Скотоводство опытного помещика
Позволим себе вспомнить бессмертную поэму Н. В. Гоголя «Мертвые души».
В самом деле, что же изобразил великий писатель в этом произведении? И как удалось ему совместить несовместимое — крылатый образ Родины с засильем на ней Чичиковых, Маниловых, Собакевичей, Коробочек, Плюшкиных, Ноздревых? Мы не ответим на эти вопросы, если не укажем на замысел самого писателя. «Мне хочется в этом романе показать хоть с одного боку всю Русь», — писал он А. С. Пушкину 7 октября 1835 года. Но, согласитесь, что показатель нечто «с одного боку» — это уже не то, что в «Ревизоре»: «...собрать в одну кучу все дурное в России и разом посмеяться над ним». Кроме того, очень скоро после начала работы Гоголь расширил и свой первоначальный замысел: вместо «изображения с одного боку» решил создать «сочинение полное», где было бы уже не одно то, над чем следует смеяться». Окончательная реализация этого здания отодвигалась на последующие тома поэмы — второй и главным образом третий, но его присутствие ощущается уже в первом томе, в его лирическом пафосе. Вот почему появилась в поэме «птица-тройка», олицетворяющая Русь, ее стремительное и неудержимое движение, да такое, что «дымом дымится под нею дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади». Именно в этом движении и видел Н. В. Гоголь спасение России.
К сожалению, усомнившись в том, что литература имеет воспитательное значение, писатель дважды уничтожает второй том «Мертвых душ», причем в последний раз незадолго до смерти в феврале 1852 года. Сохранились только 5 глав, в чудом уцелевших черновых набросках, которые и позволяют судить о грандиозности замысла того, кто лучше всех понял Россию.
Так что же там, в этом томе? Заглянув туда, мы увидим, что Россию наводняли не одни только Чичиковы, Маниловы, Коробочки и т. п. Описывая, например, земли помещика Костанжогло, Н. В. Гоголь восхищается опытом хозяина, называя его «землеведом», знатоком почв и разумного месторасположения всех растений. Гоголь пишет: «...через все поле сеянный лес — ровные, как стрелки, дерева; за ними другой повыше, тоже молодняк; за ними старый лесняк, все один выше другого. Потом опять полоса поля, покрытая густым лесом, и снова таким же образом молодой лес, и опять старый... Это все у него выросло каких-нибудь лет в восемь, в десять, чего у другого и в двадцать не вырастает... Лес у него, кроме того, что для леса, нужен затем, чтобы в таком-то месте на столько-то дать тени... Когда вокруг засуха, у него нет засухи; когда вокруг неурожай, у него нет неурожая».
Известно, что прототипом этого положительного героя «Мертвых душ» стал помещик Миргородского уезда Полтавской губернии В. Я. Ломиковский, который много заботы проявлял о том, чтобы все земельные угодья были так устроены, чтобы в целом они имели «цветущий вид обработанной природы» и в то же время приносили доход владельцу и содействовали общенародной пользе. Под влиянием полезащитного лесонасаждения В. Я. Ломиковский создал хозяйство, где выращивались высокие и устойчивые урожаи даже в самые неблагоприятные по метеорологическим условиям годы.
В своих опытах по рациональному ведению сельского хозяйства В. Я. Ломиковский не был одинок. К 40-м годам XIX века многие помещики на практике осуществляли передовые идеи молодой русской агрономии. В их хозяйствах внедрялись многопольные севообороты, травосеяние, плуги и другие усовершенствованные орудия, племенное животноводство, на полях находили пристанище новые акклиматизированные растения. Из среды первых опытных помещиков вышло немало известных деятелей сельского хозяйства, ученых, профессоров. К таким относятся, например, Андрей Тимофеевич Болотов, который по праву считается первым русским агрономом; Матвей Иванович Афонин — первый русский профессор земледелия; Иван Михайлович Комов, создавший замечательное произведение «О земледелии», которое считается энциклопедией сельского хозяйства XVIII века; Василий Андреевич Левшин, написавший ряд ценных работ по травосеянию, плодоводству, животноводству и т. д. Достаточно вспомнить строку из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина: «Вы школы Левшина птенцы».
