Главная
Регистрация
Вход
Понедельник
23.12.2024
21:39
Приветствую Вас Гость | RSS


ЛЮБОВЬ БЕЗУСЛОВНАЯ

ПРАВОСЛАВИЕ

Меню

Категории раздела
Святые [142]
Русь [12]
Метаистория [7]
Владимир [1623]
Суздаль [473]
Русколания [10]
Киев [15]
Пирамиды [3]
Ведизм [33]
Муром [495]
Музеи Владимирской области [64]
Монастыри [7]
Судогда [15]
Собинка [145]
Юрьев [249]
Судогодский район [118]
Москва [42]
Петушки [170]
Гусь [200]
Вязники [353]
Камешково [266]
Ковров [432]
Гороховец [131]
Александров [300]
Переславль [117]
Кольчугино [98]
История [39]
Киржач [95]
Шуя [111]
Религия [6]
Иваново [66]
Селиваново [46]
Гаврилов Пасад [10]
Меленки [125]
Писатели и поэты [193]
Промышленность [186]
Учебные заведения [176]
Владимирская губерния [47]
Революция 1917 [50]
Новгород [4]
Лимурия [1]
Сельское хозяйство [79]
Медицина [66]
Муромские поэты [6]
художники [73]
Лесное хозяйство [17]
Владимирская энциклопедия [2408]
архитекторы [30]
краеведение [74]
Отечественная война [277]
архив [8]
обряды [21]
История Земли [14]
Тюрьма [26]
Жертвы политических репрессий [38]
Воины-интернационалисты [14]
спорт [38]
Оргтруд [179]
Боголюбово [22]

Статистика

 Каталог статей 
Главная » Статьи » История » Сельское хозяйство

Помещичьи хозяйства после реформы

Помещичьи хозяйства после реформы

Еще более, чем у крестьян, изменились после реформы помещичьи хозяйства. Немногие из них могли похвастаться увеличением доходов в это непростое время. И хотя отмена крепостного права готовилась гласно и долго, абсолютное большинство помещиков реформа застала буквально врасплох. Многие из них, всплеснув руками, смогли примерить на себе значение старой крестьянской поговорки: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Однако, не будем злорадствовать: многое из того, чего лишались помещики, было приобретено ими законным путем.
При крепостном праве почти половина зависимых крестьян ополья была на принудительных работах, то есть на барщине; после реформы барщина осталась только в помине. Впрочем и через десять лет после нее крестьяне иногда отрабатывали помещику за право пастьбы скота на его землях, за луг и тому подобное, вместо платы денег, но это уже была совсем не барщина, а взаимовыгодные договорные обязательства.
На первых порах многие помещики не нашли, как вести хозяйство с вольнонаемными рабочими: одни по неимению оборотного капитала, другие вследствие привычки управлять людьми исключительно барщинными, беспрекословно покорными и невольно послушными; но были имения, в которые крестьяне не шли работать даже за большие деньги. Поэтому уже с 1863 года, с окончанием переходного периода, стали постепенно закрываться в имениях те производства, которые были возможны только при барщинном, или дешевом труде и которые в основном составляли не доходные статьи, а скорее забаву или прихоть владельца. К таковым можно было отнести оранжереи, конные заводы и в какой-то степени винокуренные. Последние, правда, хотя и представлялись