих милиция задержала двух подвыпивших военнослужащих. Их отправили в КПЗ. По городу поползли слухи: мол, милиция несправедливо «наехала» на защитников Родины. В центре Александрова собралась толпа, около 300 человек. Полетели угрозы в адрес городской власти и милиции. «Мы вам покажем Муром», - орала толпа. Как и в городе на Оке, в Александрове люди ринулись на штурм здания местной милиции. Но тут наученные горьким опытом власти сразу приняли предельно жесткие меры. Был открыт огонь на поражение. Толпа остановилась. Было убито 5 и ранено 12 человек. См. Массовые беспорядки в Александрове 23–24 июля 1961 г. Вскоре подобные волнения случились на всесоюзной стройке в Темиртау, в городах Средней Азии, в Новочеркасске. Всего за время правления Хрущева в стране было около десятка подобных выступлений.
Данил Борисович Рапопорт (1919-1989) был директором Муромского завода им. Орджоникидзе. Его исключили из партии, сняли с работы, несколько месяцев он был безработным. А в начале зимы 1962 года по инициативе секретаря парткома завода «Электроприбор» В.А. Беляева, заведующего отделом обкома КПСС С.Я. Иголкина при поддержке председателя облисполкома Т.С. Сушкова Д.Б. Рапопорта назначают исполняющим обязанности директора завода «Электроприбор». Началась трудовая деятельность на предприятии, которое стало для него родным, и продолжалась она около 22-х лет.
