Герасим Григорьевич Фейгин (1901 — 1921, Кронштадт, Петроградская губерния) — деятель молодежного коммунистического движения, один из основателей комсомола, поэт.
Фейгин Герасим Григорьевич
Фейгин Герасим Григорьевич родился в 1901 году в семье служащего. Его отец Григорий Давыдович Фейгин, - крещеный еврей родом из Белостока. Семья с запада империи очутилась в Покрове в 1915 г., после выселения евреев из прифронтовой полосы. По впечатлениям тех лет Герасим, ровесник века, сочинил поэму «Беженцы»: после она была им уничтожена. На новом месте семья устроилась неплохо: отец-юрист служил защитником в Покровском суде. Два сына - близнеца учились в местной гимназии. Герасим был на хорошем счету: один из первых футболистов, поэт, начинающий актер. Но с товарищами отношения как-то не складывались: Герасим считал Покров городком мещанским, писал на одноклассников злые эпиграммы, и позволял себе хулиганские выходки. Как вспоминали соседские девочки, «дома отец строго держал их (матъ умерла), зато по вечерам, вырвавшись покататься... Герасим перерождался: шалил, подкидывал нам под санки палки, а когда мы летели в сугроб, смеялся до слез». Вот он, тринадцатилетний, в форменной фуражке, с потертым ранцем за спиной поднимается по склону с окраинной, низинной Александровской улицы в Покровскую мужскую гимназию. В этом городе Герасим вместе с семьей совсем недавно. Первая империалистическая изгнала их из родной Белоруссии, и они вместе с несколькими семьями беженцев поселились здесь. Ему уже довелось хлебнуть лиха. Он пишет об этом — тринадцатилетний — в поэме «Беженцы». Совершенно естественной стала дружба Герасима с солдатами стоявшего в уездном центре 21-го пехотного полка, в котором действовала большевистская ячейка, а вскоре — и активная работа среди населения, которую начал вести юноша по заданиям партии. Есть версия, что «благословение на борьбу во имя революции» будущий комсомольский герой Герасим Фейгин получил от ветерана партии, орехово-зуевского большевика Авдея Хазова, еще до февральской революции. Большевистские агитаторы с соседней Орехово-Зуевской фабрики приезжали в Покров по железной дороге, и, проникая в казармы под видом родственников солдат, вели там антивоенную агитацию. Многих гимназистов как магнитом тянуло в казармы: дома было скучно и все известно, глупые родители, не понимая исторического момента, требовали учебы и подчинения старшим - а на улице бурлила настоящая жизнь... Среди таких гимназистов был и Герасим Фейгин. Это понять легко; труднее понять, отчего рабочий агитатор вообще обратил на подростка буржуйского вида внимание. Профессиональные революционеры часто использовали мальчишек: что-то отнести, принести, передать... Мальчишки, как известно, всегда тяготели к запретным подвигам, а революционерам это позволяло снизить профессиональный риск. По крайней мере, 15-летний Маяковский в 1905 году был арестован и судим в Москве не за какие-то шалости, а за доставку бомб из динамитной мастерской. И отпустили его именно как пацана несмышленого; взрослого повесили бы. Да и в годы Великой Отечественной войны практика использования мальчишек и девчонок не считалась зазорной. ...Ну, в общем, старшие товарищи вовлекали молодежь в свои дела; а февральская революция показалась гимназистам (солдатам, служащим и прочих) сплошным праздником непослушания. Фейгин устроил митинг в своем классе: гимназисты радостно сорвали и растоптали портрет царя, потом понаделали красных бантиков из материи, которую принес тот же Герасим. Прикрепили они эти бантики на свои гимназические тужурки, и отправились знакомой дорогой в казармы; а по пути еще поучаствовали в большом митинге на базарной площади, и сходили, вместе со всеми, освобождать политических заключенных из пересыльной тюрьмы. Летом 1917 года Герасим Фейгин, начинающий поэт, напечатал в газете «Старый Владимирец» три стиха; в них он, как ни странно, охарактеризовал большевиков как предателей. Новая жизнь у него наступает в июле-августе 1917 года. Тогда VII съезд партии принимает решение «О союзах молодежи»; Герасим вдруг становится вожаком молодежи: он организует в Покрове культурно-просветительский кружок. 11 ноября 1917 года он вступает в партию большевиков. Ему не было еще и шестнадцати. Обладая литературными способностями, занимался редактированием местного журнала «Юность», писал стихи. В октябре 1918 г. он и Безыменский участвуют в I Всероссийском съезде комсомола. В июне 1919 года он был избран членом, а затем председателем Владимирского губкома Союза молодежи. В этой должности ему приходится много ездить, создавая комсомольские ячейки на местах. Г. Фейгин вновь организует Вязниковскую городскую организацию молодежи. В июне 1919 г. в Покрове организуется Покровский Союз Молодежи («Союз рабочей молодежи «3-й Интернационал»). Инициатива по организации Союза Молодежи в г. Покрове принадлежит Герасиму Фейгину, впоследствии члену бюро Губкома. 30 июня 1919 г. выходит первый номер газеты – журнала «Красная Молодежь» под редакцией Безыменского, Фейгина и Любимова.
