Ганабин Иван Васильевич (10 октября 1922, дер. Коломиха — 20 февраля 1954) — русский советский поэт. Время всё дальше и дальше отодвигает от нас образ человека и поэта Ивана Ганабина. И долг нас, живущих, - знавших и любивших его, - сделать всё, чтобы не предать память о нём забвению. Наш долг напомнить молодым, что жил такой поэт, которому было много дано и для которого всё ещё только начиналось... Иван Васильевич Ганабин родился 10 октября 1922 года в деревне Коломиха Вязниковского района Владимирской области. Деревенская жизнь зародила в сердце любовь к природе, ставшей одной из главных тем его творчества. И только общение с ней скрашивало не очень-то счастливые ранние годы. О них вспоминал поэт в своей неоконченной и не увидевшей свет поэме «Окраина»: Маленький мир Со слепыми окошками: Печка, посудник С горшками Да плошками. Пара ухватов, Икона в углу... Спали на печке, В жару - на полу... В год недорода, Спасаясь от мора, Мы из деревни Приехали в город. В городе тоже Жилось нам не сладко. Плакала часто Отцова трёхрядка... Семья переехала в районный центр Вязники, а затем в небольшой текстильный городок Южу Ивановской области, который, по существу, и стал второй родиной поэта. В этом городе для И. Ганабина многое было связано со словом «первый»: здесь он окончил десятилетку, здесь началась его трудовая деятельность, здесь пришла первая и единственная любовь. Отсюда в январе 1941 года он был призван на службу в армию. В мирные дни, получив в руки оружие, он вступил с ним в ряды защитников Родины, пройдя финскую и Отечественную войну от первого и до последнего дня. Сражался в составе зенитного артиллерийского дивизиона противовоздушной обороны Балтфлота. Участвовал в боях против немецких захватчиков в Латвии, Эстонии, Карелии, под Ленинградом. И даже тогда, когда отгремели последние залпы по врагу, он оставался на флоте: работал секретарем редакции воинской газеты, редактором радиовещания Главной базы Балтфлота, писал очерки и статьи о моряках, воинской службе, И, конечно, стихи… После демобилизации в 1947 году И. Ганабин приезжает в родные края. Постепенно вживается в мирную жизнь, находит новых друзей, занимается самообразованием и одновременно творчеством. Это время отмечено более зрелыми стихами, которые как бы подытожили очень важный период в жизни поэта, связанный с балтийским флотом, где он остро ощутил любовь к Родине, познал цену истиной дружбы и товарищества, где во фронтовой многотиражке впервые были опубликованы его стихи. Для него это были трудные, суровые годы становления характера. Впоследствии он скажет о них: За эти семь почти что лет Я возмужал И укрепился - Как Гражданин И как поэт. Бывший моряк серьёзно думает о дальнейшей учёбе, о Литературном институте. Для этого нужно как-то более внушительно заявить о себе. Всё лучшее, что было написано к этому времени и ещё не опубликовано, он посылает на свой родной Балтфлот. В альманахе «Эстония» (1946 г.) напечатана первая значительная подборка из девяти стихотворений. Это уже кое-что. Следует заметить, что И. Ганабину в его творческих устремлениях везло с самого начала. В конце 40-х годов XX столетия поэт А.Т. Твардовский был депутатом Верховного Совета РСФСР от Вязниковского избирательного округа. И по депутатским делам часто встречался со своими избирателями, бывал в колхозах, на предприятиях. Не обошёл стороной и вязниковских литераторов, бывая на занятиях литгруппы при редакции местной газеты. Вязниковский писатель Иван Алексеевич Симонов вспоминал: «В тот памятный вечер мы и поэзией, и разбором газетного очерка занимались. Остались не обсуждёнными лишь стихи отсутствовавшего на этом занятии Ивана Ганабина. О них через несколько дней Твардовский отдельно письменный отзыв дал...» А.Т. Твардовский писал И. Ганабину: «Ваши стихи меня очень заинтересовали... Вам можно и должно печататься. Самая сильная сторона - большая музыкальность и энергия стиха, поэтический темперамент... если у Вас есть и ещё что-нибудь, то, может быть, можно было бы говорить и об издании Вашей книжечки»... К этому письму сделана многозначительная приписка: «...Кроме того, послушайте доброго совета: отбросьте вторую половину Вашей фамилии - «Россиянин». Это плохо и просто излишне. Ваш А. Твардовский». Конечно, Ганабин послушался совета мэтра. Псевдоним «Россиянин» остался лишь в его рукописных тетрадях. Этим дело не кончилось. В одном из номеров «Литературной газеты» - всесоюзной трибуны советских писателей - появилась подборка стихотворений И. Ганабина с очень добрыми напутствиями самого Твардовского: «В его стихах, очень простых и непритязательных по форме, слышится неподдельная бодрость и здоровье, песенная энергия молодости и силы. Это позволяет ожидать от начинающего поэта успешной работы в дальнейшем». Ну, разве не везение это напутствие самого А. Твардовского - одного из виднейших поэтов советского времени, известного широкому кругу читателей своей знаменитой поэмой «Василий Тёркин». Спустя год после демобилизации, поехал в Москву, в Литературный институт. Экзамены сдал, хотя немного не дотянул баллами. Мать поэта Анна Ивановна Ганабина вспоминала: - Собрался Ванюшка в Москву. В морской форме... Вроде бы и уверенный. Да чегой-то, видно, сдал плохо, немецкий, что ли… Повалился во дворе института, на траву и плачет, Моряк-то! Подошёл к нему какой-то человек, похлопал по плечу, утешает. Спросил фамилию. «Ганабин», - сказал Ванюшка, «Ничего, молодой человек, - говорит, - поступите». В институт И. Ганабин был принят. Видимо, ему как фронтовику было оказано предпочтение. А тем человеком, что утешал неудачника, оказался Михаил Васильевич Исаковский. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ведь вот его величество Случай! Ганабин и раньше помышлял о встрече с этим поэтом, творчество которого ощущал как очень близкое, очень понятное. Сама глубоко народная поэзия М. Исаковского отвечала творческому настрою молодого литератора. Одно время в стремлении быть близким к народу Иван Ганабин и внешне старался подчеркнуть в себе, что он сын народа, сын земли русской. Мать рассказывала, как, уезжая учиться в Москву, Иван надел синюю отцовскую косоворотку, подпоясался цветным кушачком - решил в таком виде показаться среди московских писателей - вот, мол, я какой, прямо из народа. Потом приехал домой, рассказывал: «Не прошло, мать. Меня там быстро раскусили», Анна Ивановна с доброй улыбкой говорила: «Был он простой-простой, да с хитринкой». Всё лишнее, наносное ушло, как только Ганабин стал постигать глубину поэтического творчества. Михаил Васильевич Исаковский занимал особое место в творческом становлении И. Ганабина. Его книга «О поэтическом мастерстве» («Советский писатель», М., 1972 г.) была настольной для молодого поэта. И не только потому что в ней он был замечен как молодой автор, «не лишённый поэтического дарования», но и как учебник, как школа постижения поэтического совершенства. Примечательно, что на этой книге, что хранилась в библиотеке Ганабина, есть автограф: «И. Ганабину на добрую память. М. Исаковский. 7.ІѴ.1953 г.». Поддержку с его стороны молодой поэт ощущал постоянно. Михаил Васильевич был одним из трёх членов Союза советских писателей, который рекомендовал его для принятия в союз. В своей рекомендации (8 апреля 1950 г) он писал: «Стихи Ивана Ганабина в течение ряда лет печатались в различных газетах и журналах. В настоящее время вышел его сборник, который позволяет сделать заключение, что Иван Ганабин - талантливый растущий поэт, и он имеет все основания быть принятым в Союз советских писателей». Речь в рекомендации шла о первом поэтическом сборнике, вышедшем в 1950 г. в Ивановском областном издательстве, который так и назывался: «Первый выход». Это совсем маленькая книжечка; вобравшая в себя всего лишь 29 стихотворений - лучшее из того, что было к этому времени написано. Почти половина произведений - песни. В своём творчестве Ганабин часто обращался к этому жанру, и многие его стихи были положены на музыку. Предваряя сборник вступительным словом, поэт Михаил Александрович Дудин, воевавший с Ганабиным на Балтике, его старший друг и земляк, свидетельствовал, что «песни его легко запоминались матросами и кочевали по кубрикам боевых кораблей». Итак, первая самостоятельная книжка. Именно эту книжку молодой поэт принёс М. Исаковскому. Он был принят в союз одним из первых среди сверстников, будучи студентом первого курса. Проникнувшись чувством глубокого уважения и, может быть, благодарности за поддержку при поступлении в институт, Ганабин пишет стихотворение и посылает его с посвящением М.В. Исаковскому. Вот эти стихи. Глухая ночь глядит в окошко М.В. Исаковскому Глухая ночь глядит в окошко, Вдали орудия гремят… С дорожной спутницей - гармошкой - Вошёл в вагон слепой солдат.
Все сразу как-то присмирели, Утих в вагоне шум и гам, Когда слепой певец в шинели Провёл чуть слышно по ладам.
И из конца в конец вагона Метнулась песня в тишине. Запел о близком, о знакомом Солдат, ослепший на войне.
Все стали сразу как-то строже, Лицом, душой светлей вдвойне: Хоть не у каждого, а всё же У многих кто-то на войне.
Поёт слепой под звук гармошки, Как шёл на битву паренёк, И как на девичьем окошке Горел заветный огонёк.
Сама любовь благословляла На тот святой, нелёгкий путь, И песня души согревала, Надеждой наполняла грудь.
...Глухая ночь глядит в окошко, Вдали орудия гремят… Под звуки старенькой гармошки Пел «Огонёк» слепой солдат. Вскоре автор стихов получает ответ: «Дорогой Иван Васильевич, искренне благодарю Вас за Ваше письмо, а также за стихотворение, которое Вы посвятили мне. Я сохраню то и другое как знак дружеского внимания с Вашей стороны к моей работе. Желаю Вам больших творческих успехов. М. Исаковский. 2 июня 1948, г. Внуково». Установившиеся отношения придают силы молодому поэту и смелость. Готовя новый сборник стихов, он прежде всего хочет заручиться мнением о нём М. Исаковского и направляет ему рукопись. «Когда же я рукопись прочитаю (а я не задержу), то или пришлю её Вам, - пишет М. Исаковский автору, - или же (что лучше) приеду специально в Москву и передам Вам лично. О дне приезда Вас заранее извещу. С приветом, М. Исаковский. 27 июля 1951 г.». Не прошло и недели после этого письма, как Михаил Васильевич пишет во владимирское издательство, с которым у Ганабина была предварительная договорённость об издании книги: «Дорогие товарищи! Я ознакомился с рукописью Ивана Ганабина «Стихи и песни». Считаю, что он имеет полное право выступить с этим своим сборником и рекомендую сборник издать...». На этом письмо не кончается. Кроме категоричного совета, с каким мэтр обращался к издателям, он ещё с присущей ему доброжелательностью, стремлением помочь молодому автору подробнейшим образом останавливается на недостатках отдельных стихотворений, советуя выбросить слабые, либо разработать их, «придав им более глубокий смысл, избавиться от подражания, от неловких выражений вроде «вперекор» вместо «наперекор»: недостаток не бог весть какой, но лучше, если его не будет». Учился И. Ганабин жадно, словно навёрстывал упущенное. Всё для него было значительно: новая встреча, общение с товарищами, театральная премьера, выступление в молодёжной аудитории. Он быстро сходился с людьми и был из числа тех, кто даже после непродолжительного знакомства становился, что называется, своим парнем. Бежит, бывало, в шинелёнке мимо вахтерши в институте, на ходу её отращивает: «Не знаешь, кто у нас озяб?» - И сам отвечает: «Ванюшка Ганабин озяб». - Сунет ей в руки лепёшку или ещё какой нехитрый гостинец: «Мама из дому прислала». - И она, вахтерша, уже отличала его изо всех. В институте И. Ганабин воспитывался в окружении таких поэтов, как Расул Гамзатов, Василий Фёдоров, Владимир Солоухин, Игорь Кобзев, Эдуард Асадов, Яков Козловский, Юлия Друнина, Маргарита Агашина. Большой школой для него были творческие семинары и литературные вечера. Ганабин много работал. Его стихи появлялись в различных альманахах и газетах. Основная тема его творчества тех лет - морская служба, память о боевых товарищах - всё то, чем он ещё жил, что хорошо знал и прочувствовал. Вместе с этим он зорко всматривался в окружающую жизнь, подмечая всё значительное, заметные перемены к лучшему. И, конечно, природа - эта тема давала лёгкий песенный настрой его творчеству, повод для гордости за свою Родину. В небе солнце так и пышет, Над землёй снуют стрижи, Ветер ласково колышет Золотое море ржи.
