Трехпольное хозяйство и крепостное право
Как полагают, первые акты закрепощения крестьян были изданы
при Борисе Годунове, но это пока только предположение. Первый документ действительно крепостного характера — это «Уложение 1649 г.». В XVIII веке произошло окончательное закрепощение крестьян, по уже Павел I и, особенно, его сыновья (Александр I и Николай I) предпринимают серьезные попытки облегчения этого гнета, что в конечном итоге подготовило отмену крепостного права в 1861 году.
Состояние российского земледелия в 1-й половине XIX века в целом оставляло желать много лучшего. О бедственном положении сельского хозяйства свидетельствовала, например, записка Президента Вольного Экономического Общества адмирала Н. С. Мордвинова в Гос. Совет от 23 сентября 1833 года «О предположениях к распространению в России улучшенного сельского хозяйства». В ней, в частности, говорилось:
«Признано за непреложную истину, что начало богатства, а с оным и благосостояние народа возникают от плодов, землею произращаемых. Но изобилие и качество плодов зависят от степени просвещения в науке сельского хозяйства: сия же наука, полезнейшая в составе всех других, мало еще известна в России, ибо ни в одном из учебных заведений не преподается. От сего существенного при воспитании юношества недостатка государственные доходы остаются и доныне в скудном их состоянии, не соответствующем ни пространству обладаемой земли, ни многоразличным угодиям ее, ни числу народа, в селах и деревнях живущего и земледелием занимающегося. Крестьяне пашут, сеют, жнут, как пахали, сеяли, жали за сто лет тому назад. Паренина везде существует; треть пахотной земли ежегодно остается бесплодною; жатва вообще едва ли приносит четыре зерна вместо 15 и 20 при усовершенствованном хозяйстве; да и сии скудные зерна суть, обыкновенно: рожь, овес, греча, малоценные и более истощевающие землю, нежели уплождающие оную.
Не выведя из бедности земледельца, будет неминуемо беден городской житель, и сия бедность распространяется на все сословия народа. Дворяне, обладатели земель, обреченные на службу военную и гражданскую, не живущие в своих поместьях, а притом и малопросвещенные в сельском хозяйстве, представляют за уряд обрабатывание полей старостам, бурмистрам, не знающим ни употребления усовершенствованных орудий, облегчающих работу, ни присвоенных каждому роду земли особых севооборотов, от коих зависят богатые урожаи; ни посева трав, питательных для скота и дающих с десятины от 500 до 1000 пудов сена, вместо нынешних 50, накашиваемых с диких обыкновенных лугов, на коих часто растет кислая, тощая, а иногда даже и ядовитая трава. Чтобы заменить невежество искусством, наставить и научить тому, что другие просвещенные в Европе народы ввели в употребление по сельским хозяйствам с бесчисленными выгодами, — Россия не имеет еще особого сословия, занимающегося наукой усовершенствованного земледелия, из которого избираемы были бы управители искусные и опытные».
Так же сурово охарактеризовал адмирал земледелие и другой категории крестьян, так называемых удельных или государевых, то есть по существу более свободных землепашцев.
«Там, — говорит он о казенных поселянах, — где сохою скребут землю не глубже как на 4 пальца, где работает скот малосильный, всегда тощий, где паренина существует, где урожая дают от 3 до 4 зерен, где на десятине накашивают 30 или много 50 пудов сена, где коровы питаются соломой, а люди едят хлеб мякинный, конечно, владыке сих 12 миллионов душ достаточно стяжания от них ожидать не можно. Нет на сем великом уделе, составляющем 4-ю часть пространного российского государства и могущем вместить несколько европейских королевств, нет ни благоустроенных усадьб, ни богатых на нивах урожаев, ни добрых коней, ни удобных к обработке земли орудий, ни рукодельных заведений, ни обогащающих народ промыслов, ни сословия иного, кроме крестьянского, ни лиц, могущих просвещать, нет и начальных даже учреждений к возрождению впредь благоустройства. Какое нелепообразное великой части империи состояние! Но в сей дикости и навеки она остаться должна будет, если населяющие ее 12 миллионов пахателей и пастухов, живя среди мхов и дебрей, в грубых деревенских хижинах оставляемы будут без всякого просвещения».
