Рассказы из истории Христианской Церкви (для детей старшего возраста)
СВЯТОЙ ИОАНН ЗЛАТОУСТЫЙ
Читателям нашим уже знакомо имя великого пресвитера Антиохийского, Иоанна Златоустого. Иоанн родился в Антиохии в 334-м или 347-м году, в богатой и знатной семье. Отец его Секунд занимал важную должность при войсках; мать его Анфуса была для него тем, чем св. Нонна для св. Григория Богослова. Овдовев на двадцатом году, она не захотела вступить во второй брак, а всецело посвятила себя сыну. Она занялась воспитанием его, мудро управляла его имением, старалась дать ему обширное и прочное образование, особенно же основательно познакомить его с Священным Писанием. От матери получил он первые уроки в христианском благочестии; и ничто впоследствии не могло изгладить их из души его: ни поучения языческих наставников, ни примеры товарищей, ни увлечения юности — так сильно влияние матери на воспитание ребенка, на развитие его душевных сил; так прочны впечатления, полученные в детстве. Уже в юношеском возрасте Иоанн посещал языческие школы, где преподавались философия, красноречие и другие науки, и был из лучших учеников знаменитого Ливания, красноречивого языческого оратора. В то время Иоанн еще не был крещен. Хотя святые отцы Церкви сильно восставали против обычая откладывать крещение до совершенного возраста, этот обычай был довольно распространен и основывался отчасти на том, что принявшие крещение не могли уже посещать языческих школ. Сам Иоанн впоследствии порицал этот обычай и убеждал родителей не откладывать крещение младенцев своих, а с первых же дней посвящал их Богу и делать их участниками благодати, которую даровал нам Христос. Окончив образование, Иоанн поступил на гражданскую службу, изучал законоведение и в судах защищал вверенные ему дела. Служба сближала его с людьми светскими; и, по примеру товарищей, он посещал театры, зрелища, участвовал в светских увеселениях. Но эта жизнь скоро показалась ему суетной и пустой; мирские почести не прельщали его; он чувствовал, что только во Христе отрада и покой, свет и истина; стал тщательно изучать Писание; часто ходить в церковь. Святой Мелетий, в то время епископ в Антиохии, полюбил Иоанна и часто приглашал его к себе для духовной беседы. На 28-м году Иоанн принял от него святое крещение; с величайшим благоговением приступил он к таинству, усыновлявшему его Богу; и с этих пор так строго наблюдал за собою, что никогда не употреблял клятвы, не позволял себе не только злословия, но и малейшей шутки над ближним. Все мысли и старания его были устремлены к тому, чтобы сделаться достойным высокого звания христианина. Ему желалось оставить мир для пустынной жизни; но это намерение огорчило мать его. Проливая горячие слезы, она изобразила сыну все скорби раннего вдовства, все заботы свои о его воспитании и о сохранении его имущества. «За все прошу у тебя одной милости,— прибавила она,— не подвергай меня вторичному сиротству, не пробуждай в душе моей скорби, немного уснувшей; потерпи до моей смерти». Иоанн исполнил волю доброй матери и, оставшись при ней, в ее богатом доме вел строгую, подвижническую жизнь, всю преданную молитве. Мелетий вскоре определил его чтецом в церковь. У Иоанна было несколько товарищей, одушевленных, как и он, любовью к Богу; они вместе трудились, стараясь преуспевать в доброте. Один из друзей, решившись сперва жить для одного Бога, потом возвратился в мир; Иоанн по этому случаю написал свое первое известное послание: «К падшему». В этом первом сочинении уже видны те черты, которые так прославили его впоследствии: живое, увлекательное красноречие, изливающееся из сердца, полного любви; твердость и чистота нравственных правил. В смиренном звании чтеца Иоанн приобрел такую славу, что его хотели иметь епископом в одном из близких городов; но он уклонился, не считая себя достойным. Избрали одного из его друзей, а он в превосходном сочинении «О священстве» выразил мысли свои о высоких обязанностях священнослужителя, как совершителя таинств и наставника. После смерти матери Иоанн исполнил давнишнее желание свое: продал имение, раздал деньги бедным, освободил рабов своих и сделался иноком в одной из обителей близ Антиохии. Он желал посвятить всю жизнь уединенной молитве; но слава его привлекала множество посетителей: кто приходил к нему за советом и наставлением, кто с надеждой исцелиться от недуга, ибо Господь даровал Иоанну чудотворную силу. Исцеляя больных, Иоанн убеждал их к благочестивой жизни, к молитве; с глубоким знанием сердца подавал советы, сообразные с душевным состоянием каждого. Рассказывают, что в монастыре было однажды Иоанну чудное видение. Ночью явились ему два мужа, озаренные необычайным светом: то были святые апостолы Иоанн и Петр. «Я Иоанн,— сказал первый,— возлегший на персях Господа во время Тайной Вечери и оттуда почерпнувший божественные откровения. Дает и тебе Бог увидеть глубину премудрости, да питаешь людей негибнущей пищей учения и да заграждаешь уста тех, которые превратно толкуют закон Бога нашего». Петр, вручив Иоанну ключ, сказал ему: «Дает тебе Бог ключ Церквей святых, да будет связан тот, кого свяжешь, и разрешен тот, кого разрешишь». Упав ниц, Иоанн воскликнул в смирении глубоком: «Кто я, чтобы дерзнул принять и понести такое служение; я человек грешный и ничтожный!» — Мужайся, крепись! — сказали апостолы.— Исполняй повеленное тебе, не утаи дара, данного тебе Богом на просвещение людей Его. Провозглашай смело слово Божие, помня, что Господь сказал: «не бойся, малое стадо, яко благоизволи Отец дать вам царство». И ты не бойся, ибо Господь благоволит просветить тобою души многих. Ты много вытерпишь скорби и гонений правды ради; но перенеси все твердо, и внидешь в наследие Божие. Иоанн еще умножил труды свои, готовясь к служению, на которое указывал ему Господь. Он на время удалился из обители, и в уединенной пещере укреплял душу свою постоянной молитвой; в борьбе с самим собою приобретал духовную опытность. Вдали от шума мирского, беседуя с Богом, созерцая красоту Его творения, душа Иоанна все более и более приближалась к источнику света и жизни. Но труды подвижнической жизни так расстроили здоровье Иоанна, что через несколько лет он принужден был возвратиться в Антиохию. Он навсегда сохранил благодарное воспоминание о тихой, иноческой жизни: во многих беседах своих он впоследствии красноречиво описал спокойствие и тишину пустынных обителей, до которых не достигает шум мирской суеты, где все лишь думают о том, как бы угодить Богу; и, утвердив сердца и помышления свои на твердом камне заповедей Божиих, не возмущаются и не колеблются ни бурею страстей, ни суетою внешней жизни, а наслаждаются истинной свободой, ибо отдались Богу,— истинным богатством, ибо не желают ничего мирского. В то время многие нападали на монастыри, которые