Владимирское Общество хоругвеносцев Владимирское Общество хоругвеносцев при Владимирском Кафедральном соборе основано 15 июля 1889 г. Симеоном Прокофьевичем Паниным. Открыто в память совершившегося в 15 день июля 1888 года девятисотлетия Крещения Руси Святым Равноапостольным Великим Князем Владимиром.
Главная цель учреждения общества состоит в том, чтобы служить благому делу усиления благолепия крестных ходов, совершаемых в гор. Владимире, но оно, кроме участия в ношении священных предметов во время крестных ходов, обращает свои заботы и на благоукрашение недостаточных храмов Божиих. И не говоря о той картинной красоте, которая получается от участия членов-хоругвеносцев (коих более 200) в торжественных крестных ходах, Общество это является всюду почти первым выразителем благоговейных и верноподданнических чувств. «Вступление в члены Общества хоругвеносцев не дает каких либо прав и выгод, а лишь возлагает одни труды и заботы. И однако члены Общества не только не тяготятся своими обязанностями, но исполняют их с полным усердием и любовию! Это уже дает вполне достаточное основание к убеждению, что в данном случае членами Общества движет не что иное, как только их религиозная благонастроенность, их крепкая любовь к Богу и желание потрудиться во спасение своей души. А в виду такой благотворной деятельности Общества, которому во всех делах и начинаниях, исходящих от простоты сердца ради одной славы Божией, споспешествует Сам Небесный Отец, — остается только радоваться и благодарить Бога за возрастание сего Общества и за постепенное расширение его полезной, богоугодной и спасительной деятельности, свидетелями коей Господь приводит быть при совершении крестных ходов, и просить Бога о дальнейшем процветании сего Общества на многие и многие лета на пользу святой Православной Церкви и на спасение всех верных».
В 1892 г. учреждено общество хоругвеносцев в городе Юрьеве-Польском.
В 1901 г. возникло общество хоругвеносцев при Успенском женском монастыре во Владимире.
Владимирское Общество хоругвеносцев в 1899 г.: «Председатель – Семен Прокофьевич Панин. Члены распорядители: Мих. Дм. Гончаров; Иван Петр. Николаев. Казначей – Никифор Васил. Ильин. Делопроизводитель – колл. ассес. Михаил Ег. Миртов (29 августа 1849 – 18 марта 1916)».
В 1913 году скончался Симеон Прокофьевич Панин, основатель и председатель (в течение 22 лет) Общества хоругвеносцев при Владимирском
Кафедральном соборе.
«Симеон Прокофьевич был сын бедного крестьянина и не получил никакого образования, но получил религиозное настроение, как и свойственно простому русскому человеку, под руководством Святой Православной Церкви и под влиянием благочестивых народных обычаев, получил, — и не растерял этого сокровища на своем продолжительном жизненном пути, не разменял его на модные блестки и изгарь, увлекаясь зловредными веяниями духа времени, но ревниво берег его от всякого нечистого прикосновения и непоколебимо остался верен ему до последнего вздоха.
