Кривошея Василий Васильев
Кривошея Василий Васильев родился в 1869 году во Владимире, сын коллежского советника.
По сообщению Н.Л. Сергиевского, Владимирский соц.-дем. кружок вел работу среди рабочих Собинской фабрики и пытался установить связи с Шуйскими рабочими. Внимание было обращено на Орехово-Зуево (на границе Московской и Владимирской губерний), где имелись большие прядильно-ткацкие фабрики С. и В. Морозовых, на которых работало несколько десятков тысяч рабочих, и куда уже пытались проникнуть товарищи из революционных кружков Владимира.
Орехово-Зуевские рабочие еще в середине 80-х годов прогремели на всю Россию знаменитым «Ореховским бунтом», руководимым Моисеенко и Волковым, но в последующие годы рабочее движение в местечке не принимало уже таких широких размеров и поэтому Владимирский революционный кружок все время стремился установить связь с Ореховым и начать среди рабочих пропагандистскую работу. Сделать это было довольно трудно. Полиция особенно внимательно следила за рабочими центрами и поэтому появление в фабричном местечке постороннего человека несомненно привлекло бы ее внимание. Надо было поэтому принять какие то меры, которые усыпили бы подозрительность полиции и дали бы возможность поселить среди рабочих хотя одного пропагандиста. Удобный случай подвернулся в конце 1891 г. Шестернин в своих воспоминаниях об этом рассказывает: «Я узнал, что в Орехове имеется свободное место письмо водителя у полицейского надзирателя, место с нашей точки зрения очень интересное, так как давало возможность на легальной почве войти в непосредственные сношения с рабочими. Так как этого полицейского надзирателя я хорошо знал, то я и порекомендовал ему взять на это место моего знакомого, нуждающегося, будто бы, в заработке. Он согласился. Тотчас же в нашем кружке мы обсудили положение, и в результате член нашего кружка, незабвенный Василий Васильевич Кривошея, нагруженный книгами и рефератами по рабочему и крестьянскому вопросу, двинулся в Орехово, где и занялся пропагандой среди рабочих, организуя рабочие кружки».
Н.Л. Сергиевский в своих воспоминаниях о работе В.В. Кривошея в Орехове пишет: «Кривошея обладал не всеми необходимыми для такой работы данными, и потому под давлением запросов своих товарищей иногда терялся. Необходима была помощь. Помощи такой со стороны большинства своих Владимирских товарищей, специалистов по части „вспышкопускательства", но бессильных в области работы по планомерной организации масс, он не находил, а впоследствии даже и перестал искать…»
На переход народнических кружков к изучению основных вопросов революционного марксизма и к непосредственной практической революционной работе в среде фабричного пролетариата губернии исключительно большое влияние оказал приехавший в 1892 году во Владимир Федосеев Николай Евграфович, один из пионеров революционного марксизма в России. В предисловии к сборнику Истпарта ЦК, посвященному памяти Николая Евграфовича, редакция сообщает: «Он был ровесником Владимира Ильича, их миросозерцание складывалось в одни и те же годы они были оба инициаторами нового революционного направления, с ранних молодых лет смело пошедшие по новому пути, импонируя людям более старшего возраста и увлекая за собою многих. Они оба вышли, так сказать, с утра одновременно на дорогу, оба скоро уже услышали друг о друге и перекликались,— менялись письмами и работами, — стремились встретиться». А сам Владимир Ильич, вспоминая о Федосееве (6-го декабря 1922 г.), пишет: «... Для Поволжья и для некоторых местностей центральной России роль, сыгранная Федосеевым, была в то время значительно высока, и тогдашняя публика в своем повороте к марксизму несомненно испытывала на себе в очень и очень больших размерах влияние этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера». По словам А.И. Елизаровой, Федосеев был «одной из первых ласточек рабочего движения в России».
