Стихи графа М.М. Сперанского и стихи о нем
В биографиях Сперанского можно нередко встретить утверждение о том, что помимо лекционной деятельности в годы работы в Александро-Невской семинарии молодой преподаватель со страстью занялся литературным трудом: писал стихи, составил развернутую «канву романа», с пером в руках размышлял над сложнейшими философскими проблемами. Нередко прямо указывается, что в журнале «Муза» за 1796 год публикуются его стихотворения — «Весна», «К дружбе», «И моё счастье», «Мысли при колыбели младенца» и другие. Указывается, что этот журнал издавался однокашником Сперанского по семинарии — Иваном Мартыновым. Также в «Музе» печатался общий друг и соученик Сперанского и Мартынова — Петр Словцов. Несмотря на то, что ряд исследователей сомневается в авторстве Сперанского относительно указанных произведений и вообще каких-либо стихов, есть некоторые свидетельства в пользу «поэта Сперанского».
Нам удалось ознакомиться со статьей Ксенофонта Надеждина «Стихотворные послания Словцова Сперанскому и Сперанского к Словцову». Автор статьи указывает, что данные материалы были обнаружены им в бумагах, оставшихся после умершего владимирского священника о. Стефана Знаменского, обучавшегося во Владимирской семинарии в начале XIX века. Судя по содержанию статьи, К. Надеждин обнаружил запись двух зарифмованных посланий в стихотворном сборнике семинариста С. Знаменского. В доказательство подлинности произведений и авторства по отношению к ним Словцова и Сперанского, К. Надеждин приводит несколько косвенных фактов. Подобные альбомы вели практически все семинаристы, что они обязательно занесли бы в свои сборники стихи об их знаменитом предшественнике, что в подобных бумагах и ранее обнаруживались редкие стихи, что даже многие священники не гнушались стихосложением, поэтому вполне допустимо это и к Сперанскому и прочее.
Ниже мы предоставляем Вам возможность самостоятельно ознакомиться с обоими произведениями.
Полно, друг, с фортуною считаться,
И казать ей философский взор;
Время с рассуждением расстаться,
Если счастие катит на двор.
Лучше с светом в вихрь тебе пуститься
И крутиться по степям честей,
Чем в пустыню с Прологом забиться
И посохнуть с горя без людей.
Ветер веет вам благополучный:
Для чего ж сидеть бы взаперти?
Для чего вдаваться мысли скучной,
Что застигнет буря на пути?
Правильно ты весил света муку,
Тяжесть золотых его цепей;
Но ты взвесил ли монахов скуку
И сочел ли, сколько грузу в ней?
Пестра мантия с златыми рясны
Хоть закроет стать твою и ход,
Но закроет ли глаза невластны
От плутовок - набожных красот,
Кои в церковь с полыми грудями
Ходят показаться женихам
И, пред образом курясь духами,
От сердец приемлют фимиам?
Трудно от зараз их защититься,
Хоть себя крест-накрест огради;
Вечно сердце станет биться,
Панагия хоть и на груди.
Панагия, друг, не крепки латы,
И блестяща митра ведь не шлем,
Ежели шалун амур крылатый
Грянет в архипастырский терем.
Полно, друг мой, мыслями ристаться;
Полно, сидя с книгой, ум копить;
Время, время с пристанью расстаться
И по ветру парус распуститъ.
Как гальот твой по зыбям помчится,
Так причаль за борт и мой челнок;
Если вал девятый и случится,
То удар мне сбоку, чай, легок.
Стихотворение П.А. Словцова было опубликовано в 1971 году в Ленинграде в сборнике «Поэты 1790— 1810-х» под названием «Дополнение к вчерашнему разговору (М.М. Сперанскому)» и датировано 27 февраля 1796 года. Составители сборника указывают, что поэтическое наследие Словцова никогда не было собрано и изучено. В 1796 году он печатался в журнале «Муза». Однако основные стихотворения Словцова, видимо, для печати не предназначались. Они разбросаны по рукописным сборникам конца XVIII — начала XIX века. Между тем, К. Надеждин в своей публикации относит и это стихотворение П. Словцова, и стихотворный ответ на него М.М. Сперанского ко времени его ссылки, пребыванию в Перми. Далее приводится ответ, приписываемый К. Надеждиным графу Сперанскому:
Нельзя с фортуной не считаться,
Приятель бывший мой Словцов,
Теперь Сперанский разодраться
С такой изменницей готов. —
Я слушался твоих советов,
Катило счастье как на двор,
И без серьезных Этикетов
Казал ей философский взор.