1919 год. Его не отпускали на фронт. Но он все же своего добился в октябре. Прощальный митинг на старом Владимирском вокзале. Добровольцев было столько, что некоторым приходилось отказывать. Как свидетельствует хроника тех дней, половина всей Гусевской комсомольской организации во главе с членами уездного комитета уехала на фронт. В Шуе на пятнадцать мест было двадцать два заявления. С трибуны возле готовых в путь вагонов-теплушек семнадцатилетний Герасим от имени уезжающих клянется победить или умереть. — Какое счастье! — восклицает он звонким от волнения голосом.— С винтовкой в руках доказать, во имя чего ты борешься, чувствовать себя коммунистом! И вот Москва. Мощенная булыжником площадь. И Ленин на балконе Моссовета. Вглядись, современник, и в тесных шеренгах бойцов, затаивших дыхание, чтобы не проронить ни слова из напутственной речи вождя, ты увидишь семнадцатилетнего Герасима...
В тяжелых боях на Южном фронте помощник комиссара полка всегда впереди.
«Бывший член Владим. Губкомола тов. Герасим Фейгин, ушедший добровольцем в октябре прошлого года на фронт, политвоенком № стр. полка, теперь ранен на Западном фронте. Выехав верхом для осмотра позиций, он был окружен 4-мя белогвардейцами, предложившими ему сдаться. В ответ на предложение тов. Фейгин стал стрелять из револьвера и ранил двух белых. Перестрелка продолжалась несколько секунд. Испуганная лошадь понесла т. Фейгина, истекающего кровью. Одной пулей была пробита фуражка тов. Фейгина, другой раздроблена локтевая кость левой руки, третья угодила в правую ногу. В настоящее время тов. Фейгин находится в Себежском госпитале» («Красная молодежь», 30 мая 1920).
«Вороной мчал его лесной дорогой. И даже в темноте было видно, как искромсана подковами дорога, как избиты, изъезжены колеи. По бокам — брошенные второпях повозки: считанные часы назад здесь прошел отступающий враг. Но кто эти четверо в крестьянской одежде? Что им здесь нужно между двух фронтов? — Кто такие? Предъявите документы! Один стал рыться в кармане. Двое других схватили коня под уздцы: — Сдавайся!!! Фейгин сделал несколько выстрелов в упор. Конь взвился на дыбы и рванулся в сторону, унося Герасима. Переодетые неприятельские разведчики открыли беспорядочную пальбу. Одна пуля раздробила ему левую руку ниже локтя, другая прошила правую ногу, третья, пробив фуражку, сожгла пук волос. Истекающего кровью героя израненная лошадь принесла к штабу. Потом госпитали в Себеже, Ржеве, Рязани, Москве. Наконец, исхудавший, с перевязанной рукой, опираясь здоровой на костыль, перешагнул порог родного дома. Назавтра явился на работу в уездный комитет РКП (б).