Когда на Владимирском горизонте появился Н Е. Федосеев, Кривошея стал пользоваться его советами и по части выбора литературы, и по части практической работы в кружках... Правда, сам Кривошея, часто наезжавший во Владимир, до поры до времени избегал сталкиваться с Н.Е. из конспиративных соображений; все задания Кривошеи и ответы Н.Е. проходили через Н. Сергиевского. Да и Н.Е. в тот момент не предполагал втянуться в эту работу, считая свою консультационную работу случайной. Однако, он неоднократно порывался на свидание не только с Кривошеей, но даже и с его кружковцами для непосредственного ознакомления с запросами масс. И только в самом конце пребывания Кривошеи в Орехове последний рискнул на свидание с Н. Это совпало с тем периодом работы, когда кружковцы переносили свою работу из плоскости кружковщины (пропаганды) в плоскость более широкую-агитационную... Среди кружковцев были старые рабочие, видавшие виды за время долголетних скитаний по фабрикам и заводам России и не раз сталкивавшиеся с революционерами различных толков. Их солидный возраст и жизненный опыт особенно импонировали слушателям. Среди кружковцев были и более молодые, талантливые ораторы-энтузиасты, проповедь коих захватывала слушателей не менее, чем проповедь первых. Темой агитации был экономический гнет, необходимость организованной борьбы с ним эта основная тема переплеталась с критикой политического строя. Сам Кривошея не только не был известен массам, но даже и не все кружковцы знали его, в особенности приставшие в последний период. Тем не менее он в качестве незаметного слушателя показывался иногда на таких собраниях. Конечно, эти собрания не были многолюдными, не носили характера митингов и по своим размерам походили на позднейшие провинциальные „массовки". Массовики, не видя перед собой никого, кроме своего брата рабочего, „языков не распускали", и потому „начальство" о происходящей работе не имело никакого представления. А между тем работа двигалась и настроение нарастало, подогреваемое объективными условиями. Так Кривошея обошел бдительность жандармерии и своего ближайшего начальства — полицейского надзирателя. Но последний следил за ним в оба, даже всю личную его переписку держал под постоянным контролем. Это выяснилось тогда, когда в середине мая неожиданно нагрянуло Владимирское „начальство"; к последнему через надзирателя, как подозревал Кривошея, попало письмо, адресованное к Кривошее, показавшееся надзирателю достаточным обвинительным против последнего материалом. Письмо само по себе не содержало никаких намеков на работу Кривошеи в Орехове, но оно во всяком случае указывало на то, что Кривошея не обыватель, и не только письмоводитель полицейского надзирателя, а и человек, поддерживающий какие-то связи с „неблагонадежными" лицами и интересующийся тем что такое марксизм. Долготерпению начальства пришел конец; хоть письмо и не криминальное, а, тем не менее, „до греха" следует Кривошею отсюда убрать, и чтобы не заводить шума с высылкой, «начальство» дружески посоветовало Кривошее убраться по добру по здорову из Орехова. Этим любезным предложением Кривошея и воспользовался, возвратившись (17 (29) июня 1892 г. во Владимир.
Подозрения В.В. Кривошея были неверны, т. к. письмо Н.Л. Сергиевского к нему было перехвачено в Казани, где тогда находился Сергиевский, переслано в департамент полиции, а последний предложил начальнику Владим. губ. жандар. Управления представить объяснения Кривошея по существу этого письма. В показаниях В.В. Кривошея писал: «вел я переписку с живущим в Казани неким Николаем Львовичем Сергиевским, который приехал в Казань держать экзамены на аттестат зрелости. Ранее я с ним был в одном (третьем) классе гимназии... Получил я место (письмоводителя полицейского надзирателя) по рекомендации Сергея Павловича Шестернина... Более одного письма я от Сергиевского и не получал, при том надо заметить, что мы с ним не состоим в таких близких отношениях, чтобы он сообщал мне секреты, тем более, что он знает мои воззрения».
После увольнения В.В. Кривошея с должности письмоводителя полицейского надзирателя в Орехове, департамент полиции предложил начальнику Влад. губ. жанд. управления установить за ним усиленное наблюдение.
Личность В.В. Кривошея и до этого была уже известна Владимирскому жандармскому начальству. В архиве Владим. губ. жанд. управления за 1891 г. (дело № 1 —арх. № 11, стр. 67 и 70) сохранилось несколько документов, в одном из которых начальник С.-Петербургского губ. жанд. управления 29 января 1891 г. сообщал о том, что при обыске у С.А. Островского в декабре 1890 г. было отобрано письмо, писанное химическими чернилами, в котором был указан адрес В.В. Кривошея. У Кривошеи произвели обыск, но ничего не обнаружили и поэтому начальник Влад. губ. жанд. управления должен был сообщить в Петербург, что В.В. Кривошея «поведения и нравственности хороших, в политическом отношении ни в чем предосудительном не замечен, знакомств почти не имеет».