отнимали у мира лучших людей; но Иоанн с силой защищал иноческую жизнь. Вскоре, по возвращении его в Антиохию, св. Мелетий посвятил его в диаконы; а в 385-м году Флавиан, преемник Мелетия, возвел его в сан священника, не причислив его к особенной церкви, но поручив ему должность проповедника. Иоанн задолго до этого в книге своей «О священстве» начертал величественный образ того, чем должен быть истинный священник. Он теперь принял это звание с сердцем, исполненным смущения и трепета, но вместе с тем полного упования на помощь Господа, Который может облегчить всякий труд. Независимо от трудностей, нераздельных с званием проповедника, это звание было особенно трудно в Антиохии по многим местным обстоятельствам. Мы уже указали на раздоры, которые так долго волновали Церковь Антиохийскую. В одно время было в ней до трех епископов; евстафиане, мелетиане и павлиниане не хотели иметь между собой общения; после смерти Мелетия многие недовольные назначением Флавиана, продолжали признавать епископом Павлина. Многочисленные еретики: ариане, евномеи, последователи Савеллия, Павла Самосатскою, Македония и разных гностических сект старались распространять учения свои; язычники и жиды, осмеивая распри и разногласия христиан, хулили и поносили веру Христову. Беспрестанно возникали горячие споры; множество христиан, увлекаясь суетными словопрениями и разбирая лишь догматы, пренебрегали обязанностями своими; другие, утомленные спорами, которые раздавались вокруг них, становились равнодушными ко всякому вероисповеданию. Многие, нося имя христиан, ограничились лишь одним внешним соблюдением обрядов Церкви и вели жизнь пустую, всю преданную суетным увеселениям и самоугождению. Цирки, зрелища привлекали равно и язычников, и христиан. Как трудно было дело проповедника среди такого общества! Иоанн скорбел глубоко о разделении христианского общества; сравнивая это состояние Церкви с Церковью первых времен, он с грустью говорил: «Тогда во всех была одна душа, было одно сердце: а ныне в одной душе не увидишь такого единомыслия, но везде великий раздор, нигде нет мира». Сознавая все трудности своих обязанностей, Иоанн, однако, не упал духом; он имел Всесильного Помощника, к Которому обращался с полным упованием и Который благословлял труды его. Приняв звание священника, он решился посвятить новым обязанностям все силы ума и души, всю жизнь свою, и с любовью и горячим усердием принялся за дело. С отеческой заботливостью следил он за душевным состоянием каждого из духовных чад своих; ободрял унывающего, поддерживал колеблющегося, был всем для всех; наставлял, утешал, укорял, соединяя кротость с твердостью, горячую любовь и снисходительность с мудростью. Он старался отклонить христиан от суетных словопрений; убеждал их к христианской жизни и добрым делам, а между тем с силой и твердостью отстаивал правые догматы против лжеучителей. Еретики встречали в нем строгого обличителя их неправомыслия и вместе кроткого наставника, всегда готового помочь тому, кто добросовестно искал истину. Иоанн проповедовал несколько раз в неделю; и с каждым днем усиливалось влияние его. Суетные антиохийцы, забывая любимые зрелища и увеселения, стали толпами приходить в церковь; многие их тех, которые сперва приходили из пустого любопытства, были тронуты до глубины души могучим словом проповедника; многие приведенные к живому сознанию грехов своих рыдали и обливались слезами. Иногда речь проповедника была прерываема рукоплесканиями и шумными изъявлениями восторга; но Иоанн не любил этого. «Что мне в рукоплесканиях и похвалах? — говорил он.— То мне похвала, если вы исправите жизнь вашу, обратитесь к Богу!» Рассказывают, что однажды женщина из народа, слушая его, воскликнула: «Учитель духовный Иоанн, золотые уста! учение твое глубоко, и слабый ум наш не все может постигнуть!» С этих пор Иоанн особенно старался излагать поучения свои в самых простых, общепонятных словах; в народе же сохранилось за ним прозвание «Златоустого», под которым он чествуется и Церковью. В беседах своих Иоанн то объяснял Священное Писание, извлекая из этого источника поучения о ежедневных обязанностях христианина; то пользовался событиями общественной жизни, чтобы напоминать слушателям своим о законе Божием, чтобы возвышать к Господу сердца их. Более чем когда-либо какой проповедник он жил одной жизнью с паствою своей, делил все ее скорби и радости; на все отзывался словом, исполненным искреннего, горячего участия. Мы уже видели, чем он был для Антиохии в тяжкое время, последовавшее за мятежом; как он являлся на судилища, чтобы ходатайствовать за несчастных; как он ободрял их указанием на милость Божию; как он старался возвысить души их над земным страхом, обращая их к Тому, Кто один может внушить непоколебимую силу и твердость духа. Антиохийцы имели в Иоанне отца, утешителя и наставника, который, пользуясь влиянием своим, умел подвигнуть слушателей своих на дела добра и милосердия; он убеждал богатых помогать бедным; устраивал больницы и приюты для страждущих; сильно восставал против роскоши и против жизни праздной и суетной, которая удаляет душу от Бога; заботился о бедных, призреваемых Церковью; подавал советы о воспитании детей. Иоанн был двенадцать лет пресвитером в Антиохии. В 397-м году умер архиепископ Константинопольский Нектарий; и Иоанн был призван занять его место. Зная любовь к нему антиохийцев, император Аркадий опасался, как бы это назначение не произвело волнения в народе, и велел Иоанну тайно уехать из Антиохии. В Константинополе приняли с восторгом проповедника, имя которого было известно всему Востоку; но нашлись и недоброжелатели между епископами и пресвитерами, собранными для рукоположения нового пастыря. Многие сами домогались сана архиепископа столицы. Епископ Александрийский Феофил желал этого сана для одного приверженного ему пресвитера. Феофил был человек честолюбивый и лукавый и, конечно, знал, что в Иоанне не найдет послушного себе орудия: но за Иоанна стоял сильный при дворе любимец царя Евтропий. Феофил испугался его угроз и сам рукоположил Иоанна, но с тех пор стал ему врагом. Это начало предвещало Иоанну много неприятностей в новом сане; и действительно, архиепископство в Константинополе было для него трудным испытанием. Дел было ему чрезвычайно много, ибо надзору патриарха Константинопольского подлежали церкви нескольких областей; но, посвятив все силы свои на служение Богу, Иоанн не боялся труда и принялся усердно за новые обязанности. К крайнему огорчению своему, он в духовенстве нашел себе мало достойных сподвижников; большинство было равнодушно к святым обязанностям своим и заражено любовью к земным благам, к роскоши и почестям. Домогаясь покровительства людей, сильных при дворе, священники потворствовали их порокам и потому не имели того нравственного