Андрей ТОРОПОВ. СУЗДАЛЬСКИЙ САМОРОДОК. «Владимир». Литературно-художественный и краеведческий сборник. 2003 год
В феврале 1753 года в семье священника с. Клементьево Суздальского уезда родился мальчик, названный Иваном, впоследствии прославивший свое село, название которого будет закреплено в данной ему при поступлении во Владимирскую духовную Семинарию фамилии. Семинария в епархиальном городе — тогдашние жесткие законы предусматривали только один путь для детей духовенства. И, возможно, Иван Клементьевский повторил бы судьбу своих предков, издревле служивших на сельских приходах, но на дворе была бурная послепетровская эпоха, когда российское общество едва успело придти в себя от реформ, осуществленных с необычайной жесткостью и упорством, затронувших все без исключения сферы жизни — от мореплавания до языка.
Языковые реформы Петра I, разработанные и осуществленные его сподвижником архиепископом Феофаном Прокоповичем, были далеко не однозначными, о чем свидетельствовал начатый тремя учеными мужами — Ломоносовым, Сумароковым и Тредиаковским спор о русском стихотворстве, а фактически — о судьбах всего русского языка. За этим спором напряженно следило все русское общество, и одним из его следствий стало мощное пробуждение интереса к языку, что в свою очередь способствовало развитию фундаментальной лингвистической науки. Главным центром, где она развивалась, стали Духовные Семинарии и Академии — на общем фоне особенно сильным преподаванием языков отличалась Владимирская Семинария.
Таинственные и мелодичные языки давно ушедшей эллинско-римской цивилизации, Евангелия и апостольских Посланий непреодолимо влекли к себе любознательного юношу. Проявив во время учебы незаурядные способности к пониманию древних языков, Иван Клементьевский продолжил образование в Московской Славяно-греко-латинской академии, где в совершенстве овладел ивритом.
Постижение книжной премудрости потребовало отказа от житейских радостей, — в 1774 году Иван стал монахом Иринеем и начал преподавать древние языки таким же, как он, юношам из священнических семей, приходившим на учебу со всех концов страны. Современники отмечали необычайную одаренность молодого преподавателя: язык и обычаи далекой Палестины он знал так, что производил впечатление человека, много лет прожившего на Востоке, а между тем он, Ириней, никогда не покидал пределов России, а большую часть своей жизни провел на владимирской земле. Во всей истории духовного образования дореволюционной России по части древних языков Иринею не было равных.
К сожалению, внешние обстоятельства не позволили ему сосредоточиться на занятиях наукой — в то время священнослужители, пользовавшиеся авторитетом, почти сразу же назначались на административные должности.
С 12 сентября 1776 года — игумен Московского Николо-Перервинского монастыря и префект Перервинской духовной семинарии. В сентябре 1782 года перемещён в Московский Крестовоздвиженский монастырь, 9 декабря 1783 года — в Московский Знаменский монастырь, в ноябре 1784 года переведён в Ростовский Борисоглебский монастырь. 25 декабря 1784 года возведён в сан архимандрита Ростовского Борисоглебского монастыря и назначен ректором Ярославской духовной семинарии. В 1787 году вызван в Санкт-Петербург на чреду священнослужения и проповеди. С 30 июня 1788 года — член Святейшего Синода, архимандрит Новгородского Юрьева монастыря. 6 июня 1792 года хиротонисан во епископа Тверского и Кашинского. 24 октября 1796 года возведён в сан архиепископа. 17 октября 1798 года перемещён в Псков.
Архиепископ Ириней
Но этот впечатляющий послужной список умалчивает о главном — в историю Церкви архиепископ Ириней (Клементьевский) вошел, в первую очередь, как талантливый переводчик, благодаря которому Россия познакомилась с обширным и многогранным наследием Иоанна Златоуста. Его творения были настолько важны для формирования христианского мировоззрения, что некоторые из них были переведены на славянский язык еще во времена Кирилла и Мефодия. Но в полный голос великий антиохиец заговорил по-русски лишь благодаря титанической деятельности архиепископа Иринея.
За короткий срок им были переведены «Беседы на Евангелие от Иоанна», а также достаточно объемный сборник бесед на разные темы.
Переводил архиепископ Ириней и других святых отцов — Иустина Философа, Василия Великого, Григория Богослова, но главной темой в его творчестве был все же Иоанн Златоуст — бесстрашный заступник константинопольской бедноты и обличитель пороков коронованных особ, труды которого представляли довольно сложный ребус для переводчика. Наглядный пример тому — переведенная архиепископом Иринеем проповедь о признаках и стадиях деградации народа. Эту идею Иоанн Златоуст разъясняет, используя при этом четыре слова, каждое из которых может быть переведено как «народ», но употребляется в разных ситуациях;
— слово «этнос» обозначает общность объединенную языком, культурой, религией и т.д. (правда, этим термином сегодня многие ученые склонны откровенно злоупотреблять);
— «демос» обозначает свободное население города или страны, уже во времена Иоанна Златоуста проявлявшее склонность к подавлению свободы других людей, зависимых от них;
— «лаос» обозначает просто большое количество людей, оказавшихся в определенный момент на определенном пространстве, например поле боя, городском рынке и т. п.;
— и, наконец, «охлос» служит обозначением агрессивной беспорядочной толпы, объединенной расплывчатыми общими целями и сметающей все на своем пути.
