Александр Михайлович Матвеев родился в 1957 г., женат, сын Михаил. В 1983 г. закончил Политехнический институт по программе среднего профессионального образования, специальность — правоохранительная деятельность.
Александр Михайлович Матвеев
После службы в армии и работы на тракторном заводе поступил на службу в ЛТП-3. И так началась служба в уголовно-исполнительной системе: Учреждение ОД 1/5, отряд специального назначения УИН, ИЗ-33/1. 1980 — 2002 гг. проходил службу в УИС, уволился на пенсию по выслуге лет в звании подполковника. За период службы прошел путь от начальника отряда, зам начальника отдела безопасности, начальник ОТИЗ, командира отряда специального назначения до заместителя начальника учреждения ИЗ 33/1 по кадрам и воспитательной работе УИН. Имеет награды: медаль «За отвагу», медаль «За службу». 3-й, 2-й, 1-й степени; медаль «200 лет МВД России». Во время службы в составе сводных отрядов УВД и УИН принимал участие в мероприятиях по ликвидации массовых беспорядков среди осужденных в ОД 1/5 г. Владимира и ОД 1/4 г. Вязники.
Будучи командиром отряда специального назначения в составе сводных отрядов ГУИН РФ принимал участие по наведению общественного порядка в г. Москве и боевых действиях по наведению конституционного порядка в Чеченской республике — в первой кампании, пожалуй, самой ожесточенной и сложной. В этих боевых действиях все бойцы ОСН были удостоены первых государственных боевых наград — медалей «За отвагу».
Отряд с декабря 1994 г. по январь 1995 г. принимал участие в боевых действиях в Чечне. Это было время, когда любой из бойцов не знал — вернется ли домой живым. А там у всех жены, дети, матери... Отряд вернулся в полном составе, хотя каждому пришлось заглянуть смерти в лицо. Огромную роль в этом играет командир, его отношение к подчиненным, его забота о них. Многие, кто воевал с Александром Михайловичем, говорят о нем тепло, с уважением: «Да он жизнь свою отдал бы за нас», он открытый и очень порядочный человек, помощник в любой беде. «На станции Червленная-узловая города Грозный перед отрядом стояла задача охраны железнодорожного моста через Терек. Мост находился в 4-х километрах от станции, — вспоминает А. Михайлов. — Там проводилось разминирование железной дороги саперной ротой. Все работы заканчивались в 17 часов вечера, а далее на мосту оставался дежурить отряд — восемь человек на левом берегу наши и 10 из отряда Ростова-на-Дону на правом. Вот здесь и происходили события, которые не забудешь никогда. На противоположном берегу — горный перевал, где прятались чеченские боевики. Для того чтобы взорвать мост, они шли на хитрости, разгоняя заминированные железнодорожные составы, управляемые чеченскими «камикадзе». Вагоны взрывались, горели и летели с моста. Приходилось вести огонь во все стороны, так как вокруг царила кромешная тьма и не видно было, откуда могут появиться боевики. Все подступы к мосту были заминированы противотанковыми минами; а когда один из двух танков, находящихся на нашем посту, подорвался на мине при заезде на железнодорожную насыпь, саперы обнаружили вокруг него еще 10 мин. В такой обстановке мы находились четыре дня, пока не выяснилось, что на противоположном берегу, на перевале, сконцентрировалась группировка боевиков до 800 человек с техникой и вооружением. Сразу же было вызвана подкрепление из числа отрядов ОМОН. Наши отряды были переведены в Грозный. Там нашей задачей стали осмотр и блокирование высоких зданий, где прятались корректировщики огня, охрана задержанных, подготовка административного здания бывшего АТП под изолятор временного содержания...» Вот такие люди служили во Владимирском тюремном замке — опаленные войной, но не зачерствевшие душой.
Сотрудницы-ветераны. Справа – Н. Зайцева Нина Васильевна Зайцева
Нина Васильевна Зайцева. «Родилась я 21 ноября 1943 года в небольшом районном поселке Курлово. В семье нас было всего трое — я с сестрой Диной и мама. Отец погиб в самом конце войны. Детство, как и у всех в послевоенное время, было тяжелое и голодное. Но я была физически крепкая, занималась спортом. И образование получила. Закончив в 61-м году среднюю школу, устроилась на работу в «Сельхозтехнику» — инспектором по кадрам и машинисткой. Затем некоторое время работала в районной санэпидстанции, одновременно обучалась на медицинских курсах. В 1970 году вместе с дочерью переехала жить во Владимир. С мужем к тому времени мы были уже в разводе. В октябре того же года меня взяли на работу в спецчасть СИЗО-1 машинисткой. Лишь через два года я перешла на аттестованную должность контролера. Служба пришлась мне по душе. Особенно нравилось щеголять в форме. Первые девять лет работы в СИЗО-1 я постоянно работала в комендатуре за пультом управления. В мои обязанности входили сбор этапа, оформление дел спецконтингента, размещение по камерам, обыск женщин и подмена постов. В то время в учреждении работало много женщин, потому что мужчины на эту работу не шли. Контролеров не хватало. Зарплата небольшая. Смена из 7 человек, а 5 из них — женщины.