В самом деле, до чего же верно были охвачены разом все болячки русского сельского общества. Адмирал, кажется, не забыл ничего. Здесь и треть пустующей земли (паренина, пар) при трехпольном ведении хозяйства, и несоответствие лугов и пашни, и несовершенные орудия труда (серп, цеп и т. д.), и ужасающая бедность крестьян, их безграмотность и невежество...
Конечно, и в то трудное время, когда финансы России были сильно расстроены, находились люди, которые работали на ее благо. Это были и опытные помещики, и грамотные управители, и ученые, бившиеся над усовершенствованием земледельческих приемов, но в основном это был перенос зарубежного опыта на совершенно чуждую ему русскую почву, и потому, кроме конфуза, ничего не приносящий. Даже наш гениальный Н. И. Лобачевский, читавший в Казанском университете, кроме математики, и курс домоводства (земледелия), не избежал этого искушения. Свое имение вблизи Казани он организовал на английский лад, соорудил дорогие сельскохозяйственные постройки и оранжереи, приобрел за границей машины и орудия, закупил там семена. Но, не имея практических познаний в сельском хозяйстве и не учтя местных условий, Лобачевский вынужден был ликвидировать свое хозяйство, ибо оно не только не приносило какого-нибудь дохода, но и поглощало все его средства, получаемые за работу в университете.
«Из исторического очерка древнерусского земледелия, — писал А. В. Советов, — мы видели, что трехпольная система у нас есть явление самобытное, органическое, вылившееся из общественного быта; что она возникла почти одновременно с крепостным правом; что, наконец, все постановления о земельных наделах крестьян приноровлялись к этой форме земледелия, а не к другой, следовательно, начало этой системы нельзя назвать продуктом рутины. Одновременность появления трехпольной системы с нарождением на Руси крепостного права дает основания думать, что ему-то она и обязана, главным образом, своим упорным существованием».
Один из просвещенных русских хозяев двадцатых годов XIX века Н. Н. Муравьев, делая примечания к сочинению немецкого ученого Тэера «Основания рационального ведения сельского хозяйства», где последний приводит разные мнения защитников трехпольной системы, между прочим говорит:
«Из всех сих доводов один для нас важнее прочих, ... что сей род хозяйства по простоте своей может быть возделываемым простым работником, без всякого разбора, и довольствуется самыми простыми и всем обычными орудиями. Вот одна из причин, почему мы не должны изменять сего рода хозяйства, ибо нам надо беспрерывно помнить, что мы производим работы не искусными нанятыми работниками, не на хороших и сильных лошадях и не усовершенствованными орудиями, а крестьянами и худыми и бессильными лошадьми и самыми простейшими их орудиями, и что этот шептель отнюдь не приличен плодопеременным хозяйствам».
Это, говоря другими словами, то же, что высказывал и немецкий ученый Тэер, то есть что земледелия в России было во время крепостного состояния в руках не земледельцев, а крестьян. Не только их собственные физические силы, но даже и скот их и орудия бороздили русскую почву. Лучшего ничего не было, да и быть не могло при крепостном порядке.
К чести сказать, это все хорошо понимали как при дворе Романовых, так и в правительстве. Доказательством служит помещение записки адмирала Мордвинова в Полный свод законов Российской империи и политика царского двора. Еще при Александре I делались попытки ограничения крепостнических порядков путем отдельных экономических реформ: тогда предполагалось, что «это можно осуществить на основе постепенного, длительного отмирания крепостного права по мере приспособления помещиков к новым условиям хозяйствования». Однако меры эти оказались слабыми и не дали ощутимых результатов. Разве что у казенных крестьян появились общественные запашки да хлебные магазины (склады) на случай недорода. Правда, стали появляться и новые растения, преимущественно из класса фабричных — картофель, хмель, подсолнечник, свекловица, — у посадских людей (горожан) развивается огородничество. Но все это были лишь отдельные очаги плодосмена, которые почти не влияли на господство в России трехпольной системы сельского хозяйства, и последнее продолжало оставаться на уровне самых отсталых государств.
