С.П. Гордеев. ВЛАДИМИРСКИЙ «ПРАВДОИСКАТЕЛЬ». Краеведческий альманах «Старая Столица» выпуск 3. 2008 г.
Лет пятьдесят тому назад по центральной улице Владимира часто фланировал крупный мужчина в белой рубахе и чёрных расклешённых брюках, подпоясанных широким ремнём с начищенной до блеска пряжкой. Лысая голова его ритмично поворачивалась то в одну, то в другую сторону, взгляд больших серых водянистых глаз, казалось, постоянно высматривал кого-то. С Петром Никитичем Аркатовым (так звали этого гражданина) я познакомился, будучи студентом. Впрочем, знакомство это не было даже шапочным: мы здоровались при случайных встречах; я знал, что он занимается скульптурой, однажды кто-то затащил меня в его мастерскую...
Вскоре я уехал в Дагестан, а возвратившись, лет пять-шесть отработал в музее. Аркатов, казалось, навсегда исчез с моего горизонта, как вдруг в один из прохладных дней ранней осени он неожиданно появился в музейной библиотеке. Он сильно изменился: на нём был серый, изрядно поношенный, если не сказать, затасканный, плащ. Покрытое жёсткой щетиной лицо напоминало колючий кактус. Пётр Никитич объяснил цель своего прихода: необходимость литературы о топонимике Средиземноморья. Она требовалось ему для дешифровки загадочной письменности этрусков. Как дилетанта-любителя его не смущало отсутствие специальной подготовки (в данном случае хорошего филологического образования). Он познакомил меня с результатами своих наблюдений и «открытий». Помнится, название острова Лемнос в Эгейском море он уверенно объяснил как русское «ломаный нос». Не менее оригинальными были и другие его «прозрения». Человек отнюдь не бесталанный, но беспредельно самоуверенный, за что он только не брался - от реконструкции форм древнерусских храмов до проблем общения с внеземными цивилизациями! Я попытался объяснить ему всю сложность интересующей его проблематики, порекомендовал ряд книг, посвящённых дешифровке древних письменных систем и... обрёл в его лице посетителя, не ценящего и не жалеющего чужого времени.
Впервые Аркатов появился в музее в 1937 году и предложил свои творческие услуги. В стране широко отмечалось тогда 100-летие со времени гибели А.С. Пушкина. Грандиозная Пушкинская выставка проходила в залах Исторического музея в Москве. Откликнулась на памятную дату и провинция. Одним из экспонатов юбилейной выставки во Владимирском музее был барельеф поэта работы П.Н. Аркатова, изваянный на мраморной плите, которую после закрытия выставки сотрудники музея в течение нескольких десятилетий переставляли с места на место, оберегая от повреждений. И никому не приходило в голову, что её оборотная сторона, закрытая деревянным щитом, хранит не менее ценный экспонат, который считали давно и безвозвратно потерянным. Утраченным экспонатом считалась мраморная мемориальная доска с выбитыми на ней именами меценатов, на чьи деньги было построено открытое в 1906 году здание Владимирского музея. Доска была установлена в вестибюле музейного здания. Но в годы советской власти филантропия стала восприниматься как не лучшего свойства пережиток прошлого, и мраморную плиту с именами жертвователей сняли. Она-то и была использована для барельефа за неимением другого материала.
Тема Пушкина владела Аркатовым и впоследствии. В середине 50-х годов теперь уже минувшего века он создал скульптуру «Пушкин в думах о декабристах», предложив отцам города поставить её перед зданием педагогического института, чтобы взор поэта был обращён в сторону Золотых ворот, на Владимирку - этапный путь каторжан. Поставить изваяние на этом месте не разрешили, а на другое (где-нибудь в стороне от Владимирки) не согласился автор, человек, не склонный к компромиссам. Выполненная в глине фигура поэта так и не была переведена ни в один из «вечных» материалов - гранит, мрамор или бронзу. Памятник стоял в мастерской скульптора - небольшой пристройке к гостинице «Клязьма», запечатлённой в своё время писателем Соллогубом. В тесном сарайчике, рядом со своим шедевром, жил, за неимением квартиры, и сам автор. Не будучи искусствоведом, не берусь судить о художественных достоинствах погибшего произведения. Помню только, что в образе поэта было что-то от тех пушкинских рисунков, которые сопровождают многие его рукописи.