Однажды в ночное время я подменила на маршруте одного старшину — его направили на обыск спецконтингента. Все вроде было спокойно, но все же я заметила, что готовится побег. В пятой башне содержалось пятеро несовершеннолетних. Они сумели разобрать под окном кирпич, подняли решетку и уже готовились «рвануть» на свободу. Я подала сигнал тревоги. Они настолько перепугались, что не могли даже пары слов связать. Так был предотвращен первый побег в моей практике. Второй случай произошел через несколько лет. Ночью у нас был прием этапа из Мурома. Я начала оформлять дела. Конвой к тому времени уже уехал. Вдруг раздается звонок в ворота. Посмотрела в «глазок» — там стоит наш фельдшер. Она пулей влетела ко мне, вся бледная от страха. Скорее, говорит, там совершили побег! Я оглянулась на режимный корпус и заметила, что под окном 39-й. камеры зияет, большая дыра, а вниз спускается веревка. Срочно дала тревогу. Оказалось, что, когда фельдшер выходила из корпуса, то заметила, как рядом с ней по веревке спускается заключенный. Поняв, что его засекли, он моментально поднялся обратно в камеру. Так был предотвращен второй побег.
Пожалуй, самый необычный побег случился при отправке осужденных на стройку в Гусь-Хрустальный. Условный и общий режим у нас тогда содержались в 55-й камере. И вот двое осужденных тайком обменялись одеждой. Получилось так, что приговоренный к двум годам условно остался в камере, а преступник со сроком в пять лет был этапирован на стройку народного хозяйства. На камерных карточках в то время фотографий не было. А люди иногда бывают настолько похожи друг на друга, словно родные братья. Начальник конвоя, человек строгий и внимательный, тоже не заметил подмены. Привезли беглеца только поздно ночью. Как выяснилось, он хотел сбежать, да не успел. А вот первого июня 1984 года попытка побега чуть не закончилась трагедией. В тот день у моей подруги как раз был день рождения, и после работы мы собирались пойти в ресторан. Дежурила я на третьем этаже шестого поста. На прием-сдачу смен пришел старший по корпусу. Проверка проходила хорошо, никаких казусов не было. Оставалось проверить на пятом посту только 46-ю и 47-ю камеры. А затем проверка должна была перейти на мой участок. Я уже стала подготавливать осужденных, когда из коридора прибежала хозобслуга. Начальница, говорят, там нападение! Только я выбежала из закутка, как на меня набросились четыре человека. Все они находились под следствием за тяжкие преступления. Так что терять им было нечего. Постовая, которую тоже пытались схватить, вовремя успела выбросить мне ключи от камер. К счастью, я успела их поднять и спрятать в потайной карман юбки. Уже в следующее мгновение на мне висело три человека. Четвертый пытался выкрутить мне шею. Я стала просить помощи у осужденных из хозобслуги. Но нападавшие не допустили их до сигнализации. Ситуация казалась безвыходной. А тут еще заключенный, скручивавший мне шею, достал лезвие и приготовился полоснуть им мне по сонной артерии. Двое человек из хозобслуги вовремя заметили это и стали бить палкой всех, кто повис на мне. Я собрала все силы и протащила их на себе в коридор. Затем, напрягшись изо всех сил, освободилась и побежала к окну. Быстро нажала сигнал тревоги, сообщила о нападении и выбросила ключи в окно. Но связка запуталась в телефонном проводе. Через миг нападавшие разбили телефон и оборвали все провода. Стали требовать, чтобы я открыла камеры. Хорошо, что через несколько секунд подоспела помощь. В общем, в этой потасовке мне разбили хорошие часы и сломали дорогую авторучку с малахитом, разорвали рубашку. За этот поступок нас с постовой Логиновой наградили премией в размере 40 рублей. А в ресторан мы в тот день все же сходили — назло всему. Я только ссадины припудрила. В общем, день рожденья отметили на славу. А пятерым нападавшим прибавили по три года. Двух заключенных из хозобслуги освободили досрочно — за оказанную помощь. После этого случая я проработала еще много лет, на пенсию вышла только в 1993 году».