Симеон исполнен был глубокой веры в Бога: он, можно сказать, дышал верою, был воистину дитя Божие. Ему не нужно было ни оснований, ни доказательств веры: он веровал так, как верует весь русский народ: просто, крепко, цельно, всею душою, всем существом. И если ему случалось встречать человека с превратными религиозными взглядами, ему казалось даже странным и вразумлять такого: он просто называл его «не в своем уме“. Вера эта находила услаждение в благолепии церковных порядков, торжественном богослужении, умилительном пении, вообще во всей той церковности, которою, как светлою, златотканною одеждою, облечена Вера Православная, и которую некоторые справедливо называют нравственной атмосферой, питающей и укрепляющей веру. Его все трогало до глубины души: и благолепие храма, и торжественная обстановка богослужения, и полная мысли и жизни церковная песнь. Во всем этом его душа чувствовала веяние той Христовой благодати, которая обитает в нашей Святой Православной Церкви, чувствовала — и сердцем рвалась навстречу к ней. Не в этой ли глубокой и плодотворной вере почившего сокрывался источник той неослабной энергии и изумительной ревности, с которыми он столько лет служил в качестве Основателя-Председателя славного Общества Хоругвеносцев при Владимирском Кафедральном соборе и церковного старосты в селе Луневе, — своей родине? Для него праздник был не праздник, когда он не был в церкви. С каким усердием он всегда спешил в храм Божий к началу и еще чаще до начала службы, с каким умилением он преклонял здесь свои старческие колена для молитвы, с каким благоговейным трепетом подходил к чаше спасения, с какою строгостью соблюдал дни говения и все установленные посты, вообще, с каким высоким смирением пленял себя в послушание Святой Церкви. В особенности, нельзя было без глубокого уважения смотреть на него и слышать его в священные минуты исповеди, всегда весьма продолжительной: как он, буквально обливаясь все время слезами и не смея, подобно кающемуся мытарю, и очи возвести на небо, строже и нещаднее всех судил себя самого, как отвергал облегчающие и утешающие объяснения его нравственных состояний, с какой полнотой и глубиной обозревал целую свою жизнь, как искренно признавал заслуженною встречающуюся в жизненных испытаниях и огорчениях, по его собственному выражению, «кару Божию», и как смиренно преклонял колена для принятия таинственного отпущения грехов. — Он все начинал с благословения Божия и молитвы, все приписывал милости Божией и за все благодарил Подателя всех благ — Бога. В жизни своей Симеон, без сомнения, встречался с бесконечным множеством поводов к печалям мира сего, смерть соделывающим; но закономерность и самообладание, растворяемые и укрепляемые всецелым упованием на Промысел Божий, никогда не покидавшие его, давали ему всегда устойчивость и несокрушимую крепость при всех потрясениях и ударах жизни. Преждевременная и тяжкая потеря дорогих его сердцу присных, множество других жизненных невзгод и, в особенности, невозможность, по слабости ног, в последнее время бывать в храме Божием, что было отрадой и успокоением для его сердца, конечно, должны были глубоко огорчать и омрачать его душу; но он с удивительным благодушием принимал все это или как вразумление, или как испытание, или как очистительное наказание от руки Божией. Да, это было не равнодушие тупого чувства, — это был светлый взгляд веры, обнимающей и земное, и небесное, за темными тучами прозревающий теплоту и свет солнца, за облаками земных бед видящий мир и радости неба.
Будучи человеком веры, Симеон Прокофьевич был человеком правды. Ненавидя лукавство, лицемерие и всякую фальшь, он никогда не старался что-либо представлять из себя, никогда не надевал личины, всегда был самим собою, говорил то, что думал и чувствовал. Как кристалл, чиста и прозрачна была душа его. Он не расточал дружелюбных слов, не желал, или лучше сказать, не умел казаться предупредительным; но ни кому не отказывал в добром слове, разумном совете и, главное, не умел отделять слова от дела, не мог мыслить одно, а делать другое, наобещать много, а сделать мало, или же ничего не сделать, как это, к прискорбию, нередко бывает. Храня меру в слове, твердость в деле, он молча доводил до конца взятое на себя дело, увлекал других за собою не громкими словами, а достоинством дел, славою подвигов. В общественной деятельности он мог с делом не соглашаться, как человек, мог ошибаться; но дальше этого дело никогда не шло, на личную почву никаких счетов не переводилось. Чуждаясь искательства всякого вида, как одного из самых низких пороков, он терпеливо переносил те неприятности, которые могли бы быть предупреждены легкою для них жертвою прямоты и благородного самоуважения, и всегда оставался верным слугою своего общества, никогда не напрашиваясь на почетные должности, но и не уклоняясь от самой скромной из них по тайной лености и под явными предлогами, что там учреждения нехороши, там общество дурно. По чувству долга и справедливости, почивший был требователен и взыскателен в отношении других; обращение его с подчиненными носило на себе отпечаток его твердого и крутого характера; но он остерегался каких либо пристрастий, имел должное уважение к дарованиям, трудам и заслугам каждого, преследовал беспорядки; — но с трепетом удерживал руку, которая для того, чтобы стереть пятно со светлого лика истины, готова была разбить в куски самый лик, и его горячность в минуты гнева или раздражения скоро вознаграждалась особою ласкою и милостию.