В Орехове остались стойкие, энергичные продолжатели в лице сорганизованных и распропагандированных Кривошеей местных людей, которые уже могли обойтись без постоянной, непосредственной его помощи. Связи с Ореховым уже имелись, а это была основная задача посылки туда Кривошеи. Оставалось только энергично использовать их, идейно поддерживая оставшихся товарищей и снабжая их новейшей литературой».
Владимирские полицейские власти о работе В.В. Кривошея в Орехове кое-какие сведения имели. В «кратком отчете произведенных дознаний по государственным преступлениям при Владимирском губернском жандармском управлении за 1892 год» рассказывается об этом следующее: «Еще со времени великого поста 1892 г. в среду фабричного населения м. Никольского и с. Зуево неизвестно, собственно, откуда, но вероятнее всего через Московских рабочих и главным образом — бывшего в то время письмоводителем у полицейского надзирателя м. Никольское Василия Кривошея, начали проникать различные разговоры и слухи о возбуждении рабочего населения против хозяев, правительства и всего вообще существующего порядка вещей; в то же время появились воззвания, под заглавием „Первое письмо к голодающим», печатанное в типографии народовольцев и помеченное «март 1892 г.». Эти листки, явившиеся в немногих экземплярах, за неимением в среде этих рабочих более смелых руководителей, передавались из рук в руки, видимо, без определенной цели, большею частью благодаря лишь небрежному и халатному отношению к могущим быть последствиям, или просто по праздному любопытству, и, видимо, медленно достигали своей цели, не находя себе последователей, тем более, что рабочие фабрики Морозова обставлены в действительности очень хорошо, а в особенности в последнее время: в виду холерной эпидемии им даровали многие льготы, как например — при покупке харчей делалась уступка в 25% и при получении заработной платы выдавались авансы и рабочие сами прекрасно сознавали свое хорошее положение. Но с течением времени на почву, хотя и неподготовленную еще, но подогретую блуждавшими уже рассказами и задевающими любопытство воззваниями, подбавлялись постепенно новые различного рода, запрещенного содержания, издания, то в виде воззваний, то разных брошюр и рукописей, которыми, очевидно, снабжал в достаточном количестве Кривошея».
Основная задача Владимирского революционного кружка была выполнена, — связь с Ореховым установилась, там сорганизовано было ядро из передовиков - рабочих, которые повели среди рабочих революционную работу. Начались попытки выйти из рамок кружковщины и перенести работу в массу, тем более, что обстоятельства этому благоприятствовали. Приближалось время установления осенних расценок на работы, когда отношения между рабочими и фабричной администрацией неизменно почти всегда ухудшались. Кроме того, в 1892 году вспыхнула эпидемия холеры и в Поволжье прошел ряд холерных бунтов, что не могло не беспокоить и Владимирских рабочих. Все это создавало благоприятную почву для революционной агитации среди рабочих и приезжавшие из Орехова товарища, работавшие уже в кружках, настаивали на том, чтобы приступать к этой работе. Н.Е. в это время во Владимире не было (он жил в деревне, в Вязниковском уезде, и готовил к экзаменам детей землемера Беллонина), так что Кривошее пришлось решать вопрос о дальнейшей работе среди Ореховских рабочих со своими старыми товарищами, оставшимися еще верными своим народническим мировоззрениям. Без них обойтись было трудно еще и потому, что у них была пишущая машинка, а это имело большое значение для агитационной работы. Решено было в Орехове выступить с прокламацией, в составлении которой, помимо Кривошеи, принимал участие некто Н.И. Иванов, который внес в нее такие мысли, которые могли толкнуть рабочих на путь „бунта". Это была ошибка, которую просмотрел Кривошея и которая обнаружилась только тогда, когда прокламации были уже распространены.
В своих воспоминаниях Н.Л. Сергиевский рассказывает: «Чтобы замаскировать происхождение прокламации, она была помечена, как исходящая от рабочих социалистов, и составлена языком неинтеллигентным. Напечатана она была на пишущей машинке и отгектографирована двумя студентами народнического толка, вышедшими из того же кружка сабунаевцев, к которому принадлежал ранее Кривошея. По позднейшему сообщению Н.Л. Сергиевского, прокламация была напечатана на пишущей машинке и отгектографирована его братом — Михаилом Львовичем Сергиевским. Для перевозки прокламаций в Орехово был вызван оттуда наиболее стойкий и надежный товарищ-рабочий Штиблетов. Ему же поручено было и распространение прокламаций».
