С самого первого дня заселения тюремного замка арестантами в нем постоянно шел и до сих пор вдет ремонт — ремонт и реконструкция. Раньше освещение помещений проводилось сальниками, фитилями, свечами. Из документов видно, что постное масло для освещения коридоров и территории замка экономили, смотрители постоянно жаловались на бедное денежное содержание замка. Вокруг замка стояли столбы для освещения в ночное время. Закуплено свечей на 500 рублей по 13 рублей 60 копеек, куплено постного масла по 9 рублей у купца 3-й гильдии Якова Абросимова. Купец 1-й гильдии князь Дмитрий Николаевич Салтыков пожертвовал замку 150 рублей, так как его сын содержался здесь за долги. Как ни старались белить потолки и стены, чтоб был более-менее благоприятный вид тюремного застенка, все равно от копоти сальников и фитилей стены и потолки постоянно были черные.
Вот интересные статистические данные главных статей расхода г. Владимира на 1838 г. Выделено: на содержание полиции, Думы и Магистрата 3429 р. 15 к., городских больниц — 1943 р.17 к., тюрем — 240 р., ремонт — 30 р.
В уездные тюремные отделения губернии поступило циркулярное указание от 24.11.1866 г. за подписью вице- президента Попечительного о тюрьмах комитета В. Струкова, в котором говорилось, что при инспектировании тюремных замков замечено им: «Во всех тюрьмах свет горит только до 12 часов ночи, а иногда и того меньше. Вследствие сего, и согласно постановлению Комитета, предлагаю уездным тюремным отделениям по получении сего тотчас сделать распоряжение, чтобы свет в местных тюремных замках непременно горел от сумерек и до рассвета, ибо через такое неосвещение не представляет возможности караулу следить за действиями арестантов». 24 октября 1870 года из замка в 18 часов бежал секретный арестант Кутузов через люк с нечистотами. В замке шел ужин, на улице темнело. Во время следствия унтер-офицер Федосеев рассказал, что требовал от помощника смотрителя замка отставного унтер-офицера Василия Букарева своевременного освещения острога, так как «смеркалось». Служитель замка сторож Корольков ответил, что незачем зажигать фонари, скоро взойдет луна и будет светло, к тому же масла было мало. И еще, мол, беда, дул сильный ветер, фонари на столбах часто гасли, на столбы не налазишься. После неоднократных побегов из тюремного замка (арестанты при помощи лестниц и других подручных предметов перемахивали через каменную ограду) было указано надстроить ограду выше ровно «на половину оной». До 1904 года отопление в каменном замке было печное, дрова заготавливали сами арестанты. В каждой камере стояли голландские печи, дежурный заключенный выходил в коридор и топил их. До сих пор на третьем этаже сохранилась отдушина печи. В 1847 г. по поручению смотрителя замка начались работы по исправлению печей. Инженеру-майору Никитину, через губернского архитектора Никифорова и помощника его, предложено составить сметы на ремонт печей, что было сделано в кратчайшие сроки. А вообще-то печи ремонтировались постоянно. В церкви и в жилой комнате батальонного командира (сейчас кабинет начальника учреждения) были голландские печи из красного изразца. Сейчас в кабинете начальника учреждения в правом углу находится камелек — камин для обогрева помещения. Он вполне исправен, хоть сейчас зажигай. Но самое радостное, что за все эти сложные годы на камельке не уничтожили изразец — лепнину лика Великой Государыни Самодержицы Екатерины II. Многие задают вопрос, почему именно ее лик, ведь в 1821 году был царь Александр I. Екатерина же умерла в 1796 г. В России никогда не забывали эту великую царицу, которая много сделала для России и для народа. Во время военной инспекции в 1867 году Владимирского тюремного замка смотрителю было сделано предложение, чтобы он приказал немедленно убрать лежавшие возле ограды внутри замка лестницу и сани. Командиру 12-го пехотного Великолуцкого полка, охранявшего замок, указано на то, что нет надлежащего надзора за внутренним порядком, на дворах находятся предметы, уже однажды послужившие и вновь могущие послужить к побегу арестантов и к разным с их стороны беспорядкам. Коридоры и камеры в замке не всегда освещены в ночное время. Было предложено устранить упущения в срочном порядке. Результаты этой инспекции докладывались военным начальником генерал-майором Владимирскому губернатору. 10 марта 1860 г. хозяйственные дела замка у капитана Ракова принял подпоручик Реган Николай Константинович и потом исполнял должность смотрителя Владимирского тюремного замка. Николай Константинович служил при каменном тюремном остроге в 1854 г. В архиве хранится очень интересное дело 1861 г., благодаря которому мы узнаем о заплечных дел мастерах. Подпоручик позже отличился в Русско-турецкой войне 1877—1878 гг., в жестоком сражении на Шипке, и вернулся во Владимир раненый. Очень интересен исторический факт: правнук смотрителя-начальника подпоручика Реган Н.К. подполковник Реган Анатолий Владимирович тоже служил в этом замке на должности заместителя начальника по хозяйственной части с 01.11.1990 по 02.07.1996 гг., а в целом Анатолий Владимирович начал службу с 1973 года. Древний дворянский род Реган много сделал для России, его генеалогическое древо огромно и процветает по сей день.