Будучи человеком веры и правды, Симеон Прокофьевич был человеком благотворительности. Но он не любил праздной молвы человеческой и старался делать добро другим всегда в глубочайшей тайне, чтобы левая рука не знала, что делает правая. И от людей, им одолженных, он не любил выслушивать выражения благодарности. Близким к нему людям было известно, что он не потворствовал лености, праздности и человеческим слабостям; тех, которые имели способность к труду, он оставлял собственным их силам, но когда хотел сделать добро, делал его разумно, не ограничиваясь малым пособием, а оказывая помощь значительную, выводящую человека из его затруднительного положения. О, если бы все тайно и явно облагодетельствованные им могли теперь собраться и предстать вместе с нами у настоящего гроба живыми свидетелями его благодеяний, что эта была бы за прекрасная, трогательная, умилительная картина, и какое множество благодарностей, благословений и молитв вознеслось бы ко Всевышнему за почившего!
Да, с какой стороны мы не посмотрели бы на жизнь его, везде находим в ней явления, отрадно и благотворно действующие на душу: мало блеску, но много силы и добра. В общем складе дарований и убеждений — это был тип цельного русского человека: умен, проницателен, осторожен, набожен, щедр и гостеприимен. Всеми корнями своей души он твердо стоял на почве Святой Православной Церкви, на ее уставах и народных преданиях, на безграничной преданности Царю и любви к отечеству. При взгляде на него и беседе с ним, мне часто приходила мысль: что если бы все наши ученые и образованные люди так же крепко стояли и в такой целости хранили свои народные свойства и убеждения? Тогда не было бы видимых нами ныне шатаний и колебаний в нашей общественной жизни; твердо и прямо шло бы наше отечество по пути исторического призвания.
И дожил Симеон Прокофьевич до последних пределов человеческой жизни. Старость его была добрая и благословенная. Это был тихий, благоуханный вечер после ясного, долгого дня. Он имел радость видеть детей и внуков, чего удостоились люди, особенно благословленные Богом, и до последних дней сохранил ясность мысли, силу воли, огонь сердца. Горячо любил он своих присных, но без приторной чувствительности; глубоко уважал их, но без подобострастия; был нежен к ним, но без послабления; был порой и строг, но без жестокости. При внимательном взгляде на весь строй его семейной жизни невольно чувствовалось, что глава этой почтенной семьи крепко помнит и хранит слова пророка Божия: «вы в дому вашем стойте сами, как пред лицем Божиим, будьте устами Божиими, и благословение Божие почиет над домом вашим». И благословение Божие видимо почивало и почивает над домом его. Дающая рука его никогда не оскудевала; общее внимание и почет всегда окружали его; присные его платили ему глубоким уважением, беспрекословным послушанием во всех семейных и хозяйственных вопросах и делах и, вместе с тем, с самою нежною любовию ревностно один перед другим, старались охранять здоровье и покой своего патриарха, пока не приняли его последнего вздоха. О, с какой скорбью все они, как сыны Иакова, тогда пали на лицо своего Израиля, и плакали над ним, и целовали его! Все это великие и неизреченные к нему милости Божии!
