Малолетние узники фашизма в концлагерях Германии
Начало » » » Пережившие ад фашистской неволи
МАССОВЫЙ УГОН МОЛОДЕЖИ В ГЕРМАНИЮ Перед наступлением советских войск и освобождением оккупированных районов, немецко-фашистские захватчики обрекли мирное население еще на одну бесчеловечную муку: массовый угон на чужбину.
Угон жителей на принудительные работы в Германию осуществлялся немецко-фашистскими оккупантами с 1942 по 1944 гг. В ноябре 1941 года, когда провал стратегии блицкрига стал очевидным, немецкое руководство приняло решение использовать «русскую рабочую силу» на территории Германии. В планах руководства Третьего рейха стояла задача — вывезти из оккупированных районов СССР в Германию 15 миллионов человек. В целом в Германию было угнано около 5 миллионов мирных жителей. Из них с территории УССР — 2,4 миллиона; с территории БССР — 400 тыс. После окончания войны на родину было репатриировано около 2 млн. 654 тыс. человек; не возвратились по разным причинам и стали эмигрантами около 451 тыс. человек; остальные — около 2 млн. 160 тыс. человек — погибли или умерли в плену.
Федотова Тамара Ивановна: «Немцы отбирали молодых парней и девушек, угоняли на передовую рыть окопы, противотанковые рвы. Угоняли в Германию. От немцев жители, особенно подростки, кто мог, уходили из деревни и прятались зимой с белыми скатертями на снегу, летом в кустарнике, болотистой трясине.
Денисова Анастасия Ильинична: «Когда нас везли, налетали наши самолеты и бросали листовки: «Не робейте матери, дети старики, куда бы он вас не увез, мы вас освободим».
Грычкина Анастасия Ивановна: «Мы ничего не соображали, слезы, крики. Мы слышали, где стояли родители, но их к нам не подпускали. К ночи поезд тронулся, мы не знали, куда едем, не знали, сколько проехали, не соображали ничего, только плакали. Нас привезли в г. Бреслау, выгрузили и пригнали к большому зданию. Там нас выстроили в ряд, всех раздели, провели дезинфекцию, обработали, остригли, врачи всех проверти, выдали робы. Приехали хозяева, выбирали тех, кто поздоровее, а мы стояли как несмышленыши, ничего не понимая, дрожали. Нас, трех девчонок и еще нескольких, выбрали на завод, погрузили в машину и повезли неизвестно куда. К вечеру привезли в г. Грюнберг, в лагерь. Утром нас погнали на работу за пять километров. Завод назывался «Верк Фриц ин/ко». У станков стояли, люди, а мне дали метлу — в цеху подметать и на улицу не выходить. Вывозил этот мусор старик-немец. Когда уходили, было еще темно, и возвращались тоже в темноте, гремя деревянными колодками по брусчатке. У станков работали люди разных национальностей. Что делали — не знаю.
Бежать нам было некуда, мы ничего не понимали, всюду была охрана, мы такого никогда не видели, всего боялись. Мальчишек наших везли отдельно, мы их не видели, увезли на шахты, многие не вернулись домой. Убежать нам тоже было некуда, тем более, что одеты мы были как нелюди, в полосатые робы, а на рукавах. «ОСТ». Всего не опишешь.
Потом я заболела. Меня унесли в лазарет, когда сознание потеряла. Положили в изолятор, где я была одна в комнате. Пролежала шесть месяцев, не вставая, без сознания. Потом слышу, как кто-то говорит. Но я не понимаю. Открыв глаза, я увидела людей в белых халатах и в мундирах. Я подумала, что так и закончатся мои мучения. Потом пришла переводчица и медсестра-полячка, и я спросила, что у меня за болезнь, она ответила, что что-то с сердцем, сердечная недостаточность (а температура была 40 и больше), больше ничего не сказали и ушли».
Гусева Анна Александровна: «Нас предупредили, чтобы мы вели себя хорошо, закрыли вагон, и поезд тронулся. Никогда не забуду этот день. Все плакали. Мы знали, что нас увозят в Германию, и мы больше никогда не вернемся домой. Здесь же в вагоне родилась первая песня о родных и близких. До сих пор помню ее слова:
Не забыть нам слов материнских,
И горькие слезы отцов,
Которые нас провожали,
Как будто каких мертвецов».
Букина Мария Евдокимовна: «До оккупации города немцами жили мы там счастливо и спокойно. 17 октября 1941 года немцы заняли город. Всю молодежь забрали на биржу, отобрали паспорта и стали готовить к отправке в Германию. 20 мая 1942 года от Таганрога гнали 150 километров пешком. В Мариуполе загнали в малые скотные вагоны без окон по шестьдесят человек и повезли в Германию».
Денисова (Бардадын) Мария Егоровна (Клинцовский район Брянской области): «Привезли нас в Дом Советов, там уже было много таких как я переночевали, а наутро прибежали наши матери, но их к нам не пустили. Потом построили по три человека, окружили полицией и немцами с собаками и повели на вокзал, а наши родители со слезами на глазах и причитаниями шли за нами. На вокзале уже стоял состав с товарными вагонами, куда нас загнали, и на них написали: «Опасны для немецкой власти».
Матери ложились на рельсы, но их разогнали собаками. Сколько мы ехали, не помню. Приехали ночью, открыли вагоны, скомандовали выходить. Это был город Гродно. Привели в большое здание, все сели на пол. Немцы стали заставлять нас петь песни, но мы не смогли рта раскрыть, нас душили слёзы. Сквозь слёзы, с трудом пели «Катюшу» и другие песни, а немцы стояли и потешались над нами. Утром нам обрезали косы, мы помылись в бане, а вечером опять погрузили нас в вагоны и повезли дальше».
Чтобы избежать угона в Германию, парни и девушки убегали, прятались, переживали жестокие муки голода, страх перед облавой, беспощадные избиения, когда вновь были схвачены немцами.
Одна из девушек — Тарасова (Крючкова) Татьяна Михайловна (д. Погорелец Урицкого района Орловской области) — описывает свои круги ада: «Прятались в лесу, издевались над родителями, чтобы выдали детей, сжигали избы. Захваченных гнали в Смоленск. Мы бежали снова были пойманы и угнаны в концлагерь в Белоруссию. Снова бежали и безуспешно искали партизан, но немцы выловили и зимой гнали по морозу раздетых и босых. Загнали в дом, я не ощущала ни тепла, ни холода, думала, что пришел конец. Сердце полицая сжалилось от моего вида, он тихонько сказал мне: «Бери ведро и беги, я буду стрелять вверх». Вновь пряталась в лесу с такими же, как я, голодали три дня. Услышали, что немцы уехали из деревни. Надо было кого-то послать в разведку. Я согласилась, после всех мук я не хотела жить. Со мной пошла еще одна девушка. Немцы схватили нас, били три немца, ходили по нашим телам, боли я не ощущала. Немцы думали, что мы мертвы, потом мы пришли в себя, все в крови вернулись в домик в лесу. Снова страх, голод и холод. В 1943 г. была схвачена, эшелоном отправлена в Польшу. В лагере остригли, дали колодки, продали, как рабов, на фабрику, многие пухли от голода, умирали. Американские войска бомбили фабрику, но мы не прятались, искали еды».