Исполняющий должность смотрителя замка подпоручик Реган докладывает в Попечительный комитет о тюрьмах 1 декабря 1860 г.: «Имею честь почтительнейше донести, что описи негодной одежды, обуви, белья, посуды и других различных вещей, подлежащих к продаже, я представить не могу, потому что, за недостатком годных вещей, употребляются арестантами и негодные. А те вещи неугодные к употреблению продаж с Аукционного торга посредством Владимирской городской полиции, а именно халаты, штаны, порты и суконные юбки, используются на починку вещей, а также на рукавички и портянки для рабочих, так равно и холщовые вещи с употреблением на обтирание окон, дверей, нар и посуды, прочих металлических и железных вещей». Из этого доклада прекрасно видна бедность обеспечения одеждой арестантов. Далее идет подробная опись всего имущества тюремного замка: кресло старое, ларь, комоды —2, чернильница, песочница, линейка — 1, лавок деревянных — 5, диван, скамейка — 1, молоток, большие ножницы и малые, гири, рабочие сани, топор, ковш, шайка — 98, счеты, фонари, чугуны, ушатов — 30, лоханей — 39, порты — 10, армяк — 2, сарафанов — 9, тиковых платьев — 42, суконных рубах — 6. Другая опись: одежда — бывшая в употреблении: рубах мужских — 260, рубах женских — 35, портов — 260, шаровар суконных — 40, шапок суконных — 140, портянок — 314, кандалов ножных — 133, наручных — 37, замков висячих — 96, мешков — 20, очагов — 5, печей голландских — 41, русских — 6. Нужные места — туалеты, действительно человек без них обойтись не может, везде и всюду должны быть эти ретирадные места. Их перестраивали и обустраивали постоянно. Меняли их места нахождения. Замок с самого начала его заселения арестантами старались обустроить поудобнее. В каждой камере в углу стояли бочки, а порой по бедности шайки-параши, по мере их наполнения дежурный камеры выносил параши в нужное место. В архиве хранятся дела об очистке ретирадных мест от нечистот и помойных ям замка и обывательских домов, расположенных вокруг тюрьмы и вывоза их до ближайшего отведенного управой места свалки. Вот пример: дело 1914 г. канцелярии Владимирского Попечительного комитета о тюрьмах на 124 листах о жаловании денег за эту неблагородную работу. Ежемесячно составлялся акт за подписью исполняющего дел начальника Владимирской тюрьмы и врачом тюремной больницы: «1 февраля 1914 года мы, нижеподписавшиеся, сего числа свидетельствовали в тюрьме очистку отхожих мест и помойных ям ассенизационным образом, причем оказалось, что таковая в январе месяце сего года и так каждый месяц производилась аккуратно и своевременно...». Владимирскому губернскому тюремному инспектору идет рапорт «на отношение от февраля месяца, городская Управа имеет честь уведомить Ваше Высокородие, что по Владимиру точных цен на вывозку нечистот не установлено, и цены эти всецело зависят от согласия и договора с возчиком...». Вывоз одной бочки обходился от 60 до 80 копеек, по тому времени это огромная сумма. Возчик или арестант, занимающийся этим промыслом, получал неплохие деньги за такую грязную, но необходимую работу. Одно время в тюремном замке существовал санитарный обоз из нескольких лошаденок. Чаще эту работу выполняли арестанты — подгоняли к яме старую клячу, запрягали в такую же старую и скрипучую телегу или сани, на них загружали заполненные бочки с нечистотами и помоями и везли на свалку, которую указало городское правление. Печальный парадокс работы возчиков нечистот — зачастую бочки были худые, после проезда «санитарного обоза» за ним оставалась полоса нечистот или помоев. Обыватели поднимали ругань и скандал, а от арестанта, который занимался очисткой отхожих и помойных ям, все шарахались, не хотели впускать в камеру, и спал он у параши с нечистотами, накопившимися за ночь.