Один из учредителей Московского общества сельского хозяйства Дмитрий Маркович Полторацкий в начале XIX века в своем имении Авчурино Калужской губернии ввел обработку почвы плугом вместо сохи и правильный полевой севооборот с посевом многолетних злаковых и бобовых трав в смеси. Кроме полевого травосеяния, Полторацкий широко пропагандировал внедрение картофеля в полевые севообороты, применение мергеля для удобрения и известкование почв.
И таких практических деятелей со временем в России становилось все больше и больше. Их хозяйства по праву назывались образцовыми или экономиями, куда съезжались поучиться усовершенствованному способу ведения сельского хозяйства со всех уголков страны.
Немало было образцовых хозяйств и во Владимирской губернии, а такие опытные помещики, как Владимир Васильевич Калачов из Весок, помещик Покровского уезда Николай Иванович Крузенштерн, помещик Юрьевского уезда из Симы князь Князь Александр Борисович Голицын, помещик того же уезда Алексей Иванович Пушкевич, помещики Владимирского уезда граф Валериян Николаевич Зубов, Андрей Гаврилович Лихачев, помещик Суздальского уезда Андрей Александрович Федоров, а также помещики Александр Никонорович Богданов, Василий Евдокимович Тюриков, Евгения Осиповна Эберн, Иван Ильич Танеев из Меленковского и Александр Сергеевич Танеев из Шуйского уездов были известны далеко за ее пределами. Опыты этих русских Костанжогло имели для сельского хозяйства далеко идущие последствия.
Об одном таком опыте рассказал сам экспериментатор Платон Парфеньевич Семиградский. 9 ноября 1846 года на страницах Владимирских губернских ведомостей (№ 45) он писал:
«В бытность мою в деревне своей Вологодской губернии в Вельском уезде в 1839 году червь истребил озими на большом пространстве. Весной крестьяне перепахали те места под посев овса. Для опыта приказал я по овсу посеять рожь в половину того количества, какое бы они сеяли по своему обыкновению. Этот овес на то лето рос роскошнее, чем прочий, ими посеянный, а рожь, пустя перья, укоренялась, образовала сильные кусты и покрыла землю зеленью. Овес в свое время сжат, рожь осталась. В последних числах августа рожь эта, оставшись на свободе, пошла в рост; чтобы не допустить ее в трубку, скормили овцам, — так она и зимовала. На следующий 1841 год рожь уродилась в сильных кустах, рост был до 3 аршин, колос более 3 ½ вершков, зерно крупное.
Опыт показал, что посеянные в одно время, на одной пашне, весною два хлеба вместе один другому помогают. Рожь своей тенью защищает от солнца необходимую для ярового хлеба в земле влажность, а овес своей тенью удерживает рост ржи, которая при благоприятствующем ей летнем воздухе дает только сильный корень, а потом в августе начинает свой рост уже с сильным корнем.
Помянутый опыт повторен мной в имении графа В. Н. Зубова Владимирской губернии и уезда в селе Старом Фетиньине на оставленной в озимом поле 1844 года экономической десятине. Прошлого года 1845 весной посеяли на ней небесного ячменя две четверти; и ржи, вместо четверти, как бы это следовало, посеяли только три четверика, и то не лучшей, а посредственного достоинства. Результат был тот же, как и в деревне моей. Ячмень вырос и сжат, рожь осталась в кустах, в сентябре пустилась в рост, ее скормили овцам. Нынешним летом она росла кустами и в каждом кусте было от 20 до 38 колосьев от одного зерна. Из трех четвериков посеянной ржи нажато 475 снопов, вымолочено три четверти, 4 четверика и 1 гарнец. Образцы этой ржи в снопах и зерне представлены были мною на Владимирскую выставку.
Чтобы более убедиться в выгодности такого рода посева, граф В. Н. Зубов прошедшей осенью оставил в озимом поле десятины, которые нынешней весной отдал мне в полное распоряжение. На каждой из них посеяно по две четверти небесного ячменя и по четверти семенной ржи, результат опять тот же: ячмень рос своим порядком, сжат, нажато с двух десятин 3100 снопов, а рожь сильными кустами стлалась по земле, ее скормят скоро овцам, как изобильный и питательный корм. К следующей весне оставлено уже 15 десятин для овса и ячменя на третий опыт в селе Старом Фетиньине.
