Шли по Владимирке обозы, Курьеры грамоты везли, И кандалы свои ножные В Сибирь колодники несли. (Ю. Стукалов)
Термин "Владимирка", вероятно, появился с жаргонного языка уголовных преступников ХVIII в., которых ссылали в сибирские остроги по большой Владимирской дороге. Слово это с тех пор прочно засело в народном языке и действовало на воображение человека пугающим или настораживающим образом... Такие выражения, как "прогуляться в железных браслетах по Владимирке", или "познакомиться с Владимиркой" и т.п. афоризмы напоминали о страшной дороге в сибирскую каторгу. Вообще-то говоря, почти все русские тракты назывались народом сокращенно. Но поскольку Владимирский тракт вел в места каторжных тюрем, в места, "куда Макар телят не гонял", то слово "Владимирка" получило от этого особое звучание и стало как бы символом скорби и печали, горя и мучения... Оно являлось своеобразной метой, глубоко врубленной историей в народную память о былом горе трудового русского народа под беспощадным и вековом угнетении его царским самодержавием. Слово "Владимирка" вошло в русский разговорный и литературный лексикон как синоним понятия о безотрадно-скорбном и тернисто-мученическом пути на сибирскую голгофу изгнанников, борцов-энтузиастов с деспотией царизма за лучшую долю, свободу и счастье угнетенного трудового народа матушки-России. В наше время понятие Владимирка является по сути уже анахронизмом, и народная память об этой пресловутой дороге постепенно угасает, стирается от поколения к поколению. Это видно хотя бы из того, что как и о Стромынке, так и о Владимирке ныне все реже и реже упоминается в житейском новом обиходе и совсем ничего специального о них не пишется. Исторический образ Владимирки, к счастью нашему, сохранился в знаменитом драматическом пейзаже художника Левитана И.И. - в его картине "Владимирка", написанной в 1892 г. Это единственный зримый нами портретный памятник столь прославленной еще в недавнюю старину большой русской дороги как торговой и жандармско-арестантской магистрали, связывавшей столичную культуру и фабрично-заводскую каторгу рабочих России с сибирской экономикой, с ее неисчислимыми богатствами природы и с ее классическими местами острожно-тюремной каторги.
Левитан И.И., "Владимирка". 1892
Говоря о Владимирке, как о большой грунтовой дорожной магистрали, мы можем назвать ее Большой Владимирской дорогой номер два, по сравнению с ее старшей сестрой, пролегавшей из Москвы по Ополью Владимирщины на город Владимир, о чем было говорено во второй главе этого очерка. Коснемся нескольких кратких замечаний относительно названия этой дороги.
В Энциклопедическом словаре Плюшара (СПб., 1836) эта дорога именуется, как это ни странно, большим Казанским или Сибирским трактом (т. VI , стр.88). Но в этом нет ничего предосудительного или неверного, так как действительно по Владимирке лежал путь на Казань и в пределы далекой Сибири. Дозорные книги за 1680-й год называют ее большой Владимирской дорогой. Известный же русский ученый ХVIII в., академик И.И. Лепехин (1740-1802), путешествуя из Петербурга через Москву в Оренбург в 1796 г., называет эту дорогу на Владимир большой Московской дорогой. (Полн. собр. ученых путешествий по России... Т. III - Записки путешествия академика Лепехина, СПб., 1821, стр.5.) Разные же участки рассматриваемой дороги имели свои местные названия, соответственно названиям тех населенных мест, через которые участки пролегали. Так, участок от Москвы до г. Богородска (Ногинск) назывался то Богородской большой дорогой, то Рогожской, так как дорога начиналась от Рогожской заставы в Москве. Покровской дорогой назывался участок Владимирки, пролегавший через г. Покров и т.д. и т.п.
Вопрос о времени возникновения древних грунтовых дорожных магистралей, к сожалению, нигде в историографии не находит прямого ответа или решения. Этот досадный факт в одинаковой мере относится и к нашей Владимирке. Судя по некоторым историческим приметам, можно довольно уверенно сказать, что эта вторая Владимирская дорога моложе ее старшей сестры столетия на два с половиной или даже на три, а по отношению к Стромынке - лет на 100-150, т.е. Владимирка берет свой исторический исток где-то в конце ХV или начале ХVI столетий. Вероятнее всего, что появление Владимирки было обязано учреждению в России ямской (почтовой) службы, а о ямских дорогах упоминается в судебниках 1497 и 1550 гг. Возможно, что казанские походы Ивана III (в 1487) и Ивана Грозного (в 1552) именно и проторили окончательно этот Владимирский путь. Наконец, и присоединение Западной Сибири к Русскому государству в 1581-82 гг. (военная экспедиция Ермака), несомненно, утвердило этот Владимирский путь как наиболее кратчайший в сношениях Москвы с городами и областями Сибири.
