Ю.В. Чайковский (г. Владимир) вспоминает: «… Мы выехали в город Припять ранним утром, в составе командир полка, я и заместитель по общим вопросам. Ехали на «тряпочном» уазике. Май, 1986 год. Настроение было приподнятое, прекрасная солнечная погода, чистая зелень, синее небо, ухоженные дороги, что вообще редкость для России - красота! Это состояние продолжалось до момента, когда мы въехали в полосу так называемого «Рыжего леса», проходившую через дорогу по которой мы следовали. Командир полка В.И. Лелюх приказал водителю остановиться с нотками игривости в голосе предложил: «Давайте-ка, ребятки замеряем, какие тут уровни радиации...» Подполковник В. Жданович расчехлил ДП-5 (прибор радиационной разведки), включил... сразу заработал зуммер на сверхвысоких звуках - прибор показал 18,5 рентген час. Наступило гробовое молчание. Виктор Иосифович среагировал моментально - «Быстро обратно в машину!». Водителю приказ - «Жми на всю катушку! Вот так мы начали хватать свои дозы радиации. Перед подъездом к Припяти увидели стелу, сдвинутую и надломленную, по всей видимости, ударной волной от взрыва на станции. «Вот это да!» - одновременно воскликнули мы - «Дела нешуточные!». Въехав непосредственно в город, мы были поражены какой-то сверхгнетущей мертвой тишиной. Ни в одном живом городе не встретили такое. Зрелище жуткое. На балконах все еще сушится белье, кое-где продолжает вялиться на солнце рыба, у подъездов - брошенные детские коляски, велосипеды, редко-редко пробежит испуганная кошка, не было слышно щебета ранних птиц. Поразительной красоты газоны и клумбы, ухоженные, благоухающие, и повторю - ни одной живой души.
...Как правило, на работы в г. Припять выезжали в 6.00. Подъем в 5, завтрак и - в путь. Обед либо в поле, где-то рядом с Припятью, либо после первой смены - в полк, а следующая смена - в город. В это время стояла дикая жара. Солдаты должны были одевать ОЗК (общевойсковой защитный комплект), респираторы или противогазы, т.к. приходилось мыть стены и крыши домов шлангами, и из спецмашин АРС вести обработку. Водная радиоактивная пыль была постоянно в воздухе, ей все дышали, сточная вода текла рекой, куда - да в ливневку, а оттуда?! Пытались власти приказывать сделать отводы, насыпи песка, закрытые пленкой по берегу реки Припять, но вода есть вода, всегда найдет, куда утечь, где себе путь найти. Но задача была - мыть, мыть и мыть дома. Хорошо, если здание низкое, а высотное? Зам. начальника полка В.М. Жданович и комбат А.Д. Милованов придумали - срочно найти подъемник, ну, что электрики используют, сперли где-то брошенный в хозяйстве, и дело пошло лучше, однако и напор водного спецраствора сильный, да если еще подача - с пожарной машины. Замечу - пожарные машины были не оборудованы длинными выдвижными лестницами, примитивные, не то, что есть сейчас. Один солдат придумал - привязывал себя ремнями и проволокой к люльке, чтобы с подъемника не выбрасывало, таким образом мыл стены высотных зданий и крыш. Работа была адская. Ребята через несколько часов снимали бахилы и выливали литры пота, без ОЗК обрабатывать было нельзя, офицер за этим следил строго, во имя их самих же, в первую очередь сохраняя их здоровье. Были обмороки от перегрева - батальонные фельдшеры всегда срочно помогали, и начальник медчасти майор С.К. Кокорин после осмотра, если необходимо, отправлял таких в часть. Осложнялась работа еще и тем, что при эвакуации населения много было открытых окон, форточек, балконных дверей. А входные двери квартир, подъездов - опечатаны. Приходилось умудряться закрывать их, по возможности, не попадать струей при обработке, все верили в скорое возвращение жителей обратно. Было очень тяжело морально убедить, что опять надо мыть этот дом, что обработали вчера, а то и по третьему разу. Летали какие-то частицы, вопреки науке, не прямо, а по загнутой траектории, постоянные выбросы из взорвавшегося энергоблока, это же все рядом, еще раз напомню - всего 4 километра от АЭС, пыль с ветром разносило со станции по «Розе ветров», но был приказ - «в июне сдать город чистым». Мы с командиром полка, практически всегда на задачах были вместе, с утра до вечера находились с солдатами, в отличие от офицеров батальонов и рот, которые работали сменами, за исключением срочных совещаний в Ставке или ОП (оперативная группа) № 