31-го августа (12 сентября) 1892 г. Покровский уездный исправник доносил Владимирскому губернатору: «В последние дни на фабриках Морозовых в м. Никольском между рабочими появились воззвания социалистического направления. В одном из них, адресованном «фабричным рабочим от рабочих социалистов», с пометкою» 20 июля», напечатанном на самопишущей машинке, трактуется, приблизительно, следующее: „в виду того, что холера существует в Нижнем-Новгороде и начали помирать ею уже и во Владимире, нам нужно позаботиться о себе и требовать от фабрикантов сокращения рабочего дня до 8 часов, повышения заработной платы и устранения детей от работы. В этом деле ни на кого нельзя надеяться, так как и правительство и царь на стороне фабрикантов, а нам, рабочим, нужно соединиться и действовать сообща". Далее исправник сообщал, что им производится „самое тщательное и строгое расследование".
Получив это донесение и один экземпляр прокламации, Влад. губ. жандармское управление прежде всего занялось розыском лиц, которые могли печатать прокламации. Владимирскому полицеймейстеру предложено было представить образцы шрифта всех пишущих машинок, имеющихся у частных лиц во Владимире. Кроме того, всем исправникам в губернии было сообщено о происшествии в Орехове и предложено следить, чтобы и в их районах не появились такие же прокламации. Покровскому исправнику предложено было принять все меры к розыску виновных в распространении прокламаций. Положение Кривошеи и его товарищей становилось рискованным.
И.Л. Сергиевский в своих воспоминаниях говорит: «Зная нервность среды, в которую были брошены прокламации, и не надеясь на то, что оставшиеся в Орехове товарищи сумеют овладеть массой, повести ее организованно в борьбе и удержать от возможных болезненных эксцессов, он (Кривошея) испугался возможности «бунта» и следующей за ним экзекуции. Ему казалось, что необходимо немедленно принять предупредительные против «бунта» меры».
Н.Е. Федосеев только что вернулся из деревни и естественно, что Кривошея прежде всего обратился к нему за советом и содействием.
«Пламенный Н.Е.,— говорит Н. Сергиевский,— ухватился за это дело. Ознакомившись с настроением как массового рабочего, так и организованных товарищей, перед выпуском прокламации и с содержанием ее, он решил, что опасность «бунта», при отсутствии на месте надлежащего руководства массой, не исключена. Исправлять дело выпуском новой прокламации, призывающей к спокойной организованной борьбе, ему представлялось бесполезным. Нужно было принять другое решение, и оно было принято, несмотря на всю рискованность. Н.Е. решил вместе с Кривошеей ехать в Орехово, чтобы путем опроса кружковцев и иных рабочих выяснить спорные пункты, волнующие массу, и сделать попытку формулировать ближайшие насущные требования, а затем развить через кружковцев агитацию стачечной борьбы на базисе этих требований.
Н.Е. Федосеев и член владимирского марксистского кружка В.В. Кривошея выехали из Владимира в Орехово-Зуево 29 августа 1892 г. По приезде в Орехово было устроено собрание кружковцев и некоторых иных рабочих, выдвинувшихся в период брожения после появления прокламаций и приобревших влияние в массах. Общими усилиями были выработаны требования, которые решено было поддержать, если удастся объединить на них массы, мирной забастовкой. Казалось бы, миссия, которую Н.Е. принял на себя, была закончена. Однако, рабочие, узнавшие о приезде нового агитатора, осадили его. Сам Н.Е., вопреки первоначальному решению вести себя осторожно, увлекся и повел продолжительные собеседования. Пришлось говорить то перед группами слушателей в квартирах кружковцев, то перед массой (в лесу), перед которой он выступал под видом рабочего, прибывшего из Москвы.