Заканчивает свои воспоминания Татьяна Михайловна так: «Если все описать, то не хватит книги. Санта-Барбару смотрим 4 года, а про меня за 10 лет не пересмотреть». (Татьяна Михайловна прописала в своей квартире дочь с мужем и взрослыми внуками, у которых то музыка, то выпивка) «Я всегда униженная, оскорбленная, сказать ничего нельзя... Так судьба моя сложилась, покоя в старости не заслужит... В настоящее время глухая, слепну, нет того места, чтобы не болело... Иисусу Христу гвозди вбивали, он терпел и мне велел» (1995 г.).
Начиная со второй половины 1943 г., в Германию стал поступать транспорт с плененными. Численность населения, угнанного гитлеровцами с временно оккупированной территории СССР на работы в Германию составила 5 269 513 человек.
Во время Второй мировой войны на территории нацистской Германии, в странах — союзниках Третьего рейха и на оккупированных ими территориях действовало (помимо тюрем, гетто и т. п.) 14000 концентрационных лагерей. Узников нацисты сжигали в печах крематория (порой заживо), травили в газовых камерах, брали кровь для солдат вермахта, на них ставили страшные медицинские эксперименты, испытывали новые препараты, пытали, насиловали, морили голодом и при этом заставляли трудиться до полного изнеможения.
Всего на территориях, подконтрольных гитлеровцам, содержалось в концлагерях, лагерях смерти, тюрьмах 18 миллионов человек, из них более 11-ти были уничтожены. Среди погибших — 5 миллионов граждан СССР. Каждый пятый узник был ребенком. Существуют более страшные цифры: «Содержалось более 20 миллионов человек из 30-ти стран мира, 12 миллионов не дожили до освобождения». Около 20 % этих жертв были дети. История не знала подобных преступлений против человечности, детства и детей. Это было уничтожение целого детского поколения, а не гибель детей в зоне военных действий.
Из 5,5 млн. человек, репатриированных после войны, около 30 % составляли дети в возрасте до 16 лет. Во время угона в Германию им соответственно было не более 12—14 лет. Так же, как и их родителей, иногда вместе с ними, а иногда и поврозь — этих маленьких остарбайтеров привлекали к непосильному труду на фабриках и заводах. Детей использовали на сельхозработах, при разборке завалов после авианалетов, на подземных работах.
В концентрационных лагерях содержались одновременно миллионы людей. Время пребывания в них было достаточно коротким, так как основное назначение их — «фабрики смерти». Самыми ужасными считаются Дахау, Освенцим, Майданек, Бухенвальд, Маутхаузен, Равенсбрюк, Саласпилс.
БУХЕНВАЛЬД — немецко-фашистский лагерь близ Веймара в 1937 — 1945 гг. В нем было уничтожено 56 тыс. заключенных.
Полежаев Иван Федорович: «Вот мы и попади в концлагерь Бухенвальд. Сначала на ноги надели деревянные колодки, а потом выдали ботинки. Нас стали гонять на работу — долбить землю киркой-лопатой, а кого-то отправили в каменный карьер. Кто идти не мог, приказывали тащить на руках, там его положат, и он к вечеру умирает. В бараке никто не должен был оставаться, кроме блокового и полицая. Когда в крематории некого было жечь, немцы приходили в бараки, выстраивали всех, слабых отбирали и отправляли на смерть. Наши четыре барака были деревянные, и в самом лагере были еще бараки, огражденные проволокой».
Левакова Татьяна Петровна: «Вспоминаю, как под колючую проволоку подлезали, руками лишь бы сорвать горстку любой травы, так как на территории лагеря все было вытоптано и съедено. Многие за горстку травы поплатились жизнью. Я храню необыкновенную перчатку, которую мне дал военнопленный в знак благодарности за горстку травы. Но фашист заметил, как я передала ему горсть травы, меня не тронул, а его расстрелял на моих глазах».
ЗАКСЕНХАУЗЕН — немецко-фашистский концлагерь близ Потсдама. Создан в 1936 г. В лагере уничтожено свыше 100 тыс. узников. В апреле 1945 г. узники освобождены Советской Армией.
Медведев Константин Яковлевич: «Нас отправили под конвоем солдат из дивизии СС «Мёртвая голова» в концлагерь Захсенхаузен. В начале нас определили в карантинный барак (блок, где заставляли разнашивать ботинки для немецких солдат, при этом, издеваясь над нами, заставляли прыгать по-лягушачьи, то есть на корточках с вытянутым вперёд руками, при этом падавших били беспощадно. Там мы встретили двоих наших военнопленных, видимо, бывших офицеров Красной Армии, они подбадривали и утешали нас несовершеннолетних, предсказав неминуемое освобождение и разгром проклятого нацизма. Мой рассказ о Захсенхаузене был бы неполным, если бы я не рассказал о публичных казнях, совершаемых от имени и по распоряжению обер-палача третьего рейха рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Экзекуции совершали обычно в будни, после прихода команд с работы, т.е. в седьмом часу вечера, нас оставляли стоять по стойке смирно на плацу. Сначала зачитывали на немецком, русском, польском, французском и других языках приговор, а затем заключенного ставили на лавку под виселицей, и палач вышибал доску из-под ног осуждённого. В основном вешали за побег поляков и немцев, а одного из наших военнопленных, парня из Казани, повести, предварительно нанеся ему 50 ударов резиновой дубинкой с запаянным вовнутрь свинцом. Зато каждое воскресение после работы нас встречал лагерный духовой оркестр, исполнявший немецкую музыку, тут проявился немецкий сентиментализм. Итак, как я сказал выше, начался марш смерти, когда оставшихся в живых 68 тысяч заключённых погнали на север топить в море. Всех, кто от истощения не мог идти дальше, убивали одним или двумя выстрелами. Так было убито около 10 тыс. человек».
ОСВЕНЦИМ. Концлагерь Освенцим (Аушвиц) создан нацистами на территории Польши в 1940 г. Это был гигантский концерн, в состав которого входило 30 концлагерей-филиалов. Освенцим предназначался для массового уничтожения людей с использованием достижений техники (крематории, газовые камеры и др.) и был рассчитан на одновременное пребывание 250 тыс. человек. Из 8 млн. погибших в лагерях более 4 млн. были умерщвлены в Освенциме. Это слово было символом жестокости и людоедства фашистов. Советские граждане, первые эшелоны которых прибыли в Освенцим 7 октября 1941 года, находились на особо строгом режиме. Труд узников использовался на предприятиях «И.Г. Фарбениндустри», Круппа, заводах синтетического бензина и др. Здесь в конце 1941 г. на советских узниках впервые испытали газ «Циклон-В». 27 января 1945 года освобожден Советской Армией. В день освобождения за оградой этой фашистской фабрики смерти осталось только 2819 человек, в том числе 200 детей в возрасте от 6 до 14 лет.
Гавриленков Алексей Егорович: «В июле или августе 1943 г. немцы срочно решили эвакуировать всех пленных в лагере Каменка. В суматохе сборов матери удалось спрятать дочку Анну в зарослях бурьяна в какой-то яме, и Аню охранники лагеря не нашли. Таким образом, сестра обрела свободу. А позже нашу мать снова и неоднократно избивали за побег дочки. Вскоре ее снова жестоко наказали уже в Витебском лагере на территории бывшего трудового полка — отняли у нее нас, двоих детей. Нас в октябре 1943 года поездом доставили в концлагерь Освенцим и клеймили несмываемыми номерами на левой руке: меня № 158710, а брата Сашу № 158782. Его номер мне сообщили из Польши польские журналисты из газеты «Вечорны Краков», кажется в феврале-марте 1967 г.».