Фейгин Герасим Григорьевич
Но в тихом Покрове пробыл недолго: вызвали в Москву и направили в Минск, где был избран членом Центрального бюро Коммунистического Союза молодежи Литвы и Белоруссии. Вскоре он делегат III Всероссийского съезда комсомола. С 1920 года секретарь Иваново-Вознесенского губкома РКСМ. Редактор газеты «Юный текстильщик», член губкома РКП(б). В Иваново в 1921 году он выбран делегатом на X съезд партии: во время этого съезда начинается знаменитое Кронштадское восстание. Восстание это ставит под угрозу власть правящей партии: кронштадские моряки (бывшие революционные матросы) насмотревшись на новый порядок, выступают с новым лозунгом: «За Советы, но без коммунистов». В три года как голодном Петрограде, колыбели революции, бастуют рабочие оборонных предприятий. Красная Армия, воюющая уже четвертый год, воевать больше не желает, а красноармейцы хотят идти по домам. Продолжение восстания в Кронштате чревато рабочими бунтами в Петрограде и других городах. Поэтому на подавление Кронштата срочно бросают всех, кто только под руку подвернулся... Подвернулись: делегаты X партийного съезда, юные партийные писатели (тот же Фадеев), курсанты-красноармейцы, войска недавно вернувшегося с польского фронта Тухачевского... Перед отъездом из Москвы, 10 марта, Герасим позвонил домой (на квартире судьи был телефон). Дома была младшая сестра. Его первые слова были о съезде, об Ильиче. — Машенька! — услышала сестра взволнованный голос: — Здесь так все интересно, так важно и так много надо вам рассказать! Обязательно скажи папе, раз уж он в отъезде, — я еще раз видел и слышал Владимира Ильича. Этого никогда не забудешь! — Я сказала тогда Герасиму, — говорила нам Мария Григорьевна,— что мы очень беспокоимся: ведь Кронштадтская крепость неприступна. — И Марии на всю жизнь запомнился решительный ответ брата: — Кронштадт был и будет нашим! «Находившиеся в те дни рядом с Герасимом рассказывали, что отправляясь в Кронштад, стоя на ступеньках медленно тронувшегося поезда, он декламировал свои стихи: «Мы пойдем без страха, мы пойдем без дрожи, Мы пойдем навстречу грозному врагу. Дело угнетенных — дело молодежи, Горе, кто на чуждом черном берегу!» (Много позднее советский композитор Василий Буглай положил их на музыку). В белесой темноте мартовской ночи 1921 года в составе одного из полков только что восстановленной 7-й армии под командованием М.Н. Тухачевского Герасим Фейгин вступил на лед залива. Только что с госпитальной койки, комиссар полка шел рядовым. Он наотрез отказался от предложения остаться в штабе. — Я в силах держать винтовку и пойду в общем строю! Наступление группы войск, в которых был Фейгин, должно было начаться из района Ораниенбаума, расположенного как раз напротив крепости. Самое узкое место залива. Пять километров — немного, но все — как на ладони! А за крепостными фортами, которые предстояло во что бы то ни стало взять, было около 27 тысяч матросов и солдат, обманутых меньшевиками и эсерами. У них на вооружении было два линкора и другие боевые корабли, около 140 орудий береговой обороны, более сотни пулеметов. ...Открытое всем ветрам ледяное поле Финского залива. Каждую ночь прожекторы крепости беспокойно обшаривали лед. Мятежники нервничали. Но в два часа после полуночи с 16 на 17 марта прожекторы неожиданно погасли. Негромкая команда — и бойцы вступили на лед. Без единого выстрела шли в ночи красные полки. Они были уже чуть ли не под стенами крепости, когда враги спохватились. Вспыхнули прожекторы! Стало светло как днем. Загрохотали крепостные орудия. Снаряды раскалывали лед, взрывая фонтаны. Кипела и бесновалась вода в полыньях. Лихорадочные «та-та-та» пулеметных очередей, залпы орудий, беспорядочные хлопки винтовочных выстрелов! Под ногами хлюпала вода: это поработал навалившийся на Балтику теплый влажный воздух с запада. На льду натаяли целые озера. „Вперед! За родину! За партию!" - потрясая винтовкой, кричал Фейгин. Мощное „Ура“ катилось по цепи. Цель была уже близка. Бойцы усилили бег. Перед штурмом Кронштадта у Фейгина надоедливо ныла раздробленная вражьей пулей кисть левой руки. Он молчал. Теперь боль стихла. Может быть, оттого, что было не до нее. Падали на лед красноармейцы, тонули в полыньях. Казалось, захлебнется атака. Но цепи, обтекая полыньи, неудержимо катились навстречу сплошному огненному кольцу, опоясавшему крепость. - Товарищи! - крикнул Фейгин и упал, сраженный вражеской пулей... Немного спустя в официальном сообщении о Смерти Герасима будет написано: «Делегат X съезда РКП (б) Фейгин Герасим, пошедший добровольцем на подавление кронштадтского мятежа, проявил невероятное геройство, храбрость и мужество. Он пренебрегал смертельной опасностью и был впереди, увлекая за собой наступающую массу, энергично и умело руководя группами, не теряясь под градом пуль, и тем самым исполнил долг перед лицом трудового народа». К сорокалетию ликвидации кронштадтского мятежа Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов писал: «Среди наступающих в первых рядах делегаты съезда. Многие из них ранены, но не покидают поля боя. Есть и убитые». В числе павших героев Климент Ефремович называет и поэта Герасима Фейгина. в воскресенье, 27 марта 1921 года, газета «Правда» открыла свою первую полосу сообщением в траурной рамке. Центральный Комитет РКП (б) и Центральный Комитет РКСМ извещали партию, комсомол, трудящихся всей страны о доблестной смерти секретаря Иваново-Вознесенского губернского комитета РКСМ и члена Иваново-Вознесенского губкома РКП (б), делегата X съезда РКП (б) товарища Герасима Фейгина, геройски павшего в бою под Кронштадтом. Сообщение заканчивалось словами: «Вечная память борцу пролетарской революции!»
«Памяти Герасима Фейгина. Я не знал его раньше, познакомился только в Ораниенбауме, где все мы, больше стачеловек, ожидали разбивки по частям, за три дня до штурма Кронштадта. В тесной, нетопленой зале Ораниенбаумовского Совета, после бессонной ночи под артиллерийским обстрелом, толпились мы около стола, за которым сидела распределительная комиссия. За несколько часов перед этим нас информировали о положении и трудностях штурма, причем вывод был токов, что многим из нас, если не всем, придется погибнуть. Отдельными группами и кучками велись оживленные беседы. Я подошел к одной из них. Разговаривал юноша, почти мальчик, с черными живыми глазами. «Многим придется погибнуть. Нужно погибнуть». Юноша был Герасим Фейгин. И это «нужно» звучало стальной твердостью и спокойствием. И ни один мускул не дрожал на лице этого юноши, почти мальчика. Только в черных, больших глазах его промелькнуло что-то, что говорило, как велик и силен жизненный инстинкт в нем; но это «нужно» было сильнее инстинкта. Через, полчаса я опять встретился с ним около распределительного стола. «Герасим Фейгин — в управление связи группы».— Товарищ, я—строевик, и прошу послать меня в пехоту». — «В пехоту назначено довольно политработников». — «Я считаю нужным итти в строю рядовым красноармейцем». И опять сталью прозвучало это «нужным», и уже совсем спокойны были его черные, полные жизни глаза... А когда мы возвращались после взятия Кронштадта, то Герасима Фейгина не оказалось среди нас... Без позы, без рисовки, спокойно отдал этот юноша делу пролетарской революции самое большое, что имел — жизнь. Н. М.» («Призыв» 16 апреля 1921).
