Мясников Владимир Владимирович, Герой Советского Союза
Мясников Владимир Владимирович
Мясников Владимир Владимирович (16 мая 1924, деревня Анкудиново, Покровский уезд, Владимирская губерния, РСФСР — 5 июля 2015, Москва, Россия) — советский военачальник, активный деятель химических войск МО СССР, начальник Военной академии химической защиты имени Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко (1972 — 1990), генерал-полковник технических войск (27 октября 1977), Герой Советского Союза.
Мясников Владимир Владимирович
В. Буланцов. НАЧАЛЬНИК ВОЕННОЙ АКАДЕМИИ Сводный военный оркестр исполнил Гимн Советского Союза. Отгремели залпы артиллерийского салюта в честь праздника Великого Октября. Красная площадь — главная площадь Страны Советов — замерла перед торжественным маршем войск. Проходит секунда, другая. Звучит команда — и батальонные колонны всколыхнулись, пришли в движение. Равняясь на Мавзолей В.И. Ленина, чеканят шаг слушатели военных академий. Парадный строй одной из них — Военной академии химической защиты имени Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко — возглавляет рослый и стройный генерал. Его волевое, но моложавое лицо сосредоточенно, шаг четок и тверд. Это — начальник академии, Герой Советского Союза, генерал-полковник технических войск Мясников Владимир Владимирович.
Жизнь и боевой путь видного советского военачальника неразрывно связаны с судьбой целого поколения народа, с трудной порой в истории нашей страны.
Мясников родился 16 мая 1924 года в д. Анкудиново Покровского уезда Владимирской губернии (ныне Петушинского района Владимирской области). Отец и мать по роду занятий - крестьяне. Когда Владимиру исполнилось 12 лет, отец сказал: "Володя, ты уже узнал цену хлеба, стал помощником нам на подворье. Пора приобщаться и к коллективному труду, доказать всем, на что ты способен". С наступлением сенокоса Володя вместе с отцом и другими колхозниками стал заготавливать сено для колхозного стада. Присмотрелся к опыту взрослых, начал орудовать косой. Прошел пяток прокосов и услышал первую прилюдную похвалу бригадира: "Молодец, парень, косишь красиво".
С тех пор он совмещал школьную учебу с трудом в колхозе "Заря". Аттестат о среднем образовании Володя получил в самый канун войны. Отец ушел на фронт. Мечта об институте не сбылась.
Володя стал помощником матери, главной опорой младшим братьям и сестренке. И заодно выполнял с честью и достоинством гражданский долг: долбил мерзлую землю вместе с пожилыми мужчинами и женщинами - рыл окопы на оборонительных рубежах между Москвой и Владимиром. С деревенскими пацанами валил березняк на дрова, а затем, преодолевая километры, подвозил их на санях к паровозам.
Наступившая весна застала односельчан в небывалой растерянности: как сеять яровые - необходимой техники нет, все тракторы МТС мобилизованы для нужд Красной Армии. Деревенским мальчишкам пришлось научиться пахать на лошадях, а затем и сеять, как в древние времена, из лукошка.
...В 1941 году июнь выдался на удивление теплым и немного душным. Редкий день обходился без дождя. Не только анкудиновские, караваевские, ларионовские и петушинские колхозники, — жители всей Владимирщины радовались дружному подъему зерновых и густым травам. Думали: будут с хлебом и кормами.
Вместе с односельчанами был полон радужных надежд и комсомолец Владимир Мясников. Его радовали не только виды на урожай и буйство лугового разнотравья, но и ощущение своих молодых сил, широта дорог, открывающихся в жизни.
Володя лежал у самой воды на песчаном берегу Пекши. Через неплотно сомкнутые веки ему виделся розовый свет солнечных лучей. Течение реки скорее угадывалось, чем слышалось — так было тихо, умиротворенно. Мысли снова и снова возвращались к тому, что было вчера. Именно вчера, вот в эту субботу, он 17 июня окончил Петушинскую школу-десятилетку № 1 и получил долгожданный аттестат.
Домой в Анкудиново Володя вернулся поздно. А утром 22 июня не спеша позавтракал, собрался и ушел на речку. Окунулся в приятную прохладу, затем с блаженством опустился на песочек. Неожиданно услышал через кусты тревожный голос младшего брата Генки:
— Вовка! Вовка, где ты?
— Вот я. Ты чего...
Геннадий подбежал запыхавшись. Лицо бледное, глаза широко раскрыты. Волнуясь, он сначала не мог объяснить толком, что случилось. Потом опустился рядом на песок и выпалил:
— По радио передали, что на нас напали немцы. Одним словом, война!
Война... Она круто изменила не только привычный быт, но и судьбы миллионов советских людей. Перечеркнула их планы и опрокинула надежды. Хотя фронт был еще где-то далеко, но строгим законам военного времени оказалась подчиненной, вся жизнь деревни Анкудиново. Не слышалось больше смеха и песен. Со стен школы, магазина и правления колхоза сурово смотрели плакаты: «Родина-мать зовет!»
Один за другим получали повестки из военкомата и отправлялись в армию молодые мужчины.
Володя видел, с каким страхом всякий раз встречала мать почтальона и вестовых из сельсовета. Ждала, вот-вот наступит черед ее мужа. Но отца мобилизовали лишь в январе сорок второго. Владимир Дмитриевич в последний раз поднял на руки восьмилетнюю Верочку. Крепко расцеловал Валерку и Генку. Старшего сына просто обнял, на что Владимир ничуть не обиделся: он чувствовал себя уже взрослым мужчиной. Мать распрощалась с мужем в сенях. Он ушел, рядовой солдат Великой Отечественной войны, чтобы до конца исполнить свой долг перед Родиной и уже никогда не вернуться в строй живых.
Вскоре в деревне, кроме стариков и подростков, мужского населения почти не осталось. Все заботы как в семьях, так и в колхозе в целом, легли на женщин. Но не работа, а печальные похоронки прибавляли морщин, сутулили некогда гордых и неприступных деревенских красавиц. Трактора тоже в армию забрали, так что в 1941 году на лошадях пахали, сеяли, собирали урожай.