Возвращаясь из Орехова, Федосеев и Кривошея уверены были, что поездка сошла благополучно. Но судьба решила иначе. Дело в том, что Кривошея допустил в Орехове непростительную небрежность. Ему казалось, что его приезд не мог быть не замеченным, если не непосредственно самим надзирателем, то, по крайней мере, его агентами. Само собой разумеется, что полиция поставила бы в связь тайный от надзирателя приезд его в Орехово с появлением прокламаций и начала бы изыскания для установления этой связи. Следовательно, нужно было сделать вид, что его приезд в Орехово полицейским безразличен. И вот, задумав перехитрить полицию, он зашел к своему бывшему патрону (полицейскому надзирателю). Последний, приняв его очень радушно, упрекнул за то, что Кривошея не остановился у него. Продолжая выдавать себя с головой, Кривошея указал, где он остановился — это было то лицо, которое рекомендовало Кривошею надзирателю в качестве письмоводителя и, следовательно, было ближе Кривошее, чем сам надзиратель — и объяснил в качестве мотива, почему он не остановился у надзирателя, что приехал с товарищем. Теперь для жандармов было ясно, что Кривошея поддерживал связь с Ореховым, а следовательно и прокламации могли быть делом его рук. Дело распутывалось для них».
Покровская уездная полиция начала тщательное расследование. Из Москвы выписали опытных агентов, которые скоро напали на верный след 6 (18) сентября исправник доносил губернатору: «По произведенному негласному дознанию, ближайшими распространителями в среде рабочих фабрик Морозовых в м. Никольском воззваний и брошюр социалистического направления являются работающие на фабрике Саввы Морозова: ткацкий смотритель Яков Попков, приемщик плиса Андрей Андреев (между фабричными известен под фамилией Андриевский), работающий на красильном заведении и живущий на квартире в с. Зуеве, Богородского уезда, в доме Крикунова, Лекторский (он же Алекторский) и слесарь на фабрике Викула Морозова Щиблетов. Лица эти ведут тесную, дружную между собою связь и с работающими на фабрике Саввы Морозова гравером Бычковым, слесарем Пушкиным, ткацким смотрителем Петром Ивановым Шаговым и служащим в харчевой лавке Волковым. Главными же руководителями Попкова, Андреева и других являются: проживающий в г. Владимире сын коллежского советника Василий Васильев Кривошея и товарищ его какой-то молодой человек низкого роста, белокурый, в очках, будто-бы учитель, Николай Васильев или Алексеев Федосеев, приезжавшие в м. Никольское в последний раз 30-го августа».
Помимо расследования Покровской уездной полиции, в Московское жандармское управление поступил донос служащего в красильном отделении фабрики Морозова И.В. Наметкина, который писал: «У нас на фабрике «Саввы Морозова Сын и К°» (в м. Никольском, около с. Орехово, Владим. губ.) проживает несколько личностей, которые как-то особенно выделяются из окружающей их среды и о которых я считаю долгом вам сообщить. К числу этих личностей принадлежит А.Ф. Алекторский и А.А. Андриевский. Алекторский занимается распространением между рабочими и служащими фабрики различных книг, брошюр и прокламаций и читает их на фабрике в свободное от занятий время, конечно, в отсутствии начальства. Однажды он получил по почте целый ящик каких-то вещей и на вопросы рабочих отвечал, что получил от сына старое платье. Вскоре после получки этой посылки он принес в фабрику несколько книг, виденных мною мельком, но заглавие которых я смутно еще помню, тут были: «Великий (или «всеобщий», хорошо не помню) праздник рабочих», «Учение о социализме», «Кто чем живет», несколько прокламаций «Письмо к голодающим», одна из которых была издана в марте, другая—в июне». Дальше Наметкин сообщал, что «на фабрику приезжал незнакомец, довольно прилично одетый, который заходил к Алекторскому». Копия этого доноса была приложена к делу о Н.Е. Федосееве и др. (Архив Влад. губ. жанд. управления за 1892 г., дело № 32, стр. 61-64).
Получив рапорт, Владимирское начальство прежде всего принялось за Кривошею, на которого в рапорте Покровского исправника имелось прямое указание. 8 (20) сентября начальник Жандармского управления сообщал Прокурору, что „получив указания, что воззвание „от рабочих социалистов" будто-бы пересылалось в Орехово из Владимира и что 29-го августа приезжал туда из Владимира бывший письмоводитель полицейского надзирателя мест. Никольского В.В. Кривошея, который, видевши некоторых рабочих, говорил о воззваниях,— вследствие этого сделано было распоряжение о производстве у Кривошеи обыска. По обыску, произведенному 7-го сентября, у Кривошеи хотя никаких воззвания и брошюр обнаружено не было, но найдено множество тетрадей с преступным содержанием, почему Кривошея того же числа арестован и заключен во Владимирскую Губернскую тюрьму».