РАВЕНСБРЮК — один из крупнейших концентрационных лагерей Германии. Через него прошли более 130 тысяч заключенных около 40 национальностей; по разным оценкам, от 50 до 92 тысяч из них погибли... Каждый день в лагере убивали до 50 человек, а дважды в месяц производили отбор заключенных, подлежащих уничтожению (из воспоминаний А.И.) Прошина.
Ткачева (Дубинина) Зоя Михайловна: «Из тюрьмы г. Кобурга нас повезли по разным тюрьмам: Фюрт бай Нюрнберг, Берлин-Александрплатц, какой-то штрафлагерь и так до концлагеря Равенсбрюк, то было приблизительно в марте-апреле 1943 года. В это время там находились жена и дочь Э. Тельмана, Ирма и Роза, много польской интеллигенции, графиня Софья Потоцкая с сестрой и двумя племянницами из знаменитой польской фамилии, описанной в романах Станюковича. В лагере была газовая камера в виде душевой, и печи для сжигания людей дымились почти каждый день. Мы думали всё — это конец, когда завели в душевую, раздели, все вещи сняли, облили холодной водой и потом определили в блоки (бараки). В лагере заставляли работать — мостить дороги то в одном месте, то в другом, потом опять разбирать и т.д. Здесь я пробыла три-четыре месяца, потом меня и одну девушку, но не мою подругу, из нашей разведгруппы отправили в филиал Равенсбрюка в г. Нейбранденбург, где нас каждый день гоняли под охраной на работу на завод (кажется авиационный), где я и пробыла в блоке № 2 до конца апреля 1945 года, под № 20585 с винкелем, с буквой R — русская».
Корниенко Иван Павлович: «Итак, немцы завезли наш эшелон в Западную Германию. Там я попал в лагерь под г. Бохум, где были расположены угольные шахты. В одной из таких шахт я и отбывал принудиловку до мая 1945 года. Условия были ужасными: невыносимо тяжелая работа на проходке штрека (подземный коридор) на километровой глубине. Бурили, затем взрывали породу и грузили лопатами в вагонетки. Работали по 8 часов. В бригаде был один немец и двое русских, таких же, как я. А как кормили, и сказать страшно: утром выдавали 400 граммов пайка — эрзац-хлеба, который пекли специально для остарбайтеров (восточные рабочие). Этот эрзац-брот (специальный хлеб) состоял наполовину из древесных опилок. Утром мы его сразу проглатывали, и весь оставшийся день жили без хлеба. Три раза в день давали хлебать баланду из сушеной брюквы и ещё какого-то суррогата и шпинат (сорт капусты). Почти все немцы, с которыми мы работали под землей, во время перерыва на обед среди смены (которого у нас, разумеется, не было) давали нам по два маленьких ломтика настоящего хлеба смазанных маргарином или повидлом. Они строго предупредили нас, чтобы мы никому не говорили, иначе Гитлер за такую гуманность также отправит их в концлагерь. Многие из работавших с нами от непосильной работы и истощения падали в обморок, умирали. Если бы не та мизерная помощь, которую нам оказывали немцы в виде двух ломтиков хлеба, то вряд ли вообще кто-то из нас выжил. Немцы на работе говорили, что простым немцам эта война не нужна — её затеял Гитлер».
В КОНЦЛАГЕРЯХ ДЛЯ ВОЕННОПЛЕННЫХ Войн без плена не бывает. В немецком тылу находилось около 4 млн. 559 тыс. советских военнослужащих. Плен стал поистине трагедией миллионов людей. Около 4 млн. советских солдат и офицеров были уничтожены в концлагерях либо умерли от болезней, голода и непосильного труда. В Германии и оккупированных ею странах размещалось 22 тыс. лагерей, в которых находились военнопленные.
К октябрю 1942 года на работах в рейхе использовались 487 535 советских военнопленных, к июлю 1943 года — 505 535, к февралю 1944 г. — 594 279, а на 1 января 1945 года — около 750 тыс. человек.
Сверчков Иван Никифорович: «Служил в Литве в 533-м стрелковом полку 128-й стрелковой дивизии. Окончил полковую школу младших командиров в звании сержанта-минометчика.
В 4 часа утра 22 июня, мы первыми оказались в состоянии войны. После десяти дней боев при постоянных сменах боевых позиций, мы оказались без боеприпасов и продовольствия. После массированного обстрела фашистской артиллерии по нашей позиции, которая находилась в лесу, оставшиеся в живых солдаты подошли к реке Неман. Через Неман переправлялись, кто как мог. Уцелевшие бойцы, а их было человек 15, решили идти небольшими группами по два-три человека в партизанские отряды белорусских лесов. Еще долго пробирались по Литве. Но результат оказался суровым — плен. Первый концентрационный лагерь — Сувалки (Польша). Затем группу в 35 человек военнопленных отправили в город Гамбург (Германия). Затем в город Зудербраруб, лагерь Шталаг «ЮД», пленные использовались на ремонте железных дорог. В марте 1943 года я совершил побег из лагеря, поймали. После месячного наказания в тюрьме вернули в этот же лагерь. Затем г. Глюк, шталаг «Ю-В», с осени 1943 г. по 1944 г. — подсобный рабочий на ремонтном заводе в г. Гёттинген, с лета 1944 г. — подсобный рабочий на паровозоремонтном заводе».
Полежаев Иван Федорович: «Когда началась война, наша дивизия находилась в Белоруссии в городе Граево на границе с Польшей, мы попали в окружение. Нашу батарею разбили, капитан прервал бой, и я больше не видел своих командиров. Нас собралось около 200 человек, мы пошли на Минск, но нам сказали, что Минск занят немцами. Не дошли до Минска, немцы встретили нас огнем. Многих перебили, а мы, оставшиеся, отступили в лес. В одной деревушке нас окружили немцы на мотоциклах, и мы попали в плен».
Никешин Иван Александрович: «Родился 24 января 1924 г. в д. Горки Судогодского района Владимирской области. В начале Великой Отечественной войны воевал на Украине. У реки Северный Донец нас захватили немцы и погнали в Германию, в г. Эссен. Привезли в г. Эссен, разместили в концлагере вместе с гражданским населением. Одели в робу и деревянные колодки. Работал на фирме «Круппа» токарем, шлифовальщиком, грузчиком, копали канавы для кабелей. Была сильная бомбежка, завод был разрушен. Я ослаб, и меня перевели в штрафбайтеры. После двух месяцев перевезли в г. Дюссельдорф. Там мы убирали мусор с улиц после бомбежки. Совершил побег. Поймали, посадили в тюрьму в г. Лейпциг, потом в Бухенвальд. Номер был 12576 на спине. Работали под землей вместе с немцами, поляками, украинцами».
МОЛОДЕЖЬ, НАХОДИВШАЯСЯ В КОНЦЛАГЕРЯХ, БЫЛА ГЛАВНОЙ РАБОЧЕЙ СИЛОЙ Клюйкова Елена Тимофеевна: «Привезли в Германию в г. Магдебург, жили в большом здании, спали на полу, радио все время говорило на русском и украинском языках, что мы приехали в Великую Германию. Кормили нас один раз супом из брюквы, давали кофе и кусочек хлеба. Потом выстроили в ряд, отбирали, смотрели руки, ноги, зубы. К вечеру осталось нас мало, всех почти разобрали на фашистские заводы».