В октябре-ноябре, когда решалась судьба Москвы, Владимира мобилизовали на оборонительные работы. Они велись в районе Лакинска и Ставрова. Рылись противотанковые рвы, строились дзоты. Как и тысячи других ему подобных патриотов, Владимир таскал бревна и тес, ломом и кувалдой долбил смерзшуюся землю, обогревался у костра, питался сухарями, размоченными в кипятке.
В мороз и холод было трудно, временами даже очень трудно. Но он отработал положенное время. Затем был направлен на лесоразработки в Ундол, Уршель. Привлекался на сборы Всеобуча.
В июле 1942-го восемнадцатилетний комсомолец Мясников добровольно ушел в армию и был направлен в Высший военный московский гидрометеорологический институт, который находился в Ленинабаде. Его зачислили слушателем метеофакультета. Но институт вскоре расформировали, Владимир Мясников в сентябре 1942 года стал курсантом Военного училища химической защиты. Он тогда еще не знал, что химическая защита станет делом всей его жизни и призванием.
В один из дней курсант Мясников получил очередное письмо от матери. «Здравствуй, дорогой сыночек, — писала Зинаида Ивановна. — Спешу сообщить тебе страшное известие. Твоего отца нет больше в живых. Он погиб в боях под Смоленском. Мне не хочется в это верить, и язык не поворачивается произносить роковое слово «убит». Но нам пришла «похоронка». Далее мать писала, что брат Геннадий тоже призван в армию, а Валерка и Верочка живы и здоровы. Письмо заканчивалось призывом к сыну отомстить за погибшего на фронте отца.
После получения печального письма Владимиру в училище стало неуютно, к занятиям ослабел интерес. Дело заключалось еще в том, что сроки учебы в училище продлили с шести месяцев до девяти, затем до года и наконец до полутора лет. «Скорее бы выпуск. Скорее бы на фронт», — эта мысль сверлила мозг, преследовала днем и ночью.
Душевные муки подчиненного заметил командир роты.
— Я понимаю твое настроение, — сказал он Мясникову. — Сейчас у многих из нас горе. Только интересы победы над врагом требуют не скоропалительных, а взвешенных решений. Ты должен окончить училище. Боишься, на твою долю фрицев не останется? Напрасно. Вон они еще сколько нашей территории занимают. — И капитан повернулся лицом к карте. При повороте сверкнул орден Красного Знамени и ударились друг о друга медали на гимнастерке офицера-фронтовика. — Думаю, что дойдет очередь и до тебя, и до всего вашего выпуска.
«Очередь» дошла лишь через год, в мае 1944-го, когда Владимир Мясников окончил Краснознамённое Харьковское военное училище химической защиты и в звании младшего лейтенанта прибыл на 3-й Прибалтийский фронт, в район южнее Пскова. Здесь был назначен командиром взвода отдельного огнеметного батальона 67-й армии.
— Прибыли как нельзя кстати, — при первой же встрече без церемоний сказал ему командир батальона майор П.И. Корчагин. — Только сегодня одного взводного отправил в медсанбат. Принимай, лейтенант, технику и команду над людьми. Тридцать человек. Все как на подбор.
«Обстановка складывается благоприятной», — подумал молодой комвзвода. Будучи человеком наблюдательным, Владимир заметил многое. И то, что во взводе имелся почти полный штат. И то, что все солдаты и сержанты обстреляны. И комбат, чувствуется, человек хороший: принял и выслушал без ненужных в боевой обстановке официальностей. Назвал Мясникова лейтенантом, хотя отлично знал, что он всего-навсего «младшой». И помкомвзвода попался тертый. Бывший морячок-балтиец, который не расставался с вылинявшей тельняшкой, полагая, что она возвышает его в глазах солдат.
В июле 67-я армия перешла в наступление в направлении города Тарту. Огнеметчики наступали вместе с противотанковыми резервами. Всякий раз, как только стрелковые и танковые части достигали определенной глубины, майор Корчагин выдвигал свои огнеметы вперед для закрепления занятой территории и на случай отражения контратаки противника.
В конце августа Тарту был освобожден. Огнеметный батальон выдвинулся на северную окраину города и оседлал дорогу, ведущую на Таллин. Впереди — одна из стрелковых дивизий 67-й армии. Находясь в полосе ее действия, огнеметчики отрыли окопы в полный профиль, установили свои ФОГи на самых танкоопасных направлениях. В один из дней пехота и танки противника прорвались через боевые порядки дивизии. Произошло это несколько неожиданно, потому что немцы начали атаку без артподготовки. Они подвергли полки дивизии внезапной бомбардировке и обстрелу с воздуха. Фашистские стервятники забросали бомбами командные пункты, огневые позиции артиллеристов, минометчиков и пулеметчиков. Прошили свинцовыми струями наши траншеи. Почти одновременно из-за лесочка выползли немецкие танки и поднялась пехота. Им удалось продвинуться на несколько сот метров и вплотную приблизиться к позициям огнеметчиков.
Младший лейтенант Мясников услышал, как захлопали выстрелы рядом установленных советских противотанковых орудий. Увидел, как подбитые бронированные чудовища конвульсивно вздрагивали и замирали на местах, где их встретили снаряды. В этот момент он подал команду: «Огонь!» Многочисленные раскаленные струи огнесмеси прочертили воздух и достигли мятущихся немецких автоматчиков. Они дико орали, катались по земле, огненными факелами бежали вспять. Обезумевшие вояки нигде не находили спасения.
По указанию командира взвода огонь был перенесен на подбитые фашистские танки. Объятые огненной лавой, они становились горящей могилой для уцелевших в них экипажей.
Три раза в тот день огнеметчики отбивали яростные атаки гитлеровцев. Во взводе Мясникова, как и во всем батальоне, в строю осталась лишь половина бойцов. Остальные убиты и ранены. Но враг не прошел. Его остановили и отбросили.
Затем лейтенант Мясников участвовал в освобождении Риги (сентябрь — октябрь 1944). В марте 1945 года в составе батальона передан 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, принимал участие в боях по расширению Кюстринского плацдарма на Одере. Участник Берлинской наступательной операции и штурма Берлина.