Телесные наказания и палачи
Расковку и заковку арестантов, телесные наказания за нарушение правил содержания и за преступления производили два заплечных дел мастера — ката-палача, бессрочная должность, премерзкое богопротивное ремесло. Бытовали пословицы на Руси: «В катах состоять — иго носить. Водиться с палачами — не торговать калачами». Профессия палача на Руси считалась поганой не только в прямом, но и в переносном смысле. Впервые штатная единица палача появилась в Египте. В средневековой Европе, в частности, в Германии, казнь осуществляли судьи, родственники убитых или самый молодой супруг в общине. Позже к этой цели стали привлекаться преступники. Узники, согласившись взять на себя роль палача, сами освобождались от казни. Одежда ката — черный плащ с красной каймой и желтый пояс. В Испании (да и во всех государствах того времени) палачи могли жить только за городской чертой, их дома красили в красный цвет. Должность обычно наследовалась. Во французской семье Сансон с 1688 по 1847 гг. палачами служили семь поколений. В средневековой России вплоть до XIX столетия палачами были «охотники», т.е. желающие из посадских и вольных людей. Если таковых не находилось (а как правило, из вольных никто не шел в каты), то выбирали из самых молодых и гулящих. Однако порой смертный приговор не гнушались приводить в исполнение именитые вельможи и царские особы. Любил казнить «политических» Иоанн Грозный, правда, руки пачкал не он, а Малюта Скуратов, не гнушался рубить головы князь Голицын, Ментиков, да и сам Петр Великий лично казнил пятерых. «Казнь — не иное что, как представитель строгой правды, представляющей зло и спасающей от него порядок общественный, установленный самим Богом. Смертная казнь... ужасала своим невидимым присутствием, и мысль о ней, конечно, воздерживает многих от злодейства».— В.А. Жуковский. В широком смысле слова «казнь» означает наказание, в таком смысле оно употреблялось в церковных книгах и древних юридических памятниках (например, в Уставе Ярослава о церковных судах). Позднейшие источники придают слову «казнь» более конкретный смысл: царский судебник подразумевает под этим только лишение жизни (казнь смертная) и наказание кнутом (казнь торговая). Уложение царя Алексея Михайловича противопоставляет слова «казнь» и «наказание», разделяя все преступления на две категории: за одни положено «казнить смертью», за другие «чинить наказание». На протяжении же многих столетий слово «казнь» употребляется исключительно в смысле казни смертной. Во все века казнь являлась самым надежным средством подавления и наказания. Каковы бы ни были религиозные и философские воззрения общества в различные эпохи, отношение к казни осталось, в общем-то, неизменно. Смерть, за что бы она не приходила — как кара или как расплата, и в виде ли скелета с косой или угрюмого лодочника Харона, — была неоспоримо реальным явлением. Казни делились на квалифицированные и варварские. К квалифицированным относились: гильотина, повешение, сожжение. Кипячение в масле, варение в воде на медленном огне, распятие и повешение на кресте, популярные у римлян и греков, а также сажание на кол, четвертование, колесование, залитие горла расплавленным металлом; потопление в мешке с собакой, кошкой, петухом и змеей на Востоке — считались неквалифицированными, так как были особенно мучительными и варварскими. В России впервые была отменена смертная казнь «для всех дел» при Елизавете Петровне, то есть в 1741 г. Работа палачей стояла, стоны людские прекратились, кровушка люда простого понапрасну не проливалась. При Екатерине Великой были введены вновь казни, но только за государственные преступления. А.П. Чехов пишет: «Часто употребляемое выражение, что смертная казнь практикуется теперь только в исключительных случаях, не совсем точно; все высшие карательные меры, которые заменили смертную казнь, все-таки продолжают носить самый важный и существенный признак ее, а именно — пожизненность, вечность, и у всех у них есть цель, унаследованная ими прямо от смертной казни, — удаление преступника из нормальной человеческой среды навсегда, и человек, совершивший тяжкое преступление, умирает для общества, в котором он родился и вырос, так же, как во времена господства смертной казни.
В нашем русском законодательстве, сравнительно гуманном, высшие наказания, и уголовные и исправительные, почти все пожизненны. Каторжные работы непременно сопряжены с поселением навсегда; ссылка на поселение страшна именно своею пожизненностью; приговоренные к арестантским ротам, по отбытии наказания, если общество не соглашается принять его в свою среду, ссылаются в Сибирь, лишение прав почти во всех случаях носит пожизненный характер и т.д. Таким образом, все высшие карательные меры не дают преступнику вечного успокоения в могиле, именно того, что могло бы мирить мое чувство со смертною казнью, а с другой стороны, пожизненность, сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки, и что никакие мои лучшие усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь в Европе и у нас не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого чувства форму. Европа слишком долго привыкала к смертной казни, чтобы отказаться от нее без долгих и утомительных проволочек. Я глубоко убежден, что через 50—100 лет на пожизненность наших наказаний будут смотреть с тем же недоумением и чувством неловкости, с каким мы теперь смотрим на рвание ноздрей или лишение пальца на левой руке. И я глубоко убежден также, что как бы искренно и ясно мы не сознавали устарелость и предрассудочность таких отживающих явлений, как пожизненность наказаний, мы совершенно не в силах помочь беде. Чтобы заменить эту пожизненность чем-нибудь более рациональным и более отвечающим справедливости, в настоящее время у нас недостает ни знаний, ни опыта, а стало быть, и мужества; все попытки в этом направлении, нерешительные и односторонние, могли бы повести нас только к серьезным ошибкам и крайностям — такова участь всех начинаний, не основанных на знании и опыте». В России вышел Указ от 1832 г., что палачей, поступающих из преступников по добровольному их на то соглашению, назначать на сию должность бессрочно, но если кто окажется неспособным «к данному отправлению своей должности» по старости и болезни, то