Н. Корнейцева
КОРНЕЙЦЕВА НАДЕЖДА ВЛАДИМИРОВНА. Старший прапорщик внутренней службы заслуженный сотрудник следственного изолятора № 1. Добросовестно трудится с июля 1983 г. по настоящее время. За 23 года несения далеко не простой службы в личном деле Надежды Владимировны нет ни одного взыскания, только благодарности. За свой многолетний труд она награждена многими наградами. Надежда Владимировна родилась 02.01.1950 г. в деревне Поляковка Смоленской области. Она вспоминает: «Так сложилось, что наша мамочка — Анодина Екатерина Павловна — воспитывала нас троих одна, плюс бабушка незрячая была на ее иждивении. Все мы с детства были приучены к труду. Денег не хватало. Мама работала всю жизнь на почте. После работы берет нас, и мы бежим в лес по грибы, наберем и спешим успеть сдать их на грибоварку. На эти вырученные деньги покупали все необходимое к школе, а также продукты питания. Маме было очень тяжело крутиться одной, растить нас. Ей на работе бухгалтер Кудинова предложила сдать, детей в детский дом, а одного ребенка оставить себе, но мама на это не пошла. Хотя время было очень тяжелое. Она говорила, отрежь хоть один палец — больно. Всех нас воспитала, вырастила, никто с пути не сбился. После школы в 17 лет Надежда работала в Ершичском суде секретарем судебных заседателей. Отработав два года, планировала поступить в юридический институт, но судьба повернула иначе — она вышла замуж за военнослужащего, уехала в Германию. В Дрездене родился сын Андрей. Через 4 года Надежда с мужем переехали служить в г. Ковров, а через три года семью перевели во Владимир. Здесь она восемь лет работала в воинской части в секретном отделе. В 1983 г. соседка по подъезду предложила перейти на службу в СИЗО. Надежда согласилась, хотя испытывала большое чувство страха. Она вспоминает, что у нее были хорошие и грамотные наставники — Матвеева Антонина Алексеевна, Зайцева Нина Васильевна, Иванчикова Вера Ивановна, которые прослужили уже много лет. — Я все впитывала, как губка. У меня двое детей — сын и дочь. Муж и дети были против того, чтобы я работала в таком учреждении, но потом смирились, недовольна была только свекровь — она считает эту работу чем-то грязным. А я думаю, что позорно не работать, а любая работа похвальна. Человек должен зарабатывать на жизнь честным трудом. Надежда Владимировна является председателем суда чести младшего нач. состава полтора десятка лет. За это время приходилось и расставаться с сотрудниками. После суда чести большинство встали на путь исправления, служат и поныне. Старший прапорщик Корнейцева вспоминает, что несколько раз случалась связь сотрудниц с осужденными. Одна из них дежурила на посту, а в СИЗО отбывал наказание в отряде хозяйственного обслуживания мужчина. Постепенно у них завязались отношения. В итоге ее уволили со службы в УИС. Когда заключенный освободился, они стали проживать вместе, но жизнь у них не сложилось — вскоре женщина повесилась. Печальна и судьба другой очень красивой женщины — она спилась и находится длительное время на лечении в психиатрической больнице. — Служба в СИЗО дисциплинирует, требует полной отдачи, это не все выдерживали, в особенности женщины, многие сами увольнялись, происходил нервный срыв. Порой возникали сложные отношения между сослуживцами. Спецконтингент постоянно нас изучал, втягивал в неслужебные связи. Они всех знают, знают, кто чем дышит. Но если точно выполнять приказы, иметь светлую голову, совесть, холодное сердце, быть строгим, справедливым, то тебя будут уважать не только сотрудники, но и осужденные. А служить было тяжело. На корпусе я несла службу одна на трех постах. На вышке стояли по 12 часов без смены, без отопления. Вспоминаю декабрь 1986 года — мороз под тридцать, на вышке нет света, в тулупе невозможно повернуться, холод пронизывает снизу до верху. Но все тяготы службы мы стойко переносили. Сейчас требования к службе не снизились, а, наоборот, увеличились. Если будет дисциплина, будет порядок во всем.
В свободное от работы время помогаю дочери воспитывать внука, работаю в саду на даче и приучаю его к труду, хотя ему всего 3 годика. Устаешь на службе, но садишься на велосипед и едешь на дачу — 10 километров ежедневно. Открывается второе дыхание, вся усталость после напряженного рабочего дня проходит. Живешь в гармонии с природой, и тогда жизнь прекрасна!