Советские войска со всех сторон обложили Берлин, как хищного зверя. Ломая сопротивление врага, они упорно сжимали железное кольцо окружения. Вот уже атакующие рвутся к центру города. На пути одни из последних рубежей перед рейхстагом — голубая лента реки Шпрее, с высокими, одетыми в гранит берегами. Здесь развернулись особенно ожесточенные бои. 23 апреля к реке в районе двухъярусного моста Обербаумбрюкке прорвались подразделения 1373-го стрелкового полка, входившего в состав 5-й ударной армии под командованием генерал-полковника Н.Э. Берзарина. Созданный для захвата моста штурмовой отряд трижды пытался пробиться на левый берег, но всякий раз вынужден был под губительным огнем гитлеровцев отходить назад. Стало очевидно, что действовать крупными силами — это значит обрекать людей на верную гибель. Следовало найти иной путь. В ночь на 24 апреля командир приданного полку огнеметного взвода лейтенант Владимир Мясников получил распоряжение подготовить 15 человек, 6 огнеметов, перебраться на ту сторону Шпрее и выжечь из домов фашистов, оборонявших мост. Во втором часу ночи огнеметчики начали выдвигаться. Свое грозное оружие — фугасные огнеметы — катили на самодельных колясках, напоминающих миниатюрные орудийные лафеты на колесах, обтянутых велосипедными шинами. Сравнительно благополучно миновали подступ к мосту и вскоре добрались до первого завала, образованного рухнувшим верхним ярусом. Мясников осмотрелся. Над головой через рваные края пролома чернело небо, слева глубоко внизу поблескивали свинцово-темные волны Шпрее, впереди коридором маячили четырехгранники опорных столбов. «Двигаться можно только здесь, по этому коридору, используя столбы как укрытия», — подумал лейтенант. Когда группа начала перебираться через первый завал, противник, видимо, заметил ее, усилил огонь. Пулеметные очереди справа и слева полосовали плиты и столбы. Стали рваться мины. Послышались стоны: один из бойцов, тянувший огнемет, был ранен в живот, другой — в руку. Пришлось остановиться. — Хоть бы из одного ФОГа ударить по гитлеровцам, — со злостью заметил кто-то. Но противник был слишком далеко. Чтобы поразить врага эффективно огненной струей, надо было подойти хотя бы метров на 60 — 70. А пока можно вести огонь только из автоматов. Мясников мучительно раздумывал: что же делать? Как пройти этот наиболее опасный участок моста? Фашистские пулеметчики с той стороны реки продолжали выпускать одну очередь за другой, перенося огонь с участка на участок. По огненным трассам и искрам было видно, куда ложатся пули. А что если воспользоваться этим? Выждать момент, когда ближайший участок между двумя столбами не обстреливается, и броском преодолеть его. Затем так же переместиться к следующему столбу и т. д. Решено двигаться поодиночке: за столбом больше чем одному не укрыться. Но как быть с огнеметами? С ними-то ведь быстро не побежишь. К станкам привязали куски провода, которыми солдаты подтягивали огнеметы к себе в укрытие за опоры. Лейтенант Мясников занял удобное для наблюдения место, следил за огнем противника и регулировал движение людей. На преодоление «коридора» ушел остаток ночи. Когда забрезжил рассвет, группа сосредоточилась за вторым завалом. Отсюда до фашистов рукой подать. Совсем рядом серые, с готическими островерхими крышами дома. Откуда-то справа бьют пулеметы, стреляют «фаустники». Одну коляску с огнеметом удалось поставить на позиции за небольшим барьерчиком у съезда с моста. Возле него распластались на асфальте солдаты Соколов и Кузьмин, готовясь дать выстрел. Командир взвода перебрался через завал и залег рядом за небольшими обломками. Можно подавать команду. — Огонь! Однако солдаты молчали. Может быть, не слышат? Крикнул громче — результат прежний. Очевидно, что-то случилось. Надо проверить. Чуть приподнялся, и вдруг по камням возле головы оглушительно гулко ударила россыпь пулеметной очереди. Что-то острое стукнуло в голову. Левый глаз запорошило мелкой крошкой. Дотронулся до виска — ладонь скользнула по мокрым волосам. Кровь! Промелькнула мысль: «Поднимусь ли?» Оперся на руки и попытался встать. Как будто все нормально. Но тут над ухом просвистела вторая очередь. К счастью, на сей раз не задело. Выждав некоторое время, по-пластунски вернулся за завал. Подползли Соколов и Кузьмин. У них, оказывается, осколком разбило пороховой патрон в огнемете. Наступил день. Часть огнеметчиков укрылась за завалом, часть в башне. Надо было ждать, когда стемнеет. О движении не могло быть и речи, противник прицельным огнем уничтожал на мосту все живое. Примерно в десятом часу большая группа фашистов пыталась сбросить горстку храбрецов в воды Шпрее. Вот уже несколько гитлеровцев на подходе к Обербаумбрюкке. Перебегая от укрытия к укрытию, на ходу строча из автоматов, они с яростью обреченных осатанело лезли вперед. Но огнеметчики отбили атаку и не пустили фашистов на мост. Во второй половине дня группу Мясникова поддержала артиллерия. С набережной ударили орудия, поставленные на прямую наводку. Снаряды рвались по обе стороны моста. От взрывов рушились стены зданий, летели обломки кирпичей. У лейтенанта возник дерзкий план: воспользоваться замешательством противника, проскочить в подвал сгоревшего дома и уже из него ударить из огнеметов по врагу. Перед решающим броском Мясников указал каждому порядок передвижения, приказал приготовить гранаты на случай, если в доме окажутся фашисты. Быстро перебрались в конец моста, сгруппировались под его низкими сводами и по команде лейтенанта дружно бросились вперед. Удача! Гитлеровцы не успели принять контрмеры, а возможно, просто не заметили отчаянного маневра смельчаков. В подвале полно дыма. Режет глаза, першит в горле. Скорее в соседний дом! Противник теперь совсем близко. Остается расставить в удобных местах ФОГи и нацелить их. Первую пару — по угловому зданию, остальные — по домам на противоположной стороне улицы. Сигнал открытия огня — автоматные очереди по окнам. И вот раздалось характерное шипение с присвистом. Раскаленные струи из проемов подвала ударили в бойницы вражеских укрытий, затекая внутрь и все сжигая. Сразу же в нескольких местах заполыхало пламя. На секунды все вокруг замерло. Противник явно ошеломлен. Он никак не ожидал появления советских огнеметчиков у себя в тылу. Среди фашистских солдат поднялась паника. Поспешно покидая позиции, они уходили подвалами в глубь квартала. Мясников решил немедленно использовать первый успех. Он вывел группу назад к мосту в расчете на то, что командир роты, как и планировалось, вышлет теперь вперед весь взвод со снаряженными огнеметами. И действительно, по мосту уже спешили воины. Они катили за собой на колясках ФОГи. Когда сил накопилось достаточно, огнеметчики, совместно с подразделениями полка, двинулись вперед очищать от гитлеровцев дома вдоль набережной. Шли гуськом, прижимаясь к стенам домов, используя любое укрытие, открывая огонь с коротких дистанций. Мощный огонь заставлял противника отходить все дальше и дальше. Продвинулись по набережной метров двести. Вдруг заметили, как группа солдат противника, перебегая из ближайшего здания, скрылась в подвале соседнего дома. Выстрел из огнемета. Послышались крики, и вскоре в проломе стены показалась фигура с поднятыми вверх руками. На ломаном русском языке гитлеровский вояка объяснял, что здесь, в подвале, остатки подразделения, оборонявшего мост. Если им сохранят жизнь, все они сдадутся в плен.