влияния, которое могут и должны иметь пастыри душ, добросовестно исполняющие обязанности свои. Исправление духовенства сделалось первой заботой епископа. Он старался столько же наставлять примером, сколько словами: из своего дома удалил всякую роскошь, употреблял все доходы свои на дела милосердия, хранил строгий пост. Не домогаясь милости сильных, он не посещал вельмож, не звал их к себе на пиры, а был постоянно занят или делами паствы, или молитвой, или изучением Священного Писания. Его строгая подвижническая жизнь не понравилась константинопольскому духовенству; оно вознегодовало еще больше, когда Иоанн, вникнув во все дела Церкви, нашел, что доходы церковные употреблялись неправильно, и иногда нечестно. Он удалил некоторых лиц, сократил ненужные расходы и употребил много денег на помощь бедным и на сооружение больниц. Люди, оставленные Иоанном, сделались непримиримыми его врагами. Вскоре к ним присоединились и все те из мирян, которые были недовольны его строгими обличениями. Иоанн как ревностный пастырь, обязанный заботиться о спасении вверенных ему душ, в проповедях своих сильно порицал пороки: суетность, сребролюбие, тщеславие, жестокосердие, и его слова казались личным оскорблением людям порочным. Но Иоанн, служа Богу духом правым, не смущался ненавистью врагов, и ревностно продолжал дело свое. Как и в Антиохии, проповеди его стали привлекать огромное число слушателей, и влияние его возрастало с каждым днем. В то время в Константинополе было еще много ариан, особенно между готами, служившими в царских войсках. По указу Феодосия арианам запрещалось иметь храмы в самом городе, и они могли только совершать богослужение свое за заставой; но зато они перед праздниками с вечера собирались на площадях и в портиках публичных зданий, распевая гимны, исполненные хулений на Пресвятую Троицу. Пение продолжалось до самого утра и привлекало множество народа. Архиепископ тогда устроил и для православных ночные бдения и крестные ходы вокруг церквей, с пением божественных песен. Перед шествием несли серебряные кресты и зажженные свечи. Вот начало крестных ходов. Православные перестали посещать собрания ариан, но однажды, ариане, раздраженные успехом этой меры, напали на православных, произвели смятение и убийства; тогда император Аркадий совсем запретил собрания ариан. Вскоре после этого начальник готов, Гайна, стал просить у Аркадия ступить арианам одну церковь в Константинополе. Царь был готов согласиться, ибо боялся, как бы Тайна не возмутил всех подвластных ему готов; Иоанн явил тут непоколебимую твердость, и решительно отказался предать церковь Христову хулителям Христа. Тайна сделался врагом Иоанна. Но впоследствии, при возмущении готов, когда вождь их требовал от императора казни двух консулов, Иоанн решился просить за них. Движимый горячей любовью к ближним, он без страха отправился в стан сурового гота, чтобы спасти осужденных. Тайна, тронутый христианским мужеством епископа, принял его с почетом в шатре своем и поверг детей своих к его ногам, прося его благословения. Отказавшись предать церковь арианам, Иоанн устроил в Константинополе церковь для готов, обратившихся к вере истинной. Тут богослужение совершалось на готском языке, и Иоанн сам часто проповедовал при помощи переводчика. Это послужило к обращению многих готов. Вообще распространение слова Божия было одной из главных забот Иоанна; он послал проповедников в Персию, Финикию, к задунайским скифам, к племенам славянским, жившим во Фракии: «Ты первый воздвиг алтари у живущих в кибитках скифов»,— писал к Златоустому Кирский епископ Феодорит. Церковные писатели упоминают о проповеднике веры между гунно-славянскими ордами, Феотиме Скифском, который был епископом в городе Томе (нынешней Кюстенджи); его епархия простиралась от Черного моря до Дуная к Фракии (нынешней северо-восточной Болгарии), и он усердно обходил всю соседнюю страну, проповедуя слово Божие славянским племенам. Как полагают, вера Христова в этой стране была насаждена с первых веков; уже при Диоклитиане упоминается о христианских проповедниках. Иоанн щедро помогал благовестникам, заботился о переводе божественных служб и Писания и утешался успехом проповедания. «Что теперь учения философов? — говорил он.— Учение рыбарей и скинотворцев не только в Иудее, но и на языках варварских блистает светлее солнца. И скифы, и фракияне и сарматы, и мавры, и инды, и живущие на крайних пределах вселенной, переведя глаголы их на свой язык, любо мудрствуют о том, что и во сне не представляли себе мудрые язычники». Отрадно знать, что в этом святом деле принимали участие и женщины, посылая щедрые пособия благовестникам. Иоанн, когда прибыл в Константинополь, нашел тут нескольких благочестивых жен, посвятивших себя служению Богу и бедным. Он стал направлять их деятельность, помогая им советами и участием, и совокупными трудами их было облегчено много страданий. Известны имена Никореты, Пентадии, Прокулы, Вассианны и особенно Олимпиады. Овдовев в ранней молодости, Олимпиада отказалась вступить в брак с родственником царя. Это навлекло на нее гонение; император отнял у нее имущество, под предлогом, что она его расточает, но потом возвратил его. Олимпиада приняла звание диакониссы и посвятила и труды свои, и огромное богатство на пользу ближним. Иоанн Златоустый писал ей: «Ты от самой юности питала Христа, когда Он алкал; поила Его, когда Он жаждал, нагого одевала, странного ввела в дом свой, больного призрела, узника посетила. Не только дом твой открыт всякому нуждающемуся; но повсюду на земле и на море есть люди, испытавшие щедрость твою». Христианская вера внушала употреблять на пользу общую время и средства, которые людьми неверующими расточаются для само- угождения и часто во вред себе и ближним. Между тем как заботами великого святителя слово Божие проникло в далекие страны, в Константинополе раздавались беспрестанно его беседы, полные горячего, живого красноречия: они сильно действовали на слушателей, подвигая их на исправление жизни и на дела милосердия. Чаще всего Иоанн в проповедях своих говорил о любви к ближним; часто укорял за их суетность и жестокосердие к бедным, людей сильных за несправедливые поступки. Смелый обличитель пороков был в то время и любящим отцом для паствы своей; он со снисходительностью принимал кающихся, был доступен для всех. «Обиженный у него ищет помощи,— писал современный ему историк,— подсудимый призывает его в защитники; голодный у него просит пищи, нищий одежды, иной обуви с ноги его. Плачущий у него ищет утешения, больной призора, странник пристанища; вдова льет у него слезы о своем сиротстве, должник поверяет ему скорбь свою; иной просит его быть примирителем домашних ссор». Все с доверием прибегали к святителю, и никогда доверие это не было обмануто. При множестве дел и забот