Сергиевский Николай Львович Сергиевский Николай Львович (1871 – 1942) – член федосеевского кружка
Сергиевский Николай Львович
Николай Львович Сергиевский родился в 1871 году в г. Вязниках, Владимирской губернии, в семье мелкого чиновника. Когда у Сергиевских умер отец, младшему брату Михаилу было от роду полгода, Николаю два, а Евгению - восемнадцать лет. Он был старшим в семье, и на его плечи легли все заботы о младших братьях и сестрах. Чтобы вырастить их, он остался холостяком и заменил им отца. И долго, пока Николай с Михаилом учились, оставался кормильцем семьи.
Участие в революционном движении начал принимать с 1888 года, распространяя сначала нелегальную литературу. В 1889 г. примкнул к Сабунаевскому народовольческому кружку, где организовал литографию, погибшую во время разгрома Сабунаевской организации.
С 1891 г. Н.Л. участвует в работе социал-демократических кружков. Однажды у Н.Л. Сергиевского был произведен обыск, и в руки жандармов попали письма Н.Е. Федосеева. Хотя письма принадлежали Евгению, Николай очень легко признал себя причастным к недозволенной переписке. К тому времени Федосеев никакой переписки с ним не вел, так как мало с ним был знаком. Николай не мог поставить под удар старшего брата - кормильца семьи. Это значило оставить без средств к существованию мать и сестер. А Михаил, полгода тому назад исключенный из Московского университета за участие в «студенческом бунте», готовился к поступлению в Казанский университет. Николай же был «человеком без определенных занятий, не окончившим курса гимназии».
Н.Л. близко сходится с приехавшим в 1892 году во Владимир Н.Е. Федосеевым и принимает совместно с ним самое активное участие в пропагандистской работе среди учащихся г. Владимира и рабочих окрестных фабрик (Собинка, Орехово-Зуево).
«Новые слова марксизма,— пишет Н.Л. Сергиевский,— находили отклик среди неустанно ищущей истины. К тому же Н.Е. обладал способностью в кратком разговоре охватить предмет и представить настолько популярно, что восприятие его для слушателей не составляло никакого затруднения. В многословии его обвинить было нельзя. Он давал краткие, выпуклые и ясные определения, а его азарт и энтузиазм заражали и подчиняли... Заблуждения своего молодого противника он не отрицал силою своего авторитета или авторитета Маркса-Энгельса, он равноправно оспаривал его, подробно, где надо аргументируя, лишь в редких случаях прибегая к цитатам, хотя знакомство с источниками у него было серьезное и памятью он обладал хорошей».
Кривошея Василий Васильев в Орехово-Зуеве обошел бдительность жандармерии и своего ближайшего начальства — полицейского надзирателя. Но последний следил за ним в оба, даже всю личную его переписку держал под постоянным контролем. Это выяснилось тогда, когда в середине мая неожиданно нагрянуло Владимирское „начальство"; к последнему через надзирателя, как подозревал Кривошея, попало письмо, адресованное к Кривошее, показавшееся надзирателю достаточным обвинительным против последнего материалом. Письмо само по себе не содержало никаких намеков на работу Кривошеи в Орехове, но оно во всяком случае указывало на то, что Кривошея не обыватель, и не только письмоводитель полицейского надзирателя, а и человек, поддерживающий какие-то связи с „неблагонадежными" лицами и интересующийся тем что такое марксизм. Долготерпению начальства пришел конец; хоть письмо и не криминальное, а, тем не менее, „до греха" следует Кривошею отсюда убрать, и чтобы не заводить шума с высылкой, «начальство» дружески посоветовало Кривошее убраться по добру по здорову из Орехова. Этим любезным предложением Кривошея и воспользовался, возвратившись (17 (29) июня 1892 г. во Владимир.
Подозрения В.В. Кривошея были неверны, т. к. письмо Н.Л. Сергиевского к нему было перехвачено в Казани, где тогда находился Сергиевский, переслано в департамент полиции, а последний предложил начальнику Владим. губ. жандар. Управления представить объяснения Кривошея по существу этого письма. В показаниях В.В. Кривошея писал: «вел я переписку с живущим в Казани неким Николаем Львовичем Сергиевским, который приехал в Казань держать экзамены на аттестат зрелости. Ранее я с ним был в одном (третьем) классе гимназии... Получил я место (письмоводителя полицейского надзирателя) по рекомендации Сергея Павловича Шестернина... Более одного письма я от Сергиевского и не получал, при том надо заметить, что мы с ним не состоим в таких близких отношениях, чтобы он сообщал мне секреты, тем более, что он знает мои воззрения».