Тебя послушав, я пускался
В опасны вихри жития;
В зыбях честей обуревался,
Давал всем знать, что значу я.
Но лучше б с прологом в пустыне,
Забившись, вечно мне сидеть;
Иссохнуть с горя как былине,
Чем горе нехотя терпеть.
То правда, что благополучный
Мне веял ветер на пути;
С прожектами я в мысли, скучив,
Вдавался сидя взаперти,
Но знал ли я, что буря злая
Нагрянет на мою главу,
Что зависти коса кривая
Меня подрежет как траву?!
Доселе я фальшивым граном
Мирскую весил суету;
Мечтал быть русским богдохалом,
С мечтой сей дочку клевету
Я прижил, право! ненароком —
Не знал, что дочка съест отца. —
«Не будь в своей земле пророком»
Сказав, подсекла молодца!
Один ли был бы я на свете,
Что, сброся ленты и мундир,
Катают шестерней в карете, —
Любя мирское, хулят мир? —
Нет, мантия с златыми рясны
Прикрыла бы мой грешный ход,
И все дела мои опасны
Другой бы взяли оборот.
Пускай ходили бы с духами
Прелестницы в мой монастырь
Курись оне пред женихами, —
Я с сердцем в келейку бы пырь!
И там, в одну взяв руку четки,
В другую — пастырский костыль,
Сказал бы: «полноте, красотки,
Пускать в глаза любовну пыль!»
Нетрудно, друг мой, защититься
От женских пагубных зараз. —
Мое сиротка — сердце биться,
Знай, начинало уж не раз.
Извне крестами оградяся,
Для походячих я велик;
Знатные, собой гордятся,
Не хвалят что-то мой облик.
Но панагию — крепки латы —
На рамена свои надев,
Я был бы ангел здесь крылатый:
Монах с крестом ведь тот же шеф!
Монаху и сама патура
Не может яму подкопать. —
Венера что ли? — Эта дура
Умеет лишь мирян ковать!
То правда, очень надсажался
Над книгами, чтоб ум скопить,
С трудами рыцарски сражался —
И их умел я победить.
Но знал ли, что за все раченье
Змией виющаяся лесть
Жестоко может заточенье
Коварным пошептом соплесть?!
Гальет мой долго колыхался
Всей тяжестию на Неве;
Но вал такой с ним повстречался,
Что сдвинул виды к Чусове.
Счастлив, что правлю именины
Всегда прозванья своего;
А то бы бремя злой судьбины
Сломило друга твоего!
В том же сборнике опубликовано и другое, более раннее, послание П.А. Словцова своему другу М.М. Сперанскому, датированное 1794 годом.
ПОСЛАНИЕ К М.М. СПЕРАНСКОМУ
Пока с холодного пера текут чернила,
Пока кровь дружества при гробе не застыла,
Хочу из дальних стран и из-за гор вещать,
Лишенный счастия, могу еще его желать
Другим! Мой друг! Прими мой стон вместо совета,
Нам к славе, к счастию одна стояла мета!
Тот счастлив, говорят, кому коварный рок
В слезах других подаст ко счастию урок.
К словесности в тебя вдохнула муза склонность,
А философский век доставил мыслям вольность,
К отважным мнениям ты также склонен был,
Чертами смелыми, как я, блистать любил.
Но помни, что тому фортуна изменяет,
Кто остроумию — не времени ласкает.
Не начинай играть Вольтеровым пером,
Читай Вольтера ты, но Кларковым умом.
Россия хоть давно читает вольнодумов,
Но рано ей своих отважить остроумов;
Она благодарит Монтениев, Руссов,
Но сын ее ей враг, когда он философ.
Один и тот же ум и критик, и учитель.
Кто в сей стране злодей — в другой тот покровитель.
Не то пишу, чтоб ты невольник был умом:
Народу подлому довлеет быть рабом,
Ты, гордый мыслью, будь тиран предрассуждений,
Понеже разум наш есть цепь опровержени.
Так учит Бель; еще я повторю; будь смел,
Да только с тем, чтоб свет тебя не разумел,
Не будь писателем, забудь сию отвагу
И мыслей не клади блестящих на бумагу,
Пиши к друзьям, черты красивые бросай,
Пиши о новостях, но лишка не вручай.