ОСМАН ДЖАБИРОВИЧ МАМАДАЕВ. Работал на различных должностях. Начсостав. Стаж выслуги лет в УИС составляет 29 лет 10 месяцев, за время службы имел более 40 благодарностей и денежных вознаграждений, награжден медалями: «200 лет МВД России» — 05.06 2002 г., «За безупречную службу» 3-й, 2-й, 1-й ст., «Ветеран уголовно-исполнительной системы». У него дочь и сын, который также служит в звании ст. лейтенанта в этой же системе, супруга Ольга на заслуженном отдыхе, ветеран УИС. Родился в 1953 г. в Дагестане, по национальности лезгин. Принят на работу в СИЗО 18.09.1974 г. контролером, десять лет был в должности начальника отдела режима, уволился на пенсию в звании подполковника в 2003 г. Подполковник Мамадаев пишет в своих воспоминаниях о работе в СИЗО:
— До 1980-го дверные форточки были деревянные и по размеру большие — через них можно свободно пролезть человеку среднего телосложения. В 1974 г. на первом этаже в 11 камере содержался преступник, приговоренный к исключительной мере наказания (ИМИ). После раздачи завтрака контролер пошел собирать посуду по камерам. В это время этот осужденный пролез через дверную форточку, предварительно забил замочную скважину мылом, чтоб замок не заходил полностью, увидел около камеры бачок с кашей и начал руками есть ее. Увидев контролера, преступник влез через форточку обратно в камеру и сказал: «Тебя, начальник, спасла каша, если б ее не было, я бы тебя убил, ты же знаешь, мне терять нечего». В камере № 8 первого этажа содержался преступник Есипов, приговоренный к высшей мере наказания. Во время раздачи обеда постовой контролер заглянул в дверной глазок камеры и не обнаружил осужденного — преступник спрятался под кроватью. Постовой докладывает дежурному помощнику начальника следственного изолятора, на пост прибыл офицер со старшим по корпусу и открыли камеру. В это время Есипов выскакивает из-под кровати, сбивает сотрудников с ног и выбегает из камеры. Старший по корпусу догоняет осужденного на лестнице и вскакивает ему верхом на спину. Преступник сумел протащить на себе корпусного с первого на третий этаж. В это время постовой нажал кнопку тревоги, Есипов увидел резервную группу и побежал обратно в свою камеру.
В 1975 году несовершеннолетний Соколов во время вывода на хозяйственный двор в учебно-производственные мастерские воспользовался тем, что дежурный постовой хозяйственного двора оставил открытыми двери локальных секторов. Подросток вышел на двор хозяйственных работ, спрятался в кузове самосвала под капустные листы и был вывезен на свалку. Естественно, потом был пойман.
В камере № 3 для осужденных к исключительной мере наказания содержался некий Козлов. Он убил лесника, его жену и внучку. Вторая внучка спряталась за печкой, Козлов ее не заметил. Преступник поджигает дом лесника, и вторая внучка сгорает живьем. На Козлове четыре убийства. Двое убитых — дети. Жесточайшее преступление.
Летом 1997 года Козлов после приговора суда был переведен в камеру д ля осужденных к «вышке». Там дополнительные замки и решетки, окна забиты листами железа, радиаторы для отопления закрыты железными щитами — усилена охрана особо опасных преступников. Ежедневно в этих камерах проводились обыски в одно и то же время; стены тщательно простукивали деревянной киянкой — нет ли повреждений решеток, стен, потолков и дверей, для обнаружения подготовки к побегу. При обыске обязательно присутствовало пять сотрудников и кинолог с собакой. В течение многих лет проводили данное простукивание. Радиатор и железная пластина крепились на штырях, приваренных сваркой, и вот при ударе киянкой сварка лопнула, а контролер не заметил. Козлов увидел, что штырь отходит от стены, и вынул его, а на время обыска ставил на место и замазывал хлебом. Во время обыска контролеры ничего не замечали. В промежутке между проверками преступник начал потихоньку расковыривать стену в коридор на уровне тридцати сантиметров от пола. Начитался «Графа Монте-Кристо». Кстати, он много читал, причем все подряд. В один прекрасный день сотрудники обыскали камеру, простучали, вышли и ушли в дежурную часть. Через некоторое время кто-то хватился, что оставили в камере смертника инструмент, и они вновь пошли всей группой в камеру. Каково же было изумление сотрудников СИЗО, когда они увидели там лежащий на полу штырь и вынутые кирпичи... Но вот закончить свое дело «Монте-Кристо» не успел. Такой особо опасный преступник много бы бед натворил, если бы его вовремя не остановили.
А. Субботин
СУББОТИН АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ. «В органах внутренних дел я проработал более 20 лет на различных должностях начальствующего состава. Продолжительное время проходил службу в учреждении ОД 1/ст-2 (Владимирский централ), затем несколько лет занимал должность начальника отдела кадров учреждения ИЗ 28/1 (следственный изолятор № 1 г. Владимира), там закончил свою службу, уйдя на заслуженный отдых по выслуге лет в звании майора. Награжден медалями: «За безупречную службу» 3-й, 2-й, 1-й ст., нагрудным знаком «За отличную службу в МВД», имею 25 благодарностей.
Когда я служил в учреждении ОД 1/ст-2, 11 марта 1983 года на меня и еще на двух сотрудников было совершено нападение OOP (особо опасным рецидивистом) Толстых. У него был большой срок — 15 лет. Тогда это был самый длительный срок. Из них 10 лет тюремного заключения и 5 лет колонии особого режима. Данный осужденный прибыл в учреждение уже во второй раз, последний раз он был здесь в январе 1983 г., а уже в марте совершил новое преступление. До этого OOP Толстых был судим за различные преступления, а точнее, все они были связаны в основном с убийствами и нападениями в зоне на сотрудников. Ранее он был приговорен к исключительной мере наказания, т.е. расстрелу, но по каким-то обстоятельствам был помилован. Скорее всего из-за того, что его отец и мать были заслуженными людьми, участниками Великой Отечественной войны. Вот он родителями и прикрылся. А ведь на его совести было два трупа и еще четыре нападения на сотрудников в колониях. Некоторым из них он причинил тяжкие телесные повреждения. Толстых, 1952 г.р., был крепкого телосложения, в камере и на прогулке всегда занимался спортом, качал мышцы. Преступник был очень озлоблен, всегда был готов к нападению на сотрудников учреждений, где содержался.