Как же выглядели на этом безрадостном фоне Владимирская губерния и ее ополье, в частности? В ГАВО сохранилось статистическое обозрение состояния губернии за 1817 год. Интересно, что в нем есть сравнительные выводы о состоянии сельского хозяйства с 1804 года. Напечатанное во Владимирских губернских ведомостях за 1855 год, это обозрение вполне может служить показателем уровня сельского хозяйства губернии за всю первую половину XIX века и даже больше — вплоть до отмены крепостного права.
Итак, какой же предстает перед нами Владимирская губерния в 1817 году? Из обозрения видно, что и в то время почву губернии различали на глинистую, песчаную, иловатую и сероглинистую. Самый лучший кряж земли считался черный, который простирался от Владимира неровной полосой и шел через Суздальский, Юрьевский уезды, а под Переславлем пересекался серопесчаной и иловатой почвой, и от упомянутого города тот же (черный) слой продолжался до самых границ Тверской губернии. Некоторая часть подобного слоя наблюдалась также в Муромском и Вязниковском уездах.
Плодородие почв этой губернии считалось довольно приличным, а в некоторых уездах (опольных) хлеб родился по тем меркам даже весьма хорошо. В них за годичной потребностью жителей оставалось на продажу до нескольких тысяч четвертей хлеба. Таковыми были уезды: Суздальский, Юрьевский, Александровский и Владимирский. В целом же по губернии прибыль от посева хлеба составила за 5 лет (1804, 1805, 1806, 1813 и 1815-й годы) следующее количество четвертей (см. таблицу).
Из приложенных отчетов Гражданского губернатора видно, что в течение 12 лет (с 1804 по 1816 годы) урожай хлеба во Владимирской губернии в первые 9 лет никогда не был достаточным для продовольствия всех жителей на круглый год. Напротив того, последние годы, с 1813 по 1816, урожай хлеба был настолько велик, что за вычетом продовольствия и тратой на посев оставалось в излишке до нескольких сот тысяч четвертей. Так, например, в 1813 году урожай хлеба составил 6708091 четверть и три четверика. Отделив от него на посев 1354399 четвертей и на продовольствие жителей 53533692 четверти (число жителей губернии в том году составило 963655 душ обоего пола) и, уделив на каждую душу примерно по 3 четверти в год, получим 2890965 четвертей. Следовательно, на следующий год оставалось 2452727 четвертей. Этого достаточно было для пропитания всех жителей в течение целого года. В 1815 году также оставалось 597974 четверти хлеба за вычетом посева и на продовольствие. По всем этим данным можно заключить, что урожайность зерновых по губернии была в это время довольно хорошей. Правда, по некоторым уездам она оставляла желать лучшего. Так, в 1813 году в Александровском уезде от посева 35426 четвертей ржи было собрано 88565, а вся прибыль состояла в полуторном зерне. В то же время во Владимирском уезде показан чрезвычайно большой высев как озимого, так и ярового хлеба. В этом уезде в 1813 году было высеяно 1008000 четвертей, тогда как в предыдущие 11 лет в обоих полях высев не превышал 140 — 150 тысяч четвертей.
Интересные данные приведены в обозрении о числе жителей в губернии. Если по списку Казенной палаты в 1796 году народонаселение составляло 456539 человек (учитывался только мужской пол), то в 1817 году во Владимирской губернии проживало лиц обоего пола 1000914 человек, причем число женщин превышало мужчин на 47654 человека.
По таблицам Духовной Консистории видно, что число рождаемых превышало умирающих. За 16 лет родилось лиц мужского пола 271895, а женского — 235210 человек. В то же время умерло мужчин 159867, а женщин — 154271. Следовательно, с 1801 года мужского пола прибыло на 112028, а женского — на 80939 человек. Итак, с 1796 по 1817 год народонаселение Владимирской губернии увеличилось на 87838 человек. Это была одна из самых густонаселенных областей Российской империи.
Что касается сельского населения, то крестьян экономических, казенных, дворцовых, отписных, конюшенного ведомства и департамента уделов насчитывалось в 1817 году 141860 душ мужского пола, а помещичьих крестьян — 306403, из чего можно заключить, что казенных, то есть свободных, крестьян в губернии числилось в три раза меньше.