Вот завещанье всё: «Носи личину в свете,
А философом будь, запершись в кабинете;
В противном случае в кармане яд имей:
Одну вкушают смерть писатель и злодей!
Ты знаешь, чем от черни отличаться?
Молчать и презирать, такать и насмехаться!
Исследуй склонности и темперамент свой.
Какой он, рассмотри, — печальный иль живой?
Не спорь со мной, ты был чувствителен и страстен,
Утехам, нежности и дружеству подвластен.
Адонис был пастух и знал одну свирель,
Любился также ты, ведь ты же Фонтенель».
…
Теперь какая жизнь моя? Что я? Раб? Нет, —
Когда захочет он, своей рукой умрет...
Скот? Нет, он будущих ударов не трепещет.
Мертвец? Спокоен он, в нем сердце не скрежещет.
Сижу в стенах, где нет полдневного луча,
Где тает вечная и тусклая свеча.
Я болен, весь опух и силы ослабели;
Сказал бы более, но слезы одолели;
Я часто жалуюсь: почто простой народ
Забыл естественный и дикий жизни род?
Почто он вымыслил гражданские законы
И утвердил почто правительство и троны?
Для счастья, говорят. Для счастья только тех,
Которы рвут с нас дань для балов и потех.
Так меркнет гражданин, как слабый свет в тумане,
Потом теряется, как капля в океане.
Но, муза дерзкая, престань о сем блуждать,
Закройтесь, раны, днесь - довольно уж стенать.
Уже плачевну жизнь мою смерть облегчает,
Уже мой труп душа стеняща оставляет.
Сокрой его, земля, от плачущих друзей!
Увы! Они не погребут моих костей,
Не узрят, пепел мой лежать где будет,
Забудет дружество, и свет меня забудет!..
Прозябнут былия над кучкою моей.
Вот весь мой памятник! Вот весь мой мавзолей!
Пускай над трупами вельможей ставят башни,
Но из гробниц уже не будут бедным страшны!
Мой друг! Как хартия придет к тебе сия,
Скажи родителям моим, что умер я,
Что я отеческих по смерть держался правил,
Что добродетель, честь всего превыше ставил;
Напомни, что я здесь безвинно был гоним,
Проси прощения несчастиям моим;
Пусть тень благословят — их сын почиет в гробе,
Коль мирны дни его катились в тягость злобе.
Родители мои! Они в седых летах
Останутся одни и будут жить в слезах.
О рок! Со всех сторон ты сердце мне пронзаешь,
Но только ль стрел твоих? Ты, друг мой, понимаешь...
Твоей... боюсь сказать... сестрице возвести,
Что льстился я... Любовь и дружество — прости!
Петр Андреевич Словцов (1767—1843) родился на Урале в семье заводского священника. В 1779—1788 годах учился в Тобольской духовной семинарии и за отличные способности был направлен в Санкт-Петербург, в Главную Александро-Невскую семинарию (в будущем — духовная академия). Сотоварищами его по учебе были М.М. Сперанский и И.И. Мартынов. К этому времени относятся его увлечение вольнодумной философией XVIII века и начало литературной деятельности. В 1892 году, по окончании семинарии, он был назначен в Тобольскую семинарию преподавателем философии и риторики. Ему же было поручено произнесение проповедей в Тобольском соборе. Вокруг Словцова вскоре сложился кружок вольнодумцев, что вызвало недовольство духовного начальства и, видимо, доносы.
Проповеди Словцова в Тобольском соборе, в частности, «Слово», произнесенное 10 ноября 1793 года, содержащее нападки на деспотизм и завоевательные войны и обнаруживающее знакомство автора с сочинениями Руссо, а, возможно, и Радищева, были использованы в качестве предлога для ареста и отправки его в Петербург. Из рук духовного начальства Словцов был передан Шешковскому, который оценил его проповедь как «дерзкую и развратительную». Словцов был отправлен на покаяние в Валаамский монастырь на Ладожском озере, где находился в очень тяжелых условиях. В дальнейшем он был возвращен в Петербург и даже назначен преподавателем риторики, но оставался под надзором и постоянной угрозой насильственного пострижения в монахи.
После смерти Екатерины II император Павел утвердил назначение Словцова в канцелярию петербургского губернатора. Здесь Словцов прослужил до 1808 года, когда он был снова арестован и сослан в Тобольск. Хотя предъявленное ему обвинение во взяточничестве вскоре отпало как заведомо ложное, ему, несмотря на энергичные попытки, так и не удалось добиться разрешения на возвращение из Сибири. Это заставляет полагать, что скрытые причины ссылки были иными. В Сибири Словцов издал ряд трудов исторического и краеведческого характера.