Аркатов всегда был полон каких-то нереализованных идей и оттого чувствовал себя обиженным. Мир представлялся ему исполненным всяческой несправедливости. В борьбе со своими реальными и мнимыми недоброжелателями он часто апеллировал к самым высоким инстанциям. Не получив у владимирских градоначальников разрешения на установку памятника перед корпусом пединститута, он обратился за сочувствием и помощью к студентам, сагитировав их послать коллективное обращение... В.М. Молотову. Ничего доброго из этой затеи не получилось. До адресата письмо, разумеется, не дошло, благополучно оказавшись в соответствующих органах, а с его наивными подписантами была проведена необходимая воспитательная работа.
В 1972 году Аркатов сделал реконструкцию первоначального вида церкви храм Покрова-на-Нерли и предложил её для публикации в журнал «Советская археология», редактором которого был тогда академик Б.А. Рыбаков. В редакции журнала статью Аркатова нашли недостаточно аргументированной и для доработки посоветовали обратиться к кому-нибудь из крупных специалистов по древнерусской архитектуре. Аркатов воспринял этот совет как кровную обиду, как попытку «примазаться» к его открытию и, как ом сам мне рассказывал, настрочил на академика Рыбакова жалобу в ЦК КПСС. Не знаю, сыграла ли какую-то роль эта жалоба, только спустя некоторое время автор был приглашён в сектор славяно-русской археологии Института археологии Академии наук СССР выступить с докладом. Доклад Аркатова был заслушан 25 января 1973 года. В его обсуждении приняли участие известные учёные: К.А. Афанасьев, В.Г. Брюсова, Г.К. Вагнер, Н.Н. Воронин, Б.А. Рыбаков и другие. Несмотря на разноречивые оценки доклада, руководство сектора сочло полезным «публикацию основной идеи автора в целях более широкого обсуждения её и для закрепления авторства за П.Н. Аркатовым». Отчёт о докладе и предложенная автором графическая реконструкция первоначального вида церкви Покрова были опубликованы в 1975 году в «Кратких сообщениях Института археологии» (№ 144).
Как-то раз при очередном посещении музея Пётр Никитич заглянул в отдел архитектуры нашего музея, которым заведовал тогда В.В. Гусев, впоследствии художник, автор живописных портретов владимирских женщин, пожелавших быть запечатлёнными его кистью. В 1970-х годах он часто выступал с лекциями о владимиро-суздальской архитектуре, сопровождая их показом диапозитивов. Стол его был постоянно завален книгами, чертежами, фотографиями. На этом-то столе и углядел наш посетитель лист с рисунком Боголюбовского архитектурного ансамбля. Аркатов попросил сделать с него копию. Не подозревавший никакого подвоха галантный Валентин Гусев без всяких проволочек исполнил его просьбу. Аркатов же, заполучив фотокопию, кинулся в обком партии и, как рассказывали, жаловался там, что-де один из известных владимирских реставраторов присвоил авторство его произведения, тогда как оно принадлежит ему, Аркатову, и доказательством тому является его имя, скрытое в фактуре рисунка. Стоит ли говорить, что никакого посягательства на его творческую собственность не было. Исполненный им в 1939 году рисунок под названием «Боголюбовский замок» хранится в фондах Владимиро-Суздальского музея-заповедника под его, Аркатова, именем и в силу недостаточно высокого качества находится не в основном, а в научно-вспомогательном фонде.
При всей многогранности интересов Аркатова тайны письма древних народов привлекали его, кажется, больше всего остального. Как-то я проговорился, что есть у меня книга английского языковеда Д. Дирингера «Алфавит», посвящённая истории письменностей земного шара. Аркатов у меня её выпросил и с головой ушёл в изучение монографии. Зимой 1974 года он принёс мне в дар несколько листов бумаги, исписанных мелким неразборчивым почерком. Это был черновик его замечаний к капитальному труду Дирингера, которые он счёл необходимым направить учёным Англии. Наверное, он был по-своему счастлив и делал это с сознанием того, что ему есть что сказать учёному миру. Это была моя последняя с ним встреча.