Судя по этим опытам, можно вывести следующие заключения:
1. весной сеять рожь нет никакой опасности, потому что собственно лето не составляет времени, в которое растет ее стебель, а только усиливается тогда корень, выдерживая впоследствии сильные морозы и всякие непогоды;
2. чрез этот способ посева ржи в августе останется только одна уборка хлеба, вместо того, что ныне в это время производится и жатва оного и обработка пашни, а у многих необходимая для получения семян молотьба;
3. однажды возделанные поля пойдут под посев двух хлебов и дадут две жатвы;
4. ржи будет сеяться половина семян;
5. при трехпольном хозяйстве одно поле будет оставаться для отдыха на целый год и, наконец;
6. червь, который нередко вредит озими осеннего посева, не может причинить вреда ржи, посеянной весной, по величине в осеннее время ее корня».
К сожалению, дальнейшая судьба этого опыта осталась неизвестной. Но оценивая его с точки зрения современной науки, следует признать, что П. Семиградский намного опередил свое время. «Разумное изменение природы — управляемая эволюция, как сказал Н. В. Тимофеев-Ресовский, в будущем связана с освоением вместо современных сельскохозяйственных монокультур (только зерновых, только бобовых, только овощных и т. п.) поликультур; оно может и должно привести к повышению биологической производительности земли. А такое повышение производительности земли становится одной из основных задач человечества. В настоящее время в сельскохозяйственную практику начинают входить разнообразные агроприемы, отчасти устраняющие отрицательные стороны монокультуры: чередование культур в виде полосных систем в пространстве и времени, совместное культивирование низко- и высокостебельных растений, бобовых и кукурузы, бахчевых и кукурузы, плодовых с междурядной культурой трав или пропашных и т. п.». Эту идею перевода сельскохозяйственного производства на биогеоценотическую основу или максимального использования в земледелии всего богатства природных взаимосвязей успешно продолжает сейчас русский ученый А. Н. Тюрюканов.
А вот как в помещичьих экономиях возделывали картофель.
На поле, предназначенное для этого, осенью вывозили довольно много навоза, как если бы оно приготовлялось под пар, и затем его вспахивали. Если же этого по какой-либо причине сделать не успевали, то картофель сажали на землю, вспаханную и взбороненную весной, наблюдая только, чтобы навоз долго не оставался на поверхности, а запахивался немедленно. Правда, весеннее удобрение почвы давало значительно меньший эффект, поэтому старались использовать первый вариант. Сажали картофель и на новинах, так как было замечено, что ничто так не разрыхляет землю для посева других культур, особенно колосовых хлебов.
Посадка картофеля производилась следующим образом. С одного края поля пахали сохой в две борозды, затем проводилась третья, в которую и высаживали клубни на расстоянии около семи вершков один от другого. При этом картофель непременно клали к тому боку борозды, от которого пахали: когда пахали налево, тогда клали к правому боку; когда пахали направо — к левому. Это делалось для того, чтобы лошадь не сбивала картофель с места. Когда таким образом борозда заполнялась картофелем, путем провода следующей борозды закрывали его. Затем пропахивалась борозда пустая, а за ней третья, в которую снова высаживался картофель, и все повторялось, пока вся полоса не засаживалась. Если при этом не было засухи, то на неглинистой почве боронование не проводилось недели две; в противном случае боронование проводилось немедленно. Недели через три или четыре, если на поле появлялась сорная трава, то бороновали еще раз. Когда же картофельная ботва вырастала вершка на четыре, полосу пропахивали сохой, у которой полица крепилась не на сошнике, а между ними накрепко. Соха велась между двух картофельных рядов, причем пахалось не глубоко, чтобы земля только приваливалась к стеблям, но не заваливала их. Через две недели, после Петрова дня (12 июля) пахали по тем же бороздам, но гораздо глубже и шире.
С Успенского поста (с 14 по 27 августа нов. ст.) когда картофель отцветал, а не раньше, его начинали употреблять в пищу. Обобранную картофельную траву никогда не кидали, а клали на то же место, корни прикрывали землей и придавливали ногой. Было замечено, что маленькие картофелины, оставшиеся на корнях, к Воздвиженью (27 сентября) достигали размера крупного яйца. Около Воздвиженья, а иногда и прежде, смотря по месту, картофель копали и убирали с поля. После этого полосу вспахивали, приготавливая ее под весенний посев яровых.