Но, други мои, жизнь человеческая как бы ни была продолжительна, даже благоплодна и хороша, еще не полна и несовершенна, если не венчается столь же хорошим концом. Этот златой венец жизни, который окончательно украшает ее, есть мирная, христианская кончина живота нашего, залог непостыдного ответа на страшном судищи Христове. И в сем-то отношении нам должно особенно благодарит Господа за почившего собрата нашего. Многократно очищенный и освященный таинствами исповеди, причащения и елеосвящения, как спелый колос на ниве Господней, давно готовый к жатве, он удостоен был величайшего дара Божественной любви на самом пороге вечности и мог дерзновенно сказать с праведным Симеоном: «ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видесте очи мои спасение Твое“. Дух веры поддерживал его до последнего вздоха: он не страшился самой смерти, с полным сознанием говорил об ней, готовился к ней и ждал ее. Он как бы не страдал и не болел, а только ослабевал, таял и угасал; он не умер, а уснул. Не страшилище смерти со своею косою стояло пред его сознанием, а светлый, чистый, кроткий ангел, помавая своим перстом то на могилу, то на небо. Да, блажен тот, чей конец жизни озлащается этим двойным светом вечерней зари угасающей жизни земной и светом занимающейся зари утра вечности.
Да сотворит же Господь и там по вере его. Да призрит милостиво на труд жизни его, на то добро, которое он посеял; а что взыщется и не обрящется в его жизни на весах вечной правды, ибо кто из нас поживет и не согрешит, — да восполнит от бесценных заслуг Единородного Сына Своего. На земле он оставил по себе добрую память, да будет ему вечная память на небе. Аминь.
Протоиерей Александр Альбицкий» (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. 1913 г.).
Речь, произнесенная перед благодарственным молебном по случаю исполнившегося 25-летия со времени учреждения первого Владимирского Общества Хоругвеносцев 15-го июля 1914 года
Долг имею приветствовать Вас, достопочтенные представители Первого Владимирского Общества Хоругвеносцев, от лица Кафедрального собора с исполнившимся сегодня двадцатипятилетием со дня учреждения Вашего Общества!
Много добра оказало Общество для Кафедрального собора за истекшее 25-летие пожертвованием массивных, величественных серебро-позолоченных святых хоругвей, величественных и дорогих св. икон и другими жертвами. Много способствовало оно возникновению благолепия Владимирских крестных ходов. Сколько десятков тысяч народа привлекают эти крестные ходы в настоящее время, например, 21 мая и 16 июня! Сколько глубоких вздохов, слез умиления вызывают они в православных людях не только нашего града, но и всего Владимирского края, и тем способствуют развитию в народе религиозного чувства и благочестия.
Не мало добра, не мало пользы Вы принесли и себе, и семьям своим, и всему местному обществу. Не столько материальными жертвами и личным трудом, сколько участием в крестных ходах, прикосновением к святыне Вы открывали для себя путь к возрождению духовному, очищению своих сердец, к обновлению своих духовных и телесных сил. Обновленные, освященные благодатию, умиротворенные в совести, Вы шли в свои семьи и несли сюда с собой лучи святыни, свет веры, огонь любви к Господу, любви к храму Божию и к богослужению церковному. Сами питаясь от святыни, естественно, Вы питали ее и семейных и домашних своих, тем утверждая и в них и в народе веру в Бога, надежду на Него, любовь к Нему,- тот несокрушимый, единый верный фундамент, на котором созидается счастье людей земное, временное и блаженство их вечное.
Слава, честь и многая лета живым и вечная память усопшим Хоругвеносцам!
Да благословит Господь труды и усердие Ваше! Да процветает и развивается Ваше общество! Да утверждаются и укрепляются в сознании детей Ваших и всех православных те высокие начала и цели, которые преследуются Обществом Хоругвеносцев.
Священник Василий Богословский.
«Владимирские Епархиальные Ведомости» Отдел неофициальный № 31 (2 августа 1914)
4 июля 1901 г. утвержден Устав Второго Владимирского Общества хоругвеносцев. Общество учреждено при Успенском Княгининском женском монастыре в память исполнившегося 15 июля 1900 г. 700-летия с основания монастыря вел. кн. Марией Шваровной, супругой вел. кн. Владимирского Всеволода III.
Владимиро-Суздальская епархия
Собор Владимирских святых.
|