своих Иоанн находил время на все. Он примирил Антиохийскую Церковь с Западом, который долго не признавал Флавиана. Высокие добродетели Златоуста не смягчили, однако, ненависти врагов его, которые с досадой видели возрастающее влияние его на народ. Одним из самых яростных врагов его был Евтропий, сильный любимец царя. Евтропий сам способствовал назначению Иоанна в епископы, но возненавидел его, как скоро убедился, что не найдет в нем ни угодливости, ни потворства своим порокам. Иоанн смело укорял могучего любимца за его несправедливости, лихоимство, корыстолюбие; твердо защищал обижаемых им. В то время существовало при церкви «право убежища»; это право состояло в том, что если осужденный находил убежище в церкви, то был неприкосновенен, пока дело его не было рассмотрено вновь. К этому часто прибегали лица, безвинно гонимые Евтропием, и Иоанн брал их под защиту свою; но это сильно раздражало Евтропия; он достиг того, что право убежища было ограничено законом. Не предвидел тогда Евтропий, что ожидало его. Через некоторое время сильный любимец лишился милости царя, и тогда со всех сторон подвились обвинители, до сих пор молчавшие из страха; поднялись жалобы, и Евтропий был осужден на казнь. Преследуемый общей ненавистью, несчастный нашел убежище в церкви и великодушного защитника в Иоанне. Вооруженные воины и яростный народ требовали выдачи Евтропия; но Иоанн, обратясь к народу, изобразил в красноречивом слове превратности земного величия и сумел возбудить в слушателях жалость к падшему временщику. Положим, он обижал вас,— говорил Иоанн,— но теперь время не суда, а милости. Как произнесете вы слова: «остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим», если сами так упорно требуете наказания должнику вашему?» Тронутые слушатели обратились в ходатаев за несчастного; Иоанн отправился к царю просить за него; грозили ему самому изгнанием, смертью, но великодушный и мужественный святитель не выдал прибегнувшего к защите Церкви и с опасностью для жизни стоял за него. Через некоторое время Евтропий сдался, поверив, что его пощадят, но был казнен. Однако с каждым днем положение св. Иоанна становилось труднее. После падения Евтропия императрица Евдоксия сполне завладела слабым Аркадием. Она была женщина крайне сребролюбивая; чтобы обогатить казну свою, она не гнушалась никакого средства, делала ложные доносы, забирала чужое имущество. Иоанну часто приходилось защищать обижаемых ею и ходатайствовать за них, что чрезвычайно оскорбляло Евдоксию. Она возненавидела Иоанна и не скрывала чувств своих. Этим воспользовались враги Иоанна; уверенные, что императрица поддержит их, они стали смелее действовать против него. По случаю беспорядков, возникших в Малой Азии, Иоанн объехал епархии и низложил нескольких епископов, которых уличил в злоупотреблениях властью. Низложенные епископы присоединились к врагам Иоанна, и со всех сторон поднялись на святого епископа жалобы самые разнообразные. Между тем как одни жаловались на его крайнюю строгость, другие обвиняли его в излишней снисходительности к преступникам. Вскоре открылась врагам его возможность действовать решительно. Несколько нитрийских иноков, безвинно преследуемых Феофилом Александрийским, прибыли в Константинополь, чтобы просить Златоустого защитить их. Иоанн не взялся разбирать их дела, потому что они принадлежали к чужой епархии, не зависящей от него; но он написал Феофилу дружелюбное письмо, в котором просил его за них. Феофил оскорбился письмом и, может быть, испугался, ибо показания нитрийских иноков открывали множество несправедливых его действий, за которые он мог подлежать строгой ответственности; но он знал положение дел в Константинополе, знал ненависть Евдоксии к Иоанну и потому счел удобным и безопасным явиться туда обвинителем Иоанна, которого давно ненавидел. Взяв с собой некоторых египетских епископов, на содействие которых мог рассчитывать, он прибыл в Константинополь и, не посетив патриарха, стал давать роскошные пиры всем влиятельным людям и входить в сношение с недоброжелателями Иоанна. Евдоксия втайне содействовала всему, что предпринималось против святителя; злоба ее против него достигла крайних пределов с тех пор, как донесли ей, будто в одной проповеди Иоанна были оскорбительные намеки на нее. В селении, называемом Дубом, предместий Халкидона (Сам Халкидон, расположенный по той стороне залива Константинопольского, составлял как бы предместие столицы, но считался отдельным городом и имел своего епископа, в то время державшего сторону врагов Иоанна.), враги Иоанна составили беззаконный собор (403) и представили 29 обвинительных пунктов против Иоанна. В сущности эти обвинения были настоящим торжеством для святителя; ибо сколько ни старались враги, они во всей его жизни не могли отыскать пятна, и обвинения были самые пустые и ничтожные. Между прочим, ставилось ему, например, в вину, что он обедал один и не приглашал к себе гостей; более всего опирались на оскорбительные слова произнесенные будто бы против императрицы. Беззаконный собор несколько раз приглашал архиепископа явиться к ответу; но Иоанн с невозмутимым спокойствием отвечал всякий раз, что он не может признать законность собора, в котором восседают, как судьи, отъявленные враги его, прибывшие в Царьград для того, чтобы его осудить. Посланные Иоанном подверглись побоям и оскорблениям. Тщетно сорок епископов, оставшихся верными Иоанну, возражали против беззаконных действий собора Дуба и против законности самого собора. Сила была на стороне врагов Иоанна. Они произнесли низложение архиепископа и изгнание его; и слабый император Аркадий, под влиянием Евдоксии, подтвердил приговор. Когда весть об этом разгласилась, весь народ пришел в волнение. Со всех концов Константинополя устремился он к соборному храму св. Софии и архиерейскому дому, соединенному с ним галереей, и днем и ночью окружал их как бы живой стеной, охраняя горячо любимого пастыря. Одно желание высказывала вся эта толпа. «Просим законного Собора; только настоящий Собор может судить епископа». Эти слова доходили и до царского дворца. То же говорил и Иоанн. «Лжесобор осудил меня; законный Собор должен рассудить между мною и обвинителями моими и оправдать меня здесь, в моей Церкви». Так прошло два дня. Враги Иоанна и императрица Евдоксия приставали к Аркадию, убеждая его силою удалить патриарха: но он опасался народного волнения. В городе стали ходить самые тревожные слухи; говорили уже не только об изгнании, но даже и о смертном приговоре. Народ, взволнованный такими слухами, наполнял церкви, молясь за Иоанна, или толпился на соборной площади, чтобы хоть издали увидеть его или услышать звук его голоса. Среди общего смятения один Иоанн был спокоен. Горячая вера и полная покорность воле Божией возвышали его над всяким земным страхом и внушали ему равнодушие к ударам и превратностям судьбы; о себе он не заботился, но мысль о пастве тревожила его, и ей посвятил он эти последние дни. Беспрестанно переходя от своего дома в соборный храм и обратно, он то у себя утешал плачущих друзей и приверженцев своих, советами направлял их будущую деятельность, то в храме обращал ко всему народу горячие слова любви, увещания и наставления. Вечером второго дня произнес он в храме св. Софии слово, которое история сохранила. «Сильные волны, жестокая буря,— сказал он, между прочим.