А теперь данные по опольным уездам. Во Владимирском уезде, например, который имел на большей части плодородные почвы, хорошо родились рожь, ячмень, овес, горох, а преимущественно пшеница и лен. Главные сенокосные угодья находились около рек Ворши, Колокши и Нерли, а особенно по течению Клязьмы. Пастбищ для скота в уезде не отмечено, за исключением двух селений — Фетиньина и Жерехова, которые принадлежали помещикам. В них же имелись конские заводы и содержался скот самой лучшей породы.
Урожайность по уезду отражена в следующей таблице:
В 1816 году посеяно —
ржи — 43278 четвертей,
пшеницы — 3287 четвертей,
овса — 86574 четверти.
В том же году снято —
ржи — 173148 четвертей,
пшеницы — 9867 четвертей,
овса 259722 четверти.
Как видим, урожай зерновых в уезде был вполне достаточен для продовольственного снабжения жителей на целый год и состоял из 442731 четверти. Добавив к нему чечевицы 5000, гороху 5000, гречи 2400, семени льняного 2000, конопляного 600, ячменя 500 четвертей, получим общее количество зерна — 458231 четверть.
Что касается скотоводства, то эта отрасль во Владимирском уезде не заслужила внимания статистиков главным образом из-за недостатка пахотной и луговой земли, где бы скот во время лета мог пастись. Впрочем отмечено, что все крестьяне содержат у себя мелкий скот и лошадей. Последних как для производства работ, так и накопления навоза для удобрения полей, ибо конский считался более лучшим для подобных целей. Из-за близости губернского города этого навоза в уезде было вполне достаточно для удобрения.
Не последней статьей дохода в уезде считался рыбный промысел. Рыбу ловили на реке Клязьме и ее заводях в достаточном количестве. Весь промысел был на откупе и зависел сначала от Казенной палаты, а затем находился в ведении министерства госимуществ. В Клязьме в то время, кроме обычного улова, промышлялись отменные белая рыбица, стерлядь, судаки и шерешперы, а иногда даже и осетры. В Нерли же и других реках в большом количестве водились сомы, щуки, лещи, язи, головли, налимы, окуни, плотва, ерши, пискари, гольцы, густера, корюха, верхоплавка, караси и раки.
Мануфактурами и фабриками Владимирский уезд был беден. В самом губернском городе (население 19600 человек) находились кожевенные и сальные заводы, а в уезде их не было совсем. Таким образом, главный промысел жителей состоял в хлебопашестве. Занимались также различными ремеслами, как-то: изготовлением деревянной посуды, плотницкой работой, делали колеса, телеги, отходили в каменщики, занимались извозом товаров, нанимались в разносчики, а некоторые закупали хлеб в низовых местах и производили торговлю. Местоположение уезда и наличие больших дорог делали последнюю очень выгодным занятием, от которого купечество имело значительную прибыль. Для закупки товаров они ездили в Москву и на Макарьевскую ярмарку в Костромскую губ., а затем продавали их как в самом городе Владимире, так и по уездам.
В Суздальском уезде, по описанию, в 1815 году было посеяно:
ржи - 68000 четвертей,
пшеницы - 20000 четв.,
гороха - 46000 четв.,
овса - 60000 четв.,
гречи - 15000 четв.,
конопли - 200 четв.
А всего 222000 четвертей.
В то же время было снято урожая:
ржи - 265000 четвертей,
пшеницы - 80000 четв.,
гороха -184000 четв.,
овса - 240000 четв.,
гречи - 60000 четв.,
конопли - 8000 четвертей.
А всего 888000 четвертей.
Как видим, и в этом уезде хлебопашество была весьма прибыльным делом. Ну, если не совсем, то все же... От посева разного хлеба урожай бывал в четыре раза и более. На черном грунте, как тогда говорили, сеяли рожь, овес, ячмень, горох, гречу и чечевицу. Из ярового хлеба преимущественно родились пшеница и горох, а льна сеяли столько, что его получали гораздо больше, чем требовали того хозяйственные нужды. Обрабатыванием льняного волокна занимались в основном женщины, которые на домашних станах ткали лучшие новины или холсты, а затем продавали их в Гавриловском Посаде на ярмарке по высоким ценам.