На всякий случай направили на выход из подвала два ФОГа. Мясников приказал попавшим в ловушку фашистам выходить без оружия. Вражеские солдаты выбирались по одному. Молодые, пожилые и совсем мальчики-фольксштурмовцы. Закопченные, многие перевязаны. Они сдавались на милость победителя.
Вскоре подошел второй огнеметный взвод. И вот уже за мостом действуют, выжигая гитлеровцев из укрытий, огнеметчики лейтенанта Ивана Ткаченко, с которым Мясников вместе окончил химическое училище, воевал под Псковом и Ригой, отбивал огнем из ФОГов яростные контратаки фашистов в боях за Тарту, дрался на Кюстринском плацдарме. А на мосту хлопочут саперы. Они расчистили завалы, подготовили проходы для танков и артиллерии. С грохотом пошли стальные машины, орудия и пехота.
До полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии оставалось всего несколько дней. Их Владимир Мясников провел в уличных боях.
За самоотверженные действия 31 мая 1945 года лейтенанту Мясникову Владимиру Владимировичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Всю жизнь он бережно хранил пожелтевшую страничку "Правды" с Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении высокого звания и склеенный по сгибам трофейный план столицы Германии. На нем отчетливо видна карандашная пометка рядом с надписью "Обербаумбрюкке", обозначающая тот самый огненный мост. А глубоко в сердце затаилась память и боль о погибшем на фронте в 1943 году отце и павших в боях товарищах.
...Сразу после войны Владимир Мясников принял участие в демилитаризации Германии.
С 1952 года — начальник химической службы стрелковой дивизии. В 1953 году окончил Военную академию химической защиты имени К.Е. Ворошилова. С конца 1953 года — офицер разведки Управления начальника химических войск Министерства обороны СССР. С апреля 1963 по август 1964 года — начальник химических войск гвардейской танковой армии в Группе советских войск в Германии, затем на учёбе. В 1966 году окончил Военную академию Генерального штаба Вооружённых сил СССР. 1972 году в звании генерал-майора Владимир Владимирович Мясников назначен на ответственную должность начальника Военной академии химической защиты. Той академии, из стен которой когда-то вышел сам, будучи еще молодым офицером. Семнадцать лет он руководил этим учебным заведением. Своими опытом и знаниями генерал-полковник "вооружил" слушателей многих выпусков, оставил в наследство учебники о тактике химических войск, справочники по защите от оружия массового поражения, ряд важных публикаций.
Заслуги Героя Советского Союза В.В. Мясникова перед Родиной отмечены более чем четырьмя десятками орденов и медалей. Среди них - ордена Ленина, Отечественной войны I степени, "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" II и III степени, орден Дружбы, медали "За боевые заслуги", "За победу над Германией", "За взятие Берлина", "За безупречную службу", "За укрепление боевого содружества", многие другие.
Владимир Владимирович ушел в отставку в 1990 году и всецело занялся общественной деятельностью.
Избирался депутатом Московского совета депутатов трудящихся нескольких созывов. Являлся председателем комиссии по увековечению памяти погибших защитников Отечества в Российском комитете ветеранов войны и военной службы.
Умер 5 июля 2015 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.
Память: - В городе Петушки на мемориале землякам – Героям Советского Союза ему установлен памятный знак.