Я иду, а в небе синем Проплывают облака. До чего же ты, Россия, Необъятно широка! Однажды студенты предприняли попытку издать коллективный сборник стихов. Для многих, по существу, это было первой пробой пера. В 1949 году этот сборник под названием «Родному комсомолу» выпустило издательство «Московский рабочий», Два стихотворения - «Родина» и «По дороге в родное село» - опубликовал в нём и Иван Ганабин. Некоторые из тех, кому посчастливилось быть опубликованным в этом сборнике, оставили на страничках со своими стихами добрые слова в адрес Ивана. В. Солоухин: «Ваня! С верой в твои песни»; В. Соколов: «За этот короткий срок я навсегда полюбил настоящий русский талант, твои честные задушевные песни. Очень рад нашему соседству по сборнику и институту»; М. Годенко: «Ваня, я очень люблю (вой светлый и лирический мягкий стих. Да и в жизни ты человек мягкий и искренний»; Расул Гамзатов: «За дружбу народов, за дружбу поэтов. От такой дружбы «захмелеешь без вина». Ивану Ганабину с любовью»; Ю. Друнина: «Ване Ганабину с верой в его хорошее будущее»; К. Ваншенкин: «В том, что ты рождён поэтом, у меня сомнений мету»; В. Бушин; «Ты идёшь, тебе под ноги мечут критики венки. До чего ж твои дороги необъятно широки». Почти одновременно в Ивановском издательстве выходит другой коллективный сборник, «Молодые голоса», в котором публикуется пять стихотворений молодого поэта. Постоянно Иван Ганабин был тесно связан с литературными кругами Владимира и Иванова. Уроженца Вязниковского района, владимирцы по праву считали земляком. Но для самого Ивана не менее был дорог и край Ивановский, городок Южа, ставший постоянным источником его вдохновения. Литераторы Владимира и Иванова в равной степени считали его своим. И тут и там он был у себя дома. И так до последних дней: работал во Владимире, семья жила в Юже. И издавали его то в Иванове, то во Владимире. В марте 1951 года И. Ганабин стал участником Всесоюзного совещания молодых писателей, а в конце этого же года во Владимирском издательстве вышел второй самостоятельный сборник «В дороге». Поэт активно сотрудничает с газетой московского военного округа «Красный воин», публикует в ней не только стихи, но и статьи о поэзии марийца М. Казакова, о первой книжке стихов К. Ваншенкина «Песня часовых». В это же время он выступает в областной ивановской газете «Рабочий край» со статьей «Поэт моря Алексей Лебедев», посвящая её 10-летию со дня гибели в боях старшего товарища-балтийца. Стихи Ганабина появляются в московском альманахе «Молодая гвардия», в коллективном сборнике солдатских стихов «Боевые друзья», выпущенном Воениздатом. Он везде успевал, он спешил жить. И мечтал о работе после института, о своём семейном доме, о своих новых книгах. Дипломную работу И. Ганабину помогал делать поэт А. Коваленков. Он отобрал и включил в список семнадцать лучших, на его взгляд, стихотворений, в т. ч. «Песня о кронштадтцах», «Сказ о матросском отпуске», «Я флоту очень благодарен», «Уходят в армию ребята», «Редко мы с тобой бываем в Вязниках», «Письмо в Южу», «Родина» и др. Защита диплома состоялась 20 апреля 1953 года. Трое литераторов, в т. ч. Владимир Солоухин, дали хорошие отзывы на подготовленный сборник, Выступившие на защите известные поэты С.В. Михалков, М.К. Луконин, С.С. Орлов положительно оценили стихи, отметив их проникновенную лиричность и близость к фольклору. По окончании Литературного института им. М. Горького его направили на работу во Владимир, что пришлось ему по душе: рядом Москва - столичные издательства, столичные газеты и журналы. Да и город знаком, и область тоже, должность самая подходящая - зав. отделом литературы и искусства. До родного городка рукой подать. Все доводы - «за». В то время недавно созданная областная молодёжная газета «Сталинская смена» очень нуждалась в квалифицированных кадрах. В редакцию собирали людей, что называется, с бору по сосенке. И, конечно, получить сотрудника с высшим литературным образованием для нее было большой удачей. С самого начала выхода газеты в свет этот отдел возглавлял достаточно уверенно входивший тогда в литературу ковровец Сергей Константинович Никитин. Кстати сказать, он был в составе первой редакции молодёжной газеты, готовил к выпуску её первый номер и потом за недостатком кадров заполнял её полосы своими заметками и рассказами. Но так продолжалось недолго. Сергей, готовясь к защите диплома в Литературном институте, ушёл из редакции. Диплом защитил блестяще. Но на работу больше не вернулся, оставшись «на вольных хлебах», посвятив себя только творчеству. Редакция кое-как перебивалась с кадрами, покуда не появился Иван Ганабин. К этому времени он стал уже достаточно известным среди молодых советских поэтов, был хорошо знаком и с С. Никитиным, в котором видел себе хорошую поддержку. Новый сотрудник обладал удивительной притягательной силой. В длинной узкой комнате - самой большой в редакции и потому вмещавшей несколько отделов, всегда были люди. С лёгкой руки бывшего моряка её прозвали «кубриком». Она буквально гудела, быстро наполняясь папиросным дымом, в ней разгорались жаркие споры. В дыму не угадывались лица, слышались только голоса. С первых же дней молодой заведующий с головой ушёл в работу. Возле его стола постоянно толклись авторы, для каждого находил он какие-то особые слова. А стихов приносили и присылали много. У Ивана хватало терпения подробно разбирать их, писать пространные письма со ссылкой на авторитеты. Он отыскивал темы для выступления в газете, кого-то брал под защиту, готовил к печати свои рецензии и стихи начинающих. Среди тех, кто получил поддержку Ганабина, были Ростислав