Денисова (Бардадын) Мария Егоровна: «Каждому хотелось попасть в другой лагерь со своими деревенскими, но нас всех раскидали по разным лагерям. Привезли в другой лагерь. Мы думали, что нам будет немного полегче, а оказалось, намного хуже. Написали номера и на халаты повесили эмблему ОСТ, взяли отпечатки пальцев. Так же в шесть утра выгоняли на работу и до шести вечера работали и также кормили баландой раз в сутки. Один раз в неделю давали 150 граммов хлеба. Утром до 6 часов должны были обязательно бегать в столовую за кипятком. Наливали чайник на комнату, и пили его вместо завтрака. Утром приходили немецкие солдаты, всех строили и проверяли, все ли на месте, а потом вели на работу. Мы разгружали уголь с барж, возили в вагонетках по рельсам, и так каждый день. Навозили целые горы. Лагерь был обнесён в три ряда колючей проволокой, а между ними бегали собаки. Так же как и в том лагере, не давали спать до одиннадцати вечера, заставляли штопать носки солдатам, уборку делать. В одиннадцать часов вечера нас проверяли. Если кто-то из нас ослаб, то те, у кого ещё были силы, поддерживали нас, чтобы мы не упали, а если увидят, что кто-то из нас упал, то его отправляли в крематорий».
САМЫМ ТРАГИЧЕСКИМ В КОНЦЛАГЕРЯХ БЫЛО ПОЛОЖЕНИЕ ДЕТЕЙ И МАТЕРЕЙ Более двух миллионов детей, беззащитных, ничего не понимающих, ни перед кем не виноватых, стали узниками нацизма — малолетние рабы рейха, лишенные родителей и Родины. Они были принудительными донорами крови и органов, объектами для бесчеловечных опытов, материалом для производства мыла, сожженные — пеплом для удобрения. Нацисты не гнушались творить преступления даже в отношении детей. Сколько их погибло в газовых камерах — этого мы не узнаем никогда. От голода, тифа в печах крематориев по некоторым данным погибло более 1,2 млн. малолетних узников из СССР.
В концлагерях, гетто, других местах принудительного содержания погибло более 13 миллионов советских людей, из них 1 миллион 200 тысяч детей. Всего же жертвами фашистской неволи было более 5 миллионов детей. Дожил до освобождения лишь один ребенок из десяти.
Дети, угнанные в нацистскую неволю, содержались наравне со взрослыми, причем в условиях тюремного режима, в концентрационных и трудовых лагерях, находились под стражей со всеми характерными признаками ограничения свободы передвижения.
Маленьким узникам фашистских лагерей пришлось многое выстрадать. Выжить им удалось в основном благодаря присутствию рядом матерей, которые отдавали детям последние крохи хлеба, всегда готовы были прийти на помощь и закрыть своим телом. Не обошлось и без помощи добрых людей. Немаловажную роль сыграла и доля случайности.
Зуев Владимир Архипович: «В августе 1944 года пролез под проволочное ограждение лагеря, чтобы попросить милостыню у местных жителей. Но был пойман жандармом и препровожден в лагерь, избит комендантом лагеря плеткой и посажен на трое суток в карцер, где ночью бегали крысы. Этот ужас стоит в глазах до сих пор».
Панкратова (Хлопкова) Екатерина Ефимовна: «Мы оказались за колючей проволокой. Вместе с нами находились и наши соседи семья Новицких и другие, в основном дети и женщины. Меня, как самую маленькую, старались все опекать и подкармливать, особенно мои родственники, а у мамы просто сердце разрывалось, глядя на нас. В один миг она постарела на несколько лет. Самое большое испытание нас ждало впереди. В один из дней выстроили немецкие надзиратели и стали сортировать всех оказавшихся за проволокой. Детей в одну сторону, а матерей и взрослых — в другую. Это был самый драматический момент моего пребывания в лагере. Мама до конца не выпускала меня из рук, но ее прикладами автомата отбили от меня в сторону. Над головами стоял ужасный крик и плач обезумевших матерей. После этого я больше свою маму не видела. Хотя слышала, что она дождалась освобождения, но от увечий и стрессов в лагере сразу умерла. Нас же в апреле 1945 года освободила советская разведка, после чего мы месяц провели в карантине в городе Калинковичи бывшей Полесской области».
Платонова Евдокия Алексеевна: «Когда нас пригнали в Германию, фашисты про нас говорили, что мы, русские, все с рогами, а оказалось, что мы такие же люди, только голодные, оборванные, озябшие. Погнали нас в лес. Там был выстроен деревянный барак, и нас туда загнали. Фашисты нас насильно стригли, а кто не хотел — того расстреливали. Нас всех фотографировали. После войны мама все фото сожгла. Мы очень были страшные, документов у нас не было».
Орлова Мария Павловна: «Нас сажали в яму по колено в воду, шёл снег, было холодно, а над нами — немец с автоматом. Ждали, когда мать будет просить вынуть ребёнка из ямы. Мать говорила, что я никогда не плакала и была очень выносливая, не болела. Она всегда говорила мне: если уж ты такое вынесла, ты выживешь. Она стояла в яме, просила смерти, но никогда не просила милости у немцев. В Эльбинге мать шила для русских пленных одежду — робу. На груди у матери было пришито круглое белое пятно, чтобы при побеге сразу попасть в сердце».
Гулевская Галина Федоровна: «Но однажды женщин и детей привезли в концлагерь, где они находились до освобождения. Всех подстригли наголо, переодели в полосатые халаты, на спине и рукаве - номер, на ногах — деревянные колодки. Лагерь оказался большой. Низкие деревянные бараки обнесены колючей проволокой в три ряда, много вышек, часовые с собаками. В бараках сколочены в два яруса нары, на них стружка. И всё бы ничего, но у матерей отобрали детей, поселили в разных бараках и общаться категорически запретили. А ребятишки-то один другого меньше. Ни ласки материнской, ни доброго слова, только пинки, побои, травля собаками. Работать детей водили под конвоем на поля местных богатеев. Голодные, уставшие мальчишки и девчонки очищали участки от камней, ворочали тяжеленные булыжники и уносили на межу. Кроме этого, у детей постоянно брали кровь».
Кузнецова Анна Ивановна: «Мы бежали от беды, а она следовала за нами по пятам, огнем и металлом разрушая все вокруг. Немцы пригнали нас в Витебск, где был построен концлагерь. Здесь пленных сортировали, от семьи был отделен отец и бесследно исчез из жизни. Мать с двумя дочерьми погнали в Польшу в лагерь Потулицы. По дороге скончалась трехлетняя сестренка. Мать подкармливала меня своим пайком — баландой с сухариками, пока не умерла. Нас, детей, загнали в полуподвальное помещение и начали поливать холодной водой из шланга — мыть. Дети завопили, закричали во весь голос, к окнам бросились родители, их отгоняли выстрелами. Рядом постоянно дымила труба крематория. Возможно, этот день стал последним и для матери. После холодного душа детям выжгли на руках номера. С этого момента девочка из белорусской деревни потеряла свое имя. Человеческая жизнь кончилась. Узников одели в одинаковую униформу - полосатые халаты, парусиновые бахилы на деревянных подошвах - и начали вбивать в головы с помощью плетки новые правила жизни. Очень скоро дети разучились общаться, забыли имена друг друга. Они лежали на нарах, застеленных соломой, и ждали команд от надзирательниц — пани Блоковых, которые гнали их работать: старших — на поля, младших — на кухню. Иногда задания были совсем бессмысленные, просто отупляющие и изнуряющие. Например, заставляли бегать по плацу, командуя ложиться и вставать. Все это проделывалось на глазах жителей Потулицы, ходивших по тротуару, вдоль проволочного забора лагеря. Если кто-то из милосердия бросал узникам куски еды, в загородке немедленно начиналась возня голодных детей, напоминавшая собачью свару. Надзирателей это развлекало, зрителей на воле — ужасало. Они спешили пройти мимо. Потом нас привезли в конечный пункт — лагерь Освенцим. Поселили в длинные бараки, разделенные на блоки. Здесь детей изучали, как диковинных зверушек, забирая кровь для анализов. Несколько раз меня ночью поднимали с постели и водили в лабораторию. Кроме того, провели какую-то операцию, от которой сохранился шрам на левой стороне живота».