2. Распоряжения и приказы поэтому подчиненным отдавались вечером. Когда рядом командир - солдаты всегда чувствуют поддержку и лучше выполняют боевую задачу. Это закон войны. Вспоминается такой случай. Как-то приехал в Припять какой-то большой военный начальник, все в начальный период были одеты одинаково, и не разберешь, солдат то, или генерал, но суть не в этом, на освинцованном БТР, высунулся, орет: «Где командиры?» Мы подбегаем (командир полка и я), в респираторах, как положено. «Что намордники одели, на лошадей похожи, как вы, едрёна мать, людьми командуете, снять к е. матери». Люк хлопнул - был таков. Приказ - мы сняли респираторы. Виктор Иосифович потерял голос на следующий день, я - через два дня. Горло все набухло, лимфы вздулись, шея не ворочалась... Я в последующем пролежал немало в онкологии в г. Обнинске... Пришлось выполнять солдатам и совершенно не присущую нам работу. В торговый центр накануне майских праздников завезено было огромное количество дефицитных продуктов, жители и так с этим горя не знали, не то, что все мы в России, за исключением Москвы, да Питера. Когда после взрыва Припять была обесточена на некоторое время, соответственно, разморозились холодильники, и продукты стали тухнуть. Я прочитал недавно в воспоминаниях Майя Григорьевича Хатина, руководителя головного управления рабочего снабжения Минэнерго СССР (курировал снабжение) такую деталь: «Помню на одном из заседаний Воронин (от автора - Лев Дмитриевич Воронин, зам председателя Совмина СССР) обрушился на нас с критикой: «Вы что, хотите еще один Чернобыль сделать - по Припяти невозможно проехать, такой дух от испорченных продуктов». Он дал указание в течение 3 дней все вывезти и захоронить. Но не все вывезли и захоронили. Видимо, кое-что схоронить решили. Так как в 20-тых числах мая мы эту работу доделывали силами 29-го ОПХЗ. Огромный торговый центр, с великолепными заездами для разгрузки внутрь грузового транспорта, огромные коридоры с холодильниками, целые продцеха, это был большущий центр и торговли, и производства, и складов. Дух стоял дикий, противогазы не помогали, знаю, т.к. лично находился на этом объекте при оценке и определении объема работ. Директор, вызванный специально для вскрытия дверей, умолял нас с командиром полка закрыть глаза на некоторые запасы, сулил ящик коньяка, дорогого вина, но мы с командиром полка в кабинете директора выпили по фужеру сухого вина и продолжали делать то, что требовалось. А еще необходимо было офицерскому составу следить, чтобы не крали. Да и за самими младшими офицерами, особенно из запаса, нужны были глаза да глазоньки. ОЗК и одежду после такой работы только выбрасывать - дух не пропадал. Да, вспомнил - проходя однажды по коридору один солдат кричит: «Товарищ подполковник, смотрите какая рыбина, я и не знал, что такие есть!» И держит в руках не менее, чем полутораметрового осетра горячего копчения. Но все шло на захоронение. В последующем массовые работы были прекращены, мы отправляли в Припять не более 20 человек для выполнения мелких работ, помощи милиции в охране от мародеров… ...Выполнив первую и основную боевую задачу в г. Припяти, наш полк приступил к выполнению задач по дезактивации (совместно с другими частями, подразделениями гражданским персоналом) сооружений, объектов на самой ЧАЭС. Это были масштабные работы по дезактивации населенных пунктов в 30-ти км зоне и подготовке некоторых из них (д.д. Бычки и Черемошня) к сдаче правительственной комиссии для последующего заселения, т.е. возвращения обратно жителей, радиационная разведка и многое другое… Следовало выделить 300 человек на саму АЭС 3 июня. Это первый большой поход на станцию. Но, как мне помнится, к 300 надо было экстренно (получили распоряжение) добавить примерно еще 100-150 чел. Мы знали, что рано или поздно приступим к этим работам. Для поднятия духа и значимости проводили так называемые «отборы добровольцев» - «Кто хочет пойти на станцию, шаг вперед», - шли все. Тем не менее, волнение у всех присутствовало, и, без бравады, «нутро» человека сжималось перед этой опасной неизвестностью. Командиры батальонов и рот, политработники перед отбоем объявили личному составу о боевой задаче (работа на станции), произвели необходимый инструктаж. Утром 3 июня последовала команда - по машинам, и - в путь. Приказом командира полка старшими были назначены сам командир полка и я, его заместитель. Прибыли к центральному зданию станции, команда - к машинам. Командир полка пожелал мне удачи и... возглавив колонну пустых машин, убыл обратно в лагерь. Командиры проинструктировали своих солдат, что нельзя курить, отходить больше чем на 50 метров и т.