распределять на жительство в 60 верстах расстояния от губернского города для пропитания посильным трудом, и если есть родственники, то отдавать им на попечение. В каты шли преступники, приговоренные к 60—80 ударам розгой, кнутом (испугался лечь под розги, битым быть и с такой робостью пошел в палачи), арестантской роте и к ссылке в Восточную Сибирь, к каторге. В особенности боялись дороги в Сибирь, настолько она была тяжела. Некоторые кнутофильные мастера служили до 18 лет и более, сами были биты неоднократно по распоряжению полицмейстера — то по щекам налупит, то отправит в секретную суток на трое, где ни кровати, ни постели, но горсть соломы на каменном полу, а то и в карцер упрячет без повода, так и обзовет прилюдно: «Животное, скотина!», а то и в глаза наплюет. На должность палача из вольного люда никто не шел, и подневольного мужика силой не затащишь — настолько это презренное занятие. Если в остроге умирал кат, то долго искали ему замену. «Как ни жалобься, как ни изводи прошениями канцелярию и тюремный комитет, но замок без палача не стоит, а жизнь арестантская вроде бы теряет всякий законченный смысл. По всем уездным полицейским управлениям рассылаются срочные бумаги с требованием подыскать вольного мещанина на должность ката, но желающих иметь четыреста рублей в год ассигнациями да кормовых денег пять копеек серебром в день — не нашлось. Да и тюремный сиделец не каждый пойдет, на отказ идут, видимо не желая душу свою томить. Ведь с какой жалостью ни бей страдальца, но всегда капля мученической крови брызнет тебе в лицо, и тот след не стереть до скончания жизни. И куда бы ты после ни делся, куда бы ни пошел, а все будут оборачиваться, плевать в След, и тыкать пальцем, и шептать: «Кат, кат», пугаясь громко крикнуть. Все будут бояться тебя, как наместника дьявола, и стоит лишь показаться на улице, как каждый' мальчишка, поспешая следом и корча всякие рожи, станет кричать: «Гли-ка, палач... Палач — го...ый калач!» Какой-то ужас, непонятную зачумлённость несет на себе человек, решившийся вступить в заплечные мастера. Он окружен той стеной недоверия и душевного страха, которую не разрушить самыми добрыми намерениями, самым честным взглядом и ласковой улыбкой: в глазах палача настаивается та темная вода, похожая на крутящий омут, которой остерегается всякое живое существо. Ведь как бы ни провинился человек, он всегда полагает наказание неправедным, и служба ката неправедна и зла, из каких бы намерений она ни проистекала и чья бы власть ни стояла за его спиною». Указ МВД от 26 января 1834 года об определении из преступников в палачи и назначении им денежного содержания. Общее собрание Правительствующего сената постановило выделение денежного содержания преступникам из палачей для проведения телесных наказаний: 1) по желанию; 2) на содержание палачей производить удвоенное количество положенных для арестантов по табели кормовых денег, с выдачей им одежды на положенные сроки для арестантов; в случае многочисленного семейства палачей, мало окажется денег, то предоставить им прибавку из экстраординарной суммы; 3) чтобы палачи всегда находились в тюремном замке под надзором смотрителя, без конвоя ни на шаг из замка. («Идешь на базар, чтоб сайку пятикопеечную взять, косушку или полуштоф, а сзади часовой волочится, дозорит»); 4) количество палачей по два на каждую губернию, уезд — одного, в столицах по три, в Сибири — по мере надобности; 5) при поступлении на должность палача, арестант сначала ходит в подручных — учениках, обучается ремеслу. Одет кат в алой рубахе, будто кровью напитана, рубаха перехвачена шелковым шнуром, новые порты, холщовая белая рубаха, серые пестрядевые (полосатые) шаровары, и яловые сапоги трубою, картуз, долгие рукавицы с раструбами, черная поддевка — черный длинный кафтан, круглая высокая мерлушковая (из шкуры ягненка) шапка, армяк, грубые из сукна брюки. Телесные наказания в России были повсеместны; секли и пороли народ везде и всюду, где захочется и сколько, за малейшее неповиновение, да и просто так, для утехи. В середине XIX века телесному наказанию не подлежали все дворяне, их дети, дворяне иностранные, султаны сибирских киргизов, почтенные граждане, купцы первых двух гильдий с женами и детьми, духовенство, их жены, дети, вдовы, монахи, высшие чины магометанского таврического исповедания, главы еврейского духовенства — гахам. Мещане и купцы могли быть наказаны телесно лишь по приговору уголовного суда. В мае 1846 г. вышло новое уложение о наказаниях: 1) заменялось заключение телесными, наказаниями только в местах, где нет рабочих домов, когда заключение в тюрьму могло подвергнуть осужденного разорению и лишению средств к пропитанию своего семейства; 2) замена заключения телесными наказаниями не принималась у тех, которые по закону освобождены были по маловажным преступлениям, купцы 1—2 гильдий, мещане и др., не приписанные ни к какому ремесленному цеху, владельцы фабрик и заводов, их управляющие, купеческие комиссионеры и приказчики, нижние отставные военные чины, окончившие средние учебные заведения, однодворцы. Шла замена телесными наказаниями заключения всех видов и сроков. Телесные наказания проводились профессиональным катом на эшафоте при скоплении народа на лобном месте, а именно наказание плетью, палками, розгами, кнутом. Во время наказаний, которые едва могла вынести человеческая натура, палач неистово кричал: «Катай его, нечестивца». Было два приема сечения: обычный и с пересыпкой. Сначала били по спине палками, а потом по свежим ранам всыпали порцию розог. В кордегардии пороли мужика за богохульство, виновник — обозвал батюшку пьяницей и на него донесли, снял од заношенный синий кафтан и полосатые холщовые штаны, путаясь в гашнике, не в силах совладать со шнуром. Потом он лег на лавку, служитель принес охапку розог, палач стал перебирать розги. Служитель прочитал приговор и встал в сторону со скучающим видом. Один солдат сел на ноги, другой зажал меж колен голову несчастного, и тот. казался ополовиненной скотской тушей; Только синие вздрагивающие жилы показывали состояние мужика, кат измочалил розгу на десятом ударе, несчастный тоненько взвыл, заверещал. Палач продолжал, чиновник 13-го класса считал удары звонко, чеканил голосом, словно хвалился собой и своей службой.