Раменова (Фомина) Римма Филипповна: «О том, что я была узником, я узнала сама только в апреле 1999 года от сестры из Орла, и сестра из Иваново рассказала, что жителей деревни угнали в неволю в Германию. От войны у меня осталось вот что. По ночам мне до 15 лет снился один и тот же сон ежедневно: пасть собаки, от этого я вскакивала среди ночи и кричала, мама всегда была рядом. И только в 1999 г. сестра объяснила мне причину испуга. Когда были в концлагере всех взрослых и подростков угоняли рубить лес вдоль железной дороги. А я, двухлетняя, и больные оставались в лагере, так вот я залезла в собачью конуру, сосала там собачью кость и заснула. И вот пригнали маму и сестер с работы, и овчарка вернулась в свою будку, вот эта пасть мне снилась».
Гавриленков Алексей Егорович: «Брат Саша был вместе со мной в концлагере Освенцим, но вскоре нас с ним переправили в пересыльный лагерь в Потулицы. Саша поступил в лагерь Потулицы 6 ноября 1943 года и был помещен в лазарет, так как заболел, умер 22 ноября 1943 года от заражения сыпным тифом. Как потом я выяснил от своих товарищей по немецким лагерям, немецкие доктора в лагерях производили на нас, советских детях, а также и на взрослых узниках медицинские эксперименты.
А на всю жизнь я оглох на правое ухо от жестокой оплеухи немецкого надзирателя. В этот детский трудовой отряд я был переправлен примерно в 1944 г., июне — августе, а может, и раньше. В этом лагере за двойной колючей проволокой у нас выбивали все воспоминания о нашей советской Родине, за малейшие провинности жестоко избивали, наказывали.
В немецко-фашистских лагерях, в том числе и в детском трудовом лагере в Константинуве близ г. Лодзи, у нас, у голодных болезненных детей, выкачивали кровь для дальнейшего спасения своих раненых офицеров и солдат. А чтобы с нас вообще можно было выкачать кровь, нас старались предварительно разогреть с помощью занятий физкультурой. И я был в такой подопытной физкультурной группе, поэтому у нас могли выкачать больше крови, чем у других».
РАБСКИМ БЫЛО ПОЛОЖЕНИЕ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ В КОНЦЛАГЕРЯХ
Неисчислимы были муки от издевательств, истязаний, унижений.
Лукина (Скибинская) Антонина Ивановна: «Ставили на аппель (совсем раздетых на морозе на два часа), если кто шевелился, били до полусмерти. В это число не раз попадала и я. Били в лицо, куда попало, теряла сознание; обливали холодной водой и опять ставили в эту страшную колонну.
Добавляли в пищу препараты, от которых выпадали волосы, расстраивался кишечник, отсутствовал менструальный цикл. Несколько раз брали кровь.
В таких ужасных условиях люди заболевали, их отправляли в медицинский пункт. Не обошла болезнь и меня с подружкой, но мне удалось выкарабкаться, а подруга сильно кашляла, ее сожгли в крематории.
Крематорная печь дымилась день и ночь, был ужасный запах горелого мяса и костей. Жгли всех больных и слабых, кто уже не мог работать. Мылись в холодной бане. Гоняли работать на завод, где делали гильзы для снарядов. А мы старались делать их из цемента. Две подружки нами руководили. Однажды немцы обнаружили брак. Всех выстроили, стали избивать, а что может ребенок — выдали, и на глазах у всех, пленных их повесили. Было очень много всяких издевательств, всех и не перечислить. Итогом является подорванное здоровье, особенно нервная система. Чудо - что осталась жива».
Маркова Валентина Антоновна: «Куда везут, мы не знали. Вот так мы с мамой попали в плен. Нас депортировали в Германию в город Легниц. После поместили в лагерь, там было холодно, страшно, ежедневно днём и ночью выгоняли из помещения, били, расстреливали детей, женщин, мужчин. Мама говорила, что было очень жалко маленьких, невинных детей, да и вообще всех, кого расстреливали, особенно слабых, — немцам не нужны были бессильные рабы. Работала мама на кирпичном заводе, работа была тяжёлой, отдыха не было. В эти тяжёлые дни она была беременна. Я представляю, как она переносила в таких условиях беременность. Был голод, хотелось жить; а детям всё время хотелось есть, но нечего было дать, только корку хлеба, если она была, некоторые из пленных делились, чем могли. Там, в лагере, моя мама родила дочь 4 марта 1945 года. Она не могла потом рассказывать все подробности, у неё не было сил, очень плакала, вспоминая, говорила, что можно написать книгу о том, что перенесли мы в фашистской неволе. Всех подробностей не помню, мама мне рассказывала об этом, когда я ходила в школу, а после из-за таких слёз я больше её не спрашивала».
Лапоухова Валентина Сафоновна: «В феврале 1944 года в принудительном порядке вместе с родителями и сестрой была вывезена в Австрию, где содержалась в лагере г. Книттельфельд. Взрослые использовались на тяжелых работах. А мы, дети, также привлекались к труду: разгрузке угля и доставке его на тачке к баракам и подсобным помещениям, заготовке воды, которую в упряжках бочками развозили для нужд лагеря, топке печей в бараках, уборки территории, чистке туалетов. А за проволочным ограждением видели красивые дома, нарядных детей с игрушками и фруктами в руках. Лагерь охранялся часовыми и сторожевыми собаками. Мы голодными глазами наблюдали, как этих собак кормили печеньем в молоке».
Кончина Лидия Федоровна: «Трещали станки, высоко под потолкам ездил через весь цех на рельсах кран, перевозивший большие железные чурки. Нас заставили выполнять разные работы: кто возил тяжёлые тележки, гружённые железными стружками, кто подметал цех. Мы не знали, кому принадлежит этот завод, да и не интересовались этим. Мы только осознавали, что мы — рабы, и не знали, избавимся ли когда-нибудь от этого рабства или нет. Мы могли только плакать».
Нестерова (Айвазова) Тамара Константиновна: «Помню, как комендантша и ее помощники каждое утро кричали: «Абштейн!» — вставай. Затем немного погодя только успевали люди одеться, снова кричали: «Антретн!» — стройся. И угоняли народ на работу. Помню, как стучали колодки, обутые на ноги людей, это такая деревянная обувь, и от одного этого стука было жутко и печально. А однажды комендантша залепила мне пощечину так, что у меня слетела с головы красная с черной кисточкой испанка, которую я по своей глупости надела и пошла чистить картофель для немецкой кухни. Помню, как она в ярости топтала мою испанку и кричат: «Коммунист!»