д. Взорвавшийся блок был виден, как на ладони - совсем рядом. Особенно любопытных так и тянуло к бетонному ограждению, разлому в его стене - для удовлетворения собственного любопытства. Доложил дежурному, что такая-то команда для выполнения задачи прибыла. Ждем 10, 20, 30 мин., никакой реакции. Я киплю, солдаты начинают маяться и слоняться вдоль здания. Иду вновь, никакой реакции. «Не можем найти, в чье распоряжение поступаете». А на открытой площадке - высокие уровни радиации, а люди стоят, кто-то уже сел на ступеньки, травку, что делать? Я с боем пробился в административный корпус и, невзирая на все звания и должности начальников, «чистым русским языком» объяснял, что такого просто не должно быть. Людей привезли, машины уехали, люди облучаются, а вы: «Не знаем! Ждите!». Со скандалом и руганью я наконец добился - к кому сегодня была приписана наша команда и какова боевая задача. Извинялись очень, что промашка вышла. По сути, дикая халатность. А что толку-то - время нахождения и облучения личного состава за более чем 1,5 часа перед парадным подъездом никуда не вошли в официальный и личный учет доз облучения, а главное - бесценная трата здоровья. Задача состояла в следующем: 1 батальон - снятие грунта непосредственно от стены взорвавшегося блока со стороны внутренней части станции ступенчато вглубь для установления глубины проникновения радиации. 2 батальон - работа по очистке вокруг одного из промышленных зданий в глубине территории. Личный состав завели в спецраздевалку, переодели - и вперед. Самым опасным было снятие грунта непосредственно у разрушенного блока. На поверхности приборы показывали от 13 до 17 рентген в час. Время работы одной смены было определено в пределах 4 минут, не считая времени, затрачиваемого на бег от коридора рядом с АБК-2 (административно-бытовой корпус № 2) до места и обратно, что составляло не менее 200 метров. Пошел дождь. Вода смывала с расположенных над головами конструкций радиоактивную пыль и лилась на работавших внизу людей.
Документальное фото - сдача деревни в 30-километровой зоне правительственной комиссии. В центре - подполковник Ю. Чайковский. Июнь, 1986 год
Офицеры по очереди сопровождали группы военнослужащих до объекта и обратно. Я сопроводил 5 или 6 групп, с двумя группами работал непосредственно на месте. Солдаты копали очень быстро, понимая, что, чем быстрее они выполнят задачу, тем меньше облучатся. В какой-то момент один из заместителей комбатов не смог заставить себя выйти из коридора с очередной группой. Пришлось заменить его. Задание должно было быть выполнено... ...Пришла кому-то из командования в башку бредовая мысль - провести эксперимент: а на сколько снизится уровень радиации, если «помыть», т.е. обработать стену взорвавшегося 4-го энергоблока пожарными средствами? Отдается приказ: «Вперед!» - 29-ому ОПХЗ, приданной ему пожарной роте из г. Тюмени. Горько и тяжело вспоминать подобные маразматические выверты. На стене - до 100 р/ч, что за пару минут сделаешь? Ничего! И ребята «горели» - за раз по 25 и более рентгенов. Мы знали, что некоторые схватили до 50 рентгенов одновременно, но знать этого было нельзя, эти преступления скрывались, и вина не в нас, непосредственных исполнителях вышестоящих приказов: их обсуждать мы не имели права... ...Мелочей при работе с радиоактивно зараженной местностью, техникой не должно быть. Но случались и казусы. Как анекдот, потом об этом случае передавали из уст в уста. На ПУСО (Копачи) мыли машину, водитель которой отошел в сторону и сел на кучу мусора с импровизированным сиденьем из какого-то камня. Дозиметрист подошел, и в шутку: «Дай я у тебя меж ног проверю, ха-ха-ха!» Шутка оказалась жестокой, но своевременной - на приборе было 5 р/ч. В моем журнале появилась запись: «Вот что значит должна быть разведка, обрабатывались, и не знали, что рядом - куча с радиацией в 5 р/ч». Камнем оказался непонятным образом доставленный сюда кусок графита с взорвавшегося реактора...»
