Восстание против большевиков в с. Черкутино в 1919 году
Восстание против большевиков в с. Черкутино
Совнарком объявил о сохранении государственной монополии на хлеб и о начале «крестового похода» против деревенской буржуазии. Все эти меры создали предпосылки для проведения политики «военного коммунизма», основанного на прямом распределении и заготовке хлеба. Началась так называемая продразвёрстка, связанная с изъятием излишков хлеба у «кулаков» - крестьян, имевших какие-либо хлебные запасы.
С Черкутинским волостным Советом крестьянских депутатов избранном 7 (20) марта 1918 года вместо волостного земства сразу не заладилось. Первый избранный председатель Алексей Иванович Солоухин через неделю сложил с себя обязанности. Остальные члены Совета отказались принять эти обязательства. Пришлось провести вторые выборы. 15 (28) марта 1918 года председателем совета был избран Иван Иванович Носков. Но уже 29 июля (11 августа) того же года Носков отказался от обязанностей. Вместо него новым председателем Совета избирается Василий Трофимович Ильин.
Эта карусель с выборами продолжилась по причине того, что в дела Совета крестьянских депутатов грубо вмешивались наезжающие большевики с мандатами, представлявшие не всегда известные органы власти. Ничего не решавшие самостоятельно, народные избранники оказались марионетками у большевистских партийных комитетов. Неожиданно для избирателей власть оказалась у волостных и наезжающих дармоедов, самоназначившихся большевистских комитетчиков. Для чего нужна эта партийная власть в дополнение к советской - люди не понимали. На деле одни мешали другим, вопреки ясно прописанному лозунгу: «Вся власть Советам». Узурпировав власть, комитетчики заигрывали с продажными председателями образующихся сельских советов по деревням и сёлам в обход волостных советов. При поддержке наезжающих с окрестных волостей комбедовцев, под предлогом изъятия излишков хлеба, грабили население и устраивали поджоги. Не отъехав в сторону Владимира далее села Ставрова, комбедовцы, получив долю от награбленного, продавали добро и хлеб. А их доля, согласно постановлению Губчека и решению ВЦИК, составляла 25% от всего изъятого - экспроприированного.
Беспорядки в стране пытались использовать левые эсеры, потерпевшие поражение на V Всероссийском съезде Советов. В стране полыхала гражданская война. Мятежи в Москве, Ярославле, Муроме и во многих городах центральных губерний будоражили Россию. В населённых пунктах с переменным успехом проходили митинги в поддержку советской власти и против неё. Чтобы преодолеть безвластие и грабежи в Черкутинской волости, бывшие офицеры и деловые люди села 17 июня 1918 года на общем собрании избрали свой Совет народных депутатов, состоявший наполовину из крестьян и без большевиков. Через три дня дома зачинщиков были разграблены и сожжены наехавшими комбедовцами. Кто мог, спасались от арестов и высылок бегством в леса.
Фрагмент карты Менде Владимирской губернии 1850 года
Отряд «зеленовцев» - взбунтовавшихся крестьян, базировавшийся в лесу на заимке у деревни Чёрная гора под командованием вернувшегося с германского фронта офицера Николая Зюзина, с зимы 1919 года взял под свою защиту население края от злоупотреблявших властью большевиков и наезжающих комбедовцев.
Революционная культуризация села Черкутино согласно местному губернскому декрету о национализации женщин началась 24 июня 1919 года. Тринадцать начисто оголённых молодых женщин, комбедовок и подъехавших с вечера фабричных комсомолок, с транспарантом «Даёшь эмансипацию и свободную любовь на село», начали шествие от базарной площади. Сопровождала шествие телега с их одеждой. Пройдя вдоль шоссе, вторглись в ворота церковной ограды. Предупреждённый о возможном святотатстве в церкви голых распутниц, сторож старичок Гурьянов запер в храме молящихся старушек на наружный замок. Ключ спрятал меж плит паперти в условном месте. Пятеро молоденьких девиц-комсомолок - «красных косынок», одна из которых была местная развратница, обыскивая сторожа в поисках ключа, раздели его догола. Отбивавшегося голого старика повели погреться у революционного костра.
В тот день описываемых в дневнике священника Постникова событий, на полыхающих поленьях сухих березовых дров в сквере напротив его дома горели книги. Предварительно озвучив позицию вождей пролетарской революции Троцкого, Свердлова, Ленина и Крупской относительно антиреволюционного царского наследия оратор собственноручно приступил к инквизиции. Командовал этим мероприятием большевик партийный агитатор Ильин. Вперемежку с сухими дровами из поповской поленницы горели школьные учебники по истории и географии, книги графа Толстого, Пушкина, Лермонтова, Соловьёва, Достоевского, а заодно и других авторов с неслыханными для малограмотных комбедовцев фамилиями. В общей сложности из двух школ, земской библиотеки, расположенной поблизости в доме Сперанского, церквей и из частных собраний богатеев было сожжено три телеги книг. К чести черкутян, глядеть на этот костер, кроме комбедовцев, желающих не нашлось.
В сторону шествия оголённых женщины плевали, а проезжающий по дороге мужичок пытался разогнать их кнутом. И только выстрел из нагана с сопровождающей телеги помешал этому. В тот день отчасти повезло Анне Ивановне Морозкиной. Большевик Ильин тайно подарил ей три упаковки книг из помилованных им при сожжении. Среди них оказались редкие издания, в том числе Пушкина и Лермонтова. Партийный агитатор Ильин, будучи уроженцем деревни Андарово, побаивался Анну Ивановну, побаивался и раненых, находившихся на постое в деревне у неё на излечении. Врачевательница, временами пользуясь его трусостью, мимоходом говаривала:
- Милок, просить, кроме как у лесных дезертиров, не у кого... Крупа у деревенских постояльцев закончилась. Ты уж уважь старуху. Бог даст, побережёшься за доброе дело. И он берёгся, исполняя её просьбы, подкармливая в том числе и раненых и больных дезертиров.
Коли заговорили о культуре, не лишне вспомнить и о школьном обучении на революционный манер. Уничтожив учебники по истории и географии, эти предметы исключили из учебного процесса. Обучение предписано было проводить по учебникам Гурбича и Гангнуса, отражавшим революционные преобразования. По инициативе Луначарского планировалась латинизация русского языка. И только в 1930 году по распоряжению Сталина введут преподавание советской истории, а в 1934 году окончательно откажутся от готовящейся реформы латинизации русского языка.
Исстари любили черкутяне и жители окрестных деревень в праздничных одеждах, картузах, платках и кожаных сапогах собираться на торговой площади села и совместно решать насущные проблемы. В этом выражалось некое неистребимое свободолюбие, идущее от их новгородских предков. Было это обычным явлением для культуры богатого торгового села. Как выражалась Анна Васильевна: «Черкутяне исстари привыкли, когда это необходимо, жить быстро». И в те памятные дни лета 1919 года посудачить и покричать было о чём. Наезжала в село на эти мероприятия, как правило, и староста деревни Андарово Анна Ивановна Морозкина со своей снохой Анной Васильевной. Так что правдивой информации из первых уст о происходящих событиях того времени не занимать.
На повестке дня, когда появились в селе «зеленовцы», было обсуждение вопроса: «Поддерживать или не поддерживать восставших против советской власти? Создавать или не создавать в селе Черкутино вооружённый отряд для защиты от грабежей со стороны поборников советской власти?»
Поговорить было о чём. Шутка ли, порядком надоевшую советскую власть скинуть намечается. И напрасно властвующие большевики потрясают наганами. Их словно не замечают. Нет у них авторитета. Присутствующие ждут появления отряда «зеленовцев»-зюзинцев с пушками, захваченными на железной дороге. Перед их прибытием обезоруживают пытающихся скрыться большевиков, чтобы не натворили каких бед.
Летом 1919 года «зеленовцы» частью отряда зашли в село Черкутино.
Наученные горьким опытом самовольного избрания Совета народных депутатов в предыдущем году, освободителей-«зеленовцев» встречают сдержанно. Многие приехавшие одеты в армейскую форму со знаками различия и с наградами. Среди них нет ни одного конника из села и окрестных деревень. Хотя всем прекрасно известно, что в составе банды немало местных мужиков, скрывающихся от репрессий и призыва в Красную Армию. Появление конных мятежников - это явно хорошо организованная мирная провокация против советской власти. Власть, опекающая голытьбу - комбедовцев, для подавляющего большинства крестьян оказалась чужой. За громкими пустыми советскими лозунгами и притеснениями трудолюбивые крестьяне не видели никакого будущего. Передел земли не внёс больших разногласий в крестьянскую массу. К 1917 году крупных землевладельцев в крае не существовало. Большинство людей жило многоотраслевым хозяйством. Крестьянская самодостаточность давала им запас прочности на выживание. Необходимое для семьи подворье с лошадкой, с коровой, поросёнком, мелким скотом и птицей, огородом и садом было при каждом усадебном доме.
То, что обещала дать трудовому крестьянству советская власть, они имели, и их психологическое противостояние выражалось в защите своих прав, чести и нажитой честным трудом собственности.
Перед конными зюзинцами и толпой только что митинговавших людей, пугливо озираясь, стояли три должностных большевика со связанными руками. Четвёртый - инструктор, сбежал. Многие черкутяне знали, что кроме внушения никаких карательных акций против них не будет.
Николай Зюзин - немолодой офицер с двумя Георгиевскими крестами на мундире, сидя на лошади, обратился к собравшимся и задержанным.
- Я вас спрашиваю! Зачем село пожгли? Можете не отвечать, я и так знаю. Виноват не тот, кто из самовара чай не пивал, а только из чугуна. А тот, кто с наганом в кармане его на разбой подстрекал. С них спрос будет. Им перед народом ответ держать предстоит. Испугались? Большевички... Над православными мирными людьми издеваться - это не с немцами воевать, бандюки.
Вынув из кобуры маузер, Зюзин обратился к большевикам.
- Спрашиваю... Кто хочет искупить свою вину?
И вот тут-то произошло неожиданное. То, о чём пришлось умалчивать чекистам и газетчикам.
- Прости, господин офицер! Чёрт попутал, от бедности и зависти я в большевики пошёл после тюрьмы. Послужу я тебе. Пусть наган мне вернут...
Подняв кверху руки, связанные спереди черкутинскими мужиками, к командиру «зеленовцев» пополз на коленях мордатый мужик в кожаной куртке, галифе и хромачах. Недолюбливали его - пришлого уголовного грубияна, черкутяне. Специалист он был лозунгами говорить, самогон пить, народ обирать, баб брюхатить да доносы писать.
- Развяжите руки, - скомандовал Зюзин.
Едва жалкому негодяю в липкие, трясущиеся от страха руки дали его же наган, он в упор расстрелял двоих своих недавних товарищей по партии. Притихшая толпа словно взорвалась от неожиданного уголовного выпада партийного комитетчика.
- Вяжите его, иуду. Судить в губернию отправим, - раздавались выкрики.
Выждав паузу, невозмутимый офицер с поднятым в руке маузером, скорбно заговорил:
- Хороших людей порешил без суда и следствия подлец. С десяток ваших земляков по его доносам расстреляны. Вот против таких мерзавцев мы и воюем. Оставлять его в живых никак нельзя. Откупится награбленным золотом. И кровавыми слезами умоетесь. Собаке - собачья смерть.
Пуля, попавшая в лоб, оборвала жизнь ползающего перед толпой на коленях с наганом в руке одиозного «большевика».
Зная, что в губернию было сообщено о захвате села бандой, зеленовцы не торопились покидать Черкутино. Встреча с освободителями закончилась обедом на торговой площади. И поркой плетьми у коновязи, объявившихся в селе четверых комсомольцев. Им по приговору Зюзина вменялось богохульство, уничтожение в округе околичных и памятных крестов, разорение кладбищенских склепов. Следует отметить: среди черкутян тогда было три члена РКП (б) - один рядовой и два из Совета крестьянских депутатов, вернувшихся с фронтов германской и гражданской войн. К ним ни от «зеленовцев», ни от земляков претензий не было.
Под колокольный звон отряд покинул село, прихватив две подводы с провиантом. Изъятые из волостного военкомата винтовки, патроны и гранаты остались спрятанными в складе на рыночной площади.
Поутру следующего дня отряд Губчека, подойдя к Черкутину, приступил к преследованию «зеленовцев», отошедших к Чёрной горе. Посреди обширного Олинского поля каратели издали заметили бугорки свеженасыпанной земли, представляющие брустверы окопов. Из них торчали стволы пушек, впоследствии оказавшиеся воткнутыми в ямки брёвнами. Это был ложный оборонительный рубеж единственным винтовочным выстрелом задержавший преследователей на необходимое для отхода бунтовщиков время. Зная, что банда имеет несколько мобильных отрядов, выйти на открытую местность под артиллерийский обстрел чекисты до вечера поостереглись.
Последствия вояжа зеленовцев с арестом большевиков и захватом оружия для жителей села Черкутино могли оказаться самыми серьёзными. По решению трибунала военного времени многие могли быть расстреляны. И только после гласного вмешательства в мирские дела церкви порядок был восстановлен.
Черкутинский батюшка Николай Александрович Постников выступил инициатором волостного схода по дореволюционному образцу, но без волостных старшин и их помощников. Сельские и деревенские старосты дали обещание, что бандиты в населённых пунктах поддержки не получат. Под этим соглашением поставила свою подпись и известная лекарша - староста деревни Андарово Анна Ивановна Морозкина. Анна Большая сообщила, что четвёртый большевик по фамилии Ильин, сбежавший от бунтовщиков, скрывается в деревне Андарово среди находящихся у неё на лечении раненых красноармейцев. Выпросила она у знакомого комиссара особого отдела ВЧК при Губчека списки местных жителей, намеченных по доносу к аресту в обмен на возврат оружия, похищенного в волвоенкоме. Этот комиссар - Николай Петровский, лечился у неё в 1916 году после фронтового ранения.
Опасаясь активизации действий «зеленовцев», и чтобы не уронить своё лицо губернские власти опозоренные проступком своего партийного работника, предпочли о многом умолчать. Вынужденно ограничились более мягким наказанием. В сенокосную пору срыв работ грозил далеко идущими последствиями.
По поводу этих событий губернская газета «Известия» в № 165 от 29 июля 1919 года писала в сообщении «От Владимирского губкомдезертира»: «Губкомдезертир в заседании своём от 23 июля с.г., рассмотрев имеющийся материал об упразднении гражданами Черкутинской волости вместе с дезертирами Черкутинского Волвоенкомата и Волисполкома, а также разграблении оружия из Волвоенкомата, постановил: Установив факт самочинных действий со стороны граждан и дезертиров Черкутинской волости, выразившихся в самочинном упразднении ими Волвоенкома и Волисполкома, а также установив факт разграбления оружия, находящегося в Черкутинском Волвоенкоме гражданами села Черкутино, постановил: ответственность за вышеизложенное возложить на все сёла и деревни Черкутинской волости, а потому наложить контрибуцию на все сёла и деревни в размере 50000 р. с каждого, на село же Черкутино контрибуцию в размере 75000 р. Настоящее постановление препроводить в Ревтрибунал на утверждение. Предгубкомдезертир Исаев».
Произошедшее накануне Юрьев-Польское восстание и так называемых дезертиров из армии, недовольных репрессиями властей, охладило революционный пыл Губчека. На руках у восставших, затаившихся после разграбления артиллерийских складов, оказалось двадцать семь пулемётов и более 2500 винтовок с боеприпасами.
Спустя неделю, на поиск и уничтожение черногорских зеленовцев прибыл отряд красноармейцев из Иваново-Вознесенска. Не найдя восставших, сожгли их базу - старинную охотничью заимку князей Салтыковых, находящуюся в лесу у деревни Чёрная гора. Сожгли и дом-усадьбу скотопромышленников Глушенковых, ранее разграбленную комбедовцами. Располагалась она тоже у деревни Чёрная гора. В послереволюционный период и во время гражданской войны около трёх тысяч голов крупного рогатого скота, принадлежащего Глушенковым, пошло на забой. И только тридцать две коровки переданы были в организующиеся совхозы в Жерехово и Фетинино. Ещё зимой 1919 года были забиты дохнувшие от бескормицы последние племенные коровы. Длительное
время зарева ночных пожаров будоражили округу. Грабители-комбедовцы разбирали на продажу и жгли опустевшие скотные дворы. Прекратили эти безобразия только появившиеся «зеленовцы». После Черкутинского июльского вояжа они навсегда исчезли, оставив на долгое время страх неосмотрительным волостным руководителям и любителям лёгкой поживы.
В 1919 году в Черкутинскю волость входили сорок три населённых пункта, закрепленных за тридцатью тремя сельсоветами. Хотя и навязанную, но действующую систему власти игнорировать стало невозможно. Тем более что её стражи - чекисты ничего не забывали и не прощали.
Появившиеся в селе Черкутине пришлые должностные большевики, подстрекавшие наезжих бездельников-комбедовцев - членов комитетов бедноты, на грабежи и поджоги жилых домов, объектов жизнеобеспечения, поплатились за это жизнью. Их могила находится на черкутинском кладбище. Когда-то стоящий над ней столбик с красной звездой неизвестные многократно уничтожали. Со временем партийные руководители стали навязывать вновь приезжающим в село людям, что там захоронены бандиты, уничтоженные отрядом Губчека. Но документальные свидетельства о захороненных на кладбище этих людях нашли мы - досужие ученики пятого класса, в кладбищенской заброшенной церквушке поблизости от школы.
Кладбище, заросшее бурьяном и заваленное упавшими старыми липами, притягивало нас в перемены и после школьных занятий. Мешали нам грачи, гадившие с лип, увенчанных многочисленными гнёздами. Но на кладбище, кроме могильных памятников и разрушенных склепов, было нечто такое, что притягивало снова и снова.
Укрытая ветвями лип, словно пряталась от одичавших людей небольшая заброшенная деревянная церквушка. Когда-то она называлась Успенский кладбищенской церковью. От запертой на висячий замок двери сохранилась только обвязка. Через этот пролом мы проникали в кладбищенский храм. В полумраке над нашими головами летали трясогузки, воробьи, галки и летучие мыши. Загаженные птичьим помётом капители, пилястры и карниз навершия иконостаса поблёскивали золотом. Ни в иконостасе, ни на стенах икон не было. С опаской ступая по полу, заваленному помётом, упавшими гнёздами, битым стеклом, рукописными листами и растрёпанными церковными книгами, обходили помещение. На перевёрнутом дубовом престоле лежало какое-то тряпьё являющееся постелями для посещающих временами кладбище древних старушек-монашек. Находили в церкви огарки свеч, медные монеты, бронзовые оклады с икон и разноцветные стеклянные лампадницы. В одно из посещений подняли опрокинутый шкаф, чтобы с него дотянуться до висящей на потолочном выступе летучей мыши. Из шкафа на пол выпали несколько книг. Одна из них нас заинтересовала. Это была старая кладбищенская книга с указанием имён, отчеств, фамилий, сословных данных, времени рождения и смерти, а также места захоронения. Читая чётко оформленные записи, обратили внимание на одну из них, помещённую на отдельном листе. В ней сообщалось, что у церковной ограды захоронены убиенные без отпевания окаянные большевики - убийцы и поджигатели. Их как убийц, нехристей и отступников необходимо перезахоронить за оградой кладбища.
Кладбищенскую книгу как историческую ценность доставили в перемену в учительскую директору школы Зотову Николаю Ивановичу. После нашего радостного сообщения о написанном учительская вмиг опустела. Директор предложил невозмутимо выслушавшему нашу информацию учителю Георгию Николаевичу Постникову взять книгу в музей. Вкратце даже через несколько десятилетий и без этих записей местным жителям было известно, кто захоронен в провалившейся безымянной могиле в период становления советской власти.
Появившиеся в селе Черкутине пришлые должностные большевики, подстрекавшие наезжих бездельников-комбедовцев - членов комитетов бедноты, на грабежи и поджоги жилых домов, объектов жизнеобеспечения, поплатились за это жизнью. Их могила находится на черкутинском кладбище. Когда-то стоящий над ней столбик с красной звездой неизвестные многократно уничтожали. Со временем партийные руководители стали навязывать вновь приезжающим в село людям, что там захоронены бандиты, уничтоженные отрядом Губчека. Но документальные свидетельства о захороненных на кладбище этих людях нашли мы - досужие ученики пятого класса, в кладбищенской заброшенной церквушке поблизости от школы.
Кладбище, заросшее бурьяном и заваленное упавшими старыми липами, притягивало нас в перемены и после школьных занятий. Мешали нам грачи, гадившие с лип, увенчанных многочисленными гнёздами. Но на кладбище, кроме могильных памятников и разрушенных склепов, было нечто такое, что притягивало снова и снова.
Укрытая ветвями лип, словно пряталась от одичавших людей небольшая заброшенная деревянная церквушка. Когда-то она называлась Успенский кладбищенской церковью. От запертой на висячий замок двери сохранилась только обвязка. Через этот пролом мы проникали в кладбищенский храм. В полумраке над нашими головами летали трясогузки, воробьи, галки и летучие мыши. Загаженные птичьим помётом капители, пилястры и карниз навершия иконостаса поблёскивали золотом. Ни в иконостасе, ни на стенах икон не было. С опаской ступая по полу, заваленному помётом, упавшими гнёздами, битым стеклом, рукописными листами и растрёпанными церковными книгами, обходили помещение. На перевёрнутом дубовом престоле лежало какое-то тряпьё являющееся постелями для посещающих временами кладбище древних старушек-монашек. Находили в церкви огарки свеч, медные монеты, бронзовые оклады с икон и разноцветные стеклянные лампадницы. В одно из посещений подняли опрокинутый шкаф, чтобы с него дотянуться до висящей на потолочном выступе летучей мыши. Из шкафа на пол выпали несколько книг. Одна из них нас заинтересовала. Это была старая кладбищенская книга с указанием имён, отчеств, фамилий, сословных данных, времени рождения и смерти, а также места захоронения. Читая чётко оформленные записи, обратили внимание на одну из них, помещённую на отдельном листе. В ней сообщалось, что у церковной ограды захоронены убиенные без отпевания окаянные большевики - убийцы и поджигатели. Их как убийц, нехристей и отступников необходимо перезахоронить за оградой кладбища.
Кладбищенскую книгу как историческую ценность доставили в перемену в учительскую директору школы Зотову Николаю Ивановичу. После нашего радостного сообщения о написанном учительская вмиг опустела. Директор предложил невозмутимо выслушавшему нашу информацию учителю Георгию Николаевичу Постникову взять книгу в музей. Вкратце даже через несколько десятилетий и без этих записей местным жителям было известно, кто захоронен в провалившейся безымянной могиле в период становления советской власти.
Однажды, припозднившись в Орехове у находящегося в отпуске Николая Егоровича Жуковского, Анна Ивановна возвращалась в коляске на своём старом, забракованном на отправку в Красную Армию рысаке. От дум о постаревшем друге и увядающей от туберкулёза его дочери Лены, на выезде из дубровицы, отвлек властный окрик:
- Стоять!
Между деревьев виднелась стоящая коляска, запряжённая парой лошадей, с двух сторон на дорогу вышли два чекиста.
- Стоять! Второй раз дворянку в доме застать не можем. Знаем, прячешься от нас, колдунья, у Жуковского. Расплаты боишься.
- Никого я давно не боюсь на этом свете. Потешитесь над старухой минуты, а расплачиваться будете всю оставшуюся жизнь в сумасшедшем доме. Начисто забудете, зачем сюда приезжали. Что надо, говорите. Мне недосуг тут с вами задерживаться. Сами знаете, сын пятый год с германцами воюет, а я со снохой и тремя малолетними внуками живу.
- Бумагу верни, что тебе наш ныне упокоенный Петровский дал.
- Поехали, молодцы. Бумагу, предназначенную для Губчека, верну. А на хорошее угощение не рассчитывайте - не в государевы времена доживать приходится.
Получив оборванный снизу лист, адресованный в Губчека, на арест скрытых врагов революции и трудового народа, чекисты возмутились, не увидев перечня фамилий.
- Извините, товарищи. Что дал мне в присутствии нескольких человек товарищ Петровский, то и возвращаю. Неужели думаете, он мог сподобиться подвести себя под расстрельную статью? Прощайте. Внуки не кормлены.
Уехали в тот вечер чекисты от Анны Ивановны ни с чем. И не суждено им было знать, что оторванная нижняя часть листа со списком фамилий за подписью совещательной тройки была разрезана на полоски и роздана в виде предупреждений землякам пофамильно.
В деревне Андарово квартировалось множество больных и раненых, которым не в силах была оказать помощь официальная медицина. К бесплатным врачевателям за медицинской помощью была протоптана дорожка и теми ранеными, которые по разным причинам не могли обратиться в больницу. Принимали лекарши в дар за свою работу только то, что им было разрешено свыше. То есть еду - продовольствие. Которое и использовалось на пропитание раненых и жителей деревни. Популярность Анны Ивановны, Анны Большой, и Анны Васильевны, тоже Анной Большой, младшей, бесила чекистов. Но к чести жителей округи, никаких противоправных действии за ними замечено не было. Только с 1933 года их дармовая деятельность окажется под запретом, несмотря на то, что Анна Ивановна, будучи патриотичной гимназисткой, заканчивала в своё время курсы медсестёр. Анну Большую - старшую, власти в покое не оставят. В декабре того насыщенного событиями 1919 года из Франции вернётся её сын Андрей Ивлеевич Морозкин. И во время их поездки в Москву на похороны тётки сгорит андаровский дом-дача.
По известным фактам поджог совершит следователь Ч.К. Да и в Москве только с помощью Николая Егоровича Жуковского удастся вернуть в пользование первый этаж экспроприированного родового дома Морозкиных. В царившие в стране голод и разруху семья не решится покинуть обжитую деревенскую усадьбу. Андрей Ивлеевич уедет в Москву с двумя бригадами на заработки, а женщины и дети по старой привычке останутся в деревне. Жители округи, оказав семье поддержку, упросили Анну Ивановну остаться. Не забудут чекисты поквитаться и с настоятелем черкутинской церкви Николаем Александровичем Постниковым, умело загладившим последствия бунта 1919 года. Он будет дважды приговариваться к принудительным работам, впоследствии репрессирован и выслан.
Не обделят вниманием и высылкой и его сына Георгия Николаевича Постникова.
Источник:
Морозкин Александр Александрович. Красный закат. Повесть / А.А. Морозкин - Владимир: Изд-во ООО «Транзит-ИКС», 2013. - 184 с.
Село Черкутино Юрьев-Польское восстание
Подобных сказок давненько не читал))))) Написано со всей "любовью" к большевикам. А главное, как подробно, с диалогами. Сам там был человек, своими ушами слышал. Жаль, что родился спустя лет 20)))) Морозкин - сказочник))