***
30 июля 1942 года меня призвали в армию. Пришел в Собинский райвоенкомат, наша деревня тогда входила в Собинский район Ивановской области, откуда меня и еще одну девицу направили в областной центр, Иваново. В Иваново к нам присоединилась девушка из Юрьевца и нас троих направили в Московский военного гидрометеорологический институт, который к тому времени был эвакуирован в Ленинабад. До Ленинабада мы добирались около двух недель. Причем, мы же неопытные были, так что никаких проездных документов не получили и, сперва, ехали на товарняках, а потом, на одной из остановок мне какой-то военный подсказал, что надо получить проездные документы. Я, как старший группы, пошел в военкомат, получил проездные документы, и дальше мы уже ехали в пассажирских поездах. Когда прибыли в Ленинабад и доложили командованию института, то меня, сперва, не хотели принимать, я до войны был признан негодным к строевой службе. Посмотрели мои документы и говорят: «Нам годных к нестроевой службе не нужно, нам нужны годные к строевой службе». Но я настоял, так что меня отправили на медкомиссию, которая признала годным к строевой. Стал сдавать экзамены, в этот институт большой конкурс был – восемь человек на место. Но ничего, успешно сдал экзамены и был зачислен на метеорологический факультет института, а девиц на другой факультет зачислили. После зачисления в институт нас обмундировали и направили проходить курс молодого бойца. Вместе с экзаменами это заняло около месяца, а потом пришел приказ институт расформировать. Старшие курсы института направить в артиллерийские училища, а набор на 1 курс метеорологического факультета – в Харьковское военное училище химической защиты, которое было эвакуировано под Ташкент, в местечко Сахипи. Там до войны размещался сельскохозяйственный институт, а во время войны в помещениях этого института находилось наше училище. В мае 1944 года я окончил училище, и наш курс был направлен в Москву, в распоряжение начальника химических войск. Прибыли в Москву, нас сразу же во дворе построили и зачитали, кто куда едет. Я, Ткаченко, я с ним в одной роте учился, тринадцатой, и еще одного офицера из 14-й роты направили в распоряжение штаба 3-го Прибалтийского фронта, который направил нас в резерв 67-й армии, а оттуда командирами взводов в 8-й отдельный огнеметный батальон. Я и Ткаченко в одну роту попали, а парень с 14-й роты в другую. - Какова была структура батальона? - Батальон насчитывал примерно четыреста человек. Три огнеметные роты, техническая служба, она отвечала за снаряжение огнеметов, небольшая медслужба, финансист. На вооружении батальона были фугасные огнеметы ФОГ-2 – это сварной баллон, высотой примерно полметра, в который заливается 25 литров огнесмеси. В верхней части баллона два отверстия, в один из которых вварен стакан, в который помещался пороховой патрон (200 грамм трубчатого пороха), а в другую сифонная труба, которая заканчивалась брандспойтом, под которым находилась зажигательная шашка. Было два способа подрыва: первый – электрический, когда от зажигательной шашки, и от порохового патрона к источнику тока или на подрывную машинку идут провода. Второй способ – устанавливался модернизированный упрощенный взрыватель, который инженеры применяли при установке мин. От него натягивалась проволока или шнур. Внужной момент проволкой или шнуром из взрывателя выдергивается чека и происходит поджиг. Внутри баллона колосник, это такая перфорированная решетка. Пороховая шашка создает давление внутри баллона, колосник его распределяет по всей поверхности, выдавливая огнесмесь, которая подходит к брандспойту и там поджигается. На выходе получается струя огня. - А какова дальность поражения? - Гарантированная – 80 метров, максимальная – 100 метров. - Какова была тактика применения огнеметов? - Огнеметные подразделения занимали рубежи перед противотанковой артиллерией, или на самостоятельных участках обороны. Огнеметная точка представляла из себя окоп в виде подковы, концы которой направлены в сторону противника. Перед каждым концом зарывалось по два огнемета, и еще в тылу ее один-два огнемета, таким образом 5-6 огнеметов в огнеметной точке. Готовили огнеметную позицию и вели в ней бой два человека. На специальной фанерке (карточке), на которой была составлена схема какой огнемет, какое направление, выводились провода, один провод уже подключен к батарее, а другой свободен. В зависимости от того, как цель подходит под направление стрельбы, подсоединяется провод нужного огнемета и происходит выстрел. - С ФОГа один выстрел производился, или можно было сделать несколько выстрелов? - Нет, несколько раз из одного огнемета выстрелить нельзя. Вся огнесмесь выбрасывается одним выстрелом. В батальон я прибыл, когда он стоял под Псковом. Участвовали в освобождении Пскова, потом освобождали Эстонию, Латвию. После освобождения Риги батальон был выведен в район Адажи на доукомплектование. Получили пополнение, обучили его. Учили солдат выдвижению к переднему краю, как копать огнеметные точки, ставить огнеметы, подключать электропроводку. Хитрость в чем была – при подключении элетропроводки надо было правильно завернуть гайку у пороховой шашки и зажигательной звестки, чтобы не раздавить содержимое. А то можно так плотно затянуть, что разрушить и то, и другое. Вот этому надо было обучить солдат. После пополнения наш батальон был направлен в 5-ю Ударную армию 1-го Белорусского фронта. В марте 1945 года мы прибыли на 1-й Белорусский фронт. Батальон, на американских амфибиях, был переплавлен через Одер на Кюстринский плацдарм, где мой взвод и взвод лейтенанта Ткаченко заняли позиции на стыке двух полков. Позиции, которые оказались в ста метрах от немецких, занимали ночью. Днем на плацдарме жизнь была тревожной, мы старались особо не показываться, активно работали немецкие снайперы. А на ночь я выдавал каждому бойцу по шесть дисков на автомат и в течение ночи он должен был их расстрелять в назначенный сектор в сторону противника. Полмесяца мы находились на этом плацдарме. Находясь на передовой, мы, конечно, никакой подготовки к наступлению не видели, но чувствовалось, что оно скоро начнется. На фронте же как было – если до наступления далеко, то повозочные из тыла аккуратно едут, опасаются. А как только они пронюхают, что наступление скоро – так уже посмелее едут, ночью чуть ли не на передний край лезут. 