Помню, как нас отправили работать к маленьким детям, когда мы пришли туда — увидели на кроватках лежали без движения уже большенькие дети. Одному было, как нам сказали, три года, другой был поменьше. Одного, того, который был побольше, звали Рихард, а другого звали Генрих, еще была девочка, звали ее Нюня. Это были польские дети. Еще были русские, белорусские, украинские дети. Кормили их два раза в день. Давали с каким-то запахом молоко и еще моцу — что-то прозрачное, жидкое, наподобие киселя из воды и крахмала. А еще давали один раз в день так называемые «крошки», размоченный хлеб в молоке с запахом. Давали очень мало, чтобы только дети могли существовать. От этого питания они и были явными дистрофиками, потом у них начинались поносы — белый, жидкий с гнилостным запахом стул и от этого они умирали. За все время, пока болели и умирали дети, меры никакие не принимались со стороны немецких работников, никто не приходил, только помню, как приезжала черная машина и увозила из лагеря наших маленьких покойничков. По каждому из них нами было пролито море слез. Прошло много лет, но я до сих пор помню тех детей, которые лежали без движений в постельках и умирали на наших глазах».
Соловьев Анатолий Стефанович: «От недоедания все узники были похожи на ходячие скелеты, обтянутые серой кожей. Мысль о смерти уже никого не пугала, смерть была всегда рядом».
Кузнецова (Гринева) Вера Александровна: «Когда стали бомбить г. Манхейм, попали в завод, где мы работали, нас вывезли в соляные шахты, в этой шахте работали русские пленные в цепях на руках и ногах, добывали соль».
Спиридонова (Антошкина) Лариса Константиновна: «В битком набитых товарных вагонах нас везли всё дальше в Германию. В пересылочных пунктах нас загоняли в бараки, битком набивая трёхъярусные нары, и проводили «медицинский осмотр»: сортировали людей — больных уничтожали, остальных направляли в санпропускник. Эти бани были особенные: выборочно партию людей ждала смерть. В душевой, где находились люди, наклонно опускался пол и все куда-то падали вниз».
МЕДИЦИНСКИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ над узниками проводили в концлагерях на территории СССР и Германии. Самым мерзким злодеянием по отношению к истреблявшимся в концлагерях детям было выкачивание крови. При питании, состоявшем из 100 граммов хлеба и полутора литров жидкости наподобие супа, дети каннибальским способом использовались как источники крови для нужд немецких госпиталей. В 1942 —1944 гг. через Саласпилский лагерь пошло до 12 тыс. детей, большинство подвергалось выкачиванию крови, у детей взято более 3,5 тысячи литров крови. Выкачивание детской крови было массовым явлением в изуверской практике нацистов. Малышей-доноров не кормили по той причине, что у голодных детей чище кровь... после детей, за ненадобностью, выбрасывали в ров (Алитус).
Весь медицинский персонал в концлагерях участвовали в опытах. Для экспериментов возводили бараки в отдалении от других. В Бухенвальде занимались противотифозной вакциной, заражали оспой, паратифом, дифтеритом. Экспериментировали с отравленными веществами. В Равенсбрюке занимались трансплантацией костной ткани. В Заксенхаузене испытывали на узниках отравленное вещество. «Из каждых 10 детей и подростков, попавших в грязные лапы фашистов, остался в живых только один ребенок, то есть 90 % нотабли в «коричневом аду» (В.В. Литвинов).
Левакова Татьяна Петровна: «В машинах нас везли до г. Могилева, где поместили в концлагерь, в серое здание на соломенную постель отдельно от военнопленных. Там были подростки и женщины. Кормили всякой баландой, давали есть какую-то черную соленую густую массу, а после проводили нечеловеческие опыты и брали какие-то анализы. А когда подростки теряли сознание, то шлепали по щекам и говорили: «Гут, гут». В июне 1944 года вернулась домой в д. Князево Смоленской области. Вернулась больная: голова, лицо, шея уши — все периодически покрывалось мокнущей коркой. Учиться много не пришлось — закончила неполную среднюю школу и одновременно работала в колхозе. Иногда лечилась в Смоленской областной больнице Красного креста и в г. Вязьма. Лечилась у профессора Поршина, но вылечила меня простой детский врач Людмила Эдуардовна — выводила из меня всю нечисть и заразу военных лет».
Долгушина (Павликова) Зоя Александровна: «И вот нас привезли на какую-то станцию ночью, погрузили в закрытые машины и привезли в лагерь. Это было где-то в Польше, потому что многие говорили по-польски. Что за лагерь был, не знаю. Из бараков не выпускали на улицу, кругом колючая проволока и фашисты с собаками. Люди болели, умирали, чесались, было много вшей, пухли с голоду. Один раз в день давали немного баланды из брюквы и крошку страшного хлеба. Однажды нас куда-то повели и кто-то сказал, что в крематорий. Все стали плакать, прощаться целоваться. Но нас пригнали в банный блок, где остригли, дали вымыться в горячей воде и продезинфицировали одежду. После этого у нас всех стали брать кровь, больше брали у детей — говорили на анализ. Брали часто. Было какое-то отупение и страх перед этими анализами».
Мажерина (Казаченок) Нина Владимировна: «Привезли нас в Польшу в г. Люблин. Пересадили в машины с прицепом и повезли в лагерь. От отца слышала, что была в лагере Мойдахен. Часа три стояли и ждали своей участи. Все плакали. Вышел шеф и распорядился: «Дети ваши рабы будут, а стариков мы и так замучаем». И повезли нас в другой лагерь. Помню разговор взрослых, что привезли поляков с Западной Украины. Родители ежедневно на работу ходили, а мы тоже вынуждены были ходить, перебирать овощи под надзором. Первое время у всех кровь брали для раненых фашистов, но потом мы слабые стали, нам только спать хотелось. Жили в бараке, в помещении человек сто. Все спали на голых нарах. Кормили как попало два раза в день. Улицы мы не видели, а только стены. Люди умирали часто, увозили по утрам. Наши лица родители закрывали, чтобы мы не пугались. Не знаю, как могли мы столько время все это выдержать. В Люблине мы жили до конца 1944 г., а потом увезли в г. Чекемалов, и в 1945 г. нас освободили советские войска».
РАБСКИЙ ТРУД УЗНИКОВ ИСПОЛЬЗОВАЛСЯ В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ, ХОЗЯЕВА НЕЩАДНО ЭКСПЛУАТИРОВАВШИХ И ЖЕНЩИН, И ДЕТЕЙ Коренькова Мария Ивановна: «Но вот когда нас привезли в г. Ганновер, там нас продали богатым хозяевам. Тогда я и попала к хозяину. Я не думала, что я буду жива. У хозяина еще было две полячки, и вот там я жила. Меня учили, как доить коров, их было много, я каждый день плакала, ночами плохо спала, у меня болели руки. И в свинарнике убирала, и в поле работала, собачий труд был, тяжелый, а пожаловаться было некому. Кормили нас понемногу — хлеба давали, суп, картошку».
Толстова Валентина Отроповна: «Поезд остановился, и смотрю: немец стоит и зовет с собой. И я пошла за ним пешком три километра до его дома. Из дома выбежали двенадцать детей, я думала, что это пленные, а это все его. Хозяин отвел меня в сарай, а там столько коров, телок, свиней, лошадей. Я думала, что это колхоз, а это все его хозяйство. Немец отводил меня на ночь в лагерь, где я ночевала. Там были русские девушки, шесть человек из Пскова, я радовалась, что услышу русский язык.
Сутра нас открывал полицай и говорил: «По работам». Работали с пяти часов утра до семи часов вечера. Проработала я у них с мая 1943 по 1 мая 1945 года.
Пехота прошла тихо, без боя. Нам сказали, чтобы мы писали письма домой. Вскоре мне пришло письмо от родных. Как узнала, что мама жива, долго плакала от счастья, не могла прочитать, два года вестей не было».