Герасим Фейгин вместе в другими погибшими участниками штурма, был похоронен в общей могиле на главной (Флотской) площади Кроншата. До революции главной святыней и всего Кронштата, и Флотской площади был собор Св. Николая Чудотворца. Построенный по образцу Святой Софии в Константинополе, он был памятником всем погибшим в боях морякам. Внутри его было (сейчас снова есть) множество мраморных досок с памятными надписями. У моряков, как известно, в море могил нету; и эти надгробные доски должны были и утешать родных погибших, и служить вечным напоминанием, всем прочим... После 1921 года главной святыней Кронштата стала эта братская могила; собор был закрыт, поделен на этажи и клетушки эти, клетушки использовались как помещения для разных контор. Но в братской могиле Кронштата тогда были похоронены многие; а революционных героев из них впоследствии вышло, все же, немного... Из Фейгина такой герой вышел, и не последнюю роль в этом сыграл его брат-близнец Владимир Григорьевич. Гораздо менее известный, он, однако, на несколько месяцев раньше брата вступил в партию большевиков. Владимир также был комсомольцем; с 1920 г. делает успешную партийную карьеру, и перечень его должностей занимает целую страницу. Он был делегатом трех партийных съездов, - в том числе, и знаменитого XVII съезда; сначала он назывался «съездом победителей», потом «съездом расстрелянных». В 1937 году он был арестован, и вскоре расстрелян. Владимир Фейгин был кремирован и похоронен в безымянной яме нового Донского монастыря в Москве; в 1953 году, вместе с десятками тысяч других безвинно пострадавших партийцев, реабилитирован. Отец, Григорий Давидович, вступивший в партию после смерти Герасима, переехавший в Москву и сделавший там хорошую карьеру - умер, не выдержав смерти второго сына. Но запущенная Владимиром Фейгиным легенда о рано погибшем и чертовски талантливом комсомольском поэте-герое, «орленке», Герасиме Фейгине - осталась и пережила создавших ее.
Его именем названы улицы в Покрове, Владимире, Иванове, Кронштадте, Санкт-Петербурге.
Поэт Эдуард Багрицкий посвятил ему строки: «Нас водила молодость в сабельный поход, Нас бросала молодость на кронштадтский лед». В 1936 году композитор В. Белый и поэт Яков Шведов посвятили ему песню «Орленок». «Орленок, орленок, взлети выше солнца...».
Ивановское городское отделение ЛКСМ РФ носит имя Герасима Фейгина.
«...С волнением переступал я порог московской квартиры семьи Фейгиных на улице Переяславской в новом многоэтажном доме. Встретили меня сестры Герасима — Мария Григорьевна и Надежда Григорьевна. Встретил словно и сам Герасим: все здесь жило его именем. Его фотография — прямо напротив двери в просторную светлую комнату. Я ее сразу узнал. Она была увеличена с известного фронтового снимка героя. Восемнадцатилетний комиссар полка был в черной кожаной тужурке и кожаной фуражке. В той самой фуражке, которую потом, пробитую вражьей пулей, бережно положат под стекло в Музее Революции в Москве рядом с красноармейским шлемом Николая Островского и орденом Аркадия Гайдара. У Герасима — открытое лицо, умные, внимательные глаза, словно живо отвечающие на ваш взгляд и запросто, по-домашнему, спрашивающие: «Ну, как вы тут?» Быстро летит время! Поседели сестры героя. Но в тот день промелькнувших как миг десятков лет словно не бывало. Живые картины жизни Герасима вставали перед нами» (Я. Гунявин. Нас водила молодость. «Сыны земли владимирской».1981.)