11 марта 1983 г. осужденных камеры OOP в количестве пяти человек стали выводить из помещения камеры для санитарной обработки. Толстых бросился на меня и еще на двоих сотрудников. Он имел при себе самодельный нож, сделанный из арматуры кровати. Нож был привязан к его руке, и выбить его было практически невозможно. Я с ним возился одной рукой, так как в другой держал ключи. Как мог, я наносил вооруженному преступнику удары и ногами, и руками. При этом он нанес мне 12 ножевых ранений, из них три проникающих в область легких и одну сквозную рану руки, остальные восемь были чуть полегче. Он нанес еще одному сотруднику пять рваных ран в область спины, а другому в область предплечья. Я собрал силы и нанес преступнику сильный удар ногой в голову, разбил очки. И тут он сразу как-то растерялся, видимо, зрение у него было не совсем хорошее. Свой умысел он очень хотел довести до конца — совершить убийство сотрудника тюрьмы. Но, видимо, это был не его день.
После полученных множественных ранений я потерял много крови, но сознания не терял. Сам дошел через туннель 2-го корпуса в медицинскую часть, где мне была оказана необходимая медицинская помощь. Страшно все это вспоминать, — стены и пол были обильно залиты кровью сотрудников. Затем меня на машине «Скорой помощи» срочно доставили в городскую больницу, где я тут же был немедленно прооперирован. Длительное время я восстанавливал здоровье и силы. Через несколько месяцев вновь вернулся на службу, продолжал работать со спецконтингентом.
После совершения такого тяжкого преступления Толстых, как особо опасный преступник, был переведен в следственный изолятор, содержался в особой изолированной камере для преступников, приговоренных к высшей мере наказания. Но и здесь он сумел заготовить несколько заточек и готовился вновь к нападению и убийству сотрудников следственного изолятора. Он знал, что конец его жизни один — расстрел, поэтому вел себя ocoбо дерзко. В припадке бешенства бился головой об стену.
Я теперь отмечаю два дня рождения — 11 марта и 4 сентября, ранней весной и ранней осенью. Когда произошли все эти страшные события, я помню, что, когда меня привезли в операционную, я услышал слова одного врача: «Спасти этого пациента очень сложно — потеряно очень много крови». Так что я практически вернулся с того света.
Ничего не поделаешь, — служба есть служба, все может произойти. Ведь на эту сложную и опасную работу я поступал сознательно, всегда понимал, что всякое может случиться. Но сегодня я могу сказать, что положительных эмоций в нашей работе было гораздо больше, чем отрицательных».
Как воспоминает ветеран УИС Нина Васильевна Зайцева, сотрудница Владимирского СИЗО, Толстых убил в колонии осужденного, неоднократно нападал там на сотрудников. После этого был осужден на строгий тюремный режим и направлен в централ. Там он тоже «отличился» — убил сокамерника, вырезал у него куски мяса и уши и жарил в камере на электрической лампочке. Это был лютый зверь в человеческом обличье.
После всех своих злодеяний во Владимирском СИЗО Владимир Толстых узнал о своем последнем приговоре — исключительной мере наказания. Он сидел в камере смертников и знал, что скоро его увезут на расстрел. И вот как-то ночью на него напало настоящее безумие — в нем появилась какая-то просто нечеловеческая сила, словно в него вселился сам дьявол. Он голыми руками разгромил всю камеру: оторвал водопроводные трубы, выдернул зацементированный в пол унитаз, оторвал привинченный к полу стол и стал разламывать дверь. При этом он страшно кричал. Буйство смертника слышало все СИЗО. Надо было срочно принимать решительные меры. На то, чтобы войти в эту камеру, требовалось настоящее мужество. Но мужественные люди нашлись. В то время для сотрудников не было предусмотрены бронежилеты, и поэтому они надели простые телогрейки. По команде стали медленно открывать дверь и, выждав удобный момент, набросились на буяна, надели на него наручники. После этого Толстых успокоился. Камеру пришлось капитально ремонтировать... Но свое он получил, — приговор был приведен в исполнение.