Александр Петрович Куделькин
А.П. Куделькин (г. Вязники) вспоминает:
«… Предстояло работать вахтовым методом: 15 дней - на 3-м энергоблоке, 15 дней - отдыхающая смена (несение службы в расположении части). Разместили нас в щитовых бараках, построенных нашими предшественниками. К вечеру подъехала со станции 5-я рота, и здесь я впервые увидел «накопители». Ликвидаторы говорили с замполитом о том, что накопители надо сдавать, раз приехала замена, чувствовалось, что ребята физически устали. Ночью некоторым стало плохо, и даже в нашем расположении, где мы отдыхали, был слышен сухой кашель - первый признак воздействия радиации. И вот наша 5-я рота, в новом составе, впервые едет на 3-й энергоблок. До границы зоны отчуждения ехали на «чистом» автобусе, затем - пересадка на «грязный» транспорт. Станция поразила нас своими размерами. Вот уникальный Саркофаг, а над ним кружит «вертушка» - это вертолет со специалистами, замеряющими уровень радиации. Перед нами ставится задача: вести восстановительные работы в зависимости от дозы облучения. Перед началом работ общий «фон» замеряют военные дозиметристы, но их показания не совпадают с показаниями индивидуальных дозиметров-накопителей, прозванных «карандашами». Поэтому для ведения работ на участках с повышенной радиацией нам выдали подобные «карандаши». Мы работали не более 15 минут. Работы, в которых я участвовал, велись сразу на нескольких уровнях. Необходимо было произвести замену трубопроводов и их опрессовку (каждый сварной шов подвергался соответствующей диагностике). Требования к трубопроводам и сопутствующему оборудованию предъявлялись повышенные, особенно к системам охлаждения реактора. На некоторых участках возникала необходимость в постоянной дезактивации, так как уровень радиации там постоянно возвращался к прежним значениям. Объем предпусковых работ был обширен: проводка нового маслопровода, замена и опрессовка трубопроводов технологического цикла, а также замена и обновление вспомогательного оборудования. Неоднократно приходилось ездить в город Припять за запорной арматурой на склад. Припять - «город 21-го века», опутанный со всех сторон колючей проволокой, производил удручающее впечатление...».
Ярослав Ярославович Долотов
Я.Я. Долотов (г. Ковров) вспоминает: «... Утром следующего дня - общее построение. Старшина тут же отобрал ОЗК, противогазы («Они вам не понадобятся»), выдал лепестки - ватно-марлевые повязки - для защиты органов дыхания. Всех связистов повели к радиомашинам (на базе ГАЗ-66), стоявшим неподалеку. Меня назначили начальником радиостанции, дали в подчинение шофера, радиста и радиотелефониста. В течение трех дней мы знакомились с оборудованием и доукомплектовывали материальную часть. А затем моей группе поступил приказ: убыть в Киевскую бригаду. Согласно заданию, полученному в Киевской бригаде, мы находились в вагончике рядом с плотиной через реку Припять, и, утром, в обед и вечером, выходили на связь со штабом, находящимся в городе Чернобыле, докладывали об обстановке на реке. Поддерживали связь и со своей, 26-й бригадой. Через три недели вернулись в Киевскую бригаду и получили новое задание: объезжать населенные пункты и докладывать о наличии населения. В деревнях почти никого не было, выходили из домов немногочисленные бабки и деды, говорили, что никуда не поедут, «здесь умирать будем!» В конце дежурства съездили в город Чернобыль, в штаб, доложили о своей работе. Нас похвалили, сказали, что связь была хорошей - замечаний нет. Наконец, пришло время поработать и руками. В один из дней большая команда на нескольких УРАЛах, в том числе и моя группа, поехали на валку «рыжего леса». Прибыли на место. Нас встретили, выдали пилы, топоры и, в течение недели, мы валили мертвые, радиоактивные сосны, причем в своей повседневной одежде.