Фамилия Федосеева также указывалась в рапорте Покровского исправника и, кроме того, вовремя обыска у Кривошеи,— по словам Н. Сергиевского,— жандармы неожиданно задали ему вопрос, с кем он был в Орехове? Не отдавая себе отчета в том что он делает, Кривошея назвал Н.Е. Потом Кривошея никак не мог объяснить, почему он дал такое показание, а подтвердить это свое показание в дальнейшем отказался». Но было уже поздно. 8 (20) сентября было отдано распоряжение об обыске и аресте Федосеева и 10 (22) сентября (8 (20) Н.Е. был на охоте) он был арестован и заключен также во Владимирскую тюрьму.
Покровские уездные власти между тем усердствовали. В очередной сводке (8 (20) сентября) исправник доносил губернатору: «Командированный мною в м. Никольское для секретных розысков и наблюдений по делу о распространении между рабочими фабрик Морозовых революционных изданий Попковым, Лекторским и др. полицейский урядник Наумов 5-го сентября определился на красильное заведение Саввы Морозова в сторожа. Утром, 6-го сентября, Михаил Сергеев Клюев познакомил его с Яковым Леонтьевым Попковым, Щиблетовым и Лекторским, рекомендовав его бывшим старшим дворником, административно высланным из Петербурга, человеком ихней партии, готовым на что угодно. Принятый в их компанию Наумов в то же утро, вместе с Клюевым, был в гостях у Лекторского на его квартире в с. Зуеве в доме Крикунова. Там же были Попков и Щиблетов; на это свидание Попков приглашал также Андреева, Шагова и Пожарова, но они почему-то не пришли. Здесь Попков давал Наумову посмотреть какую-то книгу, название которой он забыл, но успел отчасти просмотреть ее. В ней, по его словам, говорится, что все богатство фабрикантов, помещиков и землевладельцев приобретено руками рабочих, что нужно употребить все старания к тому, чтобы все имели одинаковые средства и т. п. Затем тот-же Попков вынул из кармана два рукописных листка, объяснив, что это программа дальнейших их действий, оставленная им господином в золотых очках, который 30-го августа приезжал в м. Никольское с В.В. Кривошея, что программу эту господин в очках писал на квартире учителя на фабрике Викула Морозова. Так как программу эту читать на квартире Лекторского было неудобно, то все отправились в лес, пригласив с собой некоего Гусева, ткача на ткацко-отделочной фабрике С. Морозова, живущего на вольной квартире в с. Зуеве. Придя в лес к даче Зимина (за с. Зуевым), Попков, Лекторский, Щиблетов, Гусев, Клюев и Наумов приступили к „совещанию". Начали разговор с того, что программа готова — остается только приступить к делу. Все пожелали узнать содержание программы, которую и прочитали по очереди Попков и Щиблетов. По словам Наумова, общий смысл программы заключается в том, что рабочий класс теряет свои силы только на хозяев-фабрикантов, что необходимо отнять у фабрикантов их заводы машины средства и предоставить все это самим рабочим. На этом же собрании решено нанять для сходок удобное помещение, что, вероятно, будет в квартире Лекторского, откуда предполагается выселить всех посторонних квартирантов, а на содержание ее решили организовать кассу из ежемесячных взносов членов партии. В случае, если бы кого либо из членов их партии уволили от работы,— решили помогать ему и его семейству. Попков говорил, что для пользы дела он с фабрики Саввы Морозова может уволиться и посту пить на фабрику Корзинкина в Ярославле, где у него есть хороший знакомый, и там он надеется успешно развить революционные идеи в среде рабочих, а Лекторский изъявил желание с этой же целью поступить на фабрику Глуховской Мануфактуры в г. Богородске, но для исполнения своих намерений они в настоящее время не имеют еще средств.
Следующее собрание решили устроить 8-го сентября в квартире Лекторского, который пригласил на это собрание гравера Бычкова, Пожарова и Шагова. От Лекторского Наумов получил два воззвания: «Первое письмо мужицких доброхотов к голодающим крестьянам» и «от рабочих социалистов» Лекторский вообще советовал Наумову побольше читать, для чего и дал ему книги: «История возникновения и влияние рационализма в Европе, сочинение Гартноля Лекки (перевод с английского Пыпина, изд. Полякова, С.-Петербург, 1871 г.), «Критические беседы» — Маркова (вырезано из журнала «Русская Речь») и «Международное рабочее законодательство» Блументаля (вырезано из журнала «Слово»), которые, по прочтении, просил возвратить. Тот же Лекторский говорил Наумову, что он крестьянин Александровского уезда, Андреевской волости, с. Андреевского; ранее жил в г. Александрове на фабрике Баранова, где и заразился вредными идеями от мастера-набойщика Ивана Петрова Галкина, у которого имеется громадная библиотека запрещенных книг. Галкин и теперь живет на фабрике Баранова. Несколько загадочной является личность молодого человека в золотых очках, приезжавшего 30-го августа в м. Никольское вместе с Кривошея. Учитель на фабрике В. Морозова А.Е. Предтеченский, у которого он останавливался, в частном разговоре называл его Николаем Васильевичем или Алексеевичем Федосеевым и говорил, что он где-то учительствует, а Попков именует его Иорданским и говорит, что он живет в Москве и учится в Университете».