В день приезда В.И. Ленина во Владимир в 1893 для свидания с Н.Е. Федосеевым, Сергиевский встретил на вокзале Владимира Ильича и проводил его на конспиративную квартиру. Сергиевский в своих воспоминаниях о Федосееве рассказывает об этом следующее: «Ко дню временного освобождения из тюрьмы решено было устроить Николаю Евграфовичу праздник. Как раз в это время должен был проезжать с Волги в Москву В.И. Ульянов (Ленин), который предложил заехать во Владимир, чтобы познакомиться с Н.Е. Разрешение департамента об освобождении Н Е. из тюрьмы было уже получено, но жандармы по какой-то неведомой для нас причине задерживали это освобождение. Мы начали хлопоты, чтобы если не ранее, то, по крайней мере, в день приезда В.И. жандармы выпустили Н.Е., и уже договорилась с ними о сроке. В.И. письмом предупредил о необходимости встретить его на вокзале. Как человек осторожный, он не хотел обратить на себя внимание властей во время розысков в незнакомом ему городе условленной квартиры. Возник вопрос: кого же отрядить для встречи В.И. М.Г. Гопфенгауз должна была с утра ехать к жандармам, затем в тюрьму, чтобы вызволить Н.Е. и привезти его на свидание до отхода поезда, с которым В.И. должен был выехать из Владимира. Я был на счету у жандармов, следивших за мной, и, следовательно, неподходящий для такой миссии.
Тем не менее, впутывать кого-нибудь из людей мало надежных (других не было) мы опасались, ибо при каком бы то ни было недоразумении это могло оказаться более опасным, чем то обстоятельство, что жандармам будет известен факт (без свидетелей) заезда В.И. во Владимир и свидания с Н.Е. Нужна была сугубая осторожность, чтобы не провалить В.И. Что он из себя представлял, М.Г. было известно из личного знакомства, а я хоть и не встречался с ним до этого момента, но по письмам к Н.Е. видел, что это не только теоретик, но и революционер очень крупного масштаба, которого надо во что бы то ни стало оградить от жандармов. Поэтому решено было, что встречать буду все-таки я, а чтобы не обратить внимания, пришлось прибегнуть к некоторому маскараду в одежде и прочем.
В назначенный час я пришел на вокзал и, окинув взором почти пустой буфет и удостоверившись, что все обстоит благополучно, я тут же заметил около условленного столика маленького человека со всеми прочими приметами В.И. Немедленно подошел к нему, сказал пароль. В.И. ответил, быстро взял свой саквояж и без дальнейших слов направился за мной, чтобы скорее выбраться из места, находящегося под усиленным наблюдением полиции. Первое время мы шли почти молча, изредка перекидываясь незначительными замечаниями, имевшими целью ознакомить В.И. с обратной дорогой на вокзал. Я с любопытством наблюдал его. Маленький, щупленький, скромный, аккуратно и, что называется, прилично, но без претензий одетый человек, ничем не обращающий на себя внимание среди обывателей. Этот защитный цвет мне понравился. Все та же рыжая бородка клинышком, усы по тому времени нестриженные, татарский разрез глаз и примечательный череп (по которому, и только по одному ему ибо лицо было закрыто газетой, я через 7-8 лет сразу узнал В.И., как только мой взгляд упал на этот череп), тогда еще покрытый, хотя и крайне небогатой, растительностью. Того лукавого выражения лица, которое потом уже, после ссылки, обратило на себя мое внимание, тогда я не заметил. Вероятно, в тот период оно еще существовало. Осторожный, пытливо озирающийся, наблюдательный, спокойный, сдержанный, при всей своей, мне уже известной по письмам темпераментности, В.И. представлял собой полнейшую противоположность Н.Е. Ого, думал я: если пламенный, отчаянный Н.Е. сложит свою буйную голову, то этот сложит голову общего врага. Как я пожалел тогда, что они не вместе... Так они дополняли бы друг друга...