весьма доходными, однако опять-таки при неверной оценке стоимости крепостной работы. Были закрыты замечательные и обширные оранжереи и цветники в Симе, Смоленском, Федоровском, Давыдове, Патакине и других имениях, или же значительно сокращены. И это несмотря на то, что принадлежали богатейшим местным помещикам. Конные заводы графа К. К. Толля в Федоровском, Н. А. Пушкевича в Воскресенском, бывший покойного графа В. Н. Зубова в селе Старом Фетиньине, Н.И. Крузенштерна (это, правда, уже в Покровском уезде) тоже прекратили свое существование. Уцелел лишь единственный конный завод в губернии — в Дубках Переславского уезда помещика В. И. Куруты, — но и то уже возникший через год после реформы. Из бывших 25 винокуренных и пивоваренных заводов через 10 лет работали в губернии только 19, в том числе бездействовал один из крупнейших — Симский. А винокуренные заводы устроены были исключительно в имениях, бывших на барщине, кроме двух или трех заводов вблизи хлебных пристаней на Оке и Клязьме.
Другие помещики, опасаясь хлопот и потерь, поторопились совсем распродать земли, оставшиеся за наделом, и все прежнее хозяйство со всеми заведениями, скотным двором, садами и прочей недвижимостью. Третьи, чтобы только извернуться в первые годы оборотным капиталом, продавали не всю землю за наделом, а небольшую часть ее, обычно из лесных, более ценных угодий, на которые всегда находились покупатели. Таким путем в первое же пятилетие после освобождения крестьян много земель перешло от помещиков к купцам, фабрикантам, заводчикам и зажиточным крестьянам.
В первое время имения и земли продавались по ценам весьма умеренным, но затем через два-три года они быстро поднялись, особенно на леса. Произошло это, вероятно, потому, что проданные земли и леса попали в руки лиц, не нуждающихся в перепродаже. Земли, оставшиеся непроданными, сохранялись также у лиц достаточных. Таким образом, предложение к 70-м годам уменьшилось, а спрос продолжал возрастать, особенно со стороны сельских обществ, так что цены на луга и леса за десятилетие утроились: где можно было купить по 25 руб. за десятину, стали уступать не дешевле 75 руб., или вместо 100 руб. приходилось платить 300 руб. за тот же самый лес. При таком быстром росте цен на земли помещики, которые вначале намеревались продать имения, находили более выгодным сохранить их за собой. А если они не имели возможности сами хозяйничать, то отдавали их в так называемую кортому или внаймы на годы, пока не оправятся, чтобы самим опять приняться за хозяйство. Точно также и другая большая часть помещиков, которые совсем не имели намерения продавать оставшиеся за наделом имения, нашли удобнее на первые годы отдавать их в аренду или сдавать угодья в наймы по частям, а самим странствовать по белу свету или проживать в той или другой русской столице, а то и на каких-нибудь водах за границей. Поэтому, увы, очень много имений в благодатном ополье оставались без надзора владельцев.

