Владимирская Ямская Слобода Начало » » » Владимирский Кремль XVII века, «Ветшаный (Старый) город» XVII века, «Новый город» XVII века
Сама Ямская гоньба была учреждена при Иоанне III для осуществления регулярной почтовой службы. Слово «ямъ» обозначало в древности обязанность жителей известных населенных местностей возить на своих подводах служилых людей для государева дела. Свое начало и наименование владимирская Ямская слобода получила от слова «ям», которым именовались пункты между отдельными участками, как бы станциями по дорогам, вдоль которых в старину производилась ямская гоньба.
В 1540-1560-х гг. появилась отдельная социальная группа ямских охотников, предназначенная осуществлять «гоньбу» по правительственным надобностям.
Ямская гоньба обозначала в древности обязанность некоторых населенных местностей возить на своих подводах служилых людей для государева дела. С этой целью дороги, имевшие правительственное значение были разделены на отдельное число участков - ямов - и на каждом из них были особые ямские слободы и дворы, в которых содержалось определенное число лошадей и ямщиков, обязанных производить гоньбу в пределах двух участков в одну и другую сторону от яма. Целая цепь ямских участков давала возможность на перекладных переезжать от одного яма до другого с большей или меньшей скоростью всю дорогу и таким образом преодолевать необозримые пространства Московской Руси.
Эта организация, приводившая в восхищение иностранцев, была повинностью населения, обязанного содержать проезжие дороги в благоустроенном состоянии: рыть вдоль дороги каналы, делать гати, мосты и, наконец, выставлять на ямы «охотников», давать им подмогу (плату), при большом прогоне помогать им лошадьми, строить ямские дворы и платить в казну ямские деньги.
Натуральная ямская повинность заменяется затем денежною, и к концу XVII в. население было обложено «ямскими деньгами». Одновременно с этим происходит замена выделенных населением «охотников» специально подобранными правительством ямщиками, которые становятся служилыми людьми, владеющими льготными землями.
Ямская слобода, являясь искусственно созданной общиной, состояла из определенного количества служебных и хозяйственных единиц, называвшихся «вытями, поями». Обычным размером слободы были 60-30 паев, причем количество «охотников» превышало самое количество этих паев. Слобода обслуживала участок дорог с организованными на них ямами. Каждый ям состоял из ямского двора, имевшего несколько изб, сенников и конюшен, обнесенных забором, и занимал довольно значительный участок земли с погребом и ледником. Во главе слободы стояли ямской приказчик (назначавшийся правительством) и ямской староста (выбиравшийся ямщиками). Строились они по наказу из Москвы, для чего из Ямского приказа высылался стройщик. Соответственно числу охотников определяли размер будущей слободы.
Владимирская Ямская слобода свое начало получила в 1588 г., когда по указу великого князя Федора Иоанновича из Михайловской слободы города Суздаля, где жили ямщики и был ям в 20 человек, 15 из них со своими семействами были переведены во Владимир для создания и здесь такого же яма. В результате во Владимире создался главный ям - целая ямская слобода, а суздальский стал приписным к нему.
Ямщики считались государевыми людьми. Они обязаны были «возить на своих подводах служилых людей для государева дела». О тяжелом положении ямщиков немало сложено в народе грустных песен. По указу царя Алексея Михайловича (1643) ямщикам запрещалось записываться в купцы. Бежавших ямщиков разыскивали и снова водворяли на место.
Еще с конца XIV в. известна «Великая владимирская дорога из Владимира к Москве». Дорога Москва - Владимир - Стародуб, а отсюда, через Лух, возможно на Юрьевец и Кинешму, а через Вязники и Гороховец на Нижний Новгород - это одна из важнейших дорог Московского центра, соединяющего его с восточными и юго-восточными областями страны. Владимир был связан с Москвой также через Суздаль, Юрьев-Польский и Киржач и от него отходили дороги на Муром и Елатьму. Этими дорогами отчасти обеспечивалась и необходимая связь с торговыми путями средней Азии. Направляясь с Москвы на Владимир (140 верст от Москвы) она шла далее на Вязники (210), Суздаль (160), Юрьев-Польский (130), Лух (280), Шую (230), Гороховец (280), Балахну (340), Муром (260) и далее на Астрахань. Езда проводилась удивительно быстро со скоростью 70-80 верст в сутки, хотя производилась в одну лошадь, причем ямщики садились обыкновенно в ногах у ехавшего, а проводники верхом, спустив ноги между оглобель.