Потом, уже другие ликвидаторы, их убирали, а, в конечном счете, все деревья были захоронены в могильниках. Ежедневно мылись в бане, где меняли нижнее белье. Верхнюю одежду просто трясли и выбивали из нее пыль. В выходные дни и вечером, после работы, мы продолжали «держать связь». Через некоторое время мы обратились к командованию с просьбой направить нас на станцию, на которой мы еще не были. На следующий день нам выдали «лепестки» - ватно-марлевые повязки, и мы присоединились к ликвидаторам, постоянно выезжавшим для работы на ЧАЭС. Погрузились в УРАЛы - человек сто, и поехали. По прибытию, около АБК-2 - построение. Появились «люди в белых одеждах» - работники станции и разобрали нас по объектам. Наш «старший» водил нас по всем трем энергоблокам - 1-му, 2-му и 3-му. Открывает очередное помещение, показывает на мусор или оборудование, говорит: «Это надо выкинуть в окно». Мы: «А какой тут фон?». Он: «Нормальный». В общем, работали, как грузчики. Однажды зашли внутрь саркофага, закрывавшего четвертый энергоблок. Там убирали ограждения, инструмент. Видели место, где, во время взрыва, погиб электрик Ходемчук: на стене - его фотография, рядом - горящие свечи. В апреле вернулись в 26-ю бригаду. По дороге, на ПУСО, дозиметристы проверили нашу машину и... пропустили. Поставили машину в автопарк, и начались будни ликвидаторов: утром - подъем, построение, проход по плацу под оркестр перед трибунами, где стояли командование бригады, и - на УРАЛы. В Лелеве - пересадка на радиоактивные ЗИЛы, которые дозиметристы уже не выпускали дальше ПУСО, которое было в Лелеве. Приезжали к АБК-2, там, в шкафчиках, оставляли верхнюю одежду, переодевались в «грязную», подготовленную для нас заранее, и - на работу, в 3-й энергоблок. Работа заключалась, в основном, в долблении стен отбойными молотками. Необходимо было снять трех-четырех-сантиметровый слой бетона, пропитанный радиацией. Итак, пятый этаж 3-го энергоблока, комната 501. Нас - 15 человек. Работаем пятерками. Первая пятерка - включает воздух и подтаскивает к месту работы отбойные молотки. На все - 5 минут. Вторая - долбит стену. Третья - сгребает мусор в тележки. Вновь настает черед первой пятерки, которая отвозит мусор на тележках к контейнеру, его цепляют тельфером и, через окно, опускают вниз, где уже «ждет» КРАЗ, который увозит мусор в могильник. Обедали в столовой, находившейся рядом с недостроенными 5-м и 6-м энергоблоками. После обеда, если оставалось свободное время, некоторые шли на Припять - ловить рыбу, причем использовали не только лески, но и тонкие веревки - рыба клевала хорошо. Ловили для интереса. На еду не брали - боялись радиации. Попадались серьезные рыбины: лещи, сазаны. Однажды, после обеда, стояли мы - несколько человек - около входа в АБК-2, курили. Смотрим - слева появился вертолет, приблизился к трубе, возвышающейся над 3-м энергоблоком и саркофагом и вдруг... задел лопастью за растяжку и рухнул вниз! Мгновение - и падающий вертолет скрылся за зданиями. Мы, опешив, стояли, как вкопанные, пока нас не позвали на работу...»