Селянин, Юрий Мошков, Марат Виридарский, Борис Симонов. Р. Селянин был потом принят в Литературный институт, Профессиональными поэтами стали вязниковцы Б. Симонов и Ю. Мошков. Ганабин внимательно следил за творческим ростом также и своих однокурсников, и сам много писал и много печатался в своей газете. В 1953 году во владимирском издательстве под редакцией А. Коваленкова вышла его иллюстрированная книжка для детей «Сказ о матросском отпуске». Всюду успевал этот обаятельный, жизнерадостный человек. Он подолгу задерживался в редакции. Когда все уходили, доставал из стола заветную тетрадь - работал над новым сборником, тщательно отбирая и отделывая каждое стихотворение. Но и в этот период самозабвенной работы Ивана не покидали мысли о доме, о семье. Может быть, даже они стали более острыми, более тяжкими. Там, в Юже, жена, маленькая дочка, одинокая мать, нуждавшаяся в его постоянной помощи. Надоело одиночество, надоели общежития - нет своего угла... Огромные трудности не только с жильём, но и с помещениями для учреждений переживал тогда центр недавно образованной области. Наша редакция на первых порах ютилась в подвальном помещении с печным отоплением и «удобствами» во дворе. Многие сотрудники жили по съёмным углам. Поначалу Иван вреде бы легко переносил своё неустройство. Об этом, в частности, вспоминал поэт Борис Симонов: «Помню, как-то я приехал во Владимир и устроиться в гостиницу не смог. «Ничего, - утешал меня Иван, - у меня переночуешь, в редакции». Он отдал мне диван, а сам соорудил себе постель на стульях, положив вместо подушки под голову газетные подшивки. Потом притащил ещё несколько стульев из соседней комнаты и начал уставлять их. - Это Славке Селянину постель, - объяснил он. - Понимаешь, интересный начинающий поэт. Какие стихи чудесные пишет! Приехал из деревни, а жить негде. Вроде бы всё ничего... Но это только казалось, что он легко переносил лишения. Конечно, жизнь его многому научила. Она ему много и дала: образование, интересную работу, признание его как творческой личности. Но он страдал, страдал от одиночества даже тогда, когда был окружён людьми и проникался их заботами. Страдал от разобщённости с семьёй, от отсутствия своей крыши над головой. Даже тогда, когда выделена и названа была квартира, её адрес, окончательное решение всё отодвигалось. В очередном письме жене он пишет: «С квартирой что-то всё тянут, вроде хотят отдать другому... Редактор пойдёт сегодня или завтра к Кидину (первый секретарь ОК КПСС), будет говорить обо всём этом... Кажется, я не вытерплю и уеду в Южу»... А я тем временем бегала по инстанциям, боясь упустить уже предоставленную возможность и очень была обеспокоена перспективой лишиться прекрасного работника. Очень хорошо понимала душевное состояние Ивана. Сама только-только перебралась во Владимир в связи с новым назначением. Два года с мужем жили разобщённой семьёй: он в областном центре по направлению после института, я в Александрове. А жильё дали - одну комнатушку на троих, с маленьким ребёнком в двухкомнатной квартире с подселением. Так что и мне перепало немало испытаний, и понять Ивана было легко. Но чувствовала, что поэта ещё что-то беспокоит. Это уже стало известно потом, после ухода Ивана из жизни. …Письма тех последних месяцев, полные отчаяния, летят одно за другим в Южу: «Ведь ни одного Нового года мы не встречали вместе. Всё с чужими встречали. Хорошо ли это?.. Скучаю по тебе, Ирке... тоска меня снедает. Пиши скорее ответ... Приедешь ли? Вспоминаешь ли обо мне, а?». Увлечённый работой, он не заметил, как к нему подкралась тяжёлая болезнь. Ещё письмо: «Очень болею, по ночам задыхаюсь, сплю полусидя»... Наконец, получен ордер на жильё, но с пропиской Иван не спешит. То ли в силу нездоровья, то ли (и это скорее всего) в ожидании ответа от жены, её окончательного решения о переезде. Проходит ещё месяц. Снова полное отчаяния письмо жене: «А я болею, и болею тяжело. Не иду в больницу из-за прописки. Завтра, кажется, пропишусь, но это уже не радует. Ах ты, как мне тяжко! И поговорить не с кем. С тобой? Не понимаешь ты меня, о другом думаешь… Сборник пошёл в набор... И это не радует. Если любишь, если хочешь видеть меня - приезжай». До последнего часа И. Ганабин был в делах и заботах. Направляясь на лечение, послал своему внештатному сотруднику Мстиславу Костикову открытку: «Милый Слава! В пятницу не смогу быть у вас в институте. Перенесите, если можете, на следующую пятницу (или иной какой день) моё выступление. Мои извинения студентам института. Твой Иван Ганабин. Ст. Новки. 9.ХІІ.53 г.». В январе 1954 года И. Ганабина положили в больницу. Он пишет мне: «Ужаснейшая тоска одолевает меня здесь, но надо сказать: лёг я с большой охотой... я был рад хоть в больницу, хоть в тюрьму, лишь бы была крыша над головой, было бы тепло и был бы уход... Пора бы письму быть от тебя, но его нет. Не до меня?». 2 февраля был выписан из больницы, десять дней провёл дома, но состояние ухудшилось. 13 февраля поместили в ивановский тубдиспансер, где через неделю Иван скончался от рака лёгких. Извещение о его смерти дали все ивановские и владимирские газеты. «Призыв» от имени редакций областных газет, Владимирского книжного издательства, бюро областного литературного объединения 21 февраля 1954 г. опубликовал некролог «О смерти молодого поэта, кандидата в члены Союза советских писателей, председателя областного литературного объединения Ганабина Ивана Васильевича». За день до смерти Иван написал свои последние стихи. Вот они. Всё длиннее становятся тени, - Это вечер крадётся опять. Я хотел бы сейчас, как Есенин, Свою жизнь молодую прервать.