Ю. Прилуцкий
ПРИЛУЦКИЙ ЮРИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ. С 1984 года по 1986 год — начальник СИЗО-1 г. Владимира. Под его руководством построены и введены две надземные галереи, соединяющие административное здание с режимным корпусом, установлен ряд инженерно-технических средств охранной сигнализации. Все несовершеннолетние заключенные обеспечены трудовой занятостью. В 1985 году следственный изолятор по итогам социалистического соревнования был награжден переходящим Красным Знаменем управления ИТУ. — Хочу сказать несколько слов о приговоренных к высшей мере — расстрелу, которые содержались в изоляторе в то время. Моратория на запрещение этого вида наказания за тяжкие преступления тогда не было. Сейчас на эту тему уже не говорят, но тогда нельзя было спокойно смотреть на лица смертников. Самый тяжелый момент был, когда нужно было идти в камеру к смертнику и объявлять ему приговор Верховного суда по его кассационной жалобе о том, что приговор оставлен без изменения. Прямо на глазах менялся облик человека, он не мог понять, что это конец его жизни. За приговоренным к высшей мере Григоряном, уроженцем Сухуми, числилось два убийства, торговля наркотиками и т.д. Арестант упорно продолжал доказывать свою невиновность, писал жалобу за жалобой, вызывал представителей правоохранительных органов, давал новые материалы, чтобы вывести на след настоящих убийц. Эта борьба за жизнь и честь шла в течение целого года, в результате виновные были найдены, а Григорян помилован. Но такие случаи были исключением.
Не помню фамилию участкового милиционера из деревни Старый Двор Суздальского р-на, который с особой жестокостью убил семью пожилых людей. Он еще на что-то надеялся, к нему неоднократно приезжала жена с ребенком. Она надеялась на чудо, но чуда не произошло.
В 1984 году с целью обеспечения безопасности контролерского состава попробовали впервые использовать собак при выводе заключенных на прогулку. Эффект был положительный. В этом же голу из-за большой переполненности спецконтингентом СИЗО и острой нехватки спальных мест пришлось делать двухъярусные кровати. Хочется подчеркнуть, что за весь советский период времени Владимирский СИЗО всегда был переполнен спецконтингентом. Заключенные спали по очереди в две смены. Только тогда об этом не говорили. Советская жизнь была очень закрытой, строго регламентированной.
Коллектив сотрудников жил не только работой, но и отдыхал хорошо, дружный был коллектив. Проходили вечера отдыха сотрудников, была возобновлена работа эстрадного ансамбля. Ездили на экскурсии, на смотры художественной самодеятельности. Бывали и курьезы: как-то раз подняли по тревоге личный состав в 3 час. 30 минут. Была весна. У каждого сотрудника должен был быть «тревожный портфель», в котором находятся продукты и вещи на трое суток, он всегда должен быть наготове. Многие молодые сотрудники проживали в общежитии, но в момент объявления тревоги не было электрического света, и им приходилось собираться при свечах. Все пришли в СИЗО, началось построение аттестованного состава на главном посту по обе стороны в две шеренги. Проверяли с начальником УВД, команда была «смирно», при осмотре 2-й шеренги начальник вдруг громко говорит, еле сдерживаясь от смеха: «Ба, а это что за чудовище?» Когда мы посмотрели, то увидели сержанта, обутого в разные ботинки — один черный, другой коричневый, а на груди яркий цветной галстук. Вся шеренга грохнула, такой гул пронесся, чуть стены не обрушились.
Другие тюремные курьезы кажутся курьезами только по прошествии лет. В 1980 году в специальном отделе работала молодая девчушка. Как и все сотрудницы отдела, она ходила по камерам объявлять заключенным обвинительные приговоры суда, выдавала справки о вступлении в законную силу суда («законна», как говорят осужденные), определения суда, сопроводительные об отправке их жалоб, ответы на жалобы и т.д. Дверные форточки в те годы были большие и располагались низко, и вот в один «прекрасный день» ее чуть не затащили в камеру, снаружи остались одни ножки. Если б не бдительность сержанта Зайцевой Н.В., которая тогда стояла на посту, финал этой истории был бы очень плачевным. Нина Васильевна побежала на помощь и вытащила сотрудницу в коридор. Потом, конечно, смеялись, но сначала был сильный испуг. Заключенные неоднократно выползали через дверные форточки в коридор, и в 1984 году двери стали заменять на новые — с маленькими форточками (на тюремном сленге «кормушки»).
Немного хотелось бы рассказать о сложнейшей работе медицинского персонала. Многие преступления совершаются в нетрезвом состоянии, иные задержанные поступали в следственный изолятор после длительного пьянства. А на 2—3 день у них начинается алкогольный психоз — белая горячка. Думаю, не надо объяснять, что это такое. Словом, медикам нелегко приходится с такими больными. Иных отправляли в психбольницу, других лечили в СИЗО. Как правило, в учреждение раз в неделю попадает один преступник с белой горячкой. В год от 30 до 40 человек. Учреждение проводило следственные мероприятия и еще вдобавок выполняло функцию пересылочной тюрьмы: один этап уходит, а другой приходит. Временным заключенным терять нечего — изолятор нес от них огромные убытки, они нещадно портили государственное имущество: рвали одеяла, простыни, наволочки, особенно не могли напастись полотенец, заключенные их попросту жгли. Решили, что при построении камеры во время утренней проверки каждый заключенный должен на плече держать полотенце, и если его нет, принимали меры по удержанию с заключенного его стоимости. После этого положение по сохранности собственности учреждения поправилось. Помню, одна из заключенных прибыла этапом из южных городов и сказала, что прошла этапом по многим тюрьмам страны, но таких требований ужесточения режима еще не встречала. Заключенные причиняли огромный ущерб изолятору: рвали и жгли книги, за год пропадало до 300 книг; били стекла в рамах, ломали спальные места, столы и лавки. А это все стоило денег, и не малых.