— Но я не боюсь потопления; ибо стою на камне. Пусть свирепствует море: оно не может сокрушить камня; пусть поднимаются волны: они не могут потопить корабля Иисусова. Скажите, чего мне бояться? Ужели смерти? — Для меня жизнь Христос, а смерть приобретение. Ужели ссылки? — Господня земля и исполнение ея. Ужели потери имения? Мы ничего не принесли в мир; конечно, ничего не можем и вынести из него. Я презираю страх мира сего и посмеиваюсь над его благами; не боюсь нищеты, не желаю богатства; не боюсь смерти и не желаю жизни, разве для вашего преуспеяния. Я для того только касаюсь настоящих обстоятельств, возлюблоенные, чтобы вас успокоить. Никто и ничто не может разлучить нас... Мы разделимся местом, но любовью останемся соединены; даже смерть не может разлучить нас: хотя умрет мое тело, но душа будет жива и никогда не забудет об этом народе... Не тревожьтесь настоящими событиями; в одном покажите мне любовь вашу — в непоколебимой вере. Я же имею залог Господа и не на свои силы полагаюсь. Я имею Его Писание; оно мне опора, оно мне крепость, оно мне спокойная пристань; слова в нем для меня щит и ограда. Какие слова? — Аз с вами есмь до скончания века. Христос со мной, кого мне бояться? Пусть поднимаются на меня волны, пусть море, пусть неистовство сильных, все это слабее паутины. Вы одни удерживаете меня своей любовью, но я всегда молюсь: да будет воля Твоя, Господи! не как хочет тот или другой, но как Ты хочешь! — Вот моя крепость, вот мой камень неподвижный, вот моя трость непоколебимая! Что Богу угодно, то да будет. Если Ему угодно оставить меня здесь, благодарю Его, — взять отсюда, опять благодарю Его». На следующий день, около полудня, один из придворных императора принес Иоанну повеление немедленно оставить город, прибавив, что при малейшем сопротивлении со стороны народа будет употреблена воинская сила. Тогда Иоанн решил удалиться тайно; и вместе с приставленным к нему чиновником потаенным ходом вышел из дома своего и направился в отдаленную часть города, где скрывался в одном доме до наступления сумерек. Вечером он с провожатым своим вышел к пристани. Но на пути его узнали некоторые, и тотчас же по городу разнеслась весть, что увозят архиепископа. Толпа народа хлынула к морю, чтобы помешать его удалению; но Иоанн остановил народ. «Я обязан повиноваться императору,— сказал он,— и не желаю, чтобы хоть одна капля крови пролилась из-за меня». Он поспешно вступил на корабль, уже готовый принять его, и вскоре ночная темнота скрыла от взоров народа удалявшегося святителя. Всю ночь Константинополь был в волнении. Дома бедных опустели, народ наполнял храмы, толпился на улицах и площадях, воссылая горячие моления о любимом пастыре, негодуя на врагов его и повторяя просьбу о созвании законного Собора. Поутру смятение еще возросло. До сих пор Феофил не решался явиться в Константинополь; но после удаления Иоанна, рано поутру, он с толпою приверженцев вступил в столицу, и начал было распоряжаться в Церкви, как победитель в покоренной области; стал отменять распоряжения Иоанна, низлагать верных ему священнослужителей и замещать их своими единомышленниками, тем награждая их за их действия против архиепископа. Народ, в сильнейшем негодовании, стал охранять церкви, возбраняя вход в них пришельцам или силой изгоняя их и нанося оскорбления епископам, которые участвовали в соборе Дуба. Когда сам Феофил захотел вступить в кафедральный собор, он встретил сильное сопротивление. Сопровождавшие его александрийцы обнажили мечи, и между ними и народом у дверей храма и затем в самом храме завязался ожесточенный бой; пролилась кровь; были раненые и убитые. Феофил в ужасе бежал и впоследствии, спасая жизнь свою от ярости народа, на утлой ладье отплыл от Константинополя. Подобные кровопролитные схватки происходили и в других церквах; вступили в дело солдаты, и язычники ликовали, видя распри христиан. Ночь принесла с собой новые ужасы; произошло сильное землетрясение. Подземные удары были особенно сильны около царского дворца и в самом дворце. Среди ночи императрица Евдоксия, в ужасе, вся в слезах, вбежала к императору. «Мы изгнали праведника,— воскликнула она,— и Господь за то карает нас. Надобно его немедленно возвратить; иначе мы все погибнем». Император, разумеется, согласился. Евдоксия сама написала Иоанну письмо, в котором, заверяя его, что она не виновата в его осуждении, именем Бога умоляла возвратиться. Тотчас же был отправлен с этим письмом один из придворных. За первым посланным последовал второй, третий; так нетерпеливо ожидала испуганная императрица возвращения Иоанна. Народ узнал о случившемся; и вскоре весь залив Константинопольский покрылся лодками. Кто спешил навстречу святителю, кто ждал его на пристани, чтобы его приветствовать; к ночи лодки осветились факелами; по всему берегу зажглись огни; и архиепископ вернулся при радостных кликах верной паствы своей. Но он не захотел вступать в самый город, пока не будет всенародно объявлена беззаконность его осуждения, и остановился в одном из предместий. Императрица, узнав об этом, прислала убедительно просить его войти в столицу; народ почти насильно ввел его в кафедральный собор, прося благословения и слова. Иоанн в храме св. Софии благословил паству свою, произнес хвалебное слово Богу и прочел письмо императрицы. Конечно, Иоанн не мог считать законными постановления лжесобора и имел полное право продолжать свое святительское служение; но он желал, чтобы всенародно была открыта его правота, и потому тотчас после возвращения своего упросил императора Аркадия созвать в Константинополе церковный Собор, который бы рассмотрел и обсудил действия собора Дуба. Ему хотелось, чтобы на этом новом Соборе присутствовали и участники собора Дуба; но при его возвращении они поспешили удалиться, боясь вражды народной; и лжесобор Дуба рассеялся, не докончив даже всех дел, которые подлежали его рассмотрению. Иоанн же между тем с прежней ревностью вел дела Церкви, учил, проповедовал, удалил несколько недостойных священнослужителей, с прежней силой обличал пороки и уклонения от заповедей Христовых. Разумеется, никто из прежних врагов, не примирился с ним; напротив, неудача их замыслов и его торжественное возвращение еще более озлобили их против него; а они только и