Конечно, в первые годы многие помещики ошибались в выбранных арендаторах и несли убытки. Приведем только несколько таких случаев, весьма курьезных. Так, в одном сельце Судогодского уезда заарендовал все господское хозяйство приезжий француз. Он получил безусловное право всем распоряжаться, покупать и продавать, но был обязан по окончании срока сдать все имение сполна владельцу платя к тому же ежегодно определенную сумму. Француз, получив такие права, с первого же года стал усиленно все распродавать, начиная со скота, да так, что к третьему году не осталось живой скотины на дворе; не имея больше скота, он стал распродавать сено, или отдавать внаймы покосы — по иному хозяйствовать он и не умел. Наконец, собрался вовсе оставить разоренные им места, собрал свои пожитки, отправил семейство и выехал сам во Владимир. Помещик поздно узнал о проделках своего арендатора, но успел задержать его для расчета. Как и следовало ожидать, француз оказался неплатежеспособным.
Многие арендаторы из немцев и чухонцев оказались тоже не лучше. Пробовали и русским отдавать в аренду, но и русский человек на свою руку охулки не положит. У одной помещицы в Суздальском и Шуйском уездах арендовал землю и мельницу, а также лес — всего более 350 десятин, — крестьянин села Борисова Владимирского уезда (он же волостной старшина), пользуясь имением года три, не внес помещице ни копейки. Пришлось по суду отбирать имение от арендатора и судом же взыскивать с него обязательную плату, протори или убытки.
Ввиду таких неудачных аренд многие помещики ополья нашли выгоднее отдавать земли внаймы или бывшим своим крепостным крестьянам, или соседним. И надо сказать, что наемная плата за землю была далеко не везде одинакова. От Юрьева до Владимира или Клязьмы годовая плата за землю стояла гораздо выше, чем от Юрьева и Ненашевского болота до Берендеевского и до городов Александрова и Переславля, хотя кряж земли здесь совершенно одинаков. Особенно велика была разница в плате за луга. В среднем от Юрьева до Владимира наемная плата была выше на 50 — 60%, чем от Юрьева к Берендееву. Объяснение этому довольно простое. В направлении Владимира, как уже говорилось, население было много богаче, плотность его в 1,5 раза выше, а главное — луга здесь располагались в поймах на средних и нижних течениях рек, куда наносы попадали с большей площади полевых земель и, следовательно, сильнее удобряли луга. За Юрьевым, как известно, луга располагались лишь в верховьях тех же рек, или правильнее назвать речушек, и от того они меньше удобрялись. По этой же причине и при найме покосов не за деньги, а из копны, или из так называемого исполу, в приклязьминской восточной половине за работу давалась только третья копна, а две шли владельцу; в западной же, междуболотистой половине, за работу давали одну вторую или даже две трети. В восточной половине ополья средним урожаем считались 180 пудов хорошего сена, а в западной — 120 пудов посредственного.
При найме пашни иногда выговаривалось, чтобы навоз со двора владельца поступал на эту землю, если владелец держал скот, как, например, священники. В этом случае наемная плата была несколько выше. Для примера приведем села Огренево (князя Вадбольского), Барское городище (князя Долгорукого) и Давыдово (А. Н. Ошаниной). Слишком большие имения разбивались на небольшие участки от 10 до 20 и до 50 десятин, чтобы удобнее было сдавать отдельным нанимателям. Так, кстати, поступали в селе Федоровском графа К. К. Толля. Наемная плата вносилась большей частью исправно и своевременно, или отбывалась работами.
Этот вид хозяйства во многих имениях оказался выгоднее и спокойнее. Он устраивал как сельские общества, так и владельцев, особенно, если земли снимались целыми обществами или несколькими домохозяевами сразу, а не одиночками.
Но многие помещики продолжали еще сами хозяйничать, управляя имениями лично, или через нанятых управляющих и приказчиков. Другие, бросившие было хозяйство, снова принимались за него, достаточно насмотревшись за десятилетие, как управляться с наемными рабочими, как ладить с соседями и заключать безобидные и выгодные сделки. Правда, некоторые из владельцев потому только принялись снова за хозяйство, что крестьяне сначала долго не брали оставшуюся за наделом землю даже по самым низким ценам, желая принудить помещиков отдать ее чуть ли не даром. Другие принимались за хозяйство потому, что скучно было жить без занятий, когда имелись большие средства. Конечно, особенно удачно при этом шли дела в тех хозяйствах, которые имели достаточный наличный оборотный капитал или хорошее управление. К последним можно было отнести такие имения, как Вески Владимира Васильевича Калачова, или как Петровское близ Берендеева, принадлежащее A. А. Александрову.