Сколько ж выдержал испытаний и унижений простой русский человек? Сколько было забито простого русского люда?! В Имперской России видно величие роскоши царской жизни: золота и серебра, покрытого алмазами, яхонтами, рубинами, бирюзою, сапфирами; все неустройство жизни русской застилали при дворах парчой хрустящей, шелками и муаром, поверх драгоценностей дивно сверкали сибирские меха, А надо всем этим показным величием, всем повелевая, всех устрашая, господствовал владыка истинный — кнут. Кнут на Руси — издавна предмет государственный, в законности он — доказатель вины наиглавнейший... Молодых палачей брали на выучку палачи старые. Слышь! Кнут приготовляется из ремней бычьей или коровьей шкуры, тонко нарезанный и заостренный. Поначалу ты кнут между двумя кирпичами прокатай. Затем дегтем его промасли. На улицу с кнутом выбеги и как следует в пыли дорожной его обваляй. Концы треххвостки завей барашком. В молоке стельной коровы кнут размочи. На солнце высуши. Тогда концы, на ветерке усохнув, станут — что когти звериные... Осознал? — Благодарю за науку... осознал. В самый это раз! Учеба палаческая трудна. Мастерство пытошное немало секретов имеет. Сначала учатся без участия человека. Возьмут курицу, на лапах ее следки намелят и по избе курицу гулять пустят. Курица наследит мелом — каждый шаг в три черточки. Палач должен так ударить об пол, чтобы тройное охвостье плетки его легло точно в тройной следок курицы. — Собери все следки на плеть! - учат старые палачи, и ученик, взмыленный от усердия, достигает такого опыта, что после ударов его плети пол в избе становится чистым... Тогда старый палач ухмыляется и велит ученику поймать муху. А мухе пойманной крылья обрывают. И кладут ее на лавку, по которой она, уже бескрылая, очумело ползает зигзагами скорыми. — Стебай муху в мах, но так, чтобы жива осталась! Это трудно. Ударить по мухе надо вроде бы сильно. А на самом деле удар обязан быть нежен, как дуновение ветерка. Чтобы муха, жива и невредима, дальше по лавке ползала. Когда и это совершенство достигнуто, старый палач говорил молодому: — А ныне задача тебе самая простейшая. Вот кладу перед тобой доску, и ты ее с единого удара переломи пополам. И доска с треском ломается, — так учатся ломать человеку кнутом позвоночник. Есть еще тайны в мастерстве этом. Можно так выстебать, что весь эшафот кровью зальет, а сама жертва — хоть бы что: встанет из-под кнута и возликует. Это удары легкие, только кожу трогающие. А можно и столь усердно бить, что мясо со спины кусками летит от эшафота в толпу зрителей, а через рваное тело будут розово просвечивать кости людские. Велика та наука кнутобойная — древнейшая на Руси! Палачи даже спят, с кнутом не расставаясь. Ибо они суеверны, а колдуны способны кнут их заворожить, чтобы он потерял свою страшную силу. Мудрые старики на Руси знают: если кнут всю ночь подряд парить на печи в отрубях пшеничных, тогда он становится шелковым. Но палачи спят чутко — у них кнута не скрадешь! И твердо стоят палачи на эшафотах империи Российской, красуясь рубахами алыми, пошитыми для них из казны царской. По давнейшей традиции палачи не держат кнут в руке, а зажимают его между ног. Вот уже ведут к ним преступника. Кнут выдвигается между ног все дальше и дальше, подталкиваемый рукою палача сзади... Преступник возведен на эшафот и разложен. Взмах! Только ахнул народ в ужасе... И видно, как разомкнулись в полете хвосты кнута. Удар стремителен, как молнии, и в мгновение ока все три хвоста собрались воедино — в морковку. Следует выкрик: — Берегись — ожгу! Так начинается истязание. Государство кнутом начинает доказывать людям, что человек постоянно не прав, а власть неизменно права будет... Кнуты же, которые ныне в музеях хранятся, давно уже не страшны. За два столетия усохли они, превратились в мумии — это не кнуты, а жалкие хлястики. Таким кнутом даже кошки не высечь. Но нет более кнута. С 1845 года прекратилось в России сечение кнутом. Палачам было приказано зарыть в землю кнут, чтобы сам вид его не возбуждал в народе горестных и ненавистных чувств. Но как знать, быть может, для самого-то палача, истинного и страстного, попавшего на свою должность не по принуждению, а по сердечной охоте, вековечное ремесло вдруг несколько потускнело и утратило ту необходимость, которая и укрепляет, держит руку и душу заплечного мастера. Плети изготовлял шорник тюремного замка, палки и розги заготавливали сами арестанты. В иных местах России не хватало деревьев для прутьев. В 1849 г. Таврическое и Херсонское губернские правления обратились к Киевскому с просьбой прислать для Таврической губернии 6000 пучков березовых розог, а для Херсонской 2000, так как в этих губерниях не было березовых лесов и не из чего было делать розги. В одной из поездок исправника бедолага ямщик погнал лошадей через лесную речку и угодил в яму, едва выволокли кибитку на сухое. Когда доехали до ближайшей деревни, исправник приказал принести