ждали удобного случая, чтобы начать новые козни. Случай этот скоро представился. Прошло месяца два после возвращения Иоанна. По настоятельному желанию тщеславной и властолюбивой Евдоксии ей воздвигли серебряную статую, которую поставили на площади, перед самым собором св. Софии. При открытии этой статуи на площади происходили шумные увеселения, носившие совсем языческий характер. Иоанн заметил это губернатору города, прося его положить конец бесчинству, оскорбляющему святыню храма; но слова его были тщетны, и в них увидели оскорбление императрице. Гнев ее воспылал вновь на Иоанна. Шумные увеселения на площади не прекратились; особенно в праздничные дни привлекали они множество народа; крики, громкие песни, звуки музыки долетали до храма и во время богослужения заглушали церковное чтение и пение. Иоанн тогда произнес в церкви сильную речь против зрелищ. Императрице донесли, что в этой речи были слова, оскорбительные для нее. «Опять Иродиада пляшет, опять Иродиада волнуется; опять требует главы Иоанна!» — сказал святитель. Враги Златоуста теперь оживились новыми надеждами и употребили все усилия, чтобы окончательно погубить его. В это время рассылались грамоты, призывающие духовенство на предстоящий Собор. Была отправлена такая грамота и Феофилу Александрийскому, которого сверх того и все враги Иоанна убедительно просили прибыть. Он отказался, хорошо помня опасность, которой подвергся в Константинополе; но издали направлял все действия единомышленников своих. В Константинополе им удалось так настроить императора Аркадия, что в праздник Рождества Христова император не захотел присутствовать при торжественном богослужении в соборном храме св. Софии, говоря, что не может быть в общежитии с епископом, низложенным собором Дуба. Вскоре начались заседания Собора. Собор был созван по желанию Златоуста, чтобы доказать незаконность действий собора Дуба; но враги его, руководимые Феофилом, постарались сделать из него новое орудие против святителя. Они прежде всего старались доказать, что Иоанн не имеет права считаться епископом после того, как был низложен собором Дуба; и что, нарушив это правило, не только он должен считаться отлученным от Церкви, но что отлучены и все те, которые были в общении с ним, как с епископом. Оказалось, что правило, на которое ссылались враги Иоанна, было постановлением арианского лжесобора, направленным против святого Афанасия Великого, когда еретики старались погубить этого твердого защитника христианской истины. Следовательно, на это постановление опираться было невозможно; это доказали немногочисленные защитники Иоанна; враги его были посрамлены, но не унывали, и наконец, за неимением других средств против святителя, убедили императора употребить силу. Уже несколько месяцев длился Собор или скорее суд над святителем. Он все это время продолжал спокойно исполнять обязанности свои; и за него стояли сорок епископов из призванных на Собор. Приближался праздник Пасхи, который нигде в христианском мире не совершался с такою торжественностью, как в Царьграде, в соборном храме св. Софии. На сей раз император Аркадий велел сказать святителю, чтобы он не являлся в собор. Между тем в Великую Субботу более трех тысяч человек новообращенных должны были принять святое крещение в храме св. Софии. Иоанн прибыл туда поутру; началась священная служба; и уже шло таинство крещения, как вдруг толпа вооруженных воинов с шумом ворвалась в храм и силой извлекла из него архиепископа. Народ стал защищать его, многие были ранены и убиты; разогнали новообращенных, готовящихся к крещению; крики ужаса, звук оружия, плач женщин, стоны раненых и умирающих наполнили храм. Иоанна отвели в дом его, а новообращенные бросились в загородные крещальни и даже бани, где, освятив молитвою воду, духовенство стало довершать прерванное таинство крещения. Но и туда вторглись воины. Многие из них были язычниками; они совершали святотатства, расхищали церковные сосуды; в крещальнях кровь смешалась с освященной водой, испуганные жены и девы, готовящиеся к крещению, бежали в ужасе. Схватили многих церковнослужителей, приверженных Иоанну, и заключили их в темницы. Весь город был в смятении. К ночи Константинополь опустел. Народ, чуждаясь церквей, где распоряжались враги святителя, собрался на равнине, за городом, для слушания торжественной пасхальной службы. Поутру император, выйдя за город, дивился при виде этой толпы людей, облаченных в праздничные одеяния, а большей частью в белые, как только что просветившиеся святым крещением. «Что ж то за люди?» — спросил он. «Это еретики, чуждающиеся Церкви»,— ответили ему приближенные. «Так пусть их разгонят и захватят их начальников»,— повелел император и сам удалился. Началась страшная расправа. По повелению властей солдаты бросились на беззащитную, безоружную толпу, топтали ее конями своими, рубили мечами, грабили что могли, оставили на равнине множество раненых и убитых и увели многих священнослужителей, которых заключили в темницы. Такое же насилие повторялось не раз. Иоанна в архиерейском доме держали как бы в заточении, между тем как Собор превращался все более и более в скопище ожесточенных врагов его; они настаивали на том, чтобы признать все решения собора Дуба, и объявить Иоанна лишенным не только священства, но и отлученным от Церкви. Более сорока епископов возражали против этого. Иоанн между тем, убедившись, что нельзя ждать справедливости от епископов, находившихся под страхом или под враждебным влиянием, решился изложить все дело епископам западным. Хотя епископы Востока и епископы Запада в это время не часто сносились между собой по церковным делам, но все-таки были в общении, так как Церковь была одна, с одним Символом веры, одними церковными законами. С ведома единомышленных ему епископов, Иоанн написал письма одинакового содержания епископу Римскому Иннокентию, Миланскому и Аквилейскому; он изложил в этих письмах все случившееся в Константинополе и отправил их с двумя диаконами константинопольского клира. Между тем все усиливалось гонение на всех приверженцев Иоанна; темницы наполнялись все новыми узниками. Иных эти меры устрашали; но в других возбуждали горячую ревность; и многие шли в темницы и на мучения, как на священный подвиг; тюрьмы делались домами молитвы, и народ, чуждаясь церквей, в которых распоряжались гонители, славил и превозносил верность и мужество гонимых. Так полагалось начало разделению между верующими. Приверженцев Иоанна стали называть иоаннитами, и впоследствии они составили довольно сильную партию. Враги Иоанна даже пытались умертвить его. Два раза покушались на его жизнь; и хотя оба раза виновные были схвачены, но избежали суда и наказания. Тогда народ устроил от себя стражу вокруг архиерейского дома, чтобы охранять его и днем и ночью. Все это сильнее и сильнее раздражало врагов святителя. Они настаивали на удалении его; но император колебался, боясь вновь навлечь на себя Божий гнев. Четверо из злейших врагов Иоанна успокоили императора, объявив ему, что берут все дело на свои души, и около праздника Пятидесятницы предъявили Златоусту приговор к изгнанию. Как и в первый раз, пришлось ему удалиться тайно. Он пожелал еще раз быть в храме св. Софии и там проститься с верным ему духовенством и прочими друзьями. Между тем народ, узнав, что святитель в храме, собрался во множестве на площади, ожидая, что он выйдет главною дверью. Но святитель, простившись с духовенством, с диакониссами, преподав им наставления и благословение свое, вышел противоположной дверью, и вместе с присланными за ним направился к пристани. Долго народ ждал; наконец, подозревая случившееся, некоторые поспешили к морю, но увидели удалявшийся уже корабль; другие стали ломиться в храм, но их отгоняли воины. Произошло опять ужасное смятение; взломали двери, народ хлынул в храм; опять засверкали мечи, опять стоны раненых и умирающих наполнили храм. Между тем поднялась страшная буря, а в ночь в соборе св. Софии вспыхнул пожар, который разрушил храм, здание сената, богатые дома, окружающие площадь, и угрожал Царскому дворцу. К утру от обширного храма уцелело небольшое помещение, где хранились церковные драгоценности, оставшиеся неповрежденными. На следующий день весь город задался одним вопросом: кто виновник пожара? Враги Иоанна, разумеется, тотчас же обвинили его приверженцев; некоторые не постыдились даже назвать его самого. Он только что оставил Халкидон и шел по пути в Никею, когда его нагнали посланные из Константинополя, сообщили ему о пожаре храма и арестовали двух епископов и несколько клириков, шедших с ним в изгнание. Эти лица, как приверженные ему, были заподозрены в случившемся; их отвели обратно в Константинополь; а святитель, один с сопровождавшими его воинами, продолжал свой трудный путь в Никею. В Константинополе поспешили назначить ему в преемники восьмидесятилетнего старца Арзация, который действовал во всем заодно с его врагами. Шло теперь строгое следствие по делу о пожаре. Приверженцев Златоуста заключили в темницы, подвергли жестоким пыткам, даже смерти. Не избежали подозрений даже благочестивые жены, уважаемые всем Константинополем за высокую жизнь свою: диаконисы Олимпиада и Пентадия, Никорета и многие другие. Олимпиада, столько же известная высоким благочестием, сколько знатностью рода и громадным богатством, которое она потребляла на помощь бедным и пользу Церкви, была притянута к следствию. Ей угрожали пытками, но она с невозмутимой твердостью духа отражала все обвинения; однако была осуждена на уплату денежной пени. Златоустый между тем достиг Никеи. Всегда болезненный и слабый летом, утомленный путем, он не столько заботился о себе, сколько о приверженцах и друзьях своих. Заботило его сильно и состояние Церкви Константинопольской, особенно, когда он узнал, что преемником ему был назначен Арзаций, известный ему как человек неспособный; он предвидел смуты и раздоры, которые и не замедлили обнаружиться. Недолго святитель отдыхал в Никее. Через месяц уже ему назначили более отдаленное, более суровое место ссылки, Кукуз, маленький город в горах Армении. Много страданий, много опасностей перенес святитель во время трудного семидесятидневного пути; но встречал везде приветствия любви; народ, пустынники, духовенство толпились на пути его, чтобы получить от него благословение; со слезами восклицали: «Лучше бы солнце скрыло от нас лучи свои, чем умолкли бы уста Иоанна». Кукуз был бедный, маленький город в дикой и бесплодной местности, постоянно подвергавшейся опустошительным набегам соседних исаврийцев. Утомление долгого путешествия, суровый климат, недостаток в самых необходимых потребностях жизни окончательно расстроили здоровье Златоуста, всегда слабое. Он во всю зиму не вставал с одра болезни; но если внешний человек и изнемогал, то внутренний был, как и доселе, бодр и силен духом. Постоянно переписываясь с друзьями, он же утешал их, увещевал их не поддаваться унынию и отчаянию, а покорившись воле Божией, бодро трудиться во славу Бога и благо Церкви. Он сам, хотя слабый и больной, подавал им пример деятельности. Некоторые из друзей посещали его, другие доставляли ему средства к щедрой благотворительности. Иоанн стал благодетелем всего края; он помогал нуждавшимся, выкупал пленных, захваченных исаврийцами; с новой ревностью занялся делом, которое издавна было дорого ему,— благовествованием. Он общался с благовестниками, трудившимися на берегах Дуная, в Финикии и даже на границах Персии, посылал им пособия, направлял их деятельность. Все это дело, начавшееся уже давно под его наблюдением, теперь еще расширилось; и Иоанн из места ссылки, слабый и больной, с живейшим участием следил за его развитием. Через год перевели его далее на север Армении, в Арависсу; но и туда, как и в Кукуз, приходили из отдаленных областей, чтобы видеть великого святителя, получить от него благословение и наставление; и слава о нем гремела и в дикой Армении. Письма его к друзьям дышат любовью и высокой христианской мудростью. Особенно замечательны письма к диакониссе Олимпиаде. Никогда не являлся в таком величии, как теперь, св. Иоанн Златоустый; ни ссылка, ни телесные страдания, никакие внешние невзгоды не могли победить души его, озаренной благодатью Божией, пламенеющей любовью и верой, и потому возвышавшейся над внешними невзгодами. Он с полной искренностью мог писать в одном из писем своих: «Одно только есть зло — это грех; одно благо — добродетель. Все прочее, как бы ни называлось, счастье ли или бедствие,— только дым, призрак и мечта». В Константинополе следствие по пожару длилось довольно долго, но не открыло ничего; а множество лиц жестоко пострадало. Несправедливость и насилие отозвались тяжкими последствиями. Мир Церкви был нарушен. Верующие разделились. Очень многие не захотели признать Арзация, утверждая, что так как постановления и собора Дуба и последующего Собора не могут считаться законными, то Иоанн не перестал быть законным пастырем Константинопольской Церкви. Признавшие же Арзация считали так называемых иоаннитов раскольниками; церковные и гражданские власти употребляли против них силу, заключали их в тюрьмы, предавали пыткам, разгоняли их молитвенные собрания, как скопища раскольников и еретиков; под угрозами требовали от верующих, чтобы они в знак своей верности Церкви произносили анафему на Иоанна. Эти меры все сильнее раздражали народонаселение, и во всех областях распри и разделение волновали Церковь. Действия против Златоуста возбудили живейшее негодование на Западе. Император Гонорий писал брату своему Аркадию в защиту Иоанна, умоляя его восстановить мир в Церкви возвращением