Игорь Владимирович Роднин
И.В. Роднин (г. Ковров) вспоминает: « ...Некоторые события и подробности весны и лета 1986 года с течением времени стираются из памяти: что-то уже забылось, какие-то моменты уже не вспоминаются, а какие-то просто не хочешь вспоминать. Шла весна 1986 года, служба близилась к концу, до увольнения в запас оставалось полгода. За отличные успехи в боевой и политической подготовке, командиром части мне объявлен отпуск домой, сроком 14 дней, но судьба распорядилась иначе. Начиная с 27 апреля, меня дважды по приказу командира части направляли сопровождать колонну автомашин со спецгрузом на Украину, в район Чернобыльской аварии. Везли колючую проволоку, бревна, респираторы, противогазы, индивидуальные аптечки, спецодежду. Во время первой командировки не только везли груз, но и по просьбе местных органов власти помогали эвакуировать население города Чернобыля. У нас было шесть грузовых машин ЗиЛ-130, подъехали в сопровождении милиции к Дому культуры. Там стояли местные жители. Для них подали автобусы, а вещи погрузили в наши машины, и вся колонна двинулась из Чернобыля в город Борисполь. Там разгрузились, и только после этого отправились в обратный путь - в Москву, в свою часть. 1 мая приехали, а 3-го - новая командировка. К этому времени большинство местного населения г. Припять и сел Припятского района было уже эвакуировано и практически никого не осталось... ... 9 мая в часть, где я проходил службу, пришел новый приказ: составить экипаж с радиостанцией в составе пяти лучших связистов и личным составом саперного батальона дивизии сформировать эшелон с техникой для направления в район аварии для участия в ликвидации ее последствий. Перед поездкой с каждым из нас беседовал командир роты. Спрашивал - есть ли желание ехать и выполнять воинские обязанности в сложной обстановке? Но кто тогда отказывался? Тем более, в армии. Приказ есть приказ. А приказы не обсуждаются, а выполняются, плохие они или хорошие - не важно. Первая задача была такая - обеспечение связи, но не исключены и другие задачи, исходя из сложившейся обстановки. А что конкретно будем еще выполнять, тогда, наверное, и сам командир не знал. Так и получилось. Кстати, командир роты спрашивал, какое отношение у наших родителей к тому, что мы поедем в Чернобыль? А какое у них могло быть отношение? Разве мы им об этом говорили, писали или звонили? Да нет, конечно. Нужно - значит, ехали. Потом точно так же каждого из нас по очереди вызывали к офицеру особого отдела. Беседа в довольно обтекаемой форме о целях и задачах предстоящей работы, о том, что мы едем в особый район, нести службу в экстремальных условиях, порой работать по 12-14 часов в сутки. Была возможность отказаться, но этого никто не сделал. Кого выбрали - все мы и поехали. Патриоты были. Если не я, то кто же?.. ... Мы патрулировали улицы города Припять и район АЭС и одновременно осуществляли дозиметрический контроль местности на «брониках» (БРДМ), которые вначале были без специального покрытия и ничем не защищающим от радиации. Бортовая броня БРДМ не очень толстая, коэффициент ослабления порядка 5-10. Потому свой транспорт меж собой мы ласково называли «гроб на колёсах», впрочем, так оно и было. После патрулирования отчет о дозиметрии представлялся командованию. Вид «мёртвого города» оставил у меня неизгладимые воспоминания. Он словно спал. Зрелище не из приятных: пустые улицы, осиротевшие дома, магазины, дома культуры, школы, садики, столовые, меж которых нет-нет да и прошмыгнёт одичавшая кошка. Мёртвую тишину нарушал лишь иногда лай брошенной собаки, да редкий звук двигателей машин ликвидаторов. На балконах жилых домов висело белье, по городу развешаны афиши. На центральной площади тихонько покачивались яркие кабинки колеса обозрения. Напрасно колесо ожидало торжественного открытия летнего сезона, никто никогда не будет обозревать с него красоту окрестностей Полесья и замирать от страха, добравшись до верхушки. Поступил новый приказ: провести дезактивацию части жилых домов одного из районов города и домов села в 30-ти километровой зоне. Выглядело это приблизительно так: наряжаемся в ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и из пожарных машин поливаем дома, радиацию смываем специальным раствором. Бесполезное это занятие, надо сказать, но приказы не обсуждаются, а выполняются. Выполняли его до тех пор, пока не получили новый: прекратить дезактивацию (видно, и в командовании кто-то понял его бесполезность)...»