Цюпер Дмитрий Андреевич: «За нами следили сами хозяева. Нас, детей, с собой брать было нельзя, если видели, что мама прибежит к нам, её били кнутом. У бауэра было двое своих детей: дочь, помню, звали Трауцен, а сына - Зигфрид. Мы с сестрой были живыми игрушками для них, они с нами делали всё, что им вздумается. С этого «детства» помню до сих пор запах пищи, которую готовили для хозяев, а нас дразнили, как собачек, и смеялись».
Герасимова Татьяна Николаевна: «Когда в 1945 году наши войска вошли в Австрию и с боями стали подходить к Вене, мы находились в 25 километрах от австрийской столицы, нас отправили в Западную Австрию. Там маму, брата и сестру заставляли работать в сельском хозяйстве — в полеводстве. А я нянчилась с младшим братом. Конечно, отношение местных жителей стало меняться в лучшую сторону. Чувствовали, что война кончается, за зверства придется отвечать, поэтому и вели себя пристойно. Стали лучше кормить».
Грычкина Анастасия Ивановна: «Отправили к бауэру в какую-то деревню, так как города бомбили то наши, то американцы. Меня били и хозяйка, и отец-старик. Я доила коров, а хозяин стоял надо мной, чтобы я молоко не пила, ездила на поля работать, убирала. А вскоре и освобождение пришло, я и не знала такая глухая деревня была. Ехали на лошадях наши кавалерийские разведчики, и мне сказали, чтобы я бросала все и пошла туда, там много народу, мол, собирается, всех на родину отправляют. Меня отправили в наш госпиталь долечиться, а то домой не доехала бы».
Коннова (Кузьменко) София Самуиловна: «Нас загнали в деревянный барак, около барака стояла деревянная печь, в которой сжигали людей: по два человека шли потоком, и оттуда никто не выходил. На наше счастье пришел пожилой немец, он стоял и долго смотрел на нас, то уйдет, то придет, знать, пожалел нас и забрал в г. Барт, д. Невьен, хозяин Петерс. Мама работала с темна до темна, а мы смотрели за ребятишками, помогали на кухне».
Дегтярева Галина Фроловна: «С наступлением Советской Армии в Западной Европе, Германии безысходность в душах узников сменялась надеждой выжить и вернуться домой.
ОСВОБОЖДЕНИЕ УЗНИКОВ ИЗ КОНЦЛАГЕРЕЙ В ГЕРМАНИИ Спасли народы Европы от порабощения, а узников от физического уничтожения воины Советской Армии, их товарищи по оружию из стран антигитлеровской коалиции, партизаны и подпольщики, борцы антифашистского Сопротивления.
При наступлении Советской Армии на территории Польши, Германии освобождение узников в концлагерях сопровождалось новыми опасностями, страхами, смертями и великой радостью тех, кому посчастливилось выжить, пройдя все круги ада.
Фелик Анна Васильевна: «Перед освобождением за ночь исчезли все начальники и иностранцы. Мы остались одни, но недолго, немцы с автоматами нас собрали, загнали в какую-то конюшню и закрыли. На третью ночь в конюшню попал снаряд, несколько человек погибло, а живые орали и копошились в дыму и опилках. Кто-то всё-таки открыл дверь, и мы не выбегали, а выползали наружу. После этого нам дали по куску хлеба и капустного пюре и погнали по дорогам, почему-то пустым. Остановились под Кельном, кто-то обнаружил на поле неубранную сахарную свеклу, и мы все туда бросились, а оттуда с добычей уже ползком добирались, стреляли, но никого не убили, и нас увели опять.
Дня через три нас освободили американцы в небольшом городке, накормили нас и опять отправили в Дюссельдорф. Там нас было очень много в бывших военных казармах. Американцы нас немного откормили, но потом эта территория была передана англичанам, они нам сразу урезали паек, и почему-то держали нас, не передавали нашим. За это время многие уезжали в другие страны».
Миронова Елена Петровна: «Нас освободила наша армия. Домой вернулись весной 1944 г. Отца взяли в армию, а осенью 1944 г. умерла мама. До возвращения отца жили с дедушкой. Деревня была полностью сожжена, жили в землянке, которая уцелела от боев. Пищу готовили в касках и гильзах из-под снарядов. Основная пища — лебеда, крапива, щавель».
Котова Вера Никоноровна: «Тех, кто остался, повезли дальше, в лагерь в г. Вительзейм, на соляные шахты. Там со мной были соседи из деревни. Но вскоре меня увезли на паровозоремонтный завод. Наш лагерь находился на территории завода поселка Эльзас, г. Страсбург. Здесь я находилась до освобождения американцами в ноябре 1944 года. В декабре 1944 года нас увезли в г. Марсель, но там не приняли, повезли в Париж, но и там нам места не нашли. Повезли в г. Тарбес, где мы пробыли до августа 1945 года».
Кузина Мария Кирилловна: «Освободили нас американцы в 1945 г. Помню, когда умер американский президент Рузвельт, в англо-американском лагере, где я была, висели черные флаги. Так я побывала в трех лагерях, пока доехала до Советского Союза. Помню, как в июле и августе проходила проверку в лагере № 230 г. Альпик Грабов, где все начальники были русскими. Везли нас все время в товарных вагонах до самого Советского Союза, а потом велели добираться самим, а у нас не было ни денег, ни еды. Мы добирались каждый до своей станции на платформах с углем».
Белова Вера Николаевна: «Нас освободили наши солдаты. При встрече с ними было очень много слез радости. Солдаты нас обнимали, целовали и плакали вместе с нами».
Гулевская Галина Федоровна: «Шёл 1945 год. В лагере не знали, что война подходила к концу. Однажды прилетели советские самолёты, началась бомбёжка, и одна бомба попала прямо в ограждение. Образовался проход, и пленные бросились бежать кто куда. Мы оказались рядом с мамой и в числе первых попали в какое-то бомбоубежище. Народу в полосатых халатах набилось столько, что нас прижали к стене. Бомбёжка стихла, и нас обнаружили немцы. Пленных выводили и расстреливали. Всё, думаем, смерть пришла, и вдруг в стене приоткрылась дверь, и нас пропустили во вторую половину бомбоубежища, где скрывались немецкие женщины и дети. Таким образом, спаслось около двадцати пленных, остальных расстреляли.
Когда подошли советские войска и увидели много трупов, наши солдаты в отместку хотели расстрелять женщин и детей, спасших нам жизнь. Мы вышли вперёд, плакали, умоляли не делать этого и никого не тронули.
В лагере Туболевы встретили ещё одну семью из Дятьково, с ней и отправились в обратный путь. Пленные разных национальностей шли нескончаемым потоком. Многим из-за бессилия так и не удалось увидеть свой дом, мёртвые на протяжении всей дороги лежали в кюветах.
Так и брели узники. Один пожилой солдат, увидев на Гале рваный халат, отдал ей мешочек. Развязала его девочка и увидела платьице и немного грецких орехов. Кому берёг добрый человек этот небогатый подарок, может, внучке?»
Чикизова (Жучкова) Александра Сергеевна: «Немного позже немцы усиленно стали строить в горах туннели (бомбоубежища) и никого из людей туда не пустили. Как оказалось, наши войска наступали, и был открыт второй фронт. Опять начались страшные кошмары. Налеты американской авиации были ужасными, самолетов в небе было такое количество, что их нельзя было сосчитать. Лагерный люд оставался на территории лагеря, в бомбоубежище пропускали только немцев, а мы все созерцали на открытом месте и ждали своей участи. Этот страшный гул самолетов я не могла забыть до 1948 г., это я хорошо помню. Малейший звук самолета в небе вызывал во мне дрожь, и стучали зубы».