Но большая часть хозяйств все-таки страдала недостатком или в деньгах, или в хорошем управлении, а часто и в том и другом: такие хозяйства быстро разорялись. Например, славившееся когда-то под управлением И. П. Нежданова и даже считавшееся образцовым хозяйство в Клину (травосеянием, сыроварением, хорошими урожаями), скоро совсем расстроилось, хотя им и управлял немец. Постройки рассыпались и пошли на слом, посевы уменьшились, урожаи стали слабее. Перечислять упавшие после реформы помещичьи хозяйства было бы очень долго, да и грустно, имея в виду такую благодатную почву, на которой произошли подобные катастрофы. Ослабели даже такие хозяйства, которые и не имели нужды в оборотном капитале, но не справившиеся с управлением как по отсутствию владельцев, так и по неудачному выбору приказчиков. Например, имения B. И. Коровина под Юрьевым, П. Н. Новокщенова на Колокше, известные хорошими землями и сильными урожаями, если и не ослабели качеством, то стали все-таки менее доходными. Кстати сказать, именно эти имения отличались в прошлом изнурительной барщиной. Управлялись они всегда немцами или французами. О таких приказчиках отзывы были неважные как со стороны крестьян, так и соседних помещиков. Поэтому многие из владельцев стали держать доморощенных управляющих из местных крестьян.
К сожалению, и наши русачки не очень хорошо понимали дело, так что во многих имениях опытным и образованным хозяевам приходилось самим переделывать их стряпню с новыми значительными денежными и другими затратами. Не от того ли встречались в ополье хозяйства, которые еле сводили концы с концами при всей любви и заботливости владельцев, особенно если хозяйский глаз принадлежал женщине. При наемном труде нельзя уже было рассчитывать так, как рассчитывало простонародье (и то не все), что если Бог уродит, то уродит и на камне: было бы посажено да посеяно. И нельзя уже было жаловаться, что хозяйство требует много расходов. Впрочем, что же больше было и ждать от приказчиков из простых крестьян, пусть даже очень дельных и расторопных, которые все в себе совмещали, как древние патриархи: плотников и каменщиков, пахарей и садовников, конторщиков и адвокатов, механиков и архитекторов.
Кроме недостатка агрономических знаний, крестьянин — управляющий имел еще один серьезный изъян, ему очень трудно было поставить себя в правильные отношения со своими собратьями-крестьянами. Да и как же иначе: поведет себя высоко, с достоинством — крестьяне невзлюбят и назовут чванливым за недоступность; будет с ними за панибрата - они же скоро забудутся и еще труднее станет управляться с ними. То и другое весьма плохо отзывалось на ходе и успехах хозяйства. Проще сказать, управляющий из крестьян никогда не имел надлежащего значения, авторитета как у своих рабочих, так и у соседних сельских обществ. Не заслужил он полного доверия и у своего владельца. Крестьяне думали, что приказчик, как их собрат, должен входить с ними в сделки в ущерб помещику и в их пользу, последний же думал, и не без основания, что он заодно с крестьянами и обманывает его.
Неоспоримо лучшим оставалось управление самого владельца, если он хотя немного был внимателен и старателен к делу и умел ладить с соседними сельскими обществами, не заводя с ними вражды и злобы из-за пустяков. Если же владелец бывал не в ладу с обществами, то не шли к нему ни на помочь, ни за деньгами в самое горячее время работ, когда одной неделей может быть подготовлено, или напротив, потеряно все годовое — в хлебах и в сене. Некоторые владельцы рассчитывали стеснить соседей нуждой в покосах или пастбищах и заставить их на выгодных для себя условиях работать на них, поэтому придирались ко всяким случайностям. Например, если сельская скотина заходила на помещичью землю, хотя бы и на пустырь, иной помещик делал распоряжение загнать ее на свой двор, а потом взыскивать с головы 20, 30, и 50 копеек, даже если бы и не было никакой потравы. Крестьяне на такие действия озлоблялись и не оставались в долгу. Если в свою очередь господское стадо забегало на крестьянские поля, то и крестьяне, по пословице, брали за лычко ремешок, а за полтину рубль с головы. Вражда разгоралась, и помещик, чтобы не оставаться без рабочих, должен был посылать отыскивать (вербовать) их за тридевять земель, и если находил, то поздно, не ко времени, так что полевые работы запаздывали в ущерб хозяйству, да и рабочие дороже обходились. Впрочем, с течением времени отношения крестьян с помещиками становились ближе, теснее и согласованнее. Установились даже вполне обоснованные цены на рабочих в зависимости от сезона, равно как и на поденную работу их, и на работу подесятинно или огулом.