В таких сложнейших экономических условиях приходилось капитально ремонтировать старое здание. На стенах был грибок, — их выкладывали плиткой. Был построен банно-прачечный блок. Учреждение завоевало переходящее Красное Знамя управления ИТУ. Было что показать даже приезжающим иностранным гостям — у нас побывали представители тюремных учреждений Германии, Финляндии.
П. Ушаков
ПАВЕЛ АФАНАСЬЕВИЧ УШАКОВ родился в 1912 году под Суздалем. Обычная жизнь деревенского парня — вступил в колхоз, работал бригадиром. Там, в своей бригаде и присмотрел себе невесту. Когда в 34-м пришла повестка из военкомата, решил надежно закрепить свои отношения. Сразу же сыграли свадьбу, чтобы из армии ждала не невеста, а жена. Служил в железнодорожных войсках НКВД на Запад-ной Украине в городе Казатин. Основной задачей была охрана мостов и электростанции. Время было непростое. На всю жизнь Павлу запомнился один случай. Однажды в столовой во время ужина солдатик из Перми обмолвился: «А хлебушек-то черствый, при Ленине мягче был». Утром, когда прозвучала команда подъем, этого солдата уже не было в части. Его кровать была аккуратно застелена...
Через два года Павел демобилизовался. Захотел устроиться на работу в город. Знакомый односельчанин, который служил в тюрьме, сказал, что сейчас туда набирают надзирателей. Ушакова, как служившего в НКВД, охотно взяли. Так началась его служба в знаменитом Владимирском централе, в то время особой тюрьме НКВД. Об этом времени он рассказывает очень скупо, для него это табу — до сих пор, через шестьдесят с лишним лет.
Порядки в централе были очень строгие. Ни лишнего слова, ни лишнего шага. Уходя на службу, каждый раз прощался с семьей. Любой неверный шаг, любой донос — и ты сам мгновенно становишься заключенным и тогда можешь уже никогда не вернуться домой.
Павел Афанасьевич хорошо помнит начальника тюрьмы — Жана Георгиевича Дуппора. Отзывается о нем так: «Хороший был мужик!» В тридцать восьмом году он, начальник тюрьмы для политических заключенных, сам попал под молот сталинских репрессий. Тогда утром из Москвы приехало начальство, и заступающему наряду объявили, что Дуппор — враг народа, такой же, как те, кого вы охраняете. В тот же день его увезли в Москву. Простому надзирателю не положено было знать имена заключенных. Для него они все были просто «зэка». А люди были известные: председатель президиума РКСМ Ефим Цейтлин, секретарь Бухарина Семен Ляндрес, отец писателя Юлиана Семенова, а также крупные военачальники и директора предприятий. Рядовых не было. Вели себя тихо — ни одного случая неповиновения или грубости. Строго по распорядку заключенных выводили на прогулку в тюремный двор, который в то время был разделен высоким деревянным забором на отдельные сектора.
Долгое время Павел работал в корпусе с одиночными камерами, где сидели особо опасные «враги народа». Что происходило в стране, они не знали, им не положено было знать. Газеты заключенным не давали, только книги из тюремной библиотеки. Раз в неделю политзаключенные могли заказать продукты из ларька, которые разносил по камерам специальный сотрудник. Тем, у кого не было денег, приходилось туго; о каких-либо передачах с воли не могло быть и речи. Многие умирали, их хоронили ночью в общей могиле — Владимирское кладбище было рядом. Могилы скрывали, даже холмика не оставляли. Регулярно кого-то из «врагов народа» отправляли в Москву, многих там ожидали новые допросы и расстрел. Отдельно в бараках содержались обычные уголовники — «бытовики». Много было бесконвойников, которые работали на территории тюрьмы. Порядки там были не такие строгие, да и охрана слабее. На памяти Ушакова случилось два побега, правда, дальше города беглецы не ушли, их задержала милиция. В политической тюрьме побегов не было никогда.
В 1939 году несколько сотрудников, в том числе и Павел, вместе с семьями были направлены на укрепление в Западную Украину, в тюрьму города Коломыя. Политических заключенных там не было, только уголовники. Всем сотрудникам, прибывшим из Владимира вместе с семьями, выделили квартиры, а бывшие их жильцы были переселены в бараки ГУЛАГа. Обычная практика по тем временам. Так что квартиры были меблированы, многие вещи так и остались, их хозяева могли взять с собой только самое необходимое.