Пришли мы с В.И. на квартиру, только что накануне снятую для Н.Е. (на Ново-Конной площади, ныне улица 10 Октября), и здесь ждали его вдвоем несколько часов. Наконец, явилась М.Г. Гопфенгауз и сообщила, что жандармы закапризничали — нашли какой то повод для того, чтобы отложить освобождение Н.Е. еще на один день. Делать было нечего, В.И. необходимо было выезжать в Москву, откладывать отъезд его до следующего дня было нельзя, и он скромненько ушел на вокзал теперь уже один — пройдя всего раз он превосходно заметил дорогу. Как на следующий день выпущенный Н.Е. жалел, что не удалось ему свидеться с В.И. и договориться» (см. Посещение В.И. Лениным гор. Владимира в 1893 г.).
Николай Львович Сергиевский. 1895 г.
По отъезде в ссылку, Федосеев не порывает связей с оставшимися во Владимире товарищами. Он ведет с ними переписку, в которой развивает целый ряд мыслей о судьбах рабочего и крестьянского движения в России, указывает — как дальше вести работу. В письме к Н. Сергиевскому после своей отправки в ссылку из Владимира, Н.Е. пишет: «Ну-с … моя Владимирская „жизнь" закончилась. Теперь уже начинается жизнь Вологодская. Знаете ли, у меня какое-то особенное нежное внимание ко всему, что касается Усть-сысольской, Яренской и Сольвычегодской дебри. Судя по Короленко, я найду в этих дебрях «первоначальную ясность души», соответствующую 93% леса, пашне „перелогом" и «пашенному лесу», урожаю сам 20-50. Это для меня имеет своего рода прелесть. Я надеюсь получить потрясающее впечатление от знакомства с «бортиками» и «бобровниками» мифических дней, живущими бок о бок с нами,...— Завтра утром к Вам зайдет Андрей Андреевич. При настоящих социальных условиях у нас на Руси во всем очень слабо развито разделение труда. Это, говорят, очень невыгодно во многих отношениях. Но для нас только в одном. Нам приходится учиться (заниматься теоретической работой) и вместе с этим агитировать, иногда не чувствуя в себе к этому последнему способностей и уменья. Если я не ошибаюсь, Вы сделали именно такое заключение относительно самого себя. В настоящий момент Вам, не специалисту, выпадает на долю важнейшее дело, но дело, требующее специального умения, способности. Андрей Андреевич — человек с мягким характером, с очень тонкой, «аристократической» душой, хмельного в рот не берет, не развратничает ни телом, ни языком, ни умом. Следовательно, он человек, на которого можно вполне положиться для того, чтобы завязать прерванные отношения с Истоминым, Алекторским, Гусевым. Пожар[ским], Инюшиным, Шаговым. Лежавиным, Волковым Ив. Ив. и, отчасти, с Попковым. Прежде всего для Алекторского, Гусева, Штиблетова, Попкова и самого Андрея Андреевича необходимо сыскать места, работу. А в продолжении их сидения — материальную помощь им и семье Алекторского необходимо направлять через Андрея Андреевича, на что он дал полное согласие. Затем, и, наконец,— при существующих Владимирских силах, можно сделать, по моему мнению, только одно: снабдить Андрея Андреевича (с тем, чтобы он, по прочтении, передал перечисленным выше рабочим) книжками в роде «Чем люди живы» Дикштейна, «Манифест Ком. Партии», «Развитие научного социализма». Хорошо бы попросить в Москве списать или «ремингтографировать» статьи Аксельрода, В. Засулич о «рабочем движении на Западе и у нас»; переводную статью Маркс-Эвелинг «Участие в революционном движении русских рабочих» (если не ошибаюсь в заглавии); критическую статью Плеханова о Каронине или еще что (не помню, каковы его статьи о Гл. Успенском). Этим на некоторое время, мне думается, ограничится отношение к рабочим. А там виднее Вам будет».
И в других своих письмах к Андриевскому и Сергиевскому Н.Е. давал советы, указания, наставления, как продолжать дальнейшую работу среди рабочих Владимирской губернии. Он добивался того, чтобы зароненная им социал-демократическая искра не погасла, а разгорелась в яркое пламя. Дальнейшее революционное рабочее движение во Владимирской губернии вошло по тому пути, который указывал ему Н.Е. Федосеев.
При обыске 14 (26) мая 1895 г. в г. Владимире у Михаила Львовича Сергиевского (брата Николая Львовича) было найдено письмо Н.Е. Федосеева из ссылки к Н.Л. Сергиевскому (отрывок из этого письма приведен выше) и вновь возникло дело в жандармском управлении о революционной деятельности Н.Е. Федосеева, который этапным порядком был возвращен из Сольвычегодска во Владимирскую тюрьму. Ему ставили в вину то, что он „путем письменных сношений вошел в соглашение с лицами, привлекавшимися с ним во Владимире в 1892-93 г., о распространении революционных идей среди рабочих".
Н.Л. в 1895 г. был арестован, заключен в тюрьму. Дело это, как и дело 1892 г., было разрешено административным порядком, „господин министр юстиции,— сообщал 15 (27) октября 1896 г. прокурор Московской судебной палаты Владимирскому губернатору,— ордером от 10-го текущего октября за №2420 поставил меня в известность о том что государь император, по всеподданнейшему докладу обстоятельств дела по обвинению дворянина Николая Федосеева и других лиц в государственных преступлениях, в 6-й день октября 1896 года высочайше повелеть соизволил: разрешить настоящее дело административным порядком с тем, чтобы: 1) выслать Николая Федосеева на жительство под гласный надзор полиции в Восточную Сибирь сроком на пять лет и, по осуществлении таковой меры оставить без дальнейшего исполнения высочайшее повеление, воспоследовавшее относительно Федосеева 27 октября 1893 года; 2) подвергнуть тюремному заключению Николая Сергиевского на восемь месяцев и Андрея Андриевского — на четыре месяца, а по отбытии сего наказания подчинить гласному надзору полиции Сергиевского — на три года Андриевского — на один год, с воспрещением им, в течение указанного времени, проживать в столицах, столичных и Владимирской губерниях, а равно городах университетских, Риге, Ярославле, Твери, Нижнем-Новгороде, Саратове, Самаре, Орле, Воронеже, Ростове и Нахичевани на Дону, и 3) принятием означенной меры в отношении Сергиевского разрешить и другое дознание политического характера, произведенное о нем при Владимирском жандармском управлении».
В начале 1896 г., до решения о нем дела, Сергиевский выслан в Саратов под особый надзор полиции. За время пребывания в Саратове вел работу среди молодежи и организовал с.-д. типографию.
В конце 1896 г. дело о нем было разрешено административным порядком и он получил 8 месяцев тюремного заключения и 3 года (впоследствии продленного еще на год) гласного надзора полиции. Тюремное заключение отбывал в «Крестах» в Петербурге, надзор — в Пскове, где принимал активное участие в работе большевистских партийных организаций. В Пскове в 1900 г. оказывал некоторую помощь Ленину в подготовке нелегальной газеты «Искра». После II съезда РСДРП примкнул к большевикам. В 1904 г. - член Псковского комитета партии, отвечал за проведение коммунистической пропаганды в деревне. В декабре 1905 г. был арестован. После освобождения работал в Пскове членом редакции большевистской газеты «Пчела».
В конце 1906 г. вынужден был из Пскова уехать в Петербург, в виду преследования со стороны «черной сотни» (жену его чуть не убили), где до 1915 г. вел работу в партийных организациях, наиболее активное участие принимая в легальных кампаниях — профессиональной, газетной, кооперативной, выборной и т. д.
В 1915 году опасно заболел и вышел из санатории уже после Октябрьского переворота 1917 года.
Работал во время революции сначала в советских органах Ленинграда, затем был командирован на Украину для заготовки продовольствии для Ленинграда, где пробыл до занятия Украины Деникиным, после чего опять возвратился в Ленинград и работал в качестве ревизора-инструктора Наркомвнудела Северной КОММУНЫ; затем (в конце 1922 года) перешел на работу в Ленинградский Истпарт. Работал в органах центроархива в Ленинграде.
Умер в 1942 году.
Источник:
ВЛАДИМИРСКАЯ ОКРУЖНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ Р.С.-Д.Р.П. (Материалы к истории социал-демократической большевистской работы во Владимирской губернии) 1892 — 1914. Под редакцией А.И. АСАТКИНА. ИЗДАНИЕ ВЛАДИМИРСКОГО ИСТПАРТА. Гор. Владимир 1927 г.
Владимирский Комитет РСДРП (б)
|