Этот вечер опять пробуждает Только грусть и большую печаль, Он опять мне тоску навевает - Вот поэтому жизни не жаль.
Тридцать два, а какая усталость!.. Опостылело всё мне кругом, Всё, что было, так быстро умчалось!.. Оттого мне и жизнь нипочём/
Только зря я об этом мечтаю, День придёт - перестану грустить. И захочется снова, я знаю, Мне безумно, безудержно жить!!! Поэта хоронила вся Южа. В траурных мероприятиях (встречах в трудовых коллективах и школах, вечерах памяти) приняли участие писатели, поэты, журналисты из Москвы, Иванова, Владимира, Ярославля, Горького, Коврова, Вязников и других городов, приехавшие отдать последний долг безвременно ушедшему товарищу. Обещанная встреча со студентами не состоялась... Новой книжке стихов не суждено было выйти при жизни поэта. Её готовили к изданию друзья Сергей Никитин и Алексей Фатьянов («Избранное», 1954 г. Владимир). Спустя два года в издательстве «Советский писатель» вышел ещё один сборник («Стихотворения», 1956 г., Москва), подготовленный тоже другом Ганабина - поэтом Константином Ваншенкиным. Вышла и ещё одна посмертная книга «Родная сторона. И. Ганабин. Стихи и песни. Воспоминания о нём» («Транзит-Икс», Владимир, 2003 г.). О ней отдельный рассказ.
Михаил Дудин Мины взрываются после войны
- Не надо похоронного марша, сыграйте полонез. - Последняя просьба Ивана Ганабина, поэта и баяниста. По рядам пробегающий шёпот От скрипичного вздоха исчез. И застыл зачарованный Сопот, И на сцену поплыл полонез.
По-старинному лёгкие пары Закружились летучим огнём. И невольно глухие удары Учащаются в сердце моём.
И над Гдыней заря запылала, Над просторами рощ и полян. Белокурый встаёт запевала, И поёт, и рыдает баян.
Умолкает случайная птица, Двух колен не допев до конца. И светлеют угрюмые лица, И нежнеют тревожно сердца.
И матросы за новый посёлок Приготовились в новый бросок. И последний горячий осколок Баяниста сбивает в песок.
Только нет, молодого не сгубит, Откровенного смерть не собьёт. Он ещё поживёт и полюбит, И сыграет, и песню споёт.
И, касаткой разбуженный рано, Встретит тихий и лёгкий рассвет... Словно мина, старинная рана Через десять сработает лет.
Упадёт он в подушку и больше Не поднимет своей головы. Жизнь идёт. И, наверное, в Польше Не узнают об этом, увы.
Станет холодно в городе Юже Всем, кому эта жизнь дорога. И берёзы нагнутся от стужи, И поля завернутся в снега.
Солнце глянет из тучи лучисто, Озаряя оснеженный лес. И до кладбища три баяниста На плечах пронесут полонез.
Мёрзлой глины о крышку удары. И, как будто бы память о нём, В старом Сопоте лёгкие пары Проплывают летучим огнём.
КАК Я ИЗДАВАЛА КНИГУ
В 1972 году решением бюро Владимирского обкома ВЛКСМ Ивану Ганабину была посмертно присуждена премия имени Герасима Фейгина - за цикл стихов о молодёжи, родине, родном крае. Группа владимирских журналистов во главе с редактором областной молодёжной газеты «Комсомольская искра» Александром Кузнецовым (в её числе была и я как бывший редактор этой газеты) направилась на родину поэта. Южский РК КПСС обставил вручение премии с подобающей случаю торжественностью. На встрече, приуроченной к 50-летию со дня рождения поэта, присутствовала его мать, Анна Ивановна Ганабина. Мы с ней были знакомы, правда, заочно, по переписке. Все годы после смерти Ивана к определённым датам его жизни я готовила материалы с подборкой его стихов для разных газет. Гонорары за публикации направляла матери. Она присылала мне открыточки с поздравлениями к праздникам и кратким упоминанием о своей трудной жизни. И таким образом между нами сохранялась постоянная связь. На этот раз мы встретились с ней как старые добрые знакомые. Оно так и было. Матери хотелось о многом рассказать, поделиться наболевшим, но этому мешала не располагающая к откровениям обстановка. Разговор получился отрывистым, беглым. На трибуне один выступающий сменял другого. Это были и люди официальные, и друзья, и школьники. Много было сказано хороших слов о безвременно ушедшем поэте. И, обращаясь к нашей делегации, все говорили о переиздании его произведений, в библиотеках его книг почти не осталось. После этой встречи прошли многие годы. Из писателей, друзей поэта на просьбу о переиздании произведений И. Ганабина в силу ли занятости или каких-то других причин никто не откликнулся. Это беспокоило Анну Ивановну: о её сыне-поэте забыли. И тогда она обратилась ко мне: «У нас в Юже такой спрос на его книжки - а их нет. У меня так всё забрали, и всё в школы - то сочинение писать, то какие-то читки проводят, Он в Юже в таком почёте, что почти каждый дом желает его книжку… Помоги!..» Это «помоги!» как крик души. Но что я могла сделать? И всё-таки думаю: надо браться за депо, надеяться ей больше не на кого. Ближайшие друзья сына - Алексей Фатьянов и Сергей Никитин один за другим тоже ушли из жизни. Другие живут в отдалении. С чего начать? Идею переиздания, прежде всего, поддержали два областные отделения писателей - Ивановское (Жуков В.С.) и Владимирское (Зорин Э.