16 апреля, внезапно для нас, началась артподготовка. Когда стало светать, приехал капитан, зам. начальника штаба батальона. Приказал огнеметы снять и приготовиться к передвижению вперед. Тогда сильнейший туман был, как в молоке ходишь, ничего не видно. Мы огнеметы из земли вытащили, скомпоновали, потом пришли машины. Огнеметы на них погрузили и вперед. Где-то войска задержались, надо закрепляться. Нам команда: «Поставить огнеметы на таком-то участке». Быстро развернулись, окопались, ждем атаки. Атаки нет. Опять команда: «Снять огнеметы». Сняли и пошли дальше. Так мы прошли Штраусберг и 22 апреля, со стороны Карлхорста вошли в Берлин. В Берлине мы были приданы 144-й Азербайджанской стрелковой дивизии, входившей в состав 5-й Ударной армии. Выйдя к Шпрее, дивизия уперлась в мост, который долго не могла захватить. Этот мост был двухэтажным. На первом уровне шла пешеходная дорога, а справа от нее автомобильная дорога, а на втором уровне была железная дорога, метро. На первом ярусе была автомобильная и пешеходная дорога. Справа по мосту шел бортик, высотой где-то метр, а слева от автодороги были столбы, на которых держалась верхняя часть моста. Отступая, немцы в двух местах взорвали автодорогу, и в двух местах железную дорогу, а вся пешеходная часть моста осталась целой. Полк с хода пытался преодолеть этот мост, но ничего не получилось. Тогда командование решило ночью послать огнеметчиков. Надо сказать, что в Берлине бои шли день и ночь, действовали штурмовыми группами, так что мой взвод был разделен на две группы по пятнадцать человек – одной группой командовал я, а другой помкомвзвода. Соответственно, одна группа действовала днем, а другая ночью. В час ночи я, от командира роты, получил задачу захватить мост и выбить из домов на набережной. Взял свою группу, пятнадцать человек, и начал движение. Вышли на мост, а он же давно немцами пристрелян… Кромешный ад… Немцы как дали по нам из автоматов, пулеметов, минометов и фаустпатронов. Одно спасение – вот те столбы, они четырехгранные, где-то полметра шириной. Мы за этими столбами укрывались, тут самое главное было выдержать, пока по нему бьют – искры летят, осколки камня, а ты стоишь, главное вперед не броситься. Как немцы огонь перенесли – можно к другому столбу перебежать. Таким образом мы достигли середины моста, где стояло две башни, в которых был механизм развода моста. Пока дошли до середины – стало светать. На немецкой стороне справа и слева от моста стояло два здания, из которых немцы вели огонь, и как только стало светать – немцы огонь усилили. Я решил выдвинуть огнемет к правому дому, чтобы поджечь его и уменьшить огонь. Два солдата с огнеметом доползли до бортика и поползли вдоль него, чтобы поближе к дому подобраться. Я в это время лежал за завалом и командовал, как двигаться. Все, на сто метров к дому подползли, можно стрелять, и ничего не получилось… Смотрю, солдаты огнемет бросили и побежали на левую часть моста. Добежали до столбов и залегли там. Оказывается, осколком разбило пороховой заряд, так что огнемет не мог стрелять. К этому времени рассвело, немцы, стараясь нас выбить, сконцентрировали огонь. Но тут нас поддержал полк. С нашей стороны моста было большое здание, у которого размещалась артиллерия, и она открыла огонь по дому, который слева от моста стоял. Дом загорелся, и мы, ничего не дожидаясь, бросились в него. Я понимал, что со своими пятнадцатью солдатами немцев из дома выбить не смогу, так что мы проникли в подвал этого дома, и потом, подвалами, дошли до конца квартала, на Силезскую улицу, которая шла параллельно реке. Вылезли из подвала, где-то уже метрах в 300 от моста, и с двух огнеметов произвели выстрел по дому, который был справа от нас. Дом загорелся, а огня люди еще с тех времен, когда обезьянами были, боятся. - А сколько в вашей группе было огнеметов? - Пять или шесть, по два человека на огнемет. Так вот, после поджога дома мы, поджигая встречающиеся дома, пошли обратно к набережной. Вышли на нее, и пошли вдоль набережной. Метров сто прошли, еще один дом. Выстрелили в подвал, тут сразу появился немец с белым флагом, который сказал, что в доме человек шестьдесят немцев, и солдат, и гражданских, и, если мы сохраним им жизнь, они сдадутся. Я приказал поставить напротив подъезда огнемет и сказал, чтобы они выходили без оружия. Видя, что у нас успех, я послал посыльного за второй половиной своего взвода. Когда они пришли, нас уже тридцать стало. Командир роты увидел наш успех, и послал еще один взвод. Мы еще продвинулись метров триста по набережной, саперы в это время готовили мост для прохода техники. А потом прибежал посыльный, который передал приказ сворачиваться, для действия на другом направлении. За этот бой мне было присвоено звание Героя Советского Союза. - Спасибо Владимир Владимирович. В 1940 году была введена плата за обучение в 9-10 классах. - Я с этим не сталкивался. У нас обучение было бесплатным. - Когда началась война, вы думали, что она будет такой долгой и тяжелой, или, как говорилось в довоенной пропаганде «малой кровью, могучим ударом»? - Разумеется, исходя из нашего опыта, мне же всего 17 лет было, говорить о точных прогнозах не приходилось, но мы считали, что война будет скоротечной и, конечно, она не будет длиться четыре года, как Первая мировая война. - По воспоминаниям, после начала войны многие молодые люди добровольно шли в военкомат с просьбой направить их на фронт. Вы с этим сталкивались? - Лично я – нет. Я же при прохождении приписки был признан годным к нестроевой службе. - С началом войны у вас в колхозе увеличилась норма выработки? - Увеличилась или нет – этого я вам сказать не могу, не знаю. Но, по крайней мере, в поле ничего не осталось неубранным. - А как с началом войны стало с продовольствием? - Безусловно, хуже. Голодно было. Но в 1941 году был хороший урожай ржи, это и выручило. - 1941-1942 год, немцы под Москвой, на Кавказе и в Сталинграде. Никогда не было ощущения, что страна погибла? - Не было. Всегда была уверенность, что мы победим. Правда, осенью 1941 года мы уже за Москвой, ближе к Владимиру, строили оборонительные сооружения. Но даже тогда мы видели, что, даже в случае падения Москвы, страна будет продолжать борьбу. - Владимир Владимирович, после призыва вы попали в училище химзащиты. Чему в нем обучали? - Мы изучали боевые отравляющие вещества, их разведку и индикацию, то есть, как на приборах определить какое отравляющее вещество применено, дегазацию местности, технику химических войск, ну и обычное оружие, в том числе огнеметы. А главное – мы изучали как осуществлять защиту частей и подразделений от применения химического оружия. - Ожидалось применения немцами отравляющих веществ? - Конечно. - Каков был постоянный состав училища, командиры, преподаватели? Были среди них фронтовики? - По-разному, были и фронтовики, которые пришли в училище после ранения, несколько преподавателей у нас были инвалидами. Были и те, кто не был на фронте. Вот, например, мой командир взвода, лейтенант Кошечкин, молоденький такой – он на фронте не был, только училище окончил. - По вашему мнению, то, чему вас обучали в училище, было необходимо на фронте, или что-то можно было опустить? - Видите ли, нас же в училище, в основном, готовили как офицеров химзащиты, а не как огнеметчиков. Конечно, огнеметы мы изучали, учились их снаряжать, но занятий по огнеметам у нас было мало, потому что где-то под Москвой находилось огнеметное училище. Но, видимо, этого огнеметного училища было недостаточно, поэтому в огнеметные части направляли химиков. Но, наука была невеликая, так что мы быстро их освоили. - Владимир Владимирович, в 1944 году вас назначили командиром огнеметного взвода. Каков был состав вашего взвода по численности, по возрасту? - По численности во взводе было тридцать три человека, но, разумеется, в зависимости от потерь, могло быть и меньше. А по возрасту – разный возраст был, у меня в 1944 году во взводе уже были солдаты 1927 года рождения, были и старше. От 17 до 40 лет. - Когда вы пришли во взвод, в нем много было фронтовиков? - Да они все были фронтовики. - Как они к вам относились? Вам всего 20 лет и вы только из училища, а подчиненные у вас и старше, и обстрелянные. - Относились как положено относиться к командиру. Никаких проблем не было. - А каков был национальный состав во взводе? - Разный. Знаете, тогда на