Перечисленные культуры выращивались на «юрьевском черноземе» по правую сторону реки Нерль; по левую же, имеющую песчаную, а часто и каменистую почву, исключая пшеницу, родился всякий хлеб, но, конечно, с меньшей прибылью.
Говоря о Суздальском уезде начала XIX века, нельзя не сказать несколько слов о лесе, который покрывал его территорию, начиная от левого нерльского берега. Самый видный из них — Красносельский сосновый бор, который принадлежал казне и весьма оберегался для потребностей экономических крестьян на случай пожаров. Начиная же от правого берега реки Нерль до границ Юрьевского и Владимирского уездов лесов почти совсем не было. Только вблизи города Суздаля находились две дубовые казенные рощи, называемые Залозьи и Перевесы. Но лес в них хотя и был крупный, а для корабельного строения уже не годился, так как многие дубы пересохли до корня, да и весь лес по старости уже был близок к тому же. Поэтому не случайно обозрение указывает, что казна могла бы приобрести больше выгоды, если бы распродала рощи и отдала их земли на урочные годы (в аренду), или же развела на этом месте березовый лес. Вероятно, так вскоре и поступили, ибо в настоящее время на территории Суздальского района мы не найдем ни одного дуба, зато найдем немало соснового леса, повторяющего судьбу дубовых рощ. Может быть, им необходимо распорядиться таким же образом?
Жители уезда все вообще зажиточны, утверждает обозрение 1817 года: скота содержат довольно, но только для домашнего употребления. В этом плане заслуживали внимания казенный конский завод, находившийся в Гавриловском Посаде, и два частных у помещиков; один из них в селе Плоскове (принадлежал Возницыну), а другой в селе Гостеве (принадлежал Карцеву).
В 1817 году впервые упоминаются такие занятия жителей города Суздаля, как садоводство и огородничество. Сказано, например, что все пространство, занимаемое городским строением, и в окружности имеет грунт черный. Пахотных земель и лугов нет, но город пользуется отведенной выгонной землей. Купцы и мещане разводят на ней огороды, за что вносят определенную сумму в градские доходы. В городе разведено много вишенных садов, имеются несколько яблоневых, плоды из которых, особенно вишню, кроме домашнего употребления отвозят в Москву и другие города. От овощных огородов жители Суздаля также имеют немалую выгоду, особенно от продажи огурцов, капусты, хрена и лука. Последнего сеют больше всего и отвозят на продажу в другие уезды. Значительное развитие получило разведение хмеля — его собирают особенно много и, кроме своего употребления на варку пива, отвозят на значительную сумму в Москву.
Различных заводов и фабрик как в городе, так и в уезде насчитывалось в 1817 году 26 (в одном городе — 19). Это в основном кожевенные, клеевые, цикорные, а также бумажно-прядильные и полотняные. По мнению статистиков, такое количество промышленных заведений в уезде уже достаточно и нет более надобности в заведении новых: достаточно лишь усовершенствовать старые заводы и фабрики. В противном случае недостаток рабочих рук может привести в упадок и старые заведения, ибо в уезде уже занимаются различными рукоделиями 15918 человек. Всего же в уезде числилось в то время 33551 лицо мужского пола. Вычтя из этого малолетних и старых, увидим, что земледельцев в Суздальском уезде оставалось менее половины всего числа населения. Однако, сообщали статистики, деятельность и трудолюбие сего уезда так приметны, что почти во всех селениях заведены какие-нибудь учреждения, служащие в пользу обывателей, и ограничивать эту деятельность было бы неразумно.
Что касается торговли вообще, то она в уезде была невелика из-за отсутствия большого тракта и рек. Изделия, которые вырабатывались на фабриках и заводах, отправляли в Санкт-Петербург и Москву. Равно и купечество Гавриловского Посада производило торг в указанных городах, особенно пестрядью и бумажными изделиями.
Таким же плодородным по урожайности уездом в 1817 году из опольных считался и Юрьевский уезд. Его земля родила гораздо больше, чем необходимо было для пропитания жителей.
Так, в 1815 году там было посеяно:
ржи - 55585 четвертей,
ярового - 108212 четв.
Снято:
ржи - 222360 четвертей,
ярового - 334133 четв.