Виноградова Тамара Алексеевна: «Однажды мы услышали крики на разных языках «анархия». Оказалось, что немецкие войска оставили город, ворота лагеря были распахнуты. Все ринулись к железной дороге, надо было как-то пробираться на Восток. По ночам цеплялись за подножки и буфера вагонов. Составы шли медленно, сидели на крышах вагонов молча, так как ехали и немецкие солдаты, и гражданское население, не желавшие оставаться на территории, оккупированной союзными войсками. По дороге составы бомбили американские самолеты. Кое-как добрались до г. Ганновера, где находился штаб советских войск по репатриации советских граждан. Американские машины довезли нас до границы, передали нас по спискам нашим военным из сборно-пропускного пункта. Далее баня, обед и распределение по областям для репатриации на Родину».
Кузнецова (Иванова) Анна Ивановна: «Освободили узников Освенцима в марте 1945 года. Запомнила этот день в мельчайших подробностях. Утром, когда рассвело, надзирательницы вдруг приказали закрыть окна затемненными шторами и не подходить к двери. Когда во дворе раздался шум и грохот, а в дверь стали ломиться люди, перепуганные дети попрятались в щели и под нарами. «Выходите, мы — русские!», — закричали ворвавшиеся в помещение солдаты. Но дети, никогда не видевшие русских солдат, не торопились выходить на свет из своих укрытий. Тогда солдаты начали сами вытаскивать детей из барака и быстро грузить их в машины. Вывезя узников в безопасное место, их накормили, одели в добротные костюмы. Привезли в разрушенный войной Курск. Здесь узников концлагеря обследовали врачи, определяя их приблизительный возраст. Наверное, мы были страшные, изголодавшие. На нас прибегали все посмотреть, как на зверюшек. Мне записали год рождения — 1934-й, так как до войны я еще не ходила в школу. Потом меня и ещё трех девочек из моего села отправили в детдом в село Борисовка Курской области. Когда привезли туда и дети увидели красное кирпичное здание, обнесенное забором с колючей проволокой, они в страхе закричали, думая, что их обманули и привезли обратно в концлагерь. Воспитателям и ребятам из детдома пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить бывших узников Освенцима, что здесь они в безопасности».
Ткачева (Дубинина) Зоя Михайловна: «В конце апреля наши подошли уже совсем близко, канонада не смолкала. Весь наш лагерь силой выгнали за ворота и под усиленной охраной СС с собаками погнали к американцам. По дороге охрана потихоньку стала разбегаться, и мы, нас было пять человек воспользовались моментом и на повороте дороги по откосу спустились в пруд и там спрятались. Прошло время, чувствуем, нас не ищут, нашли сарай с сеновалом и там спрятались. Немцы ушли, но наши тоже ещё не подошли. Дня через три из леса потянулась шеренга солдат, это были наши штрафники, не описать радости, когда мы с ними встретились. Они прошли, подъехал военный штаб, они помогли нам машинами и на другой день отвезли нас в г. Штеттин к железной дороге».
Спиридонова (Антошкина) Лариса Константиновна: «Когда был открыт второй фронт и союзные войска стали продвигаться по Германии, узников решили уничтожить. Выгнали из бараков, посадили на открытые железнодорожные платформы и куда-то повезли. В Гамбурге нас высадили, но переправить через мост, разрушенный бомбёжкой, не смогли. Что нас ждало на той стороне? Или крематорий или газовые камеры, или баржи, которые заполняли узниками и топили в море. Вернулись назад в свой лагерь. А через неделю, ночью, солдаты «СС» с собаками выгнали нас и повели пешком под проливным дождём опять на смерть. Кругом рвались снаряды, люди от страха и усталости падали. Упавших стреляли. Мы заметили, что охранников становилось всё меньше и меньше. Они спасали уже свои шкуры».
Гавриленков Алексей Егорович: «А момент боев за освобождение нашего лагеря я очень хорошо запомнил: я с ребятами спрятался в маленьком домике с окнами, выглядывая в окно, мы наблюдали бой: отстреливающихся немецких охранников и солдат, слышали крики бегущих немецких солдат. Тут в наш домик врывается русский солдат, а у нас темно. Ему со свету ничего поначалу не видно, но слышим, он кричит решительно и угрожающе, вскидывает автомат и готов стрелять, но услышав галдеж наш и не поняв, кто здесь, закричал: «Хэндэ хох!». Мы от испугу подняли руки вверх, а от радости еще больше закричали: «Мы — русские лагерники». Наконец, разглядел нас и поверил нам, все же решительно потребовал от нас выдачи наших душегубов или охранников-фашистов, если они здесь прячутся. Мы все загалдели, сказали, что есть, что прячутся в соседних темных комнатах-пристройках. Мы видели, как двое немецких солдат вбежали и, не заметив нас, а может, не обращая на нас внимания, быстро спрятались в соседних комнатах. Наверное, это помещение было кладовой провианта, так как в руках немецких пленных, захваченных советским солдатом, был каравай хлеба. Советский солдат отнял каравай хлеба у немцев и, спросив нас: «Наверное, вы голодные?», отдал нам хлеб. А освободили нас, как оказалось 20 января 1945 года войска 77-й гвардейской стрелковой дивизии, 69-й армии 1-го Белорусского фронта».
Медведев Константин Яковлевич: «2 мая 1945 года под вечер мы были освобождены частями стремительно наступавшей Красной Армии. Перед освободителями предстали скелеты, обтянутые кожей, находившиеся на грани голодной смерти. Радость наша была беспредельной, мы начали благодарить наших избавителей, расспрашивать их о новостях, идущих от нашей полузабытой Родины».
Зуев Владимир Архипович: «Рядом с нашим лагерем расположились лагеря для военнопленных французов, итальянцев и других. И когда в конце войны американские самолеты начинали бомбить заводы, то всех заключенных и детей уводили в бомбоубежища, которые находились в горах. Как же французы жалели русских детей. Угощали сухарями, хлебом, а иногда и сладостями, которых мы не видели так долго. Их и кормили лучше, чем нас, и посылки разрешали получать. В апреле 1945 года от этих же французов узнали, что нас хотят уничтожить в горах, в бомбоубежищах. Они передали в наш лагерь, чтобы мы не выходили из бараков. Слышалась уже канонада, близко была уже наша Советская Армия. И 2 мая утром мы увидели, что охрана лагеря разбегается, слышны выстрелы. И вот, наконец, в ворота на полном ходу влетел танк с такими родными звездами на башне. Наши солдаты и офицеры обнимали нас, целовали. А у нас даже сил не было радоваться освобождению. Так закончились наши почти двухгодичные муки в фашистской неволе. На нас было страшно смотреть. Ходячие скелеты. Три месяца нас откармливали, прежде чем отправить на Родину».
Савенко Любовь Васильевна: «... на плоту нас перевезли через Эльбу, и там мы увидели русских солдат. Люди плакали, обнимались и не верили, что все это закончилось».
Источник:
Пережившие ад фашистской неволи. Книга памяти жителей Владимирской области, бывших узников фашизма. — Владимир, Собор. 2011. — 528 с.
Далее » » » Влияние войны на дальнейшую судьбу узников фашизма
Владимирское областное отделение Российского Союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей
|