походный сундучок, где возил особую плеть с толстой черемуховой рукоятью, с тремя хвостами сыромятной кожи, сходящимися на нет, концы которых были завязаны узлами, чтоб секли сердитей. Хвосты эти вымачивали каждый раз в кислом молоке полсуток, а после просушивали, чтоб кожа не теряла достойной упругой жесткости и не мочалилась, не исходила пеной. Вот принесли этот сундучок, ямщика разложили на лавке, не мешкая, положив голову набок, один солдат сел на голову, другой же ловко задрал рубаху, спустил исподники и заголил филейные места. Урядник, козырнув от усердия, спросил, дескать, как прикажете-с лупцевать: с пощадой, с легкостью, нещадно, с жестокостью иль без милосердая. — Катай его, нечестивца, без милосердия, — указал исправник, — катай его, преступника. — Сам хлестнул ямщика, с третьего удара ямщик замолчал. — Приведите в сознание собаку и дайте выпить, — приказал урядник, и долго в соседней избе отхаживали ямщика. Секли простой люд за каждый пустяк, за малейшую провинность. Где захочу, когда, чем и сколько! На место наказания преступника везли на позорных дрогах — угрюмая высокая колымага, понурый возница в сером сидел на козлах, широко расставив ноги и спрятав голову, а сзади сидел палач. Опасных преступников везли закованными в цепи, привязывали к дрогам, и сидел он спиной к вознице, их облачали в чистое белье, черный суконный кафтан и черную круглую шапочку, а на грудь вешали квадратную черную доску с белыми крупными буквами, за какое преступление будет проводиться казнь. Впереди шел жандармский унтер-офицер, а по бокам колесницы вставали четыре конных жандарма с начищенными бляхами, замыкал шествие полувзвод солдат с усердным барабанщиком. Под рассыпчатую барабанную дробь кортеж двигался похоронным шагом. Раньше или позже прибывал священник. Наказание проводилось утром, эшафот устраивали в центре лобного места, как правило, это была торговая площадь. До 1882 г. казни проводились «прилюдно» — публично, простой народ собирался смотреть на наказание. Мещане торопились по своим делам, бежали пирожники и булочники, торговцы везли свой товар, бабы шли на базар, кто-то сильно матюгался, у кабака плакал пьяный; всем было дело в этой жизни, все приноравливались к ней, как могли, и позорная колымага была тоже необходимым дополнением к мерному человечьему существованию. Перед началом казни тюремный священник увещевает арестанта, а если считает нужным, то поднимается на эшафот и еще раз его увещевает, но без креста и епитрахили. Преступник по лестнице покорно взошел на помост эшафота, гремя кандалами, его приковывают к позорному столбу на 10 минут, пока зачитывают приговор. Раздалась воинская команда, солдаты обогнули эшафот саженях в трех, на своих высоких лошадях выстроились жандармы, оголили сабли. На эшафот поднялся вслед за палачом полицейский чиновник в форме со шпагой на левом боку. Снова громко скомандовали, солдаты брякнули ружьями, народ обнажил головы, снял свою мерлушковую шапку палач, потом стянул суконный малахай с головы осужденного и кинул в угол помоста. Над дворянами проводилась гражданская казнь, на помосте их приковывал кат цепями, висевшими на позорном столбе, за локти, и зачитывался указ чиновником, потом палач переламывал над головой шпагу. Если у дворянина была личная шпага, то ломали ее, а если не было, то тюремный замок закупал шпаги для этих целей. Для дворянина эта казнь была самым унизительным, и велено было, «лишив его всех особенных прав и преимуществ, порой и состояния, и не подвергая телесному наказанию, сослать на житие в Сибирь...» Полицейский чиновник в форме зачитал приговор с перечислением всех проступков арестанта. К эшафоту подходил народ, больше всего женщины из простых, деревенские бабы и мещанки, и бросали на помост медяки, и только это бренчанье и нарушало мертвую тишину, возникшую во время чтения приговора. Чиновник опускался по лестнице долго, преисполненный достоинства. Палач окончательно вошел во власть, сдирает кафтан с арестанта и бросает на помост, где валяется шапка, затем кат через голову стянул поддевку и медленно складывал ее, поверх ее мерлушковую шапку, оправил кумачовую рубаху с черной опояской, все складки согнал назад. Открыл коробку, где лежало орудие казни, понес по краю платформы, показал ее полицейскому чиновнику, потом вынул два длинных ремня с пряжками и крученую треххвостую плеть. Плеть развернул с шиком и проволок по доскам, показал толпе ее жестокое, гибкое тело. Палач ходил по эшафоту размеренно, неторопливо, он играл на сцене один и сам выстраивал драму по своему разумению. Палач и король в одном лице соединились: он мог миловать и в гроб вогнать. Он налаживал дыбу — «кобылку», устанавливая ее под назначенным углом. Ему ремесло надо показать, похвалиться умением, развлечь толпу, вызвать из разомлевшей несчастной утробы, распяленной на кобыле, такой собачий вой пощады, который бы пробил все закутки торговой площади и отозвался