законного пастыря; негодовали достойнейшие епископы Запада, считавшие Златоуста честью и славой христианской Церкви. Видя, что никакие письма и увещания не действуют на Аркадия, находящегося всецело под влиянием недостойных советников, епископы Италии, собравшись на совещание, решили, что Вселенский Собор единственное средство восстановить в Церкви тишину и порядок. Пять епископов были отправлены на Восток с письмами к Аркадию от императора Гонория, от папы Иннокентия и епископа Миланского. В этих письмах предлагалось обсудить сообща условия будущего Собора, который подверг бы рассмотрению все дело. Но как только эти посланные пошли во владения императора Аркадия, то подверглись всевозможным оскорблениям и даже заточению недалеко от Константинополя. Это случилось уже после смерти императрицы Евдоксии, которая, месяца через три после изгнания Иоанна Златоуста, скончалась в страшных страданиях, родив мертвого младенца. Около того же времени многие из участвовавших в осуждении святителя были поражены кто болезнями, кто внезапной смертью. Разные бедствия постигли Восточную империю: сильные землетрясения, необыкновенной величины град, опустошивший поля, грозы, заразные болезни; и весь народ видел в этих явлениях справедливую кару за гонения против праведника. Сам Аркадий, устрашенный этими бедствиями, прибегал к заступничеству уважаемых подвижников, которые в ответ увещевали его покаяться и исправить содеянное им зло. Между прочим, писал он к знаменитому Нилу Синайскому, прося его молитвами своими отвратить гнев Божий, тяготеющий над ним и над Царьградом. Преподобный отвечал ему: «Как дерзну я молиться о городе, который столькими прегрешениями навлек на себя справедливый гнев Божий, который изгнал блаженного Иоанна, столп Церкви, светило правды, трубу Господню? Ты изгнал его, не имея на то никакого повода, легкомысленно последовав советам людей, поврежденных в разуме; ты лишил верующих святых наставлений, которое они получали от него; подумай об этом; познай согрешения свои и покайся». Но Аркадий не покаялся и продолжал следовать советам лиц ожесточенных против Иоанна. Любовь и уважение, оказываемые великому изгнаннику, заступничество за него западных епископов, даже самая благотворная деятельность его — все это тревожило их; и они легко убедили императора сослать его еще в более отдаленную местность, на берегу Черного моря, в нынешней Абхазии. Вероятно, исполнителям были при этом тайные внушения от врагов Иоанна, потому что повеление было приведено в действие самым жестоким образом. Не обращая внимания на болезненное состояние святителя, его вели и в зной, и в проливной дождь; едва дозволяли ему малейший отдых. Через три месяца достигли города Команы; Иоанн был в крайнем изнеможении, ночью явился ему святой мученик Василиск, погребенный в Команах, и сказал: «Не унывай, брат Иоанн! Завтра будем вместе». На следующий день Иоанн напрасно просил стражей своих повременить в Команах, они повлекли его далее, но принуждены были возвратиться, потому что он не был в силах продолжать путь. Чувствуя близость смерти, эн причастился Святых Таин и со словами: «Слава Богу за все», кончил жизнь, всю преданную Господу. Это было 14-го сентября 407-го года. (Даты приведены по старому стилю) Все христиане, бывшие в городе и окрестностях, стеклись для погребения великого святителя. Не легко было восстановить мир в Церкви. Иоанниты, не признавшие Арзация, долго не хотели признать и преемника его и составляли свои отдельные молитвенные собрания; долго и западные епископы не имели общения с Церковью на Востоке. Второй преемник Златоустого, архиепископ Аттик, сделал шаг к примирению, внеся имя Иоанна в диптихи, что было равносильно признанию его правоты; а через тридцать лет после смерти святителя, патриарх Прокл убедил императора Феодосия Младшего перенести в Константинополь мощи святого страдальца. Это было совершено с великим торжеством; император выехал навстречу в Халкидон и, повергшись на землю, молил святителя простить родителям его, Аркадию и Евдоксии; весь залив Константинопольский опять покрылся освещенными ладьями, и народ с благоговейной радостью встретил останки великого пастыря. Это торжество происходило 27-го января 438-го года и положило конец волнениям. Едва ли когда проповедник имел на слушателей своих такое сильное влияние, как Иоанн Златоустый. Каждое его слово, изливавшееся из души, полной любви и благоговения, имело неотразимую власть. Число его бесед свыше восьмиста. В них заключаются толкования на многие книги Священного Писания: на книгу Бытия, на псалмы, пророчества, на Евангелия от Матфея и Иоанна и почти на все послания Павла; кроме того, много бесед, произнесенных по особенным случаям, как например, на низвержение статуй в Антиохии, на праздники мучеников, против лжеучения и другие. Святому Иоанну Златоусту обязаны мы чином литургии, которая совершается почти во весь год. Из снисхождения к слабости человеческой он сократил несколько литургию св. Василия Великого. За исключением некоторых молитв и тропарей, прибавленных впоследствии, литургия св. Иоанна Златоуста совершается теперь так, как он ее установил; мы далее укажем на дополнения, сделанные после него. Православная Церковь глубоко чтит великого вселенского учителя и совершает память его 13-го ноября; 27-го января празднуется перенесение мощей его, а 30-го января он опять вспоминается вместе с великими святителями Василием Кесарийским и Григорием Богословом.
1500 летняя годовщина со дня кончины св. Иоанна Златоуста была отмечена во Владимирской духовной семинарии особым актом, посвященным памяти святителя, и торжественным богослужением. 12-го ноября 1907 г. по окончании уроков, которые были несколько сокращены, в зал семинарский прибыли Высокопреосвященнейший Николай и Преосвященнейший Александр. Здесь уже собрались воспитанники семинарии и члены семинарской корпорации. Акт открылся пением молитвы „Царю небесный", после которой Преподаватель семинарии Н.В. Малицкий сказал речь, посвященную обзору жизнедеятельности св. Иоанна Златоуста и выяснению его значения в истории Православной Церкви. По окончании речи, семинарским хором пропет был тропарь святителю и исполнен концерт „Дивен Бог во святых своих". Вторая речь прочитана была Преподавателем гомилетики свящ. С. А. Троицким и посвящена была характеристике святителя, как проповедника. Акт закончился пением величания святителю и молитвы „Достойно есть". На другой день 13-го ноября воспитанники семинарии, вместе с корпорацией, присутствовали за богослужением в церкви Архиерейского дома, где была совершена литургия и молебен св. Иоанну Златоусту Преосвященнейшим Александром, Епископом Муромским, в сослужении о. Ректора семинарии прот. И.В. Соболева и братии Рождественского монастыря. (В. Е. В. № 46-й. 1907 г.).