Через два дня исправник дает губернатору дополнительные сведения об этих собраниях: «Вечером 7-го сентября, около 10 часов, в каморку к Михаилу Сергееву Клюеву явились с письмом от Попкова два неизвестных человека. Один из них назвался Григорием Егоровым Капрановым, объяснив, что он живет в Москве на фабрике Прохорова ткацким подмастерьем, другой рекомендовался фельдшером Хорьковским (Хорьков тоже), но дать какие либо сведения о своей личности уклонился. Оба они передали Клюеву две брошюры: 1) «Ежегодный всемирный праздник рабочих» Г. Плеханова (издание рабочей библиотеки, Женева, типография «социал-демократа», 1891 г.) и 2) «Манифест коммунистической партии», соч. Карла Маркса и Фр. Энгельса (перевод с немецкого, изд. русской социальной революционной библиотеки, Женева, вольная русская типография, 1882 года). Вместе с новыми товарищами Клюев пошел в Зуево к Алекторскому; по дороге он зашел за полицейским урядником Наумовым, которою, познакомив с приезжими, тоже пригласил с собой. У Алекторского они пробеседовали до полуночи и решили вновь собраться у Алекторского же на другой день, 8-го сентября, утром. Так и сделали. На этом собрании говорил Капранов о необходимости образовать кассу, о том, что у него есть масса книг, которые он в скором времени может доставить сюда. В то же время Алекторский позволил себе дерзко выражаться против особы государя императора, говоря, что он не смотрит за делом не любит думать о бедняках и их нуждах, что министры напишут, то он пьяный подписывает, что он любит только б ... и многое другое, что Наумов не решился даже повторить.
Между прочим, на бывшем 6-го сентября в лесу собрании было постановлено: если кто либо из них решится их выдать, „того стереть с лица земли". Это же решение они подтвердили и теперь, пригрозив выдавшему их пулей в лоб. На собрании присутствовали: Алекторский, Капранов, Хорьковский, Клюев и Наумов».
Таким образом, благодаря работе опытных агентов-провокаторов Клюева и Наумова, полицейские власти получили большой материал о революционной работе в Орехове. В ночь на 11 (23) сентября у Андриевского, Попкова, Штиблетова, Алекторского, Гусева, Петрова была произведены обыски и все они, кроме Петрова и Андриевского, были арестованы и заключены во Владимирскую тюрьму. Покровские же полицейские власти за свою «доблестную работу» были поощрены следующим объявлением, появившимся в конце октября во „Владимирских Губернских Ведомостях": «Объявляется благодарность Губернского Начальства Покровскому уездному исправнику коллежскому советнику Харкевичу, полицейскому надзирателю м. Никольского коллежскому регистратору Парийскому и полицейскому уряднику 3-го участка Наумову за их отличную распорядительность по службе».
В издании Истпарта Орехово-Зуевского Уездного Комитета Р. К. П. (б).— «1905 год в Орехово-Зуеве» — в главе о марксистской группе Федосеева (стр. 46) указывается, что Г.Е. Капранов и Ф.М. Хорьков были «никто иные, как провокаторы». Это утверждение, судя по архивным данным, не соответствует действительности, т. к. Капранов и Хорьков были привлечены по делу о распространении революционных изданий в Орехово-Зуеве в качестве обвиняемых, находились в Москве под стражей и освобождены под надзор полиции 4 (16) ноября 1892 г.; Капранову, в частности, в июне 1893 г. было запрещено жительство в г. Москве и Московской губернии, как состоящему под особым надзором полиции (Архив Владим. губ. жанд. управления за 1892 г., дело № 32, стр. 189-192, за 1893 г.— № 32, стр. 241). Как видно из документов, провокаторами были Наумов и Клюев.