По утверждению Иоанна Златоуста, сиюминутное помрачение разума, превращающее человека в безликую часть «охлоса», еще не закрывает для него путь для спасения души.
Великий проповедник вводит в систему понятий неологизм «даймос» (нечто среднее между «демосом» и словом «даймон» — «демон, бес») как характеристику нравственного состояния, при котором человек добровольно и сознательно становится частью толпы — это и есть, по мнению Иоанна Златоуста, крайняя степень нравственного падения.
С высоты XXI века эта мысль кажется азбучной истиной, но причина этого состоит лишь в том, что современное общество, не желавшее слушать собственных Златоустов и сгонявшее их с кафедр, предпочло постигать эту истину на горьком опыте.
Не мудрено, что те, кому были не по душе наставления Иоанна Златоуста, попытались вычеркнуть из истории и имя его переводчика. Конечно, XX век представляет собой пример наиболее радикального неприятия христианских нравственных норм, но архиепископу Иринею еще на рубеже XVIII - XIX вв. зачастую приходилось непросто. Знакомство с наследием Иоанна Злато уста подтолкнуло его к написанию собственных богословских трудов — «Толкований на пророческие книги Ветхого Завета». Жанр библейского толкования относится к числу самых древних в церковной литературе, представляя собой синтез труда переводчика и богослова. Древние языки отличаются от современных философской многозначностью каждого слова, каждая фраза имеет десятки возможных вариантов перевода. Чтобы выбрать догматически верный, а не еретический вариант, нужно быть не просто хорошо образованным лингвистом или богословом, необходимо обладать чувством языка, которому не учат ни в каких учебных заведениях — оно сродни поэтическому дару, только гораздо выше и сложнее его. Таким чувством в наивысшей степени владел Иоанн Златоуст — в каждой его проповеди неизменно присутствовала яркая и образная игра слов, не популярная ныне пустая словесная эквилибристика, а именно игра, в которой каждое слово, подобно изумруду, отражающему солнце, открывает свои грани и оттенки (явление напрочь забытое в эпоху, когда слова «крутой» и «замочить» воспринимаются совсем не в том значении, которое в словарях стоит первым). Необычайно развитое чувство языка Иоанна Златоуста не могло не передаться архиепископу Иринею: «Толкования на пророческие книги Ветхого Завета» выдержаны вполне в духе византийского богословия IV в. Выбор темы никак нельзя назвать случайным: эти ветхозаветные книги крайне важны в нравственном плане, — из глубины веков они напрямую предупреждали о тех неблагоприятных тенденциях в духовной жизни общества, которые во времена архиепископа Иринея уже стали реальностью.
Жизнь выдающегося переводчика святоотеческой литературы отнюдь не была легкой и безоблачной. С одной стороны, государственная власть награждала его высшими наградами, усаживала в кресло члена Святейшего Синода, избирала в Императорскую Академию Наук, с другой стороны, зачастую не прислушивалась к мудрым мыслям об устройстве церковной жизни и нравственном воспитании народа. Шестнадцать лет архиепископ Ириней управлял Псковской епархией, деля эти обязанности с деятельностью в Синоде. За эти годы он стал свидетелем увлечения русского общества западными обычаями, чужими, зачастую откровенно антихристианскими идеями «грозы двенадцатого года», подведшей итог многолетней безудержной придворной галломании.
Глубокие и искренние переживания архиепископа Иринея за судьбы Церкви и Отечества постепенно подтачивали его здоровье. Обострившаяся болезнь заставила его в 1814 году подать в Синод прошение об увольнении на покой. 30 августа 1814 года уволен на покой. Архиепископ Ириней поселился в одной из келий Александро-Невской Лавры, за стенами которой шумел в праздной суете и роскоши Невский проспект... 24 апреля 1818 года этот шум был прерван печальным перезвоном колоколов Лавры, извещавшим братию монастыря и жителей столицы о кончине почтенного иерарха...
Так завершилась яркая и незаурядная биография человека, которого далеко не всегда понимали современники, и лишь время расставило все на свои места. В истории Владимирского края есть немало замечательных судеб, способных служить путеводной звездой для тех, кто еще только выбирает жизненную дорогу. И среди этих судеб не последнее место принадлежит той, что так буднично и незаметно началась два с половиной столетия назад в старинном селе, затерявшемся на просторах суздальского Ополья.
Святители, священство, служители Владимирской Епархии Владимирская епархия.