национальный состав как-то не смотрели, все были советские люди. У меня во взводе и евреи были, и молдаване, и русские, и украинцы. - Какой был примерно уровень образования солдат? - Трудно сказать. Начальная школа у всех была. - Огнеметы только в технической службе заправляли, или и во взводе тоже? - Нет, только в технической службе. - Огнесмесь была постоянной, или зависела от времени года? - Нет, огнесмесь постоянная. Бралась бензоголовка, в которую добавлялся загуститель, порошок ОП-2. Получалась такая вязкая смесь, что-то вроде напалма. - То есть никаких эрзац-смесей не было? - Никаких эрзацев. - У огнеметчиков была какая-нибудь защитная экипировка? - Нет. Никакой защитной экипировки. - Не страшно было? Вот в том же Берлине, когда солдаты по мосту ползли, если пуля пробьет бак – расчет же сгорит. - Почему сгорит? Смесь же загущенная, а не бензин, может и не загореться. - А как бойцы передвигались с огнеметами в том же Берлине? Он же тяжелый, просто так с ним не побегаешь. - Пока мы стояли на Одере, в тылу были сделаны специальные коляски. Огнемет ставился на эту коляску, крепился болтами и так мы с ним передвигались. У ФОГ-2 стволик небольшой был, за габариты баллона не выходил, так что его можно было перекатывать. - Как вы оцениваете ФОГ-2? - Хорошее оружие. В Берлине я, со 100 метров, первым же выстрелом попадал в окно второго этажа. - Кроме огнеметов, какое оружие было у взвода? - Автоматы, а у меня пистолет. Причем, когда я прибыл в батальон, мне выдали наган. А я же с 13 лет на охоту ходил, оружие люблю, знаю, но обязательно должен его проверить. Так что, я наган зарядил и пошел в поле. Начинаю стрелять – а наган не стреляет. Стал его осматривать, смотрю – у нагана бойка нет. Пошел, вернул его в техчасть, взамен мне выдали ТТ, и, в основном, я с ТТ и воевал. А на плацдарме на Одере мне, светлой памяти, капитан Христенко, для разнообразия, подарил немецкий парабеллум. Тот был мощнее ТТ. - Вы упомянули, что через Одер вас переправляли на американских амфибиях, а какие вообще машины были в батальоне? - У нас в батальоне машин мало было, их, в основном, техчасть использовала. Когда батальон надо было куда-нибудь перебросить, нам давали студебеккеры. На машинах были механизированные огнеметные батальоны, на 1-м Белорусском, был и 19-й механизированный огнеметный батальон. - Вы сказали, что в Берлине послали посыльного за второй группой, а как вообще осуществлялась связь между, например, командиром взвода и командиром роты? - Да также посыльным. У нас телефонной связи даже в обороне не было. - Потери в батальоне вообще большие были? - Разные, в зависимости от того, какие бои вели. Самые большие потери, конечно, мы понесли в Берлине, но и до этого тоже не сладко было, раз нас после взятия Риги на переформирование вывели. - Как на фронте относились к замполитам? - Нормально относились. Политработники же они не только агитировали, они еще учили солдат, показывали как надо вести себя в атаке, что делать, когда ворвались в окопы, когда стрелять, когда не стрелять, как драться ножом. - Вы во время войны со СМЕРШем сталкивались? - Что значит «сталкивались»? У нас в батальоне был представитель СМЕРШа, я его знал в лицо. Правда, у меня во взводе он никогда не был и на фронте ни в Прибалтике, ни в Германии я его не видел. - А как вообще относились к сотрудникам СМЕРШа? Боялись? - Здесь какое дело – если у кого какой грех есть – СМЕРШ за ним смотрит, а у кого никакого греха нет – СМЕРШ на него и внимания не обращает. Меня когда на мосту в голову ранили, ко мне пришла медсестра, про которую я знал, что у нее хорошие отношения с сотрудником СМЕРШа. Может ее СМЕРШ послал, может не послал, но, думаю, при ее хороших отношениях, она представителю рассказала, что у меня на этом мосту было. - Как кормили на фронте и в училище? - В принципе, голодными мы ни там, ни там не были. Например, в училище для постоянного состава была одна норма, кажется третья тыловая, а для курсантов другая. Овощей, конечно, хоть мы и были в Средней Азии, мало было, так что, когда во время занятий командир нас клал в каком-нибудь огороде, где росла капуста, то мы с удовольствием эту капусту ели. На фронте, конечно, все зависело от обстановки. Когда мы находились на переднем крае, нас кормили утром, когда еще темно, и вечером, когда стемнеет, а весь день мы были, ну, голодными, если можно так сказать. Но это нормально, потому что, когда нейтралка сто метров, а автомат стреляет на двести – как тут пищу подвезешь? - Сто грамм выдавали? - Нам не выдавали. - Вши были? - Были. Вообще, все от человека зависит – если человек нервничает, болеет душой, у него заводятся вши. - Как с ними боролись? Как вообще было построено санитарное обслуживание в училище и на фронте? - В училище санитарные нормы очень строго соблюдались. Перед вечерней поверкой обязательно осмотр на наличие вшей, каждую неделю перетряхивали матрасы, меняли солому, ходили в баню. А на фронте, ну, во-первых, когда выводили из боя – обязательно баня. Потом, после бани, брали утюги и прожаривали форму, особенно швы, вши же в них заводятся. - На фронте были какие-нибудь приметы, суеверия? - Не знаю. Я не суеверный. - Владимир Владимирович, вы воевали в Прибалтике и Германии. Как местное население относилось к советской армии? И как армия относилась к местному населению? - Знаете, в Прибалтике к нам относились хуже, чем в Германии. Прибалтика же к нам в 1940 году, незадолго до войны присоединилась, и там сразу установили налоги как в России. Причем, эти налоги в чем-то были меньше, чем раньше, а в чем-то больше, и население этими большими налогами было недовольно. Потом, там наши органы до войны поработали, кого-то арестовали, кого-то выселили, поэтому в Прибалтике местное население сопротивлялось советской власти. Не все, конечно, но, тем не менее, сопротивлялось, и после войны это сопротивление продолжалось. А немцы – люди дисциплинированные. Им сказали: «Война кончилась, подписан акт о безоговорочной капитуляции», – и все, никакой партизанской войны они не вели. - Владимир Владимирович, войну вы окончили в Берлине. Расписались на Рейхстаге? - Нет. Я поздно к Рейхстагу пришел, там уже все стены исписаны были, так что, чтобы расписаться, я должен был стереть чью-то фамилию, а этого я себе позволить не мог. - Ну и последний вопрос. 9 мая 1945 года, как вы узнали о Победе и какое было чувство? - 2 мая 1945 года, когда закончились бои в Берлине меня со взводом послали в будущий американский сектор Берлина, он же на Ялтинской конференции был разбит на сектора. Там, в районе Вест Хафен, Западная гавань по-русски, находился бактериологический институт Роберта Коха, он целый квартал занимал. Я должен был этот институт охранять, чтобы никто не мог проникнуть на его территорию, ничего не побили и не разнесли заразу по всему Берлину, позже туда приехали медики из 5-й Ударной, медики фронта, которые уничтожили все опасные бактерии. С 9 мая ответственность за институт уже взяли американцы. Так что о Победе узнал, будучи на охране института. Я как раз обходил посты, и тут началась такая стрельба – зенитки стреляют, автоматы, пулеметы и крик: «Победа!» Причем, от зенитных снарядов осколки вниз сыпятся, а бежать куда-то в укрытие уже неудобно. А что чувствовал? Радость, радость, что окончилась эта война на истребление. - Спасибо Владимир Владимирович.