Существование двух стихотворений П.А. Словцова подтверждает возможность авторства Сперанского по отношению к приведенному выше стихотворению.
Также при жизни М.М. Сперанского, в 1806 году, свои стихи посвятил ему Александр Федорович Воейков:
САТИРА К СПЕРАНСКОМУ
ОБ ИСТИННОМ БЛАГОРОДСТВЕ
Сперанский, друг людей, полезный гражданин,
Великий человек, хотя не дворянин!
Ты славно победил людей несправедливость,
Собою посрамил и барство и кичливость.
Ты свой возвысил род; твой герб, твои чины
И слава — собственно тобой сотворены;
Твои после тебя наследуют потомки
Любовь к отечеству - не титлы только громки.
Однако же нельзя дворянство вздором счесть,
Когда, с заслугами соединяя честь,
Почтенный дворянин, блистая орденами,
Быть хочет так, как ты, полезен нам делами,
Дворянство помнит он лишь только для того,
Чтобы достойным быть отличия сего;
Заслуга праотцев своими умножает —
И честь их имени еще светлей сияет!
Напротив, не могу я вытерпеть никак,
Чтобы воспитанный французами дурак
Чужим достоинством бесстыдно украшался
И предков титлами пред светом величался.
Пусть праотцев его сияет похвала,
Пускай в истории бессмертны их дела,
Пускай монархи им за верное служенье
Пожаловали герб, дипломы в награжденье, —
Гербы и грамоты в глазах честных людей
Гнилой пергамент, пыль, объедки от червей,
Коль, предков славные являя нам деянья,
В их внуке не возжгут к честям поревнованья;
Когда без славных дел, тщеславием набит,
Потомок глупый их в презренной неге спит,
А между тем сей князь, боярин этот гордый,
Надутый древнею высокою породой,
Глядит, как будто он нас царством подарил
И бог не из одной нас глины сотворил;
Как будто с Минихом делил труды и славу
Или с Суворовым взял гордую Варшаву.
Неужли вечно мне глупца сего щадить?
Однажды навсегда хочу его спросить:
Скажи, о дивный муж, отличное творенье!
Какие у людей животные в почтенье?
Мы дорого ценим ретивого коня
За то, что статен он, горяч, как пыл огня;
За то, что никогда в бегу не утомлялся
И на ристалище стократно отличался;
Но будь Алфанов он или Баярдов внук,
Да кляча по себе, — тотчас сбывают с рук:
Прощай почтение и к племени, и к роду!
На нем тащат дрова или привозят воду.
Зачем же хочешь ты слепить нас мишурой?
Родня великим ты — примеры пред тобой:
Румянцев и Орлов — среди громовых звуков;
В посольстве — князь Репнин, в сенате — Долгоруков;
Спаситель Еропкин от язвы, от врагов;
Любители наук — Шувалов, Муравьев;
Херасков — наш Гомер, воспевший древни брани,
России торжество, падение Казани;
Поэтов красота, вельможей образец,
Державин — славных битв, любви, богов певец:
Он движет в нас сердца, златые движа струны;
Он нежен, как любовь, и звучен, как перуны.
К заслугам и честям премножество дорог!
Наследник бабушкин и маменькин сынок,
Не на одних словах — будь барин самым делом;
Великих сих мужей поставь себе примером:
Будь честен, как они, — и княжеством хвались;
Полезен обществу — и предками гордись;
Пусть бабушка твоя от крови будет царской,
А прародителем князь Курбский иль Пожарский,
Хоть ты не внучек их, но можешь внучком слыть, —
Кто смеет Минина породой укорить?
Но знай, что кто в дедах считает Геркулеса,
Не должен быть ни трус, ни глупая повеса.
Но ты не внемлешь мне! — ты вечное пятно,
Бесчестье праотцев. Я вижу то одно,
Что ты дурак, подлец, бездельник благородный,
От корня доброго гнилой сучок, негодный...
Остановись, мой дух, в досаде на бояр;
Ты слишком далеко простер сердечный жар!
Со знатным будь всегда учтивее, скромнее,
Смягчи же грубый глас, спроси его нежнее:
«Как древность рода вы изволите считать?»