С собой Ушаковы привезли и свой нехитрый скарб, а чужими вещами старались не пользоваться. Они напоминали о тяжелой судьбе прежних хозяев. Наверно, был какой-то дьявольский умысел в распоряжениях НКВД заселять квартиры репрессированных своими сотрудниками.
Затемно на улицу никто из владимирских не выходил. На Западной Украине русских солдат недолюбливали. Были случаи убийств. Павел Афанасьевич вспоминает эпизод, когда спущенной с балкона петлей вздернули проходившего внизу красноармейца.
Служба шла своим ходом. Прошло почти два года. 20 июня 1941 года Павлу предоставили долгожданный отпуск. Всей семьей, с женой и дочкой, решили поехать на родину, во Владимир, а через два дня началась война. Когда в Львове купили билеты на поезд, вокзал начали бомбить. Через два дня чудом удалось сесть на поезд, который уходил к Москве. Под Киевом он попрощался с семьей и сошел с поезда. Ему нужно было срочно встать на военный учет.
Наши войска отступали под натиском фашистской армады. Тюрьмы срочно эвакуировались. Осужденных за тяжкие преступления расстреливали, других отправляли о Сибирь, кого-то просто отпускали. Все делалось в спешном порядке.
Павлу оставалось только одно — идти с отступающей армией. И тут совершенно случайно в солдатской колонне он встретил своего земляка — сослуживца, который ехал на тюремной лошади Зорьке. Тот радостно воскликнул: — Павел, а я тебе шинель везу. Немец наступал. Целые армии попадали в окружение, их вынуждали сдаваться. Войска Красной армии стали закрепляться под Киевом. Срочно организовывалась оборона. Так получилось, что Павел вместе со своими земляками защищал в Киеве Владимирскую горку, где на берегу Днепра стоял памятник Святому Владимиру. Только после войны, в 46-м году, Павел Афанасьевич был награжден медалью «За оборону Киева». Бывших работников тюрем из оккупированных территорий направляли в Воронеж для дальнейшего определения. Павлу повезло,— ему дали отпуск и отправили домой. Он часто вспоминает, как навстречу ему из родного дома выбежала дочка. Его уже и не надеялись увидеть живым. Его отпуск затянулся. Павел ждал повестки в военкомат, работал в колхозе. Прошло несколько месяцев, но никто его не хватился. Пришел в военкомат сам, а там, оказывается, председатель сельсовета забыл внести его в описок. Ему обрадовались, тут же предложили поехать учиться на офицерские курсы минометчиков в Иваново, куда переехало московское артиллерийское училище. Через шесть месяцев весь курс отправили на Калининский фронт. Командир батальона встретил его хорошо. Представил роту. Правда, от роты осталось 15 человек, в основном представители южных республик. Минометов не было, только винтовки. Командир отвел Павла в сторону.
— Когда поведешь этих солдат в атаку, никогда не иди впереди, только сзади, — застрелят.
За несколько дней до этого так были убиты два офицера.
Однажды двух солдат Павел отправил за бачком супа на полевую кухню. Когда разлили то, что они принесли — все возмутились — одна вода! Тут подошел командир соседней роты.
— Я знаю, что случилось, и у меня такое бывало. А ну! — приказал он. — Закатывай рукава.
Когда эти два солдата, пугливо озираясь, так и сделали — руки у них оказались все красные, распаренные, со следами жира. Оказывается, на полпути они остановились и руками выловили из горячего супа всю гущу. По законам военного времени им грозил трибунал. Поступили проще — отправили их на «товарищеский суд». Свои же земляки устроили им «темную». С тех пор на общий котел никто не покушался.
Шел 1942 год. В одном из боев Павел был тяжело ранен в ногу. Три дня пролежал в сыром блиндаже, пока не попал в санчасть. Врач осмотрел рану и буркнул медсестре:
— Обработай ногу, будем ампутировать.
Сказал, как отрезал.
Павел взмолился:
— Оставьте ногу!
— Можешь умереть.
— Лучше умру, а калекой не буду. Все равно застрелюсь.
Его поддержала медсестра:
— Доктор, попробуем сделать операцию. Это же мой земляк!
Тот удивился.
— А как узнала?
— Да вы послушайте, как он окает, значит, Ивановский.
Павел подтвердил, в Иванове жил его родной дядя.
После операции он очнулся на полу, среди раненых. Потрогал, нога на месте, и облегченно вздохнул. На выздоровление его отправили в Ивановский госпиталь.
Через три месяца Павел снова был в строю. И снова на передовую. Война для него закончилась только в 46-м году, после уничтожения в Литве банд «лесных братьев».
Домой вернулся с боевыми наградами: орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени.
Сегодня, через много лет, он вспоминает молодость, своих боевых товарищей и сослуживцев. Особые воспоминания — тридцатые годы, жестокое, беспощадное время, и Владимирский централ, стены которого хранят память об одном из самых мрачных периодов истории России.