В 1816 году посеяно:
ржи - 147820 четвертей,
ярового - 117769 четв.
Снято:
ржи - 443460 четвертей,
ярового - 380789 четв.
Исключив из последнего урожая посев 1815 года, получим 392696 четвертей хлеба, остающегося для продовольствия жителей. Народа же обоего пола в уезде насчитывалось 81788 душ и, уделив на каждую по 3 четверти в год, высчитаем общую потребность в 245364 четверти. Следовательно, сверх того остается еще 147333 четверти хлеба про запас или на продажу. Проанализировав эти цифры, статистики утверждают, что данные результаты являются лучшими в губернии. «Жаль, сетуют они, что во всем уезде нет подходящих пастбищных мест. При развитом скотоводстве и удобрении полей хлебопашество здесь могло бы стать еще более прибыльным».
И, наконец, садоводством юрьевцы занимались тоже не повсеместно, а преимущественно в селах Симе, Петровском, Турабьеве и Ратислове. В них находились лучшие сады и оранжереи. Всех фабрик и заводов в уезде насчитывалось 18, на которых производились многочисленные изделия на сумму до 3 млн. рублей. Все они отвозились в Москву, С. Петербург и на Макарьевскую ярмарку. Местная же торговля была незначительной.
На этом мы, пожалуй, и прервем рассказ о состоянии земледельческого хозяйства Владимирского ополья в 1817 году. Если его продолжить, то, вполне может статься, придем к выводу, что и вся губерния в те годы могла обеспечивать себя хлебом. Так, из сравнения указанных лет (12) видно, что для продовольствия всех жителей губернии на целый год хлеба явно не хватало, но в 1813 году оставалось в излишке 2452727 четвертей, в 1814 году также оказался приличный урожай, а в 1815 году снова осталось от продовольствия 597974 четверти.
И, наконец, скажем несколько слов о ценах на хлеб (максимальных и минимальных), державшихся в губернии в 1816 году:
Четверть ржи стоила от 10 р. 80 к. до 9 р. 75 к.,
Четверть крупы - 20 р. — 15,20 р.
Четверть муки - 12,87 — 11,52 р.
Четверть овса - 7,40 - 6,40 р.
Четверть пшеницы - 30 — 26 р.
Четверть ячменя - 10,50 — 8,25 р.
Четверть гороха - 20 — 12 р.
Четверть льняного семени - 18,50 — 16,50 р.
Четверть конопляного - 21 — 16 р.
Четверть проса - 31 — 22 руб.
В среднем за 12-летний период во Владимирской губернии ежегодно собиралось:
1. Ржи 1604096 четвертей. Применяя среднюю цену 10 р. 27 к. за четверть, получим целую выручку 16474065 рублей.
2. Пшеницы собиралось 301317 четвертей. Полагая за каждую по 26 рублей, могли выручить за все 7934242 рубля.
3. Ячменя — 171563 четверти. Оценив каждую в 9 р. 37 к., получим 1597565 руб.
4. Гороха — 115714 четвертей. Полагая по 16 руб. за четверть, получим 1841424 рубля.
5. Овса — 1077101 четверть, по 7 руб. — общая сумма 7539707 руб.
6. Льняного семени — 152703 четверти, по 8 руб. каждая, сумма — 2448654 рубля.
7. Конопляного семени — 49319, полагая по 18 р. 50 к. за четверть, получим 912300 рублей.
8. Гречи — 179141 четверть, по 5 руб. за каждую, итого — 895705 руб.
9. Чечевицы — 21190 четвертей, по 8 руб. каждая, всего 169420 рублей.
10. Проса, ярицы и полбы всего собиралось 91039 четвертей. Полагая каждую по 15 руб., получим 1366070 рублей.
А всего по этим ценам выручка могла составить не менее 41479252 рубля.