Интересно, что картофель в некоторых помещичьих экономиях высаживали вместе с коноплей, которая от такого соседства произрастала весьма успешно. Кроме того, мало было усадеб, в которых бы не проводились опыты по применению различных удобрений парового поля и особенно под картофель. Вот какие результаты были, например, получены в имении В. В. Калачова в Юрьевском уезде. Одно и то же пространство земли, удобренное:
1. Золой — дало 211 мер картофеля мелкого;
2. Смесью золы с навозом — 344 меры крупного;
3. Одним навозом — 315 мер крупного;
4. Совсем без навоза — 134 мер мелкого;
5. Смесью навоза, извести и компоста — 204 посредственного;
6. Смесью навоза, прудового ила и мха — 318 мер самого крупного;
7. Остатками от мыловарения — 318 крупного;
8. Смесью навоза с известью — 268 посредственного;
9. Одной известью — 187 посредственного;
10. Смесью золы с известью — 192 меры посредственного;
11. Смесью навоза с остатками мыловарения — 298 мер крупного;
12. Смесью деревянных опилок с золой — 190 мелкого;
13. Смесью деревянных опилок с навозом — 397 крупного;
14. Смесью птичьего навоза с золой — 236 посредственного;
15. Смесью птичьего навоза с песком — 154 мелкого;16. Смесью остатков от кожевенных заводов с известью — 76 мер мелкого;
17. Смесью тех же остатков с навозом — 146 посредственного;
18. Одними этими остатками — 35 мер весьма мелкого.
Вводя в трехпольную систему новую культуру — картофель, помещики тем самым значительно повышали производительность земли и доходность своих хозяйств. Вот лишь краткие расчеты, сделанные ими в 40-х годах XIX столетия.
«Сороковая десятина, удобренная навозом и пробывшая целое лето в пару, сеется с осени рожью или озимой пшеницей. Рожь при среднем урожае дает, за исключением семян, 13 четвертей и 6 четвериков зерна; пшеница, за исключением семян, 8 четвертей и 6 четвериков, Полагая сложную цену ржи 5 руб. четверть, а озимой пшеницы 12 руб. четверть, десятина ржи дает дохода 68 руб. 75 коп., а пшеницы 102 рубля, не считая работы.
На той же десятине, находящейся в пару и удобренной навозом, если вместо того, чтобы целое лето оставлять ее впусте, посадить весной картофель, то в среднем, исключая семена, родится его 100 четвертей. При самой дешевой цене картофеля 1 руб. за четверть, десятина дает дохода 100 рублей, не считая работы. Но картофель, по употреблению его в домашнем быту, имеет относительную цену гораздо более рубля. Например, в печении хлеба со ржаной мукой четверть картофеля верхом заменяет 20 фунтов муки, что составит за четверть картофеля 2 руб. 50 коп. по цене ржи 5 руб. четверть. В таком виде количество картофеля с одной десятины заменяет 50 четвертей ржи и соответствует урожаю хлеба не менее чем с 4 десятин; весьма же часто случается, что картофеля собиралось от 150 до 200 четвертей на десятине. Картофель также выгодно употребляется в качестве корма скоту.
Само собой разумеется, что после картофеля уже нельзя высевать озимые, как после пара, потому что картофель вырывается слишком поздно и пашню не успеть приготовить под озимый посев; на этой земле на следующую весну высевается лучший яровой хлеб — например, пшеница. При среднем урожае, за вычетом семян, пшеница доставит 6 четвертей и 4 четверика. Полагая сложенную цену четверти 107 рублей, десятина даст дохода, не считая работы, 78 рублей.
Итак, десятина земли вместо того, чтобы находиться целое лето без всякой пользы в пару, засаживается картофелем, а потом на другой год пшеницей и приносит в оба года 178 рублей, следовательно, явной прибыли против ржи составит 109 ¼ рубля, а против озимой пшеницы 76 рублей. Там же, где яровая пшеница родится плохо, можно после картофеля сеять ячмень или овес. Обе зерновые культуры, будучи дешевле яровой пшеницы, дадут дохода каждая, не считая работы, около 50 рублей. По всем расчетам, это прибыль весьма значительная».