— «О! я за триста лет могу вам доказать,
И доказательство так ясно и бесспорно:
Дипломы, грамоты!..» - «Помилуйте, довольно!»
А кто поручится, коль сметь у вас спросить,
Что не изволили прабабушки шалить
Над знаменитыми своих супругов лбами,
Простонародными украся их рогами?
И не было ли встарь проворных молодцов,
Которые у сих почтенных старичков
Чистейшей крови ток в теченьи возмутили?
Иль ваши праотцы других счастливей были
И в длинный ряд веков, на грешной сей земли,
В родство с Лаисами ни разу не вошли?..
Притом, как русскому, вам должно быть известно,
Что местничество здесь нимало не совместно;
Под скиптром благости для всех права даны:
Полезные сыны отечеству равны,
И самый древний род, богатое наследство
Не есть отличное для службы царской средство.
Но если как-нибудь, ошибкой или так
И выйдет в знатный чин ленивец и дурак,
Почтения к нему нимало не прибудет —
Он из простых глупцов глупцом чиновным будет.
Отечество мое! ты будешь ввек цвести;
Для всех сынов твоих отверстые пути
К победе на бою, к трофеям после боя!
Из бедного слуги соделал Петр героя,
Который не родством, а сам собой блистал —
И выбор мудрого заслугой оправдал.
Пускай же мальчики болтают и танцуют,
Потомки воинов всю жизнь провальсируют;
Пусть эти гордецы, без чести, без заслуг,
Стараются набрать толпу большую слуг,
Лакеев отличать ливрейными цветами
И с ног до головы обшить их галунами -
Невежде нужно быть отличну от людей
Кафтанов пестротой и статью лошадей;
Но горькие плоды их старость ожидают,
Презрение и смех на бал сопровождают,
Меж тем, Сперанский, ты, трудясь, как муравей,
Чин знатный заслужил прилежностью своей;
Твоею доблестью отечество гордится;
Осмелится ль с тобой дворянский сын сравниться,
Который газы лишь и фейерверки жжет
Или на псарне жизнь прекрасную ведет?
С<перанский>, ты наук, словесности любитель,
От сильных слабому покров и защититель;
Ты духом дворянин! трудися, продолжай,
Вослед за Сюллием, за Кольбертом ступай;
Не орденской звездой — сияй ты нам делами;
Превосходи других душою — не чинами;
Монарху славному со славою служи;
Добром и пользою вселенной докажи,
Что Александр к делам людей избрать умеет
И ревностных сынов отечество имеет.
Александр Федорович Воейков родился в Москве 30 августа 1779 года (по другим сведениям — 1778) в богатой и родовитой дворянской семье. С 1791 по 1796 год учился в Московском университетском пансионе, где сблизился с братьями Тургеневыми и В.А. Жуковским. С 1796 по 1801 год Воейков с некоторыми перерывами служил в конной гвардии, и тогда же стали появляться его первые стихи «Осень», «К живописцу» в «Приятном и полезном препровождении времени» и других изданиях.
В 1801 году, выйдя в отставку, Воейков поселился в Москве и стал активным участником Дружеского литературного общества. В 1812 году, записанный в ополчение, Воейков был причастен к литературному кружку Тарутинского лагеря (штаб Кутузова) и, по некоторым сведениям, принимал участие в партизанской войне. В 1814 году он женился на младшей из сестер Протасовых — Александре Андреевне. В 1815 году семья Воейкова вместе с сестрой его жены М.А Протасовой (в которую был влюблен Жуковский) и их матерью Е.А. Протасовой переселилась в Дерпт, где Жуковский выхлопотал для Воейкова кафедру в университете. В годы дерптской жизни Воейков, кроме переводов из Делиля (в 1816 году вышел отдельным изданием его вольный перевод поэмы «Сады»), написал еще несколько посланий и отрывков из дидактической поэмы «Науки и искусства». Профессорская деятельность Воейкова оказалась неудачной. В 1820 году он был отставлен от должности и вернулся в Петербург. Друзья — В.А. Жуковский и А.И. Тургенев — снова устраивают его в Петербурге преподавателем русской словесности и соредактором в «Сыне отечества» Н.И. Греча. Здесь в 1821 —1822 годах Воейков ведет отдел критики и печатает свои произведения.