Интересно, что в это время съестные припасы были дороже владимирских в 18 губерниях, а именно: Архангельской, Белостокской, Виленской, Витебской, Гродненской, Минской, Псковской, Новгородской, Ревельской, Рижской, С.-Петербургской, Ярославской, Смоленской, Московской, Вологодской, Тверской, Тобольской и Митавской. Из этого следует, что во всех центральных, остзейских (прибалтийских), белорусских, северных губерниях и даже столичных из-за дороговизны продовольствия жилось несколько труднее, чем владимирцам. Скудость почвы, трехпольная система, крепостное право, деревенская община — все это, конечно, сильно тормозило развитие сельского хозяйства и, несмотря на успехи отдельных помещиков и вольных хлебопашцев, в целом оно вполне соответствовало той характеристике, которую дал ему Н. С. Мордвинов. Владимирское ополье в этом случае являлось счастливым исключением, хотя и здесь те же самые производственные и социальные проблемы сдерживали его развитие. Почти сто тысяч крестьян продолжали оставаться в крепостной зависимости. И хотя сейчас мы знаем, что гнет со стороны государства может быть значительно тяжелее, любая зависимость несомненно служит застою производительных сил страны. Это, вопреки распространенному мнению советских ученых, хорошо понимало и царское правительство. Слава Богу, что мы сейчас можем воскресить прошлую историю, в том числе и предшествующую отмене крепостного права.
Эпоха Александра I начиналась трудно и противоречиво. С одной стороны, указ от 12 декабря 1801 года рапространил право дворян приобретать земельную собственность на все свободные состояния, включая и государственных крестьян. С другой — закон от 20 февраля 1803 года «О вольных хлебопашцах», который предоставлял земледельцам право отпускать крестьян на волю с землей на условиях, устанавливаемых свободным соглашением. Конечно, последний закон имел больше моральное, чем реальное значение; количество сделок, совершенных на его почве, было невелико. К середине XIX века таких «вольных хлебопашцев» насчитывалось в стране 151 тысяча душ мужского пола, а во Владимирской губернии в 1817 году всего 203. Но, тем не менее, его издание произвело сильное впечатление на дворянство, как первый акт законодательной инициативы в освободительном направлении. К сожалению, последовавшие за тем наполеоновские войны крайне обострили политическую ситуацию в самой стране, и от последующих реформ по крестьянскому вопросу пришлось отказаться. Лишь записка адмирала Н. С. Мордвинова заставила правительство (уже Николая I) в течение 50 — 40 годов сделать несколько шагов, подготовлявших почву для разрешения крестьянского вопроса. Наиболее важным из них явился указ об обязанных крестьянах в 1842 году, которым устанавливалось личное освобождение крестьян, с прикреплением их к земле, остающейся в собственности помещика, но поступающей в обязательное пользование крестьян на точно договоренных и неизменных условиях. Применение этой меры было предоставлено свободной инициативе помещиков, почему ее и постигла на практике та же участь, что и указ о свободных хлебопашцах. Все последующие шаги, такие, например, как предоставление крестьянам права выкупаться на волю с землей при продаже имения за долги помещика (1847 г.), предоставление всем крестьянам вообще права приобретать недвижимую собственность, то есть землю (1848 г.), затрагивали крестьянский вопрос лишь частично.
Правда, и эти частности говорят нам о том, что Россия хотя и медленно, но неуклонно шла по пути эволюционного развития своего экономического и социального устройства. К сожалению, мы только сейчас начинаем это понимать, тогда как для многих народов цивилизованных стран такой путь был и в то время уже окончательно предрешен.
Приводим несколько отрывков из уже известного нам сочинения «Топографическое описание Владимирской губернии в 1784 году». Вот что там говорилось:
«Образ построения крестьянских домов весьма прост, однакож по большим дорогам довольно хорош; главное ныне при построении оных украшение состоит в высоте избы и внутри в хорошей и чистой выделке, в лавках, полатях и полках с фигурными вместо карнизов досками, и в двух или трех на улицу красных окошках. Печи во многих местах делают белые с трубами, а прочие без труб; напротив семи с балясчатым или досчатым крыльцом, а через оные холодная горница, под коей погреб, а далее весь двор кругом стараются сколько возможно закрывать хлевами и сараями до самых ворот и до избы драньем и соломою, оставляя к крыльцу небольшое для свету пространство без крышки; а сие делают они более для теплоты скотине зимою. Ворота у них не последнее украшение, которые составляются из двух претолстых дверей, иногда гладко, а иногда резьбой сделанных и накрытых тесом или дранью; в заднюю часть двора делают другие ворота, где у них находится коноплянник, а за оными сажен через 30 от двора овин и сарай для молотьбы хлеба. Строение риг здесь у государственных крестьян почти неизвестно, исключая, что некоторые помещики, а на них глядя и их крестьяне имея оные употреблением их весьма довольны».