Как видим, не все помещики заботились о том, чтобы «содрать три шкуры с крестьянина». Главную свою цель они видели в усовершенствовании способов ведения своего хозяйства, о чем говорят многочисленные примеры того времени. В 40-х годах XIX столетия на полях ополья стали с успехом выращивать английский турнепс и прививать костяное удобрение, обработанное серной кислотой. Это были первые опыты в России по применению фосфорных удобрений. Наряду с ними широко применялось известкование почв, в качестве других туков распространялись торф, мергель, гипс, фосфориты. Инициатором «удобрительных» мер стал помещик Покровского уезда сенатор Н. И. Крузенштерн — сын знаменитого мореплавателя. Им же были испытаны меры по уничтожению гусениц на озимых полях. Напомним, что все эти опыты начались задолго до работ А. Н. Энгельгарта и Д. И. Менделеева — основоположников русской агрономической химии.
Помещик Юрьевского уезда М. И. Уманов был известен тем, что несколько лет с успехом выращивал у себя табак. Несмотря на то, что его имение находилось под 56° северной широты, табак получался очень хороших качеств и мог выкуриваться в сигарах, папиросах и трубке. С десятины Уманов получал до 40 пудов на сумму 100 рублей серебром.
Примерно в то же время в Записках Юрьевского общества сельского хозяйства можно отыскать статью помещика С. Я. Наржимского о Суздальском хмелеводстве, в которой он подробно раскрывает историю и пределы распространения в городе и уезде хмелеводства, сорта разводимого здесь хмеля, торговлю им, устройство хмельников и уход за ними, сбор, обработку и упаковку хмеля, главнейшие пути сбыта его, расчет ценности работ и издержек, а равно валового и чистого дохода от хмельника, и показал достоинство Суздальского хмелеводства по сравнению с Гуслицким.
Интерес к этой, можно сказать, научной разработке был так велик, что многие помещики попытались тут же устроить хмельники как у себя, так и у своих крестьян. Это привело к тому, что в некоторых местах (с. Гавриловское, например) Суздальского уезда хмелеводство почти совершенно вытеснило собой полевую культуру и вся деятельность крестьян сосредоточилась на лугах-хмельниках и огородах. На последних сначала разводили коноплю, а затем она вытеснилась картофелем. По расчетам, десятина гавриловского хмельника могла дать валового дохода 400 рублей, а чистой прибыли — до 123 рублей.
Анализируя все перечисленное (а оно далеко неполно), приходишь к выводу, что именно опытные помещики являлись на практике первыми русскими учеными-агрономами, что именно они на заре русской агрономической науки своими опытами предвосхитили многие достижения последней.
Налицо были успехи и в животноводстве, хотя в целом по губернии эта отрасль стояла в незавидном положении. Так, по инициативе А. Н. Шошина было начато в ополье разведение романовской породы овец, а по инициативе В. В. Калачева была начата племенная работа с лошадьми, приведшая в конце концов к выведению новой породы — владимирского тяжеловоза.
По сообщению губернских ведомостей, в 1846 году в Юрьевском уезде находилось 5 частных конских заводов — в селах Сима, Николаевском, Дубровке, Ратислове и сельце Дроздове. Однако лучший частный конский завод находился в имении графа Зубова в селе Старом Фетиньине Владимирского уезда. На этом заводе находилось 45 маток и 10 жеребцов — рысистой, скаковой и полукровной пород. В год от этих лошадей получалось до 160 голов приплода, а дохода - до 5000 руб. серебром. Рысаки этого завода в 46 году трижды выигрывали московские бега и ценились очень и очень высоко.
Что касается содержания крупного рогатого скота, то помещики испытывали здесь те же трудности, что и крестьянские хозяйства. Основной было отсутствие хороших лугов и пастбищ. Первые были давно уже распаханы или же бедны растительностью, а вторые составляли ничто иное, как паровые поля или приходились на долю лугов овражных, суходольных и болотных. Как говорил А. В. Советов, для того, чтобы вести прибыльно хозяйство при трехпольной системе, «необходимо на каждую пахотную десятину иметь не менее 2-х десятин хороших лугов». В действительности же в ополье луга составляли немного более 17% пахотных земель в целом, а в отдельных местах еще меньше.