бы в каждой заблудшей душе, втайне помышляющей о грехе. Палач освобождает арестанта от цепей позорного столба и подводит к кобыле, помогает возлечь на доску, пахнущую чужой кровью, и принимается прикручивать руки и ноги. Палач со злостью задрал рубаху к голове жертвы, спустил исподники, заголив филейные мяса. И вот первый замах, и палач кричит: «Берегись, ожгу!» Второй, третий... Кат уже не разбегался, но сек, сек, остервенясь. Спина жертвы почернела, обуглилась, кровь текла ручьем на крашеные доски и скопилась лужицей на помосте. Душа страдальца уже в который раз покидала его, но, сжалившись, возвращалась обратно. Если арестант умирал на кобыле, то сечь покойника было грешно, а если после наказания оставался жив, то его увозили в телеге в тюремный замок на лечение в больницу. После экзекуции палач накладывал резким ударом на лоб преступника раскаленное клеймо — ВОР, ТАТЬ, СП — ссыльнопоселенец... Клейма возил в специальной коробочке с краской индиго. Нанесение клейма на лоб преступников известно на Руси с XIV века и закончилось по Высочайшему указу в 1863 году. Палач же, переведя дыхание, собрал орудия казни в коробку, надел поддевку и принялся медленно собирать валявшиеся на помосте медяки. Когда он нагибался, медь переливалась и звенела в карманах широких шаровар. Базар кипел, жил своей жизнью. Всеми забытый палач спустился с эшафота и в сопровождении солдата отправился в тюрьму — свое постоянное место жительства. А.П. Чехов пишет: «Розги, плети, приковывание к тележке — наказания, позорящие личность преступника, причиняющие его телу боль и мучения», — применялись в России широко. «Наказание плетьми или розгами полагается за всякое преступление, будь то уголовное или маловажное, применяется ли оно, как дополнительное, в соединении с другими наказаниями, или самостоятельно, оно все равно составляет необходимое содержание всякого приговора. Самое употребляемое наказание — розги. Чаще всего провинившемуся дают 30 или 100 розог. Это зависит не от вины, а от того, кто распорядился наказать его, начальник округа или смотритель тюрьмы: первый имеет дать до 100, а второй до 30. Один смотритель тюрьмы всегда аккуратно давал по 30, когда же ему пришлось однажды исполнять должность начальника округа, то свою обычную порцию он сразу повысил до 100, точно эти сто розог были необходимым признаком его новой власти; и он не изменял этому признаку до самого приезда начальника округа, а потом опять, так же добросовестно и сразу, съехал на 30. Наказание розгами от слишком частого употребления в высшей степени опошлилось на Сахалине, так что уже не вызывает во многих ни отвращения, ни страха, и говорят, что между арестантами уже немало таких, которые во время экзекуции не чувствуют даже боли. Долготерпелив русский народ». Сохранилось дело департамента полиции об устройстве эшафотов 1846—1851 гг. Идет перечень мест, где хранились эшафоты, так как на этот период времени эшафоты на время казни собирались, а после ее разбирались и хранились: Муром — в общественном доме, на что согласился городовой глава, Ковров — купца Шаганова за 30 рублей серебром в год, эшафот помещен в сарай 5 декабря 1849 года, Гороховец — в пожарное депо, Вязники — купцом Кривцовым за 50 рублей серебром в год, Александров — в помещение сарая Александра Сотникова за 15 рублей серебром в год, Судогда — на дворе присутственных мест под накрытым сараем, Покров— помещение сарая купца Ястребова за 20 рублей серебром в год, Меленки — при полиции и тюремном замке, сарай меленковского купца Мельникова за 24 рубля серебром в год. В 1854 г. 13 июля было разрешено капитально отремонтировать эшафот: Муром — при полицейском дворе, Юрьев — на пожарном дворе, Шуя — на пожарном дворе, Переславль — в пожарном сарае, Владимир — в описи нет, мест для хранения, эшафота много, но не в тюремном замке, потому что далеко от лобного места. К Своду Законов Уголовного наказания установлен новый порядок исполнения уголовных приговоров над преступниками, осужденными к лишению всех прав состояния и ссылок на каторгу или на поселение. Согласно сему порядку преступник перевозится до места казни на возвышенных черных дрогах, он должен иметь надпись на груди о роде вины его; а отцеубийца, сверх того, должен иметь черное покрывало на лице, его сопровождает во время следования на казнь священник и окружает со всех сторон военная стража, по прибытии же на лобное место и по прочтении указа над преступником из дворянского сословия переламывается шпага; потом осужденный из всех сословий выставляется, устроенным на эшафоте, к позорному столбу на 10 минут. Далее через палача наказывается плетьми и, когда следует, наложению клейма. 