Интервью и лит. обработка: Н. Аничкин
HA БЕРЕГАХ ШПРЕЕ
Земли Владимирской богатыри. Очерки о Героях Советского Союза. Нагорный Андрей Фёдорович, Травкин Василий Васильевич. Ярославль 1967 Наступил апрель последнего военного года. Советские войска вплотную подошли к фашистскому логову — Берлину. По многочисленным дорогам, ведущим к немецкой столице, нескончаемым потоком движутся тягачи с орудиями, автомашины с боеприпасами, войска. Аккуратно подтянутые русские девушки-регулировщицы, ловко сигналя флажками, умело поддерживают порядок на забитых техникой и людьми дорогах. Враг не хочет смириться с надвигающейся катастрофой. Он отчаянно сопротивляется, предпринимает все возможное, чтобы продлить свое существование, особенно здесь, в Берлине. Немецкое командование на защиту своего последнего оплота бросило курсантов военных училищ, фолькштурмовские отряды, войска «СС», переброшенные с других участков регулярные части. Берлин обложен нашими войсками со всех сторон. Канонада тысяч орудий не стихает ни днем ни ночью. Над пылающим городом «висят» сотни бомбардировщиков и штурмовиков. Сквозь дым, пыль и огонь едва проглядывает солнце. Советские воины рвутся к центру города, к рейхстагу. Перед ними — река Шпрее с одетыми в гранит берегами. Каждый метр приходится брать с бою. Немцы укрепились везде: на чердаках домов, в подвалах, в канализационных трубах. Подступы к рейхстагу заминированы и забаррикадированы. На крыжах зданий установлены зенитные и полевые орудия. Противотанковые рвы заполнены водой. Особенно яростное сопротивление наши воины встретили в районе моста Обербаумбрюкке. На его охрану брошены большие силы, немцы засели в каменных зданиях и оттуда вели сильный огонь. Необходимо было перейти мост и выбить из зданий фашистов. Эту задачу командование поручило выполнить командиру взвода огнеметов лейтенанту Владимиру Мясникову. Ему удалось проскочить простреливаемый переулок и укрыться за развалинами. Отсюда хорошо был виден мост. В полночь к Мясникову пробрались с огнеметами несколько солдат. Вместе они устремились к мосту. Враг заметил огнеметчиков и усилил огонь. Пришлось остановиться. Достать отсюда засевших немцев было нельзя: огнеметная струя поражала на расстоянии лишь 60—70 метров. Вперед пробирались поодиночке, огнеметы подтягивали за собой при помощи телефонных проводов. Наступил рассвет. Фашисты по мосту обрушили ливень огня. Нельзя было и думать о продвижении вперед. Рядом с лейтенантом Мясниковым резанула пулеметная очередь, его ранило. Два солдата оттащили командира за кучу обломков. К исходу дня заработала наша артиллерия. Снаряды рвались там, где засели немцы. Артиллеристы прямой наводкой пробивали стены зданий, сносили крыши. Вскоре загорелся один из домов. Как только стемнело, вперед устремились огнеметчики. Враг стал уже рядом, его можно было достать из огнеметов. Сначала раздались автоматные очереди по окнам, это был условный сигнал для открытия огня из огнеметов, затем в сторону фашистов понеслись струи огня. Немцы растерялись: они не ожидали у себя в тылу советских воинов, да еще с таким грозным оружием. Бросая позиции, они подвалами уходили в глубь квартала. В одном из подвалов фашисты, оборонявшие мост, попытались оказать сопротивление. Но последовал один выстрел из огнемета — и фашисты с поднятыми руками пошли навстречу Владимиру Мясникову. Вскоре на мосту появились саперы. Они разобрали завалы. И вот уже на ту сторону Шпрее пошли танки, артиллерия, пехота. А лейтенант Владимир Мясников уже штурмовал другие вражеские укрепления, пересекая улицы и переулки, уверенно двигаясь к рейхстагу. С тех пор прошло более двух десятилетий. Но полковник Владимир Владимирович Мясников бережно хранит два документа: пожелтевшую от времени «Правду» за 31 мая 1945 года, где напечатан Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза, и склеенный по сгибам план Берлина, на котором сохранились его карандашные пометки по захвату моста через Шпрее.
Герои Советского Союза Петушинского района Владимирский край в годы Великой Отечественной войны
исправьте в тексте о Мясникове "30 июля 1942 года меня призвали в армию. Пришел в Собиниский райвоенкомат, наша деревня тогда входила в Собининский район Ивановской области" название райвоенкомата и название района на правильное: Собинский!