В 1870 году в ополье стояли следующие цены на рабочих:
летний работник получал в месяц 6 руб., зимний — 5; летняя работница — 4 р., зимняя — 3; подростки от 14 до 18 лет, а равно люди очень пожилые получали в месяц летом 2 ½ р., зимой 2 р., девушки соответственно летом 1 ½ р., зимой — 1 р.
Косец в день на хозяйских харчах получал 70 коп., на своих — 90; жнея на хозяйских харчах — 30 коп., на своих — 50; сжать десятину ржи на хозяйских харчах стоило 3 руб., на своих — 5 руб.
При таких ценах как помещики, так и священники находили много выгоднее нанимать рабочих на полевые работы за деньги, а не помочью, и притом не на хозяйских харчах, а на харчах самих рабочих, если работа отдавалась огулом, как вспахать или сжать поле, убрать сенокос и т. п. В самом деле, помочи обходились значительно дороже и притом хлопотливее и обременительнее для хозяина. Они были неизбежно сопряжены с неудовольствиями крестьян, осуждениями и нареканиями со стороны приглашенных на помочь за малое угощение вином или за недостаточный стол: одни просили больше водки, другие — больше и лучше поесть. Поди угоди всем!
Семья хозяина и прислуга бывали замучены при помочах разными распоряжениями, заготовлениями и угощениями так, что едва ноги волочили, когда отпускали слегка поработавшую, но тяжело подгулявшую и потевшую рабочую гурьбу. Притом и сами работы помочами шли всегда медленнее по лукавству рабочих, что если они в этот раз не успеют все сработать, то хозяин снова пригласит их на помочь в следующий праздник и снова будет им угощение и попойка.
При найме за деньги огулом за известную работу все работники — пахари, косцы, жнеи — один за другим присматривали, понукали друг друга и оговаривали тех, кто лениво работал, потому что все одинаково шли в дележку денег. А на помочах, наоборот, отваривали тех, кто прытко работал, и обругивали тех из товарищей, кто замечал, что нужно работать поскорее. Сто рабочих, по свидетельству очевидцев, всего за пять часов и 25 руб. денег жали и складывали в крестцы пять десятин ржи. А помочью те же сто жнецов и жней и в круглый день не убрали бы хлеба. Между тем пришлось бы три раза накормить их да водкой напоить, и израсходовать на каждое лицо по 30 копеек, а всего, значит, 30 рублей, но еще и измучить себя, всех своих и прислугу заготовлением завтраков, обедов и ужинов, выворачиванием огромных корчаг с яствами и ушатов с питьем, подаванием и угощением с разными любезностями. Одной водки вышло бы два ведра с половиной, то есть не менее, чем на 10 руб. серебром. А упаси Бог, не успеть в день отработать — не всякой работой можно опоздать: то ненастье застигнет, то жара, трава посохнет, а рожь перестоит и осыплется. Впрочем, уже и сами крестьяне, особенно крестьянки, охотнее шли работать за деньги, чем на помочь за угощение. Видно, считали, что брюхо добра не помнит, а лишний четвертак, а то и целый полтинник лучше пригодится. Мужики по-прежнему склонны были идти на помочь. Видно усердная работа на себя наломала уже плечи, так за чужой хотелось и отдохнуть, и гульнуть. Так они, впрочем, и сами объясняли, подсмеиваясь над неважным качеством работ при помочах. Только любимому священнику срабатывали всегда хорошо и помочью.
Таким образом, в пореформенное время, год от году, землевладельцы и земледельцы начинали правильнее вести расчеты. Мы уже рассказывали, что крестьяне для сбережения времени и сил рожь не жали, а косили, молотили не цепами, а машиной, веяли не лопатой, а также веяльной машиной, каждый шаг и каждый час, отданный другому, оценивали на деньги даже в праздничное время, самих праздников стали меньше считать в году, особенно летом, и реже их праздновать, даже в воскресные дни копошились за чем-нибудь по хозяйству; одним словом — на себя стали работать. Землевладельцы тоже стали ценить то, что раньше или совсем не ценили, или ценили мало, из всего старались извлечь выгоду: лесной орешник сберегали и отдавали на откуп, право ходить за грибами и вязать веники в лесу давали не иначе, как за условленную работу и т. п.