16 мая 1881 г. публичное исполнение приговоров о смертной казни было отменено и постановлено означенные приговоры приводить в исполнение в пределах тюремной ограды, а при невозможности сего в ином, указанном полицейским начальством месте. При этом предоставлено Министром внутренних дел и юстиции, по взаимному соглашению, определить, в пределах каких мест заключения может быть допущено совершение смертной казни. Вследствие сего имею честь сообщить Господам Губернаторам, что, не признавая возможным указывать в каждом отдельном пункте то место заключения, которое могло бы быть назначено для исполнения приговоров о смертной казни, а предоставляю выбор такового ближайшему усмотрению Губернаторов, но с тем, однако, чтобы при этом были соблюдены следующие условия: 1) совершение смертной казни не может быть допущено в арестантских домах и в тюрьмах, назначенных исключительно для содержания лиц, состоящих под следствием и судом; 2) назначенное для приговора место должно непременно находиться в пределах тюремной ограды; 3) место это должно удовлетворять условию непубличности исполнения приговора, и 4) по пространству своему должно быть достаточно для исполнения приговора в присутствии лиц, обязанных и могущих при этом находиться (п.п. 2 и 3 Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета). Если же в каком-либо пункте по местным условиям исполнение приговора о смертной казни, при соблюдении объясненных условий, окажется невозможным в пределах имеющихся там мест заключения, то согласно п. 1 указанного узаконения — предоставляется Господину Губернатору назначить в этом пункте иное место, удовлетворяющее перечисленным условиям. При рассмотрении вопроса об отмене публичного исполнения смертной казни остановились на том соображении, что в тех случаях, когда смертной казни подлежат одновременно два или более осужденных, нахождение всех их при совершении ее и ожидание каждый своей очереди на эшафоте несомненно усугубляло бы тяжесть их положения. Поэтому весьма желательно, чтобы преступники были выводимы на казнь поодиночке. Но распоряжение по этому предмету Соединенные Департаменты представили сделать в административном порядке». По новому уложению смертная казнь ограничена наиболее тяжкими государственными преступлениями, причем установлена замена ее бессрочной каторгой не только для несовершеннолетних, но и для женщин. В отношении последних смертная казнь сохранена только за посягательство на жизнь, здоровье, свободу и вообще на неприкосновенность Священной Особы Государя Императора, Императрицы или Наследника престола, или на низвержение Царствующего Императора с Престола, или на лишение Его власти верховной, или на ограничение прав оной.
Лестница наказаний нового уголовного уложения: 1) смертная казнь; 2) каторга бессрочная, от 4 до 15 лет, 20; 3) ссылка на поселение без срока; 4) заключение в исправительный дом от полугода до 6—8 лет, заключение в крепости, определение в сравнительно немногих случаях; 5) заключение в тюрьму от 2 недель до 1 года; 6) арест от 1 до 6 месяцев; 7) Денежные пени от 50 копеек до 100 рублей. В тюремном замке Владимирской губернии содержалось два заплечных дел мастера — Егор Родионов и Тимофей Климов, здесь они производили телесные наказания, производили заковку в цепи и кандалы арестантов, приковывали к стенам секретных преступников, выезжали на лобное место города Владимира к месту казни и проводили публичные казни и телесные наказания. В Государственном архиве Владимира хранится объемное, от 26 ноября 1854 г. по 8 апреля 1861 г., дело, в котором смотритель (начальник) Владимирского тюремного замка подпоручик Николай Константинович Реган пишет постоянные рапорты в Попечительный комитет о тюрьмах о состоянии острога и о палачах замка. 31 октября 1854 г. у заплечного дел мастера Тимошки Климова родилась дочь Матрена, третий ребенок, от законной жены Авдотьи Епифановны. Жена палача тоже из арестанток, все большое семейство проживало в камере при тюремном замке постоянно, ибо должность ката бессрочная. Того же числа священником тюрьмы иереем Василием Кохомским «обмолитвована». Крестил дочь палача новорожденную Авдотью самый лучший священник города. У ката Тимофея Климова родились еще два сына: 1 апреля 1857 г. Осип, 12 января 1860 года Павел. Осип умер в 1860 г. Женщины с малолетними детьми гуляли в палисаде замка. В рапорте смотритель тюремного замка Н.К. Реган просит Владимирский тюремный комитет поставить новорожденную Авдотью на довольствие кормовых арестантки и выделить не 12 копеек в сутки, а 16 копеек, как на младенца. Палач Егор Родионов ходил у Климова в подручных и жил в палаческой один. В деле видим, что смотритель Реган с Попечительным комитетом рассматривали жалобу палача Климова к прокурору Владимирской губернии. Кат жалуется прокурору, что они не получают теплую одежду, так как часто командируются в уезды на казни, что в целом плохо одеты. В справке прокурору смотритель замка Н.К. Реган пишет, что заплечные мастера живут в одной из камер, которая отапливается и освещена по положению, не нуждаются в теплой одежде. Все необходимое у них есть «по табели», выезжают в уезды редко, при выезде теплая одежда им выдается.