Разумеется, при таком соотношении лугов и пахоты говорить о существенном развитии животноводства не приходится. И тем не менее, в некоторых помещичьих усадьбах была выработана довольно экономичная система по уходу и содержанию животных. Коротко расскажем и о ней.
На помещичьих фермах крупному рогатому скоту давали в среднем по 17 — 20 фунтов корма в сутки. Этого в общем было достаточно в зимнее время, но беспокоил недостаток его. Поэтому когда наступала оттепель, то старались уменьшать при каждой раздаче по 1 фунту и более на голову, а, примерно, с половины марта уменьшали эту норму до 15 фунтов. Но при этом корм уже давали в день не два раза, как было заведено исстари, а непременно 3, то есть утром, после водопоя и на ночь.
Осенью или в начале зимы обычно давали самый худой корм, потому что в это время скотина бывала еще тучна и сильна и даже посредственный корм являлся для нее питательным. Конечно, все понимали, что лучше бы кормить скот одним сеном в продолжении всего стойлового периода, но его катастрофически не хватало. А если держали такое количество скота, на которое запасов сена хватало, то навоза от него едва набиралось на огороды и на 1/4 часть поля.
Тельным коровам сначала давали ржаную солому от 6 до 7 фунтов при каждой раздаче, то есть утром, после водопоя и вечером. Этого корма было более чем достаточно, поэтому остатки от него употреблялись в подстилку. Так кормили от 2 до 3 недель и более, смотря по урожаю сена и яровой, соломы. Затем по утрам на каждую корову полагалось от 5 до 6 фунтов овсяной соломы; после водопоя такой же вес давали «кривой» соломы, которую в других местах называли еще подколоском; на ночь кормили той же пропорцией, если достаточно было овсяной соломы, а если нет, то — «кривой». Этим кормом обходились до 15 ноября или даже до 1 декабря, затем по утрам накладывали по 5 фунтов осоки, черноватого сена или подосенка (травы, скошенной осенью перед самыми морозами), после водопоя — ячной, а на ночь овсяной соломы.
Если же скотницы замечали, что приближается время отела, то таковых коров дней за 7 — 10 переводили в денник и кормили крупными ржаными мякинами, специально на этот случай заготовленными. Причем мякину скармливали только сухой, так как она для коров была очень питательной и умножала жажду. От такого корма и обильного питья коровы тучнели и бывши в хорошем теле благополучно отеливались.
Когда же матка приносила теленка, то первые 3 дня поутру и вечером мякину посыпали специальной смесью, приготовленной из муки, крупы, остатков пищи, предварительно смочив ее соленой водой. На каждую корову в сутки полагалось до 4 фунтов такой посыпки. В следующие 3 дня опрыскивали соленой водой только мякину, а посыпки больше не давали, чем, собственно, и заканчивалось улучшение питания. Коровы снова переходили на одни сухие мякины и в течение 6 дней они полностью оправлялись.
Отелившихся коров не менее двух раз в сутки загоняли в денник к сухим крупным мякинам или колосовинам, после чего всякий раз поили, ибо как бы хорош корм не был, при недостатке воды ожидать высоких удоев нельзя. А молоко необходимо было для телят, которые вырастали здоровыми только при условии получения полного молочного рациона. Для этой же цели телят, появившихся в апреле-мае, обязательно подпускали к своим матерям, которые паслись с ними в поле. В этом случае телята не боялись сглазу, все вырастали, обгоняя в росте даже ранних телят, были годны на племя, и все выходили хорошими коровами. Но если какой-то теленок сосал других маток, то такого в поле не пускали, а, отнявши, поили с рук.
Когда в хлеву или отделении телилась половина коров, тогда дачу корма уменьшали по весу, потому что коровы прежней своей порции уже не съедали, ибо кормились мякиной. В этом случае, чтобы увеличить рост скота, если, конечно, позволяли угодья, на ночь вместо 5 — 6 фунтов яровой соломы давали такое же количество сена. От этого коровы прибавляли молока и телята выходили рослее. Если же избытка в угодьях не было, то давали сено только по утрам. В случае же недостатка и худого сена или осоки взамен раза два в неделю прыскали солому соленой водой.
Яловых коров кормили гораздо экономнее, чем отдельных, хотя и тут смотрели по урожаю корма. До 1 января им давалась одна ржаная солома, с этого числа и до февраля по утрам — от 5 до 6 фунтов овсяной, после водопоя и на ночь — «кривая» солома или подколосок. С февраля по март утром, после водопоя и вечером — одна яровая, а с 1 марта обязательно включали по утрам сена до 5 фунтов на каждую скотину, а в остальные два раза яровую солому — один раз овсяную, другой — ячную.
Улучшали питание яловым коровам главным образом потому, чтобы в марте-апреле они могли на свежем воздухе не только ходить, но и бегать, а такой моцион был им крайне необходим, так как в следующие декабрь и январь они предназначались к отелу. Телята, рожденные именно в это время, всегда вырастали, бывали крепкие, здоровые и рослые. Отнимались они от молока в самое удобное время, так как с марта обычно, начинался уже сбор масла. К тому же, отелившаяся корова, находясь на хорошем корме (то есть, получая сена в две раздачи около 10 фунтов), в марте-апреле снова начинала охотиться; следовательно, на будущий год опять отеливалась в декабре или в январе. Таким образом, несмотря на недостаток лугов и пастбищ; хозяйство экономически процветало.
Интерес представляет и кормление нетелей. 3-х и 4-х годовалых нетелей содержали и кормили как яловых коров; 2-х годовалых, которые шли в рост, содержали более тщательно. Первые две недели давали им «кривую» солому, из расчета 4 — 5 фунтов на каждую голову, три раза в день; затем недели 4 по утрам и вечерам яровую солому, после водопоя — «кривую», а с 15 декабря или с 1 января давали все три раза одну яровую солому. При этом солому переменяли каждый раз. По утрам, например, давали ячную, а вечером овсяную. Животное, получая разный корм, имело гораздо больший позыв к еде. Примерно с половины февраля по утрам начинали кормить сеном (ок. 4 ф.), а в остальные раздачи — 4 — 5 фунтов яровой соломой. При неурожае сена, или если в имении недоставало лугов, через каждые 2 — 3 дня опрыскивали солому соленой водой, но делали это не в одно время, а когда утром, когда вечером, чтобы коровы не привыкали, иначе они совсем отказывались от сухой соломы.
В процессе опыта было замечено, что годовалых или имеющих возраст более года нетелей, то есть тех, которые в прошедшую зиму были на сене и овсяных крупных мякинах, нельзя кормить всю зиму одной яровой соломой, иначе они делались малорослыми, очень худыми и нередко даже пропадали. Скотники по обыкновению приписывали это несчастье «сглазу» или тому, что якобы «двор стоит не на чистом месте».
Но дело, конечно, было в другом. Опытные помещики кормили эту скотину следующим образом. В начале зимы и осенью их содержали на ячной и овсяной соломе, давая на каждую от 3 до 4 фунтов ее три раза в день. А с 1 декабря или, по крайней мере, с января вместо утренней соломы давали от 3 до 4 фунтов сена. Остальные же два раза кормили любой соломой, по чаще овсяной. «Зато какое удовольствие,- писал один из помещиков, — испытывали хозяева, видя идущих на водопой телят, резвящихся словно летом!»
9 и 10-ти месячных телят кормили самым хорошим меженным сеном. На каждую телочку или бычка давали по 3 фунта утром и вечером, а после водопоя на шестерых телят по 1 мерке или по четверику овсяных крупяных мякин или хоботьев. Современники утверждали, что от такого корма телята росли непременно тучными и здоровыми. С половины же декабря или января, если мало было овсяных мякин, давали им ржаных колосовин; если же и их не было, то на ночь подкладывали сена, а поили обязательно два раза в день.
Телят, отнятых от маток, берегли особенно, причем воспитывали их двояко. Новорожденных подпускали под маток на 7, 10 и 14 дней, затем поили их молоком по произволу 6, 7 и 8 недель, а в зимнее время и более, смотря по тому, какой корм получала матка. Интересно, что под маток, отелившихся впервые, телят не подпускали для соска вообще, ибо в противном случае по отнятии теленка такие коровы не давали уже молока, а если и давали, то не более половины, отчего оно «перегорало» у них и сами коровы становились не молочными.
В другом случае телят начинали сразу поить молоком с рук, не допуская под матку ни одного дня. Правда, полагали, что первое несколько лучше, так как матка, видя около себя теленка, больше давала молока. Но главное даже не в этом. Теленок изначально питался клейким и жидковатым молоком, которое было необходимо ему для натурального очищения, но чтобы при этом каждый из них вырастал, матка должна была получать очень хороший корм. А так как телята, подобно детям, имели свои болезни, то от поноса ставили клистиры из льняного семени, а от запора — из солоноватой воды с прибавлением 3-х ложек постного масла.
При кормлении теленка с рук по прошествии 8 или 9 педель отнимали от молока исподволь, то есть сначала давали молоко пополам с водой и подмешивали к нему по горсти овсянки, отпуская в сутки на каждого по 1 ½ фунта (в неделю выходило 10, в месяц 40 фунтов) или 1 четверик 3 гарнца овса. Больших расходов это не составляло, но теленок наверняка вырастал и хозяева получали за него от 30 до 40 рублей, а навоз оставался в награду за потерянный корм.
Телятам, имеющим от 3 до 4 недель, как и ягнятам, давали липовый лист, какой они очень любят, и сена самого хорошего, а еще лучше мятлика, тимофеевки (тимофеевой травы) и других многолетних трав, которых хоть и понемногу, но специально сеяли для этого случая в садах. После того, как телят переставали поить молоком, им давали крупные овсяные мякины или хоботья, которые они, попривыкнув, очень аппетитно ели и делались тучными. Если же телята бывали не так велики или даже худы, то дней 5, вместо мякины, кормили овсом из расчета по одному гарнцу в сутки на 4-х телят. Однако мякину сберегали и дальше, на тот случай, когда при раннем выпасе у телят мог появляться понос от молодой травы. Строго следили и за тем, чтобы выпускали телят на траву не раньше, чем она обогреется. Предосторожность совсем не лишняя, если учесть, что у молодых телятах очень нежные желудок и легкие, которые они легко простужали и сильно кашляли.
И в заключение нельзя не сказать еще об одной стороне животноводческой отрасли в помещичьих экономиях. Это было связано с производством навоза, как основного и самого дешевого удобрения. Многие помещики, в том числе и в ополье, для этой цели держали значительное количество волов, которые обходились дешевле ввиду их непритязательности к корму. В возрасте от 3 до 10 лет, а иногда и более они довольствовались исключительно одной ржаной прямой соломой, которую им выдавали 6 — 7 фунтов по три раза в день. В случае только очень холодной зимы норму им увеличивали на 1 — 2 фунта. В подстилку также шла ржаная солома, а если ее не хватало, то замена не заставляла себя ждать. Для этого пригодно было многое: красный мох, изрубленные березовые веники или еловые лапки, всякий сор из усадьбы и т. п. Во многих экономиях эти воловьи дворы или фермы представляли собой настоящие фабрики навоза, благодаря чему имения и процветали.
И все же... дамокловым мечом над Россией продолжало висеть крепостное право. А это значит, что как ни старались владельцы образцовых усадеб и ферм, их успехи в земледелии и животноводстве во многом зависели от отношения к делу крестьян, их трудолюбия и заинтересованности. Но последнего явно не хватало, ибо принудительность опасна не столько эксплуатацией, формы которой могли быть самыми разными, в том числе и легкой, сколько глубочайшей апатией, охватившей большую часть населения России. Неудача в Крымской войне еще более обнажила пороки общества, связанные с крепостничеством, и даже торжественные встречи героев-севастопольцев по всей стране не смогли поднять упавший дух ее народа. Стало ясно, что нужны крупные радикальные меры и, прежде всего, освобождение крестьян от крепостной зависимости. Подготовкой этих реформ и занялось либеральное правительство Александра II.
/Российская академия сельскохозяйственных наук
Владимирский НИИСХ Владимирское общество сельского хозяйства
М. И. КИЧИГИН, А. Л. ИВАНОВ
ВЛАДИМИРСКОЕ ОПОЛЬЕ
Историко-хозяйственный очерк/
Сельское хозяйство Владимирского края
|