План города Владимира 1715 г.
8 — Слободы Посадские (или «Посацкие»). 9 — винокурни.
10 — Река Лыбедь. 11 — устье реки Лыбеди в реку Клязьму. 13 — река Клязьма
72 — дворы посацкие
95 — богаделка государева
96 — Спасский Златоврацкой монастырь
97 — патриарший сад
98 — дорога к реке Клязьме на перевоз
99 — дорога к церкви к Сретению Пресвятыя Богородицы
100 — дорога подле осыпа рвом
101 — Квасницы
102 — церковь Николая Чудотворца что в Галеe
103 — мост чрез ручей к Сретению
104 — церковь Сретения Богородицы
105 — Кружечная изба
106 — дорога из посацких слобод в город
107 — церковь Николая Чудотворца
108 — Слободы Пушкарские
109 — Ямская изба
110 — церковь Петра и Павла/Церковь св. Петра Митрополита (ул. Дзержинского)
111 — дорога от Петра и Павла в ямскую слободу
112 — дорога со всех сторон в земляной город
113 — Слободы Ямские
114 — церковь Всех Святых
115 — дорога в посацкую и в соборную сторожевую слободу
116 — церковь Вознесения Господня
117 — церковь Воскресения Христова за рекою Лыбедью
Владимирская Ямская слобода до 1778 г. занимала пространство от Золотых ворот до Студеной горы с прилегающими сюда улицами справа и слева, имея под собой земельную площадь в 27 десятин 1772 кв. саж. С юга, ближе к Клязьме, примыкали к Ямской слободе «дачи Гончарной слободы» - бывших владимирских кирпичников, а с северо-западной - угодья рассылыциков Стрелецкой слободы. Ямская слобода почти прилегала непосредственно к валу, пересекающему большую улицу у Золотых ворот, на месте Дворянской и Мещанской (ул. Дзержинского) улиц.
Слобода имела хорошо развитую планировочную структуру с единым центром – площадью у белокаменных Золотых ворот Нового города, где сходились дороги на Москву, Нижний Новгород и Муром. Здесь находилось главное административное учреждение этого района, присутственное место ямского приказчика – съезжий ямской двор (Ямская изба). Он был плотно застроен: на нем помещались ямская изба, изба дворника, клети хозяйственных строений и конюшня, над которой был устроен сенник. Двор возник на этом месте, очевидно, еще в кон. XIV в., раньше, чем земли вокруг него были отданы под строение Ямской слободы. Здесь же, у Золотых ворот, на Большой улице стояли кружечная изба и квасницы, а у самого рва – кузницы.
Приоритетное значение для Ямской слободы имело направление на Москву, совпадающее с трассой Большой улицы, переходившей в Большую дорогу.
В писцовых книгах письма и меры князя Василия Кропоткина и дьяка Игнатия Лукина от 7150 (1642) г. говорится: «Владимирские ж ямские слободы придаточный оставленный ям, что в Суздале на посаде на Коржочей за речкою за Каменкою, а на яму место дворовое ямского съезжего двора, да место дворовое ямского приказчика, да 5 дворов бобыльских, в них 13 человек».
Посредине Ямской слободы, направляясь из города, проходила Большая улица. По обеим ее сторонам находились 36 Ямщиковых дворов и 21 бобыльский двор. От Большой улицы отходили две улицы. Мошнина улица, где был двор ямского приказчика - ямского администратора-представителя ямского Приказа, ведавшего всеми вопросами слободской жизни. Там же в Мошниной улице было 4 ямских двора и одно дворовое пустое место.
От Большой улицы отходила еще Мясничная улица, где было 12 ямских дворов, один двор пустой, да место дворовое пустое.