Отцы и дети
Много прекрасных страниц записала своей работой молодежь в историю своего движения, но нельзя не отметить и те из них, которые рвали молодую душу, убивали молодые светлые порывы и вызывали на глазах других, сознательных граждан — невольные слезы. Одной из таких тяжелых страниц является страница, рассказывающая о том взаимоотношении, которое существовало у отцов и детей. Здесь речь идет не о Коммунистической партии, которая по существу всегда была с молодежью, не о гражданах — старших идет здесь речь,— речь идет о действительных отцах-родителях. Молодежь устремилась к будущему — светлому, старики не верили и не хотели верить в это будущее и не желали, чтобы их дети верили. Получилась вечно новая и вечно старая история,— произошел конфликт, глубокая драма взаимного непонимания отцами своих детей и наоборот. Отцы, пользуясь находящимися в их руках материальными средствами семьи, угрожали «непокорным» лишением этих средств, изгнанием из дома. Дети не уступали, дети украдкой шли туда, куда летели их мысли, где была их радость и счастье. Все это вызывало крупные семейные сцены, чаще кончавшиеся разрывом между отцом и сыном. Мне сейчас вспоминается письмо одной девушки ко мне в бытность мою секретарем Уездкома Союза Молодежи, когда я работал в Вязниках. Вот что она пишет: Дорогой товарищ Васильев! Я член союза молодежи деревни Зобищи. Я хочу, рвусь к свету, но у меня очень темные родители, они меня постоянно бьют за то, что я хожу в Союз, за то, что я играю на сцене. Но кое-как, украдочкой, я все-таки посещала Союз, пока, наконец, не вышла та глупая сцена, которая переполнила чашу терпения. Я играла на спектакле, вдруг пришла моя мать, вошла на сцену и при всей публике схватила меня за волосы и, погоняя палкой, притащила домой, где я получила еще побои от отца. Я решила уйти от них. Жить так нельзя. Где-же выход? Что-же делать? Посоветуйте, как мне быть. (Следует подпись). Вражда отцов и детей росла и росла и, наконец, вылилась в боевую кампанию всего Комсомола против гнета родителей,— дети штурмовали отцовскую закорузлость. Газета «Красная Молодежь» начала заполняться статьями, стихами, заметками, которые показывали обществу насколько велик разрыв в семье между отцами и детьми, насколько велики страданья и какова должна быть борьба. Для иллюстрации — приводим стихотворение в прозе Фейгина: «Долой гнет родителей». Нежные попечения нежной матушки, любящего наставления седовласого батюшки,— прелесть домашнего очага,— все, что восхваляло буржуазное перо,— гниль! Долой эту гниль! Эх, в былые годы жил в семье родной, не звал горюшка-печали. Долой семью! Долой незнанья горюшка и печали! Отец старик, за ним жизнь позади, он поучит уму разуму. Не надо нам устарелого ума. Долой! Он человек с опытом, он практик, он жизнь прошел. Не надо нам этой опытности, не надо нам учиться, как жить при капиталистическом строе. Долой! Долой гнет родителей! Нового! Светлого! Вот наше стремление! Вот наш путь! Старое, расступись, сгинь! Наши родители большей частью поклонники старого, или топчущиеся на одном месте бесцветные личности, или скулящие быватели. Наши родители — это наши цепи, тормозители, палачи нашей мысли. Наши родители, это преграда, которую надо сдвинуть, чтобы выйти на дорогу борьбы, на дорогу вперед. Мы эту преграду сдвинули, а кто не сдвинул — сдвигай! Вперед! Вперед! Вперед! Трагикомические сцены, угрозы, вопли — это орудие в руках родителей. Не обращай ни на что внимания. Твой путъ — борьба! Старое — гнилое. Уничтожай это старое, если оно мешает новому. К свету, через борьбу! К розам, через шипы! Тебе мешает семья,— брось ее! В наши красные ряды, к борющемуся пролетариату. Вперед! Фейгин. Велик, упорен был родительский гнет, но еще упористей был его штурм молодежью. Старики поддались, а где не поддались, там дети кинули отцов. Так боролась молодежь с родительской закорузлостью...
Память:
- В городе Владимире его именем названа улица (см. Улица Фейгина).
«Улица названа в память о герое гражданской войны комсомольском вожаке во Владимирской губернии и поэте Фейгине Герасиме Григорьевиче (1901-1921 гг.)» Мемориальная доска из черно-коричневого гранита. Установлена согласно решению исполкома Владимирского городского Совета депутатов трудящихся № 1106 от 4.10.1967 г. на жилом доме, находящемся на пересечении ул. Мира и ул. им. Фейгина.