Н.Л. Сергиевский в своих воспоминаниях говорит: «При допросе Кривошея отказался назвать, с кем он ездил. Но было уже поздно. Федосееву была сделана очная ставка с рабочими из Орехова и с лицами, у которых он с Кривошеей останавливался.
Здесь небезынтересно отметить поведение рабочих, о котором мне стало известно из рассказов Н.Е. Рядовые рабочие, с которыми Н.Е. беседовал, и которые, конечно, очень хорошо запомнили его, решительно не узнавали его; иные, очевидно, оставляя себе путь для отступления, говорили приблизительно так: как будто бы и он, но у того была шляпа с широкими полями или другой костюм. Когда же им показывали Н.Е. в костюме таком, в каком был неизвестный, они продумывали новую увертку для того, чтобы не опознать в Н.Е. неизвестного. Очная ставка с хозяевами квартиры дала совершенно обратные результаты. Хозяева квартиры были интеллигенты,— учитель и его родственник,— побоявшиеся ради своего благополучия не признать в останавливавшемся у них с Кривошеей Федосеева. Итак, приезд Н.Е. в Орехово с Кривошеей был доказан. Жандармы обрушили всю тяжесть обвинения на Н.Е., как рецидивиста, приписывая ему составление прокламаций и инструктирование всего дела по установлению связи Владимира с Ореховскими рабочими. Жандармам не удалось установить, как попали в Орехово прокламации и где они были отгектографированы. Были у них подозрения и в отношении Иванова, и в отношении С.П. Шестернина, тогда служившего во Владимирском окружном суде. Пробовали они сравнивать шрифт пишущих машинок суда и других Владимирских учреждений со шрифтом, коим были напечатаны прокламации, чтобы подобраться к Шестернину или Иванову. Но так как все их поиски в этом направлении не приводили ни к каким результатам, то оставалось одно — взвалить вину за них на Федосеева.
Чтобы устранить, как пункт обвинения против Федосеева, прокламации, Кривошея пожертвовал собой. Он сознался, что прокламации — дело его рук».
Таким образом, обвинение против Н.Е. в составлении прокламаций отпало. Близкими ему людьми (Н.Л. Сергиевским и М.Г. Гопфенгауз) был составлен план доказать, что Н.Е. познакомился с Кривошеей всего только за день-два перед поездкой в Орехово и, следовательно, никак не мог быть инспиратором сношений Кривошеи с Ореховскими рабочими, но план этот рушился, т. к. Н.Е. поторопился признать за свою рукопись, составленную им в Орехове и найденную при одном из обысков у рабочих.
25 сент. (7 окт.) начальник жандармского управления сообщал губернатору: «На последовавших в последний раз допросах обвиняемых в распространении преступной пропаганды в среде рабочих м. Никольского и с. Зуево Василия Кривошея и Николая Федосеева оба они подтвердили свое обвинение собственным сознанием в участии по снабжению рабочих преступного содержания изданиями и по распространению пропаганды и, таким образом, их виновность в этом деле окончательно установлена. Кроме того, Федосеев показал также, что программа действий рабочих составлена и писана им же в ночь его пребывания в м. Никольском».
Кривошея был приговорен на 2 года одиночного тюремного заключения с высылкой, после отбытия этого наказания, на три года под надзор полиции в один из северо-восточных уездов Вологодской губернии; Яков Попков получил один год тюремного заключения, Алекторский — 5 месяцев, Гусев — 4 месяца, Блинов — 1 месяц, Андриевский — 2 недели, а Штиблетову было зачтено в наказание предварительное заключение.
Федосеев 24-го ноября (6 декабря) 1893 года был этапным порядком отправлен в Вологодскую губернию.
В.В. Кривошея во время одиночного тюремного заключения в Петербурге заболел глубоким нервным расстройством, был направлен к матери во Владимир, где 22-го июня 1910 года и умер.
Источник:
ВЛАДИМИРСКАЯ ОКРУЖНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ Р.С.-Д.Р.П. (Материалы к истории социал-демократической большевистской работы во Владимирской губернии) 1892 — 1914. Под редакцией А.И. АСАТКИНА. ИЗДАНИЕ ВЛАДИМИРСКОГО ИСТПАРТА. Гор. Владимир 1927 г.
Владимирский Комитет РСДРП (б)
|