«Склонность к веселостям народа здешней губернии весьма видна из того, что они не только в торжествуемые ими праздники при чрезвычайном питье пива и вина, пляске и пении с своими родственниками и друзьями по целой неделе и более гуляют, но и в воскресные летние дни мущины и женщины в приятных сельских хороводах с согласнейшим восклицанием непорочность жизни своей проводят».
«Что же касается до нравов здешней губернии жителей, то весьма приметно, что... начинают они весьма переменяться, как в роде своей жизни, так и поступках, а из сих во-первых купцы и мещане, пребывая до сего распоряжения большею частию сущими невежами, нерадящими о своих торгах и непомышляющими об общей пользе, начинают ныне познавать, что коммерция или торговля есть источник не только общественной, но и собственной их пользы; а сия перемена научает их быть ласковыми в обращении с людьми всякого звания. Крестьяне также грубые свои поступки... начинают отменять так, что ... перемена сия весьма приметна».
«Одежду на себя крестьяне делают из своих домашних серых сукон, кафтаны до колена, назади с борами, сверх которых опоясываются кушаками. В летнее время для лучшей прохлады носят сделанные из холста легонькие понитки, такого же как и серые их кафтаны покроя, а в зимнее время под кафтаны надевают овчинные шубы. Шапки носят или того же сукна, или другого цвета высокие, на верху коих четвероугольная площадка с небольшими рожками, а книзу опушенная или мерлушкою, или для всегдашнего употребления черною овчиною, на коей два разреза с небольшими мысами. Обувь у крестьян обыкновенные онучи, тоже серое сукно длиною аршина в три, кое начинают увивать с пальцев ножных по самое колено, а после, надев лапоть, веревками онаго укрепляют сие обернутое около ноги сукно; зажиточные ж крестьяне для праздников и выездов одеваются в суконные синие и прочих цветов кафтаны, надевая на ноги сапоги с медными скобами, а на голову с высокою тульею шляпу, обложенную по тулье разными лентами.
Из женского пола девки носят сарафаны или ферези китаешные и кумашные, перепоясываясь или толковыми астраханскими поясами или покромками от тонких сукон. Голову убирают заплетши назад волоса в косу, к концу оной на ленточках прицепляют сердце, сделанное из шелковой материи и обложенное оборкою, что называется у них косником; лоб перевязывают золотыми и шелковыми разных цветов нарочно для сего ткаными лентами с поднизьми, а ноги обувают в коты, с медными скобами. Убор замужних жен весьма разнится: ибо живущие во Володимерской и Судогодской округах за рекою Клязьмой к Мурому женщины большей частью одеваются в польки, кои весьма сходствуют с юбками, но только половина оных должна быть или синяя, или красная, а другая белая. На голове носят сороки двоякие: с двумя рогами и без рог. Что касается до Переславской, Вязниковский, Гороховской, Ковровской и Шуйской округ, то в оных женщины носят сарафаны и ужасной величины кокошники спереди или круглые назади с двумя рогами, или напереди с одним большим рогом, которые снизу везде по достатку своему стараются украшать жемчугом, золотом и прочим, присовокупляя к оному жемчужные и бисерные поднизи. Не малым щегольством у сих больших кокошников почитается иметь рубахи с предлиннейшими рукавами; в прочих же уездах употребляют или сарафаны с длинными рукавами, кои назади перевязывая накрест, затыкают под пояс, или просто без рукавов, а на голове носят небольшие наперед с наклоном сороки золотые и шелковые; в городах же купеческие жены большей частью употребляют белые полотняные, миткалевые и шелковые длинные покрывала, кои они перевязывают поверх кокошника сзади».
«Жители оной губернии все христиане православной греческой церкви и управляются из духовных властей тремя епископами: Владимирским, Суздальским и Переславль-Залесским».
Основная статья: Сельское хозяйство Владимирского края
Copyright © 2018 Любовь безусловная
|