Из описания Ямской слободы 1642 г. следует, что Мошнина улица (от Большой улицы к Летне-Перевозинской улице) была очень важной артерией: именно на ней стоял двор ямского приказчика. Она была самой длинной (вмещала 43 дворовых участка). Через нее князь В.П. Кропоткин и дьяк И. Лукин попадали на улицы в Подлоханье (в направлении к Летне-Перевозинской) и в Галетье (Никологалейская улица). Она соответствует позднейшему топониму Летне-Перевозинской улицы, в которую на юге вливались улицы слобод Гончарной (государевых кирпичников, живших в «Лохане»), Лопатничьей, Сторожевской и Воронцовой (Дмитриевского и Успенского соборов). В этом важном узле Летне-Перевозинскую издавна фланкировали ансамбли парных клетских церквей: с запада, «за Золотыми вороты что на горе» - холодная Вознесенская церковь с теплой Покрова Богородицы; с востока, у подножия Козлова вала, на крутом склоне холма к р. Клязьме – холодная Николы Галейского с теплой Трех Святителей. Как явствует из ее позднего названия, улица была важнейшей транспортной артерией города, связывавшей Владимир с землями по другую сторону широкой и судоходной р. Клязьмы, а также с дорогой на Муром. Само название Летне-Перевозинской улицы, отсутствующее в документах XVII в. и появляющееся только на планах второй половины XVIII в., по сути, свидетельствует, что она активно использовалась ямщиками.
Улица Подлоханье располагалась рядом с Мясничной (отходила от Большой на юго-запад и шла краем обрыва к Лохани «в слободку Воронцову»), но ниже ее: она шла между руслами речушек Лоханки и Быковки к южному концу Летне-Перевозинской улицы. В 1642 г. на ней было 23 дворовых участка. Ямские дома находились «в улице Галетье», идущей с церкви Николы Мокрого. Там было 8 ямских дворов.
Ямская слобода в писцовых книгах от 7150 (1642) г. описывается так: «В Володимире на посаде, от Золотых ворот на Большой дороге ямская слобода, а в слободе церковь Пресвятые Богородицы Казанские, да придел всех святых, да другой придел Фрола и Лавра, да теплая церковь Симеона столпника древяны клецки, а в церквах образы и киоты, и ризы, и на колокольнице колокола, и все церковное строение соборные церкви и Пречистые Богородицы, что во Володимире, ключаря Димитрия Тимофеева ветхое да посадских и уездных людей. А на погосте во дворе поп Симеон Димитриев, двора его в длину и поперек по 10 саж., да огород в длину 41 и ½ саж., а поперек 26 саж. На погосте же на церковной земле бобылей 3 двора. Пашни церковной нет. Сена на пожне (сенокос) на Горлуте 15 копен, да на пожне на Дресвинке 8 копен, да на пожне по колодезнице 5 копен, да у Клязьмы реки на пожне в Коробенках 50 копен, да на пожне за Свиным борком 5 копен». Ямская церковь по плохо сохранившимся сведениям находилась примерно напротив переулка на месте бывших садов Кошанских. По- видимому, в соседстве с церковью находился и съезжий ямской двор - центр управления слободой, а на дворе хором 2 избы, да конюшня и под ней сенник, да один ямской двор и один бобыля.
В 1642 г. у ямщиков в четырех случаях были дополнительные дворовые места на горе Студеной.
Всего в слободе 1642 г. насчитывалось 92 жилых двора: 66 ямских, 25 бобыльских и двор нищего. Кроме слободы, дворы ямщиков существовали также на чужих обеленных землях. Так, на посаде, на церковной земле, между Ямской слободой и укреплениями Нового города указаны 2 двора; а в крепости выходцы из Ямской слободы селились на осадных дворах служилых по отечеству людей или на церковных землях (2 случая). В 1676 г. ямщиков указано 229 человек.
Владимирские ямщики активно торговали: будучи свободными от податей и обладая свободой передвижения, составляли конкуренцию тяглым людям. В 1625-1626 гг. у десяти жителей слободы на городском торге указано 13 лавок, 2 амбара и место лавочное в Мясном, Рыбном, Красильном рядах и кузница. Они вели достаточно крупную торговлю, сам вид которой (соль и рыба) характерен для наиболее зажиточных торговцев города.
Количество земли у одного ямщика в различных слободах могло сильно варьироваться.
Во Владимире дворы самой большой площади были на улицах, проходивших по ямским землям и расположенных вдали от посадских земель (Подлоханье и Мясничной, доходя до 1024 и 2557 кв. саж., соответственно). На улицах, имевших значение транспортных артерий (Большой и Мошниной), а также на улицах, зажатых посадскими дворами (Таротиной и Галетье), площадь дворов была значительно меньше (находясь в границах 87-1480 и 189-1782, а также 56-470 и 44-840 кв. саж., соответственно). При этом 30 дворов из 35, насчитывавшихся на Большой улице, было площадью до 550 кв. саж., 4 из 6 на Мошниной – до 450 кв. саж., и 9 из 10 на Галетье – до 500 кв. саж.
Самые большие пустые дворовые места были на тупиковых улицах (Подлоханье, Студеной), а также потерявших значение транспортных артерий (Мошниной), доходя до 1875, 1155 и 1708 кв. саж., соответственно. На основных транспортных артериях (Большой, Мясничной), а также на улицах со смешанной застройкой (Галетье) пустые дворовые места имели наименьшую площадь или их почти не было.
Еще больше варьировалась общая площадь дворовой земли в руках одного ямщика: от 105 доходя до 3150,5 кв. саж., поскольку кроме жилых у 52-х ямщиков в этой же слободе были еще пустые дворовые и огородные места. Самую высокую общую площадь дворовой земли имели ямщики, жившие на самых густонаселенных улицах: Большой, Мясничной, Таротиной (расположенных на ямских землях), несколько меньше — на Мошниной и Подлоханье (граничили с посадскими, соборными и гончарными землями), а самую низкую — на улице Галетье, зажатой землями посада.
Поэтому, если в начале образования Владимирской Ямской слободы вероятно и существовали определенные нормы по площади или ширине участка, то ко времени межевания, из-за того, что многие ямщики владели несколькими участками дворовой земли, размер общей площади земли в руках одного владельца в 1642 г. мог различаться в 30 раз.
Межевание слободы 1642 г. как раз было направлено на упорядочение размеров дворов. По указанию из Ямского приказа каждому ямщику должен был быть отмерян одинаковый участок: двор — 15 на 10, огород — 25 на 156. Также было велено промерять все пашни, отмеряя по новым нормам: ямщикам — по 5 четвертей в поле за человеком, а приказчику — 10 четвертей; сена каждому ямщику — по 20 копен, а приказчику — 20. Таким образом, в слободе устанавливались жесткие нормы по площади двора, огорода, а также пашни, зависевшие от статуса владельца.
В состав жилой усадьбы ямщика входил весь комплекс жилых и хозяйственных построек (собственно двор в современном понятии этого слова), а также сад, огород и огуменник: кроме огородничества и садоводства жителям слободы было присуще хлебопашество.
Писцовая книга Владимирской Ямской слободы 1642 г. упоминает огуменники при восьми дворах. О том, что это были отдельные от огородов и дворов участки, свидетельствует сама опись. По нормам, вводимым при межевании слободы в 1642 г., площадь огорода и гуменника должна была быть равной (25 на 15 саж.). Рядом с двором приказчика упомянут конопляник (9 на 8 саж.).
В XVI-XVП вв. однокамерное жилище встречалось редко, а самым распространенным был тип двухкамерного жилища — изба-клеть. Трехкамерное жилище изба-сени-клеть стало распространяться в XVI-XVII вв.: в течение всего XVII в. оно составляло в Москве самый часто встречавшийся тип, а к концу века возобладало во Владимирском крае. На панораме Владимирской Ямской слободы 1769 г. присутствуют оба типа — как трех - так и двухкамерный. В основе трехкамерного был одноэтажный или двухэтажный теплый покой (первый был более характерен для крестьянского жилища, второй — для жилища горожанина и помещика Владимирского края), соединенный сенями с одноэтажным или двухэтажным холодным.
А.А. Шенников при изучении крестьянской усадьбы заметил, что на одном дворе часто располагались две избы, но клетей было больше, чем изб (до шести). Важное значение для темы нашего исследования имеет выявленное им «прямое соответствие между общим количеством изб и клетей во дворе и числом супружеских пар в семье».
Во Владимирской Ямской слободе население двора часто имело сложный состав, включавший неотделенных родственников: в 1642 г. из 66 дворов в десяти указаны родные семейные братья, в четырех — племянники, в одном — свойственник. В пяти дворах проживали складчики, вместе исполнявшие гонебные обязанности. На трех дворах кроме основных владельцев — ямщиков проживали бобыли. Все они, неотделенные родственники, складчики — соседи и подсоседники, а также захребетники и жильцы имели отдельные хоромы, разные по числу связей и высоте (от поземных до двухэтажных) в соответствии с различным статусом владельцев.
Кроме хором на ямских дворах размещались хозяйственные сооружения, необходимые для хранения товаров, а также связанные с занятиями жителей хлебопашеством — овины, амбары, молодежни и т. д. В непосредственной близости к въезду во двор располагалась конюшня. На самых густозастроенных улицах, таких как Большая, Мошнина и Таротина, поперечники дворов были весьма небольшими. Больше всего самых узких дворов (до 6 саж.) было на Большой улице, совсем немного их было на Мошниной (10 и 3 двора, соответственно), а на остальных они вовсе отсутствовали. Поскольку в таких узких дворах большую часть передней стороны участка занимали хоромы, конюшня с неизбежностью отодвигалась на задний двор, давая возможность устроить въезд на участок.
До пол. XVIII в. к Владимирской Ямской слободе было придано находившееся невдалеке «Село Ильинское на Ручью», населенное ямщиками Владимирского яму. В писцовых книгах письма и меры князя Василия Кропоткина и дьяка Игнатия Лукина 1642 г. мы находим следующие сведения о селе Ильинском: «Володимерские Ямские слободы за ямщиками село Ильинское на ручью, а в селе церковь Ильи Пророка да предел Флора и Лавра деревяна клецки, а в церквах образы и книги и ризы и на колокольнице колокола и все церковное строение сирское да в селе-ж во дворе поп Иван Семенов двора его по мере в длину 11 сажень с полусаженью, а поперек 10 сажень, да огород в длину 30 сажень, а поперек 24 саж., пашни церковные паханые середние земли две четверти в поле в дву по томуж, сена по речке по Дресвянке на пожне на Кочановской 60 копен; в селе 32 ямщиковых двора, а людей в них 66 человек да 29 мест дворовых и огородных, и по мере дворов и огородов и огуменников 3322 длины и 1031 с. Ширины, пашни паханые середние земли 404 четверти да перелогу 23 четверти да лесом поросло 267 четвертей в поле сена 4770 копен да животиннаго выпуска 5 десятин, лесу непашеннаго бору и болота в длину на 10 верст, а поперек на 5 верст».
Церковь в селе Ильинском писалась в патриарших и синодальных книгах до 1776 г. в 1746 г. именовалась «церковь пр. Илии Володимирскаго яму в приписном селе Ильинском».
В 1667 г. учреждается на Руси почта (с латинского - «станция с переменными лошадьми»). С этого времени ямщикам вменялось в обязанность доставлять и корреспонденцию. Так появилось в народе выражение «гонять почту».
В 1669 г. в Слободе насчитывалось «76 ямщиков да детей их, братьев, племянников и зятьев 82».
Богатый владимирский ямщик Павлыгин в 1735 г. построил на свои средства Николо-Галейскую церковь.
В 1778 г. выгорела почти вся Ямская слобода. Этот пожар принес Владимиру много бед. Историки - и прежние, и нынешние - называют его опустошительным: сгорело множество домов и храмов. Сгорели дома и обе церкви и в Ямской Слободе. В следующем году Слобода была перенесена на новое место - в район современного проспекта Ленина.
Владимирский тракт - "Владимирка"ЯМСКАЯ СЛОБОДА Леонид ЗРЕЛОВ. Литературно-художественный и краеведческий сборник «Годова гора». 2001 г.
Студеная гора, охваченная подернутыми белесой испариной низинами, через изгибистую горловину испокон веков “перетекала” в широкое плато. И нашла тут себе приют раздольная, как населявшая ее ямщицкая вольница, слобода.
По раннему утру ухоженные лошадки - гнедые, каурые, вороные, буланые - в яркой упряжи залпом вырывались из тесовых ворот, разлетались по городу, подхватывая крылатыми пролетками спешащий безлошадный люд, катили прочные почтовые повозки. Тугие ветра, вездесущие посланники манящих далей, заключали в трепетные объятия плато слободы, закручивали зимою жгучие метели, туманящие и сбивающие долу растерянный девичий взор, а по поздней весне, в сердцевине мая, вьюжили теплыми лепестками отцветающих вишневых садов, вспенивали в поднебесье беложелтые причудливые облака. Одно, самое приметное облако, пронизанное на багровой заре святым небесным лучом, внезапно опустилось посреди Ямской, и в короткий срок на этом месте поднялся изящно очерченный храм.
В Казанской церкви крестились, венчались, отпевались жители Ямской слободы. Вся человеческая жизнь, бурливая, щедрая на труд и праздники, стекалась в святое место, пока не затягивало его, странника на земле, в глубокую могильную воронку. Малиновый колокольный звон очищал, по-весеннему освежал живые души даже в лютые январи. Сам Александр Иванович Герцен, пресытившийся благополучной владимирской ссылкой, готовый со всего маха ударить в свой “Колокол”, привез сюда невесту, прекрасную Натали, урожденную Захарьину, и по душевному русскому обычаю обвенчался. Ямская слобода принимала к себе на постоянное жительство ремесленников, купцов, мелких чиновников, дворянские семьи, по меркам той поры разорившиеся напрочь, но, конечно, в состоянии выстроиться и зажить без нужды в уютных пятистенках.
Новая власть приходит с льстивыми посулами на сахарных устах, а мало-мальски войдя в силу, обнажает из-под полы крепкую дубину и гонит обескураженный, доверчивый народ по облюбованной в тайне от него дороге.
Пришедшая под зиму власть прежде всего шарахнула по красным фонарям у пары желтых домов (подле нынешнего многоэтажного корпуса гостиницы “Заря”), куда с юношеской стыдливостью наезжали низшие, сплошь холостые офицерские чины. Хорошие семьянины, ямские мужики и “неимущие” опрятные господа даже бровью не повели: не их забота. Новоявленные стражники прогнали в тюрьму на Солдатской полицмейстера - обеспокоились: разве это порядок? Разнесли комиссары одним махом купол церкви - вздрогнули: без Бога, брат, никуда. Ах, да крепко уж засела к тому времени робость в душах. Червь запустения стал точить многие дома на Ямской.
Где-то в середине пятидесятых произошло вроде бы совершенно невероятное событие: было раскатано старое ямское кладбище, и в обезглавленной Казанской церкви поместился кинотеатр “Буревестник”, названный, должно быть, в честь символизировавшей революцию морской птицы. Трудно было отыскать в городе заведение более мрачное, чем превращенный в зрелищное место некогда светлый храм. Сама краска будто мутнела, и, казалось, студенистая осенняя грязь залепила стены. Бледные призраки скользили по могильно-фосфоресцировавшему экрану. Учредители новой жизни (кстати, материально достаточно безбедной) пошли дальше: залили асфальтом пятачок в правом углу бывшего кладбища и открыли танцплощадку. Ямской народ метко и безнадежно окрестил ее “костяшкой”. Гремучие волны лихого оркестрика, как вражий голос, глушили безутешный старушечий плач.
И все же... Все же не исчезало с Ямской то доброе, умиротворяющее, уязвленное сердце, что в нынешние холодные времена назвали бы как-нибудь вроде “общего положительного биополя”, а тогда по простоте душевной не задумывались, отчего этак славно тут, - просто почитали как хорошее место. И стоял в этом хорошем месте некий обыкновенный, выделяющийся разве что малостью, но какой симпатичный домик. На самой нежной заре жизни, когда до открытия страшненького кладбищенского кинотеатра было еще далеко, судьба преподнесла и такой потайной подарок: привела теплой материнской рукою на проросший дикой ушастой травкой порожек. Широко распахивая двери, вышла хозяйка, всплеснула, как крылышками, цветастыми рукавами, а мама назвала ее ласковым русским именем Фроня. То была худенькая, очень живая и, как выяснилось вскоре, бесконечной доброты женщина. Легкий светлый платочек покрывал ее голову, обрамлял темный иконный лик, и мягкое сияние не гасло у нее в глазах даже под тенью переросших окошки сиреневых кустов, когда они сидели в горнице за чаем с вареньем (лепешками ли с молоком) у голенастого с круглыми “коленками” и словно куда-то плывущего стола. И мама, сама разомлевшая, вдруг расстегнула на своем “котенке” шлейку - просто отпустила на волю.
Вишневый сад, диковатый и очаровательный, напитал манящим шепотом зверино-чуткий слух. Как приятно было скакать промеж высоких и темных, как Фроня, деревьев! Изумительно крупные, пережившие свою спелость ягоды сами просились в рот. Ничего не стоило срывать их прямо на бегу, потом - пружинисто шагая и наконец - остановившись - целый рой на слабо колышущейся веточке. Внезапно все звуки улеглись, и до полумладенческого ума дошло, что Фронин дом остался далеко-далеко позади и что сад - волшебный и бездонный, как любое настоящее волшебство. В новом, оглушительном безмолвии пробегали искры по великому синему небу, и одинокая ягода вишни на макушке дерева, вся в золотом клею, помечала лучистым шлейфом юные светленькие барашки - облака. И не было ни капельки страха, одно блаженное изумление открывшейся бездонностью. Видно, есть на свете места, облюбованные Небом, наделенные неземным уютом, ни с чем не сравнимой тишиной. Крохотная поляна в густом Фронином саду была из облюбованных.
Фроня исчезла незаметно, нет, не умерла (тогда), просто ушла куда-то неслышным за шумом детства шагом. А вот прадед Василий Александрович Миронов, бывший староста Казанской церкви, еще в грозовые годы отошел в мир иной, и деда Николая Васильевича тоже не суждено было увидеть, но оставались еще его братья, мамины дядья: Василий и Иван. Бывшие царские офицеры, они нашли себе при новой власти незаметные гражданские профессии - бухгалтера и промышленного рабочего. Их дома стояли рядом, там, где теперь колдует над женскими головками “Чародейка”, - один врастал в землю, другой словно вырастал из земли. Ввиду младенчества внучатый племянник вряд ли бывал в этих домах при жизни одного за другим угасших дядей. И уж тем паче - в хлебосольном доме прадеда с огромным садом и гумном позади. По крайней мере брезжит в памяти один лишь случай. Тихо-тихо открывается дверь, и врастающий в землю дом принимает их вдвоем с мамой прямо к гробу. Дядя Ваня совершенно спокойно, как-то прочно лежал в нем. Крутой подбородок утопал в густой, белее снега, бороде. Такая же снежно-ослепительная грива оттеняла крупный лоб. Сладко благовонила лампадка под иконою в красном углу, а крепчающий мороз дорисовывал на стекле окошка вышедшего из серебристых зарослей белого коня, на котором дядя Ваня давным-давно возвратился с германского фронта.
Ну а можно ли забыть царство цветов прямо за домом одиноких, бездетных хозяев, брата и сестры, материных добрых знакомых? Скорее сказать, царский двор. СТОИЛО присесть на корточки, как причудливо, безотчетным смыслом рассаженные цветы оборачивались фигурками монаршего двора. Отрешенные от суеты жизни хозяева, наверно, и сами не ожидали такой царственной композиции, выскользнувшей из их рук и ненароком раскрывшейся изумленному детскому взору.
Можно было еще, без скрипа дверей, продолжить идеалистические посещения давно исчезнувших домов, но - довольно, разве не ясно, что в пресловутом “биополе” на Ямской не находилось никаких изъянов. Недаром власти положили глаз на это ровное, благоухающее плато.
Первые многоквартирные дома размашистой сталинской кладки были возведены чуть наискосок от бывших публичных заведений мадам N. По поздней хрущевской “оттепели” пятиэтажные постройки резво поднялись по обе стороны улицы. А в “заморозок”, пришедший с воцарением “гениального секретаря”, своей каменной пыльной поступью добрались до превращенного в проходной сквер ямского кладбища. И тут строительство замерло, отвалилось вглубь за оставшиеся зеленые усадьбы, скатилось на юго-запад. Зато в напористые годы “перестройки” престижные белые дома беззастенчиво вознеслись над былым бездонным Фрониным садом...
Давно убрали каменные останки Казанской церкви, и мало кто, наверно, помнит ныне могилку в деревянной ограде погибшего уже в мирное время солдатика. Все покрыла гранитная броня мемориала в честь защитников Родины, павших в Великую Отечественную войну. И, как повсюду на мемориалах, тут день и ночь сверкает огонь.
|