Юрий Михайлович Губский
Ю.М. Губский (г. Муром) вспоминает: «...Бригада московского военного округа располагалась в лесу, неподалеку от деревни. В палаточном городке размещался рядовой и сержантский состав, в казармах - офицеры. Самое большое начальство бригады проживало в вагончиках - на каждого. В лесу, находящемся рядом, наблюдалась наибольшая загрязненность радиацией, и, поэтому, заготавливать в нем дрова для нужд бригады запрещалось. Дрова и воду привозили из Киева. Вместо обычной питьевой воды завозили минералку. У каждого были в запасе две-три бутылки минеральной воды. С врачом-радиологом прошлись по палаткам, замеряли радиационный фон постельных принадлежностей бойцов. Стрелка дозиметра зашкаливала. Дал команду командиру подразделения срочно вынести все матрацы и одеяла подальше от палаток и провести их дезактивацию. И так по всем подразделениям. У кровати стояла обувь солдата. Попросил радиолога замерить фон внутри обуви. Радиационный фон превышал норму в десятки раз! Распорядился, чтобы обувь выбросили на помойку. Носить такую обувь опасно... ...Жить в лесу, значит, сосуществовать с его обитателями. Ранним утром наш сон сопровождал вой волчьей стаи, которая жила в километре от нас. Был случай, когда волчица заглянула в палатку. Дневальный чуть от страха не помер! Хорошо, что все закончилось несколькими укусами. Волчице тоже досталось, надолго запомнит... ...Чтобы люди не свихнулись в таких экстремальных условиях, в клубе «крутили кино», или приезжали артисты из Киева и даже из Москвы. Год назад слушали и смотрели Аллу Пугачеву и других популярных артистов. Нас же посетил Владимир Кузьмин. Была и своя художественная самодеятельность. Перед нашим заездом в бригаду собирались приехать японцы, но так и не доехали. У них была своя дозиметрическая аппаратура, не сравнимая с нашей, которая предупредила их, что дальше им лучше не двигаться. То же случилось и с активистами польских профсоюзов «Солидарность». Готовились к их встрече основательно. Я с большим трудом выписал у интендантов новое постельное белье для лазарета, догадываясь, что в первую очередь они наведаются сюда. Но и эти развернулись, не доехав...»
Юрий Григорьевич Шпорт
Ю.Г. Шпорт (г. Радужный) вспоминает: «...После окончания Военно-морской академии в 1986 году я был назначен на должность начальника группы радиационного контроля и специальной обработки флотилии атомных подводных лодок Северного флота, и в сентябре 1987 года, по приказу командующего Северным флотом, я, в тот период офицер военно-морского флота в звании капитана 2 ранга, был откомандирован в город Чернобыль на должность старшего офицера ОГ УНХВ МО, где, по октябрь 1987 года, выполнял свойственные задачи в составе группы. Так же приходилось участвовать в оперативных мероприятиях по локализации очагов радиоактивного загрязнения на территории городов Припять, Чернобыль, в местах дислокации химических войск и войск гражданской обороны, то есть, в решении не свойственных для оперативной группы задач. Один из научных экспериментов, в которых мне довелось участвовать - распространение радиоактивного облака после взрыва заражённого радиоактивными веществами здания. Тогда стоял вопрос: что делать с городом Припять? Людей оттуда выселили сразу после аварии, а город стоял, со своими зданиями, сооружениями, стадионом, бассейном. Красивый современный город, но... мёртвый город. На балконах оставалось развешенное после стирки бельё, в квартирах стояла мебель, кое-где у подъездов - брошенные детские коляски и велосипеды, как будто здесь и сейчас живут люди, лишь вышли по делам на некоторое время, и только выбитые местами сквозняком стёкла говорили о реальности произошедшего. Стоял плавательный бассейн, хоть соревнования проводи, водой ванну заполнить и можно давать команду «на старт». Но в таком состоянии всё долго оставаться не могло, воздействие различных природных явлений вносило свой вклад, и город постепенно разрушался. Сначала хотели оставить всё так, как есть, до естественного самораспада радионуклидов, так как дезактивация зданий требовала больших материальных затрат. Но потом просчитали, и оказалось, что на это потребуется около 300 лет (с учётом распада дочерних радиоактивных элементов). Естественно за это время город разрушится сам по себе и никакой надобности в нём уже не будет. Да и мародёры бесчинствовали, проникая лесными тропами в город, грабили дома, тем самым распространяя радиоактивную загрязнённость далеко за пределы тридцатикилометровой зоны. Поэтому было принято решение взорвать направленным взрывом здания в городе, но с минимальным ущербом для окружающей среды, то есть максимально ограничить распространение облака радиоактивной пыли, образовавшееся после взрыва. Со стороны нашей оперативной группы в эксперименте участвовало три офицера: подполковник Давыдов В.Т., слушатель академии химической защиты, капитан 2 ранга Елисеев М., старший офицер ОГ УНХВ МО, представитель от Тихоокеанского флота и я, капитан 2 ранга Шпорт Ю.Г., старший офицер ОГ УНХВ МО, представитель от Северного флота. Задачу нам поставил начальник ОГ УНХВ МО генерал-майор Краснов В.П. Наша задача состояла в том, чтобы проследить распространение радиоактивного облака, на какую глубину и с каким рассеиванием произойдёт разброс радиоактивных веществ, плюс контроль за радиационной обстановкой и временем работы в непосредственной близости от эпицентра взрыва. Вооружившись дозиметрическими приборами и средствами индивидуальной защиты мы отправились на видавшем виды УАЗике, заражённом выше всех допустимых пределов и не поддававшемся никаким способам дезактивации, к месту проведения эксперимента. Было выделено одно из зданий на технологической площадке. Прибыв на место, представились старшему по проведению эксперимента - сотруднику одного из Московских НИИ, осмотрели здание, определили мощность дозы гамма-излучения, уровень радиоактивной загрязненности строения и местности, направление и скорость ветра и заняли своё место в укрытии, предварительно спрогнозировав радиационную обстановку после взрыва. После закладки взрывниками боевых зарядов была дана команда, и прогремел взрыв. Здание сложилось, как карточный домик. Поднялось огромное облако радиоактивной пыли на достаточную высоту и направилось, гонимое ветром, на довольно значимое расстояние. По пути следования облака были расставлены посты радиационного наблюдения, с их помощью определялись глубина распространения облака и уровни радиации на пути его следования. Мы также произвели измерения уровней радиации в непосредственной близости от эпицентра взрыва в различное время после взрыва. Результаты показали, что мощность дозы гамма-излучения и загрязнённость территории радиоактивными веществами увеличились до трёх раз. То же показали и данные, полученные от постов радиационного наблюдения, а радиоактивное облако распространилось на расстояние, значительно превышающее расчётное. Вывод: уничтожение зданий путём направленного взрыва приводит к распространению радиоактивной загрязнённости на значительное расстояние и повышению уровней радиации по направлению ветра и ведёт к ухудшению радиационной обстановки. Поэтому от уничтожения города Припяти таким способом отказались, и он стоит по сей день, разрушаемый ветрами и климатическими осадками...»
Михаил Ильич Лукачук
М.И. Лукачук (г. Суздаль) вспоминает: «... Я находился в чернобыльской зоне в звании старшины милиции, в должности командира отделения ППС (патрульно-постовой службы). В течение месяца я нес службу на КПП (контрольно-пропускной пункт) при въезде в зону отчуждения. Затем, вместе с капитаном милиции, патрулировал в 30-километровой зоне. Нашей задачей было выявление нарушителей, то есть, лиц, которые находились или могли находиться в зоне незаконно, без пропусков, или даже с просроченными пропусками, так как были случаи, когда руководство не во время выписывало пропуска. В зоне проверяли покинутые населением дома, опечатывали их один раз в неделю, чтобы знать, когда в них побывали незваные гости, случалось и такое. Если эвакуированные из радиоактивно зоны граждане хотели получить оставленное в домах имущество, с ними, с каждой семьей, ехали сотрудники милиции, чтобы убедиться, что вещи - на месте, или зафиксировать, что что-то пропало. Один раз в две недели я бывал на самой атомной станции - получал талоны на питание для поселкового отделения милиции (пос. Зеленый Мыс). Однажды мы с коллегами решили заехать в г. Припять, находившийся в 4 километрах от станции. По обочине дороги стоял «рыжий лес», погибший от воздействия радиации, а перед въездом в город дорогу преградили бетонные блоки. Я в первый раз увидел Припять: 9-этажные дома и... тишина. На балконах - белье, где-то открыты форточки. Мы находились в Припяти очень мало времени - пару минут, не больше, потому что имевшийся у нас дозиметрический прибор ДП-5 показал большой уровень радиации. Во время возвращения, на ПУСО (пункт санитарной обработки) нашу машину мыли три раза, пока уровень радиации на ней не вошел в допустимые рамки. В последующем, также в течение месяца, я нес службу в г. Чернобыле, в административном здании, где находился оперативный штаб, руководивший всеми работами по ликвидации последствий чернобыльской аварии. Повезло увидеть и услышать известных артистов, приезжавших «в гости» к ликвидаторам. Присутствовал на выступлении Иосифа Кобзона в г. Чернобыле, так как на этот день у меня выпал выходной. Обратил внимание на то, что цветы артисту не дарили - боялись, что они могут быть радиоактивными. Слушал и видел Аллу Пугачеву, выступавшую в поселке Зеленый Мыс, и танцевавшую во время выступления с прапорщиком. Этот эпизод потом показывали по телевизору...»
В память о погибших при катастрофе... Икона «Чернобыльский Спас»