П.). И соответствующие письма были направлены в Ярославль. Замечу, что к тому времени владимирское книжное издательство вместе с ивановским и костромским преобразовано в единый монолит под названием Верхне-Волжское издательство с местом расположения в Ярославле, Решила обратиться к друзьям поэта, а также к тем, кому Иван помог в своё время выйти на творческий путь, с просьбой написать воспоминания. Ищу адреса, пишу письма. Очень быстро откликнулся поэт Константин Ваншенкин, друг и однокурсник И. Ганабина по Литературному институту. В 1978 году у него и Москве вышла книга «Лица и голоса», в которой есть глава «Два Ивана». В ней автор рассказывает о своей с Иваном студенческой жизни, о характере сокурсника, его пристрастиях. Всё очень важно. Книга К. Ваншенкина представляла для меня большой интерес, а слова автографа: «Антонине Степановне Атабековой с пожеланием составить добрую книгу стихов Ивана Ганабина и воспоминаний о нём» как напутствие для выполнения задуманного. Но вдруг затор. Время идёт, а воспоминаний нет. Звоню по адресам, шлю напоминания. Жернова прокручиваются медленно. Наконец, откликнулись поэты-земляки: вязниковцы, ивановцы. Но нет ещё главного материала, без которого издание книжки не могла себе представить - воспоминаний поэта-ленинградца Михаила Дудина, сыгравшего значительную роль в становлении творческой индивидуальности Ивана Ганабина. Много в их биографиях совпадало. Оба - выходцы из крестьян. Оба родом из Ивановской области. Оба участники финской кампании, и без перерыва для обоих началась другая война. Оба писали стихи и публиковались во флотской печати, внимательно присматривались друг к другу. На фронте в 1942 г. М. Дудин был принят в Союз писателей. Возрастная разница в шесть лет не мешала дружить. И когда Ганабин приготовил к изданию свой первый сборник («Первый выход», Ивановский гособлиздат, 1950), он прежде всего обратился к М. Дудину, который и представил сборник читателю. Это была совсем маленькая книжечка в двадцать девять стихотворений - первая проба пера, Работая после института во Владимире, Ганабин, более или менее утвердившись в самостоятельности, пригласил к себе в редакцию прежде всего М. Дудина, чтоб познакомить с коллективом, с газетой. Конечно, без участия такого человека, близкого Ивану друга, книгу воспоминаний о Ганабине делать было нельзя. А их, воспоминаний-то всё нет и нет. Уже подобрался и весь другой материал: фотографии, стихи-посвящения, отобрана нужная литература...
Дудин, Михаил Александрович
Не скрою, долго не решалась сделать напоминание М. Дудину: робела перед авторитетом. Понимала значимость этого человека: известный поэт, лауреат Государственной премии СССР, Литературной премии РСФСР им. А.М. Горького, Герой Социалистического Труда! И всё-таки письмо посылаю. Ответа нет... Случилось мне поехать в Ленинград - очень кстати. Звоню по домашнему телефону. Трубку взяла жена Михаила Александровича. Представляюсь и рассказываю ей, по какой надобности беспокою. От неё узнала, что муж сейчас на даче, занят срочной работой, но она всё ему передаст. Что ж, надо ждать. Ждать, но не сложа руки. А тут ещё получила письмо из Южи. Анна Ивановна сообщает о новостях: вдова И. Ганабина вышла замуж. «Писать бы много надо, - сообщает она, - но никак не могу… Вот бы встретиться, тогда всё расскажу. Приезжайте». Я давно собиралась съездить в этот городок, где проявился талант поэта, ознакомиться с ганабинским архивом. Но, как всегда, этому мешали дела и случаи, а тут собралась. Без труда отыскала дом тринадцать на Красноармейской - да кто в Юже, оказывается, не знал этого адреса! Маленький деревянный домик в три окошка на улицу, маленькая, скромно обставленная квартирка с чистым покрашенным полом и самотканым половичком по диагонали. Всё тут как бы на месте, всё есть: и матерчатый диван с валиками и спинкой, высокая кровать с металлическими дужками, круглый стол, этажерка с ящичками и застеклёнными шкафчиками, фанерный шифоньер довоенных лет, телевизор «Сигнал-2», подаренный новым мужем снохи, зингеровская ножная швейная машина. Большую часть смежной с кухней стены занимает русская печь, чисто выбеленная. Окна утеплены на зиму (был уже конец октября). Между рамами проложены кирпичи, завёрнутые в цветастые обои - так было заведено. Квартира оклеена новыми обоями. Ничто не говорило здесь о запустении, о небрежности: «Всё, как при Ванюшке». Но удивительное чувство меня охватило - чувство безысходности. Всё тут на месте, всё делается натруженными руками старой женщины, «как при Ванюшке», а Ванюшки-то и нет. И показалось, что этот порядок в доме, эта приверженность к давно установившемуся укладу удерживает память о сыне, об угасшей надежде на лучшее. Одна - не на кого больше опереться. Анна Ивановна привела из садика внука: - Смышлёный мальчонка-то, общительный, умненький, - представляет его. - Полное имя - Владислав Нестеров. У нас в Юже его зовут Ганабиным. В садике так и говорят: «Владик Ганабин, за тобой бабуся пришла». Да вот расстраиваюсь я, ночи не сплю. Родители за ним едут. Всё думается, как там будет у матери-то мальчишонке. Тут-то ему лучше... С утра идёт густой снег. - Первые признаки зимы, - оповещает Анна Ивановна. - Придёт теперь, небось, через месяц. Она на ногах, а я ещё в постели. А на столе уже сковорода жареной картошки, варёные яйца («куры-то свои»), варенье («во дворе у меня садик-огородик небольшой») и шоколадные конфеты («школьники приносят»). Настоящее пиршество! Понимаю, что ради гостьи. Разговор о делах житейских - о правнуке, об Иване: - Ванюшка не любил по дому работать, Бывало, скажу: пойди дров поколи. А он брату: «Кольк, идём со мной», - «Да я не Кольку, тебя посылаю»… - «А мне с ним повадней», - скажет. Пойдут. Гляжу в окошко: Колька колет, Ванюшка сидит. Пойдём ли картошку копать, присядет Ванюшка на бугорок, мечтает, а потом стихи получаются: «Рыжий сентябрь на пригорке прилёг»... Остановится Анна Ивановна ненадолго, проведёт рукой по лицу, будто отгоняя грустные воспоминания, а они не уходят, так хочется излить свою душу. - Да ты ешь, - вдруг обратится ко мне, - пей слаще... Трудная у меня была жизнь, - продолжает она. - Голодно было. Карточки хлебные. Мельник-от соседский себе карманы набивал - ему дали десять лет, а мой муки у него купил по 120 за пуд - ему тоже десять. Просидел как один день, да ещё там женился. Сиротское детство было у Ванюшки. Да и детства-то он не видел, Только вот в люди вышел, ан пожить не пришлось. Анна Ивановна снова проводит по лицу рукой, словно смахивая слёзы. - Ну, а теперь-то как? - Вмешиваюсь в её повествование. - Силы уходят. Дров принесу теперь не в охапке - в вязанке. Пенсия у меня 45 рублей. 5 рублей - не считай: это свет, газ, квартира. Десятка от пенсии - это на дрова, и выходит 1 рубль в день, а когда и рубля не истрачу, мяса не покупаю, картошка своя. Одолевали и меня грустные мысли, но, как говорят, труба зовёт, дело своего требует, уходила с головой в архивные материалы. Трёхдневное пребывание в Юже обогатило моё представление о поэте встречами с его родными и друзьями, знакомством с учащимися школ, с их конкурсными работами по произведениям И. Ганабина, с деятельностью детской библиотеки, носящей его имя. А самое главное - утвердило меня в необходимости во что бы то ни стало подготовку переиздания книги продолжить и выполнить задуманное. Дома меня ждал сюрприз: письмо из Ленинграда. Даже не письмо, а солидный пакет. Отправитель - М. Дудин. Радости не было предела. В нетерпении открываю пакет: короткая записка и сложенные пополам листы бумаги. «Живая вода» - озаглавлен один из них. Не прочитываю - проглатываю написанное. Отдышалась. Читаю ещё раз, вдумываюсь в каждую фразу - настолько необычен, завораживающ возвышенный текст, что под его впечатлением тут же сочиняю благодарственную телеграмму в Ленинград с выражением охвативших меня чувств - так написать прозу мог только истинный поэт. Предлагаю этот текст моему читателю.
ЖИВАЯ ВОДА
М. ДУДИН Весёлый характер тоже дар, и очень счастливый. И кроме этого счастливого дара балтийский моряк Ваня Ганабин обладал ещё истинно поэтическим песенным даром. Он был превосходным моряком и верным товарищем в нелёгкой матросской службе, запевалой и гармонистом, и его звонкий лёгкий голос воодушевлял матросские сердца перед боем и утешал их в скорби о погибших товарищах. Я флоту очень благодарен. Я окроплён морской волной, Морской волной - Живой водой!
Ваня Ганабин! А иначе мне его и не назвать. Он был юн, и его льняные вьющиеся волосы, как золотой венец, обрамляли милое, улыбчивое лицо, освещённое огнём голубых глаз, как светом самой верной верности. Он был из Южи, маленького городка, затерянного в небогатых полях и перелесках Центральной России, и в его характере эта Россия светилась и жила, как само июльское солнышко в подсолнухе. Он был смел и храбр и никогда не кичился этим. Он ушёл очень рано, с подъёма на самую крутую горку своего расцвета, с душой, распахнутой к радости отвоёванной им жизни. Он отдал свою песенную душу людям, раздарил её беспощадно и легко, расточил её по капле в песне и любви. Он любил петь, подыгрывая себе на баяне, незаметно становясь центром вернейшего товарищества. Он умел грустить вместе со всеми под вздохи полонеза Огинского. И эта грусть, как ветер вольной воли, снимала с истомлённых войной душ коросту ненависти и наполняла их светом радости и мечты. Таким он и остался в своих стихах и песнях, в памяти удивительного мира жизни, и когда я был в Сопоте, в том самом городе, который освобождали балтийские матросы, и в боях за который был ранен и контужен Ваня Ганабин, я, сам не знаю почему, забрёл в древний собор. В соборе было прохладно и тихо, и эта тишина располагала к раздумью и уравновешенности. В соборе было пусто. Но это была особая пустота, пустота высокой сосредоточенности. И когда тихий и старый монах по узкой винтовой лестнице стал взбираться на балкон, я повернул вслед за ним голову и увидел орган, это чудо датских мастеров семнадцатого века, этих серебряных птиц и зверей, причудливые деревья и ангелов с трубами победы в руках, готовых вскинуть эти трубы и, прижимая их к губам, наполнить мир восторгом. И орган запел, и мир наполнился торжеством музыки, и солнце сквозь цветные витражи заиграло на серебре и золоте, и серебряные птицы с весёлым щебетом замелькали в снопах синего, голубого, жёлтого и красного цвета, я увидел, как ангел с лицом Вани Ганабина поднял золотую трубу. И время ушло. И ушла смерть!.. Осталась Поэзия. Её чудо. Она пела и ликовала. И я плакал от счастья Жизни и Памяти. И Ваня Ганабин встал рядом со мной всем трепетом своей юности, всем подвигом своей души, верной жизни! Потом я вышел в мир старых зелёных лип, красной черепицы и жёлтого песка, на который накатывали свинцовые волны Балтики бесконечной чередой, и чёрные стрижи с пронзительным визгом взмывали в пронзительное голубое, как глаза Вани Ганабина, небо. 12 июня 1979 г. Ленинград.