А теперь приведем существовавшие цены на главные хлеба и сено в ополье в августе 1870 года. В этот год с Ильина дня (2 авг. нов. ст.), как только определился сбор сена и виды на хороший урожай хлебов стали нагляднее, сено и хлеба круто подешевели (в среднем процентов на 20). Но, конечно, на всей обширной опольной местности цены были не одинаковы: в середине, около Юрьева, они оказались самые дешевые, дешевле на 20%, чем на окраинах, в верстах в 60 — 65 от Юрьева, куда обыкновенно опольный хлеб сбывается — Владимире, Чадоле, Киржаче, Покрове, Александрове, Переславле, Лежневе, Тейкове и Олькове, как в местностях слабоурожайных.
Цены стояли следующие:

Говоря о приведенных ценах, следует сказать, что они возвратились к тем, которые стояли до осени 1867 года, что свидетельствует о поправлении сельского хозяйства.
А теперь посмотрим, выгодно ли было хозяйствовать на ополье землевладельцу или арендатору при настоящих условиях.
Зная цены на труд рабочих и цены на хлеб, как на главный предмет сбыта и доходов хозяйства, не трудно уже определить, на сколько в убытке или прибыли мог быть землевладелец или арендатор. Производительность опольной почвы была тоже хорошо известна. При мало-мальски достаточной обработке она родила рожь сам-шест, и с десятины собиралось девять четвертей ржи при посеве обычно полутора четвертей (12 четвериков) на десятину, так что, исключая семена, десятина давала 7 ½ четвертей ржи или 67 ½ пудов зерна.
Для вывода брали среднюю цену ржи, существовавшую на местности между серединой и окраинами, то есть 50 к. за пуд или 4 р. 50 к. за четверть, так как промежуточные площади занимали наибольшее пространство во всем ополье. Но для окончательного вывода нужно было еще определить, какое число рабочих могло сполна обработать и убрать известное пространство полей и лугов в летнее время, а равно выполнить уход за садом, огородом, скотным двором, вообще за усадьбой, и какое число рабочих необходимо было в зимнее время как полных, здоровых работников и работниц, так и полуработников и полуработниц на не тяжелую и второстепенную работу.
Для определения числа рабочих разных возрастов и сил, способностей и уменья брали, например, одно большое, образцовое крестьянское семейство. В этом семействе четверо мужчин и четыре женщины, итого — восемь работников, из них двое — старик и старуха, да еще девочка, лет 12 или 13, которая иногда тоже ходила на работу или помогала старикам около дома. Детей моложе 12-ти летнего возраста в расчет не брали. Такое семейство в лето обрабатывало 30 десятин пахотной земли, по 10 десятин в каждом поле, убирало 6 десятин покосов, одну десятину под усадьбой и огородами, и имело в пару под выгонами три десятины луговой земли, а всего управлялось с 40 десятинами удобной земли. Надо еще иметь в виду, что это семейство работало на себя без устали, следовательно, скоро и споро. Поэтому в расчет хозяйства с вольнонаемными рабочими должны были прикинуть еще процентов 10 или 12 рабочей силы, то есть подростка-полуработника или полуработницу, и принять за нормальное число 10 человек рабочих, полных и половинных, на 30 десятин пашни и на 10 десятин прочих угодий с усадьбой, и на уход около дома. По этому примеру 100 человек летних работников и работниц, полных и половинных, могли управляться с 300 десятинами пахотной земли, 60 десятинами покосов и 10 десятинами под усадьбой, садами и огородами. А с неудобной землей и с лесом именье на 100 летних рабочих вполне могло вмещать до 500 десятин, из которых 60 находилось под лесом, а 40 десятин под так называемыми неудобьями: дорогами, водами, болотами и т. п.
А завершить эти расчеты уже не составит труда.
...Не знаем, убедительно ли рассказано о положении помещичьих хозяйств ополья в начальный период (самый трудный) пореформенной России, но несомненно одно: землевладельцам приходилось нелегко. Тем не менее, в нашей истории мы не находим примеров открытого недовольства в среде дворянства на реформы 1861 года. С достоинством приняв очередную перестройку, они добровольно отказались от многих имущественных прав на благо своего Отечества. Подобные, но еще более убедительные примеры, мы могли бы увидеть и после печально известного октябрьского переворота 1917 года, когда от их собственности и каких-либо прав не осталось и следа. Не в этом ли достоинстве и состоит одна из величайших загадок русской души?

/Российская академия сельскохозяйственных наук
Владимирский НИИСХ Владимирское общество сельского хозяйства
М. И. КИЧИГИН, А. Л. ИВАНОВ
ВЛАДИМИРСКОЕ ОПОЛЬЕ
Историко-хозяйственный очерк/
Основная статья: Сельское хозяйство Владимирского края

Copyright © 2018 Любовь безусловная


Категория: Сельское хозяйство | Добавил: Николай (25.09.2018)
Просмотров: 1389 | Теги: сельское хозяйство | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar

ПОИСК по сайту




Владимирский Край


>

Славянский ВЕДИЗМ

РОЗА МИРА

Вход на сайт

Обратная связь
Имя отправителя *:
E-mail отправителя *:
Web-site:
Тема письма:
Текст сообщения *:
Код безопасности *:



Copyright MyCorp © 2024


ТОП-777: рейтинг сайтов, развивающих Человека Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru