В.В. Боравская (г. Александров). ИСТОРИКИ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА СТАРИЦКОГО (1535-1569). Материалы областной краеведческой конференции (20 апреля 2007). Том 2. Владимир, 2008.
Коротка и печальна жизнь, трагична смерть Владимира Андреевича, удельного князя старицкого и верейского, двоюродного брата царя Ивана Грозного. Сын старицкого князя Андрея Ивановича, брата Василия III, дяди Ивана IV, и Евфросинии Андреевны Хованской, с 2 до 5 лет рос в заточении, куда был определен после «мятежа» отца в 1537 г., вскоре скончавшегося «в железех», а потом с матерью «в тыну». Пятилетний ребенок был выпущен на свободу 25 декабря 1541 г., получил отцовский удел, ему дали бояр и детей боярских, но не отцовских. С 15-летнего возраста он активно участвовал в военных начинаниях Грозного, в частности в двух последних походах на Казань и в ее покорении. В 1551 г., то есть в 16 лет, стал членом Боярской думы. В марте 1553 г. во время тяжелой болезни царя и так называемого «мятежа» бояр часть их именно его прочила в наследники царского престола. Согласно крестоцеловальным записям 1553 и 1554 гг. князь Владимир должен был быть главой регентского совета при детях Ивана IV. Новый подъем авторитета Владимира Андреевича связан с блистательной победой под Полоцком, захваченным русскими войсками 15 февраля 1563 г. Однако Владимир Андреевич, как и большинство бояр, по-видимому, не поддержал войны против единоверческого населения Великого княжества Литовского и высказался за прекращение похода за пределы непосредственной городской территории Полоцка, что с военной точки зрения оказалось крайне неудачным. Владимир Андреевич, виновник отзыва войск, посланных Иваном IV в глубь Великою княжества Литовского, в июне 1563 г. попал в опалу, часть его земель была сменена: Вышгород с уездом и ряд волостей в Можайском уезде отошли царю, а князь Владимир получил удаленный от столицы город Романов на средней Волге. Тогда же была пострижена в монахини и его мать под именем Евдокии. В марте 1566 г. Владимиру Андреевичу было разрешено восстановить свой двор в Москве. После неудачного отражения набега крымского хана Девлет-Гирея осенью 1566 г. Владимир Андреевич в январе потерял Старицу, вместо которой получил Дмитров, а в марте 1567 г. - Боровск и Верею, взамен Алексина, Звенигорода и Стародуба Ряполовского. Весной 1569 г. он был направлен в Нижний Новгород против турок. Его торжественная, на уровне наследника престола, встреча костромичами на пути к месту назначения вновь обострила подозрения царя. Он, давно опасавшийся возможного претендента, был и без того раздражен близостью старицкого князя с Филиппом Колычевым, открыто критиковавшим опричнину и за это 23 декабря 1568 г. поплатившимся жизнью. Сам князь Владимир на пути к Александровой слободе на Богонском яме 9 октября 1569 г. по распоряжению царя, обвинившего его в покушении на свою жизнь, был отравлен.
Таково краткое повествование жизни князя Владимира Андреевича Старицкого. Что же заставляет еще раз обратиться к давно прошедшим временам и к истории жизни и смерти этого князя? Именно история смерти, а также захоронения князя и его семьи стали предметом исследования автора.
Многие историки при описании расправы Ивана Грозного над князем Старицким используют свидетельство очевидцев события, лифляндцев Иоганна Таубе и Элерта Крузе - «Послание Таубе и Крузе к герцогу Кетлеру» 1572 г. Вот что писали эти бывшие советники царя Ивана: «Когда великий князь имел свой лагерь в Александровой слободе, а князь Владимир в Новгороде, которые находятся в 84 немецких миль друг от друга, отправились повара великого князя согласно его плану в это место за рыбой для него, где она водилась в изобилии. Когда повара ездили по очереди несколько раз за рыбой для великого князя, и благоприятное время, наконец, подошло, то один из поваров взял ядовитый порошок и показал тайно Федору Нуне, будто бы Владимир дал ему, когда он ездил в Нижний Новгород за рыбой, этот порошок и 50 рублей с тем, чтобы он тайно примешал его к пище великого князя. Повар был взят для вида к допросу. Порошок был признан ядом... Великий князь написал, что должен князь Владимир явиться к нему и, так как великий князь желает поговорить с ним, пусть направит он свой путь в Александрову слободу; в Москатине (владения Москатиньевых находились в волости Великая Слобода), который отстоит в полумиле от слободы, ему будет приготовлен лагерь... Добрый князь отправился вместе с супругой, двумя дочерьми-невестами и двумя молодыми сыновьями и со всеми бывшими при нем женщинами и челядинцами и прибыл в описанное место... Когда князь Владимир сам явился и остановился в соседнем доме, были посланы Василий Грязной с Малютой Скуратовым сказать ему, что великий князь считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление, как доказал это сам князь Владимир тем, что подкупил повара, дал ему яд и приказал погубить великого князя. Тотчас же был вызван повар, которого добрый князь никогда, быть может, и в глаза не видел... Великий князь приказал ему (князю Владимиру) вскоре явиться вместе с супругою и детьми, которые как только они появились, опечаленные и подавленные горем, бросились перед ним на колени и стали просить милости, во внимание их невинности, и пощады их жизни и жизни их людей и обещали сделаться монахами и отшельниками до конца их дней, пока Бог не потребует их из этого мира... Великий князь объявил, что, так как Старицкий покушался на его власть и жизнь и приготовил для него еду и питье с ядом, должен он сам выпить то питье, которое хотел дать великому князю, и тотчас велел позвать благочестивого князя с женой и детьми и передал кубок прежде всего князю. Последний отклонил его и сказал жене: «... я должен, к сожалению, умереть, но не хочу все же убить сам себя». На это жена его отвечала: «Милый, ты должен принять смерть и выпить яд, и это делаешь не по своей воле»... Поэтому князь взял кубок, предал свою душу руце Божьей и выпил яд; князю сразу стало очень плохо, и через четверть часа он отдал душу Богу. Вслед за тем то же самое сделали его жена и четверо детей, которые все отдали свои души Богу на глазах у тирана и покончили с этим миром»... Были погублены и слуги Старицких. Отметим, что, по версии Таубе и Крузе, лагерь князя Старицкого был разбит в Москатине, по приказу царя Ивана именно здесь лагерь был окружен. Место, где остановился царь и где произошла расправа, Таубе и Крузе не назвали. По их версии, погибли князь Владимир, его жена и четверо детей: две дочери невесты и двое сыновей.
Следующим документом, подтверждающим убийство князя Владимира Андреевича, является «Синодик» царя Ивана. Текст документа реконструирован. Согласно «Синодику» 9.10.1569 г. должно поминать «(на Богане благоверного) князя Володимера (Андреевича) со княгинею да з дочерью, (дьяка) Якова (Захарова), Василя (Чиркина), Анноу, Ширяа (Селезневых), Дмитрея (Елсуфьева), Богдана (Заболоцкого), Стефана (Бутурлина)». По «Делу В.А. Старицкого» без указания дат в «Синодике» отдельно упомянут Молява (повар) и еще 17 человек. Всего по делу Старицких в «Синодике» упомянуто около 130 человек.
Русский историк Н.М. Карамзин местом казни князя Владимира указал д. Слотино, поводом казни названо умышление в убийстве - отравлении царя, способ казни - отравление князя Владимира, его жены Евдокии и двух юных сыновей (кроме убитых тогда же слуг). Н.М. Карамзину в изложении фактов о месте, характере расправы, числе жертв, вторят историки Н. Сербов и А.В. Экземплярский. Современный исследователь истории России в ХѴІ-ХѴІІ вв. Р. Скрынников излагает события расправы над Старицким близко к тексту Н.М. Карамзина, но с меньшим числом убитых членов семьи: отравлены князь Владимир, его жена и девятилетняя дочь; старшие дети князя от первого брака были пощажены царем. Удивительно, что современный автор книги «Монархи России» Е.В. Пчелов в изложении «пестрых глав, полусмешных, полупечальных», называет жертвами Ивана Грозного Владимира Старицкого, его жену и маленьких детей, не называя их поименно. О казни князя Владимира Андреевича вместе с женой и детьми пишет и советский историк Э.С. Лурье, ссылающийся на С.Б. Веселовского. Изложение истории расправы у Н.И. Костомарова несколько иное: «Было подозрение, быть может и справедливое, что Владимир, постоянно стесняемый недоверием царя, хотел уйти к Сигизмунду-Августу. Царь заманил его с женою в Александровскую слободу и умертвил обоих. О роде смерти этих жертв показания современников не сходятся между собою: по одним - их отравили, по другим - зарезали». В примечании Костомаров, ссылаясь на иностранцев, говорящих еще об убитых детях, опровергает их известие: две дочери Владимира и единственный сын были живы через несколько лет после 1569 г. Более осторожен в изложении события казни князя Старицкого С.М. Соловьев. В примечаниях к 5 тому «Истории России» он пишет следующее: «В русских летописях нет подробностей о смерти князя Владимира; иностранные свидетельства противоречат друг другу: по одним его отравили, по другим зарезали, по третьим отрубили голову; по одним его отравили вместе с женою и сыновьями, по другим жену и сыновей расстреляли. По одним родословным книгам у князя Владимира значится один сын - Василий - бездетен, по другим трое: Василий, Иван и Юрий. Если согласиться с иностранными показаниями и с Курбским, что двое были убиты вместе с отцом, то третий оставался в живых, ибо о нем говорит царь Иоанн в своей духовной 1572 года: «А что был дал есми князю Володимеру Андреевичу, в мену против его вотчины городов и волостей и сел, городы и волостии села, и князь Володимер передо мною преступил, и те городы и волости и села сыну моему Ивану, и княжь Володимерова сына князя Василья и дочери, посмотря по настоящему времени, как будет пригоже». Этот Василий в 1573 г., во время свадьбы своей сестры уже был женат. Но почему младшие были умерщвлены, а старший пощажен?». Вероятно, эти многие «почему» вынудили отдельных отечественных историков обойти подробности истории расправы над Владимиром Старицким умолчанием или констатацией факта (например, С.Ф. Платонов, К. Валишевский и др.). В 1842 г. историк Н. Савельев в статье «Жизнь Владимира Андреевича Старицкого» призывал к необходимости критического издания «Истории» Карамзина. По мнению Савельева, участь Владимира Андреевича осталась неизвестною. В летописи, принадлежащей святому Димитрию Ростовскому, сказано:«... в лето 7078 года нестало в животе князя Владимира Андреевича»; а в другой: «генваря в 6 день 1570, на крещение, царь и великий князь повеле убити брата своего, благоверного и великого князя Владимира Андреевича Старицкого, и в то время мнози по нем восплакашась людие» (Акад. Наук № III). В январе 1570 г. царь находился, между прочим, в Новгороде. По рассказу Таубе и Крузе, повторенному Карамзиным, дети Старицких были отравлены в 1569 г. На самом деле трое детей после 1570 г. были живы. Евфимию Владимировну в 1570 г. царь сосватал за датского принца Магнуса, в приданое за невестой царь обещал принцу пять бочек золота. Брак был отложен до прекращения военных действий, но невеста скончалась. По смерти сестры уже Мария Владимировна была предложена царем в супружество тому же принцу и с тем же приданым. В 1573 г., прекратив военные действия в Ливонии, царь с наследником праздновал свадьбу своей племянницы в Новгороде. На свадьбе у сестры пировал и ее брат, Василий Владимирович. Его жена Мария занимала у новобрачной место матери, а сам Василий - место отца. Оказывается, Карамзин знал эту свадебную историю, но почему-то поддался вымыслам Таубе и Крузе. Теперь обратимся к нашему земляку-краеведу Н.С. Стромилову и его версии интерпретации печального события: «Я почти несомненным полагаю, что князь Владимир Андреевич Старицкий, его жена Евдокия, сын Юрий и Иван и дочь Евдокия 9 октября 1569 года отравлены в селе Спасском-Негодяеве-Шимохтине Александровского уезда, расположенном в 24 верстах по обоим берегам р. Богоны, древней усадьбы и вотчины Собакиных... Основываем наше предположение на следующем: Москатино, Слотино и Шимохтино в окончательных двух слогах (-тино) созвучны; иноземцам очень свойственно было переиначить слово Шимохтино в слово Москатино, тем более, что они почти везде в своих записках искажают русские имена и названия; Шимохтино при р. Богоне; Шимохтино по пути от Нижнего Новгорода (откуда возвращался к царю в Слободу князь Владимир, вероятно через Владимир и Юрьев) в 25 верстах, а Слотино - за Александровой Слободой и от нее тоже в 25 верстах. Тела же князя Владимира и его семейства по отравлении были брошены в р. Богону, в том же селе Шимохтине; подобно тому царь поступил и с матерью князя Владимира - удельной княгиней Евфросинией, в инокинях Евдокиею, которую повелел утопить в р. Шексне близ Горицкого монастыря». Чуть раньше Н.С. Стромилов писал: «Сбивчивость в точном означении места смерти князя Владимира Андреевича Старицкого и его семейства, примечание академика историка Н.Г. Устрялова, а особенно в синодике, той поры письменном памятнике, выражение «на Богоне» заставляют предполагать, что князь Владимир, его жена и дочь были отравлены, или расстреляны, или им отсечены головы и тела их брошены в р. Богону или без всех сих предварительных умерщвлений - утоплены в р. Богоне (но где именно) или же по умерщвлении их тела были погребены в тогда еще быть может существовавшем Покровском «на Богоне» монастыре». На этой версии можно поставить точку и почтить память потомков рода Рюрикова, для историков не известно где погребенных. Но все-таки, при всей жестокости расправы над братом, не мог православный царь Иван Васильевич допустить, чтобы потомки царского рода не были достойно погребены. Вывод Н.С. Стромилова неприемлем. Тем более, я нашла подтверждение этому в книге Е.В. Пчелова «Монархи России», где на схеме некрополя Архангельского собора Московского кремля указаны места захоронения князей Старицких: Андрея Ивановича, Владимира Андреевича и его сына Василия Владимировича, отдельно погребены останки женщин из рода Старицких, после 1929 г. перенесенных из Воскресенского собора Кремля. Татьяна Дмитриевна Панова, сотрудник отдела соборов Московского Кремля, на мой вопрос, когда был захоронен В.А. Старицкий и члены его семьи, ответила: «Сразу после смерчи». Она же посоветовала прочесть се книгу: «Кремлевские усыпальницы. История, судьба, тайна». Вот что пишет главный историк-археолог музея «Московский Кремль»: «Владимир Старицкий погиб 9 октября 1569 года. В летописях есть только одно указание на то, что он погребен в некрополе Архангельского собора. Перечень лиц, останки которых были помещены во вновь отстроенном в 1508 г. храме, летописец конца XVI столетия довел до 1574 года и упомянул в нем опальный род Старицких: «... а возле князя Андрея Ивановича положиша сына его князя Владимира Андреевича... а возле князя Владимира Андреевича положиша князя Василия Володимеровича». Захоронения отца и сына были безымянными и на долгие годы оставались загадкой Архангельского собора. Запутывала ситуацию и установленная в XIX в. после ремонта на общем надгробии эпитафия, упоминающая лишь имя князя Андрея Старицкого (соседние надгробия стояли вплотную). Оставляя безымянными могилы своего брата и племянника, Иван Грозный желал предать забвению место погребения своего соперника. Аналогично поступили и с могилами княгинь Старицких в церкви Вознесения Московского Кремля». Так проясняется причина неразберихи в выводах историков, а также подтверждается недостоверность фактов в истории убийства князя Старицкого и членов его семьи, изложенной в послании Таубе и Крузе. К сожалению, неточности допускаются и сейчас. Т.Д. Панова называет 1573 год временем захоронения Василия Владимировича, а Е.В. Пчелов в списке Рюриковичей, погребенных в Архангельском соборе, называет временем его захоронения 1574 год. Прав был великий Шекспир, когда писал: «Засыпь хоть все землею, деянья темные, их тайный след поздней иль раньше выступят на свет».
О СОСТАВЕ ТЕРРИТОРИИ СТАРОДУБСКОГО УДЕЛА КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА СТАРИЦКОГО
М.И. ДАВЫДОВ
11 марта 1566 года состоялся обмен землями между Иваном IV и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Старицким. По итогам сделки удельный князь получил город Звенигород с округой, а также ряд сел в Стародубе Ряполовском.
Ведущие отечественные исследователи-медиевисты не единожды обращались к анализу известий о поземельных сделках (в том числе и отмеченной выше) между царем и Владимиром Старицким. Однако, следует отметить, что внимание специалистов фокусировалось преимущественно на проблемах «общегосударственного значения», характеризующих проводимую Иваном Грозным в 50 - 60-е годы XVI века политику по отношению к своему опальному родственнику, тогда как такие «второстепенные» аспекты поземельных взаимоотношений двух старейших представителей правящей династии, как то: состав территории вновь образованного стародубского удела, персональный состав местной корпорации феодалов, наконец, объем суверенных полномочий, предоставленных царем князю Владимиру, - все эти вопросы долгое время оставались неизученными.
Лишь с выходом в свет работы А.Л. Юрганова, ряд сюжетов которой напрямую перекликается с темой настоящей статьи, ситуация поменялась в лучшую сторону. Однако воссозданная автором картина владельческой истории Стародуба в середине XVI века содержала ряд досадных пробелов и неточностей, обусловленных прежде всего сложным характером и относительной неполнотой источниковой базы в контексте изучаемой проблематики. Выявить и устранить эти недостатки нам удалось лишь в рамках более крупного исследовательского проекта - благодаря комплексному ретроспективному анализу всего корпуса известий по эволюции землевладения на территории Стародуба Ряполовского в XV - XVI столетиях. И поскольку сделанные нами в этой работе наблюдения и выводы о стародубском уделе Владимира Старицкого все еще остаются практически недоступными для широкого круга специалистов, полагаем необходимым представить их в рамках настоящей статьи.
В ходе реконструкции состава территории удела князя Владимира мы будем опираться прежде всего на показания меновной грамоты 1566 года, оформившей раздел Стародуба между царем и удельным князем. Владения, доставшиеся последнему, в тексте документа условно поделены на две группы.
К первой группе относятся городище Стародуб Ряполовский с посадом, села Ряполово с приселками, Ивановское с приселками, Ламна, Крутое, Липки и волость Пожар. Указанные земли перечислены вместе в самом начале исследуемого источника, причем в отношении них специально помечено, что «все те села, и приселки, и д(е)р(е)вни, и починки тех сел, и волость Пожар, которые в сеи меновнои имянно писаны, за помещики». Эти территории могут быть объединены в одну группу не только благодаря схожему правовому статусу, но и ввиду общности своей владельческой истории, ибо всеми ими в разное время распоряжались представители наиболее влиятельного в Стародубе клана князей Ряполовских с ответвлениями Хилковых и Стригиных. Так, нам удалось установить, что волость Пожар (ядро ее территории, по-видимому, составляли села Смолино и Дмитриевское, Василий Святой тож) и смежные ей села Крутое и Липки прежде принадлежали князю Семену Ивановичу Молодому Ряполовскому и после его казни в 1499 году были пущены в поместную раздачу. Ему же обязано своим названием и городище Стародуб Ряполовский (бывший город Стародуб - в XIII - XV столетиях политический центр одноименного княжества, известный впоследствии как село Клязьменский Городок), которым князь несомненно владел в последние годы своей жизни. Еще одна вотчина Семена Ряполовского - село Ряполово - располагалось в левобережье Клязьмы: она также была конфискована государством и еще до середины XVI века стала поместьем князя Федора Дмитриевича Бахтеяра Приимкова-Ростовского. Что меновная грамота 1566 года подразумевала под приселками села Ряполова, сказать сложно: возможно, к их числу относилось сельцо Емельяново (в XVII столетии его земли располагались чересполосно землям села Ряполова; следовательно, первоначально оба этих комплекса составляли единое владение), а также располагавшиеся по соседству сельца Травино, Давыдково и Угримово. Впрочем, не исключено, хотя и маловероятно, что приселками документ собирательно обозначал другие близлежащие села, также доставшиеся князю Владимиру Андреевичу - Южу, Введенское и Селищи (сообща они составляли территорию Южской волости). К моменту совершения обмена село Южа, Никольское тож принадлежало князю Андрею Ивановичу Стригину, однако вскоре оказалось в руках помещика Григория Яковлева (Нечаева) сына Карамышева, село Введенское являлось дворцовым, а село Селищи по крайней мере с середины 1550-х годов было поместьем все того же Григория Карамышева.
Смежно Южской волости располагались земли села Ламны. Оно еще в 1520-е годы было изъято в казну после смерти бездетного князя Петра Семеновича Лобана Ряполовского и его жены Аксиньи. Ламна являлась
куплей Петра Лобана; учитывая тот факт, что в опричную эпоху некоторая часть этого владельческого комплекса все еще продолжала принадлежать внучатому племяннику князя - указанному выше Андрею Стригину, можно предположить, что продавцом основного массива земель села выступал либо отец, либо дед последнего. Что же касается родовых вотчин Петра Лобана, то по нашему мнению, ими являлись уже упоминавшиеся села Селищи и Введенское, после изъятия в казну пущенные в поместную раздачу.
Лишь с определением владельческой принадлежности села Ивановского (позднейшее Ивановское, Новое тож) вопросов не возникает. Сама меновная 1566 года четко определяет его как отписанную вотчину князя Дмитрия Ивановича Хилкова, казненного накануне опричнины. Под приселками села несомненно подразумеваются какие-то другие незначительные здешние владения Хилковых, но только не другая их вотчина - село Иваново, поскольку последнее упоминается в составе второй группы владений, полученных Владимиром Старицким. Впоследствии Хилковым удалось вернуть себе родовые земли в полном объеме, и в XVII столетии в их руках продолжали находиться как село Ивановское, так и село Иваново.
Перейдем к рассмотрению владений второй группы, список которых помещен в середине исследуемого документа. В нем фигурируют (в порядке перечисления) села Сарыево, Павловское, Чмутово, Федоровское, Мынчаково, Олферовское, Шешовка, Медведково, Шустово, Иваново, Старые Зименки, Мазолово, Васильевское, полусела Никольское и Ромоданово, треть сельца Васильева, сельцо Михеево, треть полусельца Троицкого, сельцо Зименки, деревня Косаево «и иные», а также села Алексино и Дубакино. Источник обозначает указанные комплексы как «вотчины и купли, и монастырские и ц(е)рковные земли». То есть во вторую группу были определены земли с вотчинным статусом, находившиеся на момент их передачи князю Владимиру в руках светских и духовных феодалов.
Первые несколько поселений второй группы - Сарыево, Павловское, Чмутово, Федоровское, Алферовское и, очевидно, Мынчаково (название последнего в тексте грамоты явно содержит ошибку; возможно, именно по этой причине сведений о нем в других источниках мы не находим) - принадлежали князьям Татевым, еще одной ветви рода Ряполовских, и располагались непосредственно к северу от села Крутого и владений князей Хилковых. Основной массив своих вотчин в Стародубе Татевы сумели удержать за собой и в послеопричную эпоху; лишь село Сарыево было утрачено ими и к началу XVII столетия перешло в дворцовое ведомство.
Смежно Сарыеву, на север и северо-восток, причудливо изогнутой полосой тянулись земли полусела Никольского, села Шустова и трети полусельца Васильевского (Васильева). Первое в середине 1560-х годов принадлежало князьям Богдану Петровичу Ромодановскому и его сыну Михаилу, они же владели половиной села Шустова. Другая половина села являлась вотчиной троюродного брата Михаила - Афанасия Андреевича Нагаева-Ромодановского. Треть полусельца Васильевского еще в 1551/52 году по вкладу князя Андрея Ивановича Коврова полсела Никольского закрепилась за владимирским Рождественским монастырем. К последнему владельческому комплексу тянула и деревня Кочетово, которая, как нам кажется, упоминается в тексте меновной грамоты под ошибочным названием Косаево - во всяком случае других поселений с подобным названием на территории Стародуба мы не смогли обнаружить. Деревня Кочетово ранее принадлежала двоюродному брату Андрея Коврова - князю Осипу Андреевичу Коврову, однако впоследствии была дана им владимирскому Рождественскому монастырю; впрочем, часть своих земель здесь князь продолжал сохранять за собой и в 1560-е годы.
Добавим также, что в том же районе известны и другие владения, хотя и не упоминаемые прямо в меновной грамоте 1566 года, но в действительности переданные царем князю Владимиру Старицкому. Это, во-первых, Закожские деревни с Никольским Задеберьским монастырем (позднейшим Дебрьским погостом) - бывшая вотчина князя Михаила Юрьевича Нырка Ромодановского, впоследствии оказавшаяся в руках Василия Васильевича Коробова; во-вторых, какая-то часть земель села Яблонцы или, по крайней мере, тянувшая к нему деревня Прокошево - вотчина князя Ивана Борисовича Ромодановского; наконец, в-третьих, село Константиново и сельцо Красное, ставшие в опричную эпоху поместьями соответственно Игнатия Дмитриева сына Басаргина и братьев Мути- ка и Ивана Никитиных (Армяковых) детей Офросимова (кому конкретно из Ромодановских указанные два владения принадлежали ранее, определить, увы, не представляется возможным).
Еще к северу, смежно Яблонцам, располагалось полусело Ромоданово. В 1560-е годы оно являлось вотчиной князя Антона Михайловича Ромодановского.
Незначительный по размерам анклав владений князя Владимира Старицкого в западно-стародубских областях Кривоборье и Галибесове составляли Шешовка, Медведково и треть полусельца Троицкого. Названные в грамоте 1566 года селами Шешовка и Медведково таковыми не являлись. Первая была деревней (в настоящее время она находится в черте города Коврова) и принадлежала уже упоминавшемуся выше князю Осипу Коврову, а затем его сыну Ивану; под именем второй известны заводь реки Клязьмы с рыбными ловлями (ими Ковровы распоряжались сообща) и по соседству с ней пойменная соляная лука, которой владел дядя Осипа Коврова - князь Семен Васильевич Ковров. С юга к Шешовке примыкали земли трети полусельца Троицкого. Последнее следует отождествлять с вотчиной одного из двух родных братьев Пожарских - либо князя Ивана Васильевича Черного, либо Петра Ноздруна, каждому из которых в середине XVI века принадлежало по одной шестой названного владельческого комплекса. К сожалению, вопрос о владельческой принадлежности той трети полусельца Троицкого, что упомянута в тексте меновной грамоты, более точно решить не представляется возможным, поскольку оба брата к концу 1560-х годов скончались, передав свои доли в сельце Троицком властям суздальского Спасо-Евфимьева монастыря.
Сельца Михеево и Зименки располагались в Мугрееве - пограничной Южской волости самой восточной области Стародуба. Первоначально они принадлежали еще одному представителю рода Пожарских - бездетному князю Василию Ивановичу Рубцу, но уже к середине 1560-х годов были переданы им братии все той же спасской обители. Помимо этих двух селец, под контроль Владимира Старицкого перешли также и другие мугреевские вотчины монастыря, не названные прямо в тексте грамоты 1566 года, - село Богоявленское с целым рядом деревень и пустошей.