Трудно сказать, на основании каких источников М.А. Ильин - автор известных и прекрасно составленных путеводителей по архитектурным памятникам Москвы и Подмосковья - в своем путеводителе "Москва" довольно уверенно говорит, что Владимирская дорога существовала чуть ли не с времен основания города Москвы. Он так и пишет: "...с берегов Яузы... в восточной части города Москвы ... брала начало важнейшая дорога на Владимир, связывавшая в ХII веке (!) молодую тогда Москву со стольным городом Северо-Восточной Руси. Дорога не теряла своего значения и позднее, когда Москва возглавила объединение русских земель". (М.А. Ильии. Москва. М., "Искусство", 1963, стр.131. Возможно, что автор имеет в виду начальную Владимирку через Переславль-Залесский и Юрьев-Польский на Владимир-на-Клязьме ) Возможно, что упомянутый автор в этом вопросе следовал сведениям И. Кондратьева, на книгу о глубокой старине Москвы которого мы уже делали ссылки. В этой книге И.К. Кондратьев пишет, что Владимирская дорога была известна не позднее как с половины ХIV в. (?) и что будто бы по ней в 1237 г. князь Всеволод Юрьевич встретил у Москвы полчища Батыя (автор почему-то не следует здесь летописной точности: ведь кн. Всеволод потерпел поражение не у стен Москвы, а близ города Коломны), что будто бы в 1396 г. по этой же дороге (!?) выступил навстречу полчищ Тамерлана вел. кн. Василий I Дмитриевич и т.п. Нетрудно заметить, что все указанные события, связанные с монголо-татарскими вторжениями в Москву и Подмосковье, согласно летописным источникам, были причастны к дорогам, ведшим к Москве не со стороны Владимира, а со стороны Рязани, Коломны и заокской стороны. К сожалению, ни Кондратьев, ни Ильин не упоминают ни одного какого-либо пункта на пути между Москвой и Владимиром или Рязанью, через который пролегала упоминаемая ими дорога. Будь такой ориентир, то было бы вполне ясно о какой, собственно, дороге ведут речь названные авторы. Кроме того, И.К. Кондратьев пишет на сей счет не только не вполне ясно, но и противоречиво: вначале он говорит, что Владимирская дорога существовала с середины Х IV в., а затем относит ее существование ко времени Батыева нашествия на Северо-Восточную Русь, т.е. к первой трети ХIII века. Для прояснения данного вопроса нам следует обратиться к русским летописям и в частности к тому месту, где говорится о Батыевом погроме на Руси. Более обстоятельно об этом сказано в Лаврентьевской летописи и Владимирском летописце под 1237-1238 гг. Не имея возможности занимать много здесь места дословной выписью летописного текста или пересказом его, я ограничусь лишь краткой схемой направления движения полчищ Батыя, которая легко усматривается из контекста летописного повествования. Вот в какой последовательности по направлениям происходило это ужасное кроваво-погромное нашествие ордынских вандалов. Из золото-ордынского улуса хан Батый, перейдя Волгу, прошел зимой 1237 г. приволжскими степями и скрытно, лесом, подошел к Рязани (Переяславль-Рязанский). Отсюда и начнем схему Батыева движения: Рязань (разгром) > Пронск (разгром) > Коломна (разгром) > Москва (разгром) > Владимир (осада) > Суздаль (разгром) > Владимир (разгром) > Юрьев-Польский и Переяславль-Залесский (разгромы) > Ростов, Ярославль и многие другие разгромленные города числом 14, включая Дмитров, Волок (оламск), Ржев, Тверь и др. (См. ПСРЛ, т. 1, вып.2, изд.2-е, Л., 1927, стлб. 460-466 и тот же том, вып.3, изд.2-е, Л., 1928, стлб. 514-522. Также т. 30, М., 1965, стр.87-89.) Из этих летописных сведений ясно видно, что, во-первых, Батый нагрянул в Москву не с направления реки Клязьмы и не из города Владимира на ней, а с направления реки Оки и из города Переяславля-Рязанского через города Пронск и Коломну, т.е. двигались татары, как повествует В. Ян в своем романе "Батый", по льду реки Оки, что вполне допустимо в условиях тогдашней лесистости этой местности. Во-вторых, из летописей известно, что разбитый под