Моя телеграмма возымела действие. Через какое-то время снова получаю пакет из Ленинграда. На этот раз в нём оказалась книжечка стихов Михаила Александровича «Сей зерно» из серии «Библиотека «Огонька»», выпускаемой издательством «Правда», Конечно, с автографом: «А. Атабековой со Спасибом за память о Ване Ганабине. М. Дудин. 9.XI.82. Ленинград». И с приложением графической миниатюрки с изображением стрелки Васильевского острова. Приятное дополнение! Храню как реликвию. Работе было придано ускорение, но тут снова возникли трудности: как составить книжку? Что включить в неё, что из созданного автором отбросить? Нужны ли разделы? А оформление? Ведь книжноиздательского опыта - никакого. Конечно, надо взять с моих книжных полок за образец один из стихотворных сборников разных поэтов. Ищу подходящий. Всё не то и не так. Да вот, наконец, такая книга, можно сказать, моя воплощённая идея: «Это всё Россия, Алексей Фатьянов. Стихи и песни. Друзья о нём». И издана тем же Верхнее-Волжским издательством. И формат книги, и оформление, и расположение материала - всё лаконично, аккуратно, с большим вкусом. Я всегда считала эту книгу одной из лучших посмертных изданий А. Фатьянова. Составителем её был ближайший друг поэта-песенника С. Никитин. На дарственном экземпляре оставил мне добрые слова: «Антонине Степановне Атабековой от составителя этой книги в память нашего общего друга - Алексея Фатьянова. Сергей Никитин. 14 янв. 70 г.». Потребовался не один отпуск, чтобы всё подготовить, всё предусмотреть и уладить. Наконец, еду в Ярославль, в В.-В. издательство, везу рукопись. Но там её не оставили. Бегло пробежав листы, сделав кое-какие замечания, в основном, по оформлению, вернули на доработку. Доработанную и несколько сокращённую, снова направляю книгу туда, уже на имя директора издательства. Эх, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Время идёт, и никаких подвижек. Только тогда понимаю, что написать книгу легче, чем её издать. Звоню в Ярославль, звонят туда руководители двух писательских организаций - все ждут ответа. А его нет... снова еду в издательство, и только там мне весьма вежливо объясняют, что книжка не пойдёт, мы, мол, больше заинтересованы в том, чтобы продвигать живущих писателей, это ведь их единственный заработок. В лучшем случае представим Ганабина большим блоком в коллективном сборнике. И правда, такой сборник - «Вслед за памятью» (1981 г.) – вышел. В нём опубликованы стихи 37 поэтов Верхней Волги - участников Великой Отечественной войны. Иван Ганабин был представлен двадцатью двумя стихотворениями. Для сравнения: Алексей Фатьянов - только двенадцатью. Но это всё-таки не решало основной задачи - представить нашего поэта не только как талантливого автора, но и с точки зрения его значимости, его места в современном литературном движении. ...И прошло двадцать два года. Книжка с готовыми иллюстрациями и макетом по-прежнему оставалась только в рукописи. Нужда в её издании не пропала, а возросла. Времена изменились: в бумаге для всякого рода изданий недостатка не стало, что раньше сдерживало работу издательств, появились и деньги, правда, у меценатов. Нашлись такие! И это, прежде всего, земляки, кровно заинтересованные в поддержании памяти безвременно ушедшего из жизни поэта. В 2003 г, в издательстве ООО «Транзит-Икс» (г. Владимир) вышла долгожданная книга «И. Ганабин. Стихи и песни. Воспоминания о нём». Маленькая, ладно скроенная книжечка тиражом в 500 экз., очень быстро нашедшая своего читателя. Это был третий авторский сборник, вышедший посмертно. До этого счастливого дня из родственников поэта дожила только его дочь Ирина Ивановна Нестерова (Ганабина).
ИВАН ГАНАБИН Редко мы с тобой бываем в Вязниках Алексею Фатьянову Редко мы с тобой Бываем в Вязниках... Если говорить по существу - Погостим денёк-другой на праздниках И опять торопимся в Москву.
А в Москве - дела, Заботы разные, Занятой с тобою мы народ… Вот - весна... Теперь, поди, над Клязьмою Слышно, Как гудёт и стонет лёд.
Он однажды ночью Вдруг разломится, Даст реке свободу, И тогда - Заиграет И в дорогу тронется Полая, Тяжёлая Вода.
И оттуда,- С юга- Встречь течению Рыбы поплывут метать икру. Опьянённый радостью весеннею Соловей зальётся поутру.
А на крутоярах - Там, где ветрено, Где далёко видно с высоты, - На поляны У посёлка Петрино Выбегут Весёлые Цветы.
Франтоватый, Белый, Будто новенький, Забасит призывно «Робеспьер», И в ответ ему - По-бабьи тоненько - Отзовётся «Зорька», например.
Майскими ночами - Так уж водится - Под гармонь с гитарой У реки - До рассвета будут хороводиться Молодые наши земляки.
Напролёт всю ночь бренча гитарами, Затевая танцевальный бой... Лишь под утро Разбредутся парами С песней, Что написана тобой.
С песней, Что написана о Родине - Честно и правдиво - от души. ...Выбери ты время посвободнее Да про Клязьму песню напиши.
Да про городок родимый - Вязники, Городок, Что тыщу лет живёт, Где и в будни, А не только в праздники - Очень жизнерадостный народ.