В это время на вечерах в доме Воейковых собирались Карамзин, Батюшков, Крылов, Гнедич, Вяземский, постоянным гостем был А.И. Тургенев, горячо привязавшийся к А.А. Воейковой и ее детям; неизменным другом дома был В.А. Жуковский. Поэты И.И. Козлов, Н.М. Языков, Е.А. Баратынский считали вдохновительницей своей лиры А.А. Воейкову, снискавшую уважение и любовь всего петербургского литературного мира.
В 1822 году Воейков получил в аренду «Русский инвалид» и стал редактором «Новостей литературы». Благодаря дружеским связям, он сумел привлечь к сотрудничеству лучшие литературные силы. В «Новостях» в 1822—1826 годах печатались Пушкин, Жуковский, Вяземский, Дельвиг, Рылеев. Сам Воейков поместил в них переводы из Делиля, Вергилия, несколько оригинальных стихотворений и описательную прозу «Из записок одного русского путешественника». Сотрудничал Воейков в «Полярной звезде» и в «Соревнователе просвещения и благотворения».
С 1827 по 1830 год выходил журнал «Славянин», в котором, кроме Б. Федорова, Олина, Карлгофа, Глебова и других, печатались также Жуковский, Баратынский, Вяземский. За публикацию в первом номере этого журнала за 1830 год стихотворения Вяземского «Цензор», где в завуалированной форме высмеивался бывший министр народного просвещения А.Н. Голицын, Воейков был посажен на гауптвахту. Позволяя себе смелые выпады против высокопоставленных особ, Воейков имел частые неприятности с цензурой. Вместе с тем он не отличался принципиальностью ни в идеологической позиции, ни в литературных спорах, ни по отношению к друзьям.
После смерти А.А. Воейковой, скончавшейся от чахотки в Ницце в феврале 1828 года, связи Воейкова с прежними друзьями его молодости почти прекратились, Однако в доме Воейкова на Шестилавочной (ныне ул. Маяковского) по пятницам собиралось литературное общество, где бывали самые разные литераторы, начиная от малоизвестных сотрудников Воейкова по «Славянину» и кончая И.А. Крыловым. Умер Воейков в Петербурге 16 июля 1839 года. Сочинения А.Ф. Воейкова ни разу не были собраны.
Но вернемся к стихам о М.М. Сперанском.
При жизни реформатора, в 1814—1816 года, свое весьма резкое и краткое стихотворное впечатление о нем опубликовал русский поэт и литературный критик князь Петр Андреевич Вяземский (1792—1878).
На степени вельмож Сперанский был мне чужд.
В изгнанье, под ярмом презрения и нужд,
В нем жертву уважал обманчивого счастья;
Стал ненавистен мне угодник самовластья.
Наиболее известно читателю стихотворение «Мысли при гробе графа М.М. Сперанского», написанное сразу после смерти М.М. Поднебесным. Эти стихи были отпечатаны после цензурного разрешения от 14 марта 1839 года (цензор — А.В. Никитенко) и распространялись в виде листовки.
Благоговею, размышляя...
Вот праведник во гробе спит!
Душа великая, святая
Уже пред Богом предстоит!
Прости, мудрец благочестивый!
Увы, пробил твой смертный час!
Высокий разум, прозорливый —
Светильник мудрости погас!
Как луч, краса души сияла,
И гений виден был в чертах:
Но смерть все чувства оковала,
Печать молчанья на устах!
Кого отечество лишилось?
Кто был вельможам образец!
Кем человечество гордилось!
Кто правотой стяжал венец! /.../
За ложной славой не гоняясь,
О благе царства помышлял;
Коварством, лестию гнушаясь,
Он истину Царям вещал.
….
…/так!/
Судьбою из простого рода
Был возведен на верх честей.
Сраженный злобой, клеветою,
Он падал с высоты своей;
Но не унизился душою.
Мудрец от бедствий стал умней.
Наверняка, существуют и другие посвящения М.М. Сперанскому, которые нам еще только предстоит открыть для себя. Автор также сожалеет, что не имел возможности ознакомиться с журналом «Муза» за 1796 год, в котором, как утверждается, были размещены стихи графа, которые в случае своего действительного существования необходимо опубликовать для современного читателя.
Далее » » » Сперанский Михаил Михайлович
Источник:
«И потомство отдаст ему справедливость…». Михаил Михайлович Сперанский: взгляд из XXI века: научно-популярное издание / (редкол.: Н.В. Юдина и др.) - 2-е изд., доп. и перераб. – Владимир: Транзит-ИКС, 2012 – 292 с.
|