Села Васильевское, Алексино и Дубакино представляли собой отдельные части прежде единой огромной латифундии - Алексинского стана, полученного князем Михаилом Романовичем Мезецким на рубеже XV - XVI столетий в обмен на свои родовые земли в Мещовске, в районе русско-литовского порубежья. В середине столетия село Васильевское, Шапкино тож принадлежало внуку Михаила - князю Юрию Ивановичу Шапкину-Мезецкому, а село Алексино - двоюродной сестре последнего, княгине Авдотье Ивановне Пронской (урожденной княжне Мезецкой). После смерти княгини село перешло к ее дяде - влиятельному церковному деятелю опричной эпохи, старцу московского Богоявленского монастыря Ионе Васильеву сыну Протопопова. Село Дубакино первоначально входило в состав вотчины четвертого сына Михаила Мезецкого, бездетного Петра Гнусы; после его кончины оно за короткий срок сменило нескольких хозяев, а с 1558 года закрепилось за московским Богоявленским монастырем. В плане территориального расположения указанные вотчинные занимали значительную часть междуречья Шижехты и Тезы в их нижнем течении, гранича на севере и северо-востоке с землями села Ряполова, а на северо-западе - с владениями князей Гундоровых; последним, в частности, принадлежали упоминаемые в меновной грамоте 1566 года села Старые Зименки - вотчина Давыда Васильевича Гундорова, и Мазалово, которое, по нашему мнению, принадлежало старшему брату предыдущего - князю Федору.
Итак, проведенная нами реконструкция состава территории стародубского удела Владимира Старицкого показала, что все доставшиеся ему но обмену с Иваном IV территории группировались следующим образом. Крупная область владений князя Владимира находилась на юге Стародуба. Она включала в себя поместные земли волости Пожар, сел Крутого и Липок, вотчины Хилковых и Татевых целиком, а Ковровых и Ромодановских частично, и, наконец, ряд малозначительных владений владимирского Рождественского монастыря. Два небольших анклава на западе Стародуба образовывали земли, тянувшие непосредственно к Стародубскому городищу, а также части вотчин Ковровых в Кривоборье и Пожарских в Галибесове. Значительный по размерам единый массив владений князя Владимира сложился и в левобережье Клязьмы, в центральных районах бывшего Стародубского княжества. Его составили части вотчин Гундоровых, Стригиных и Мезецких, латифундии суздальского Спасо-Евфимьева и московского Богоявленского монастырей, а также поместные земли Южской волости и сел Ряполова и Ламны.
Как видим, удел Владимира Старицкого не являлся конгломератом хаотично разбросанных владений. Все они аккумулировались в две крупные области на юге и в центре Стародуба, а два небольших анклава располагались между ними на незначительном расстоянии. В общей сложности территория удела князя Владимира охватила от 40 до 50% всех стародубских земель совокупной площадью 1400 - 1700 км2. По тогдашним меркам это было довольно крупное образование, по размерам сопоставимое с несколькими станами или волостями.
Что же касается вопроса о мотивах, которыми руководствовался Иван IV при определении круга владений, подлежащих включению в состав вновь образованного удела, то он в силу своей сложности может быть решен лишь в рамках специального исследования. Сейчас же мы можем отметить только основные свои наблюдения. Во-первых, показательным является тот факт, что князю Владимиру достались все известные по документам поместные и церковные (за исключением вотчин Троице-Сергиева монастыря) земли, существовавшие на территории Стародуба в доопричную эпоху. Во-вторых, обращает на себя внимание еще один момент: в 1565 году большинство стародубских князей в числе многих других представителей высшей русской аристократии были сосланы в Казань, Свияжск и Чебоксары, а их владения отписаны в казну. Однако в датированной следующим годом меновной грамоте мы вотчин опальных не находим - их царь удержал за собой, как это видно при обращении к духовной Ивана IV; зато под юрисдикцией Владимира Старицкого оказались земли только тех из стародубских князей, кто сумел избежать ссылки. Таким образом, по соглашению 1566 года удельный князь фактически приобретал лишь верховные права над доставшейся ему частью Стародубского края; его свобода распоряжения полученными землями была существенно ограничена, поскольку те к моменту перехода под власть Владимира Старицкого уже имели законных хозяев. Соответственно, не ощущая себя полноправным хозяином в пределах своего нового удела, обладая лишь ограниченными возможностями воздействия на местную корпорацию феодалов (им разрешалось продолжать службу у царя, не опасаясь потери принадлежащих им владений), князь, по сути, окончательно утрачивал свой политический авторитет, статус суверена и фактически превращался в марионетку Ивана Грозного.
Село Слотино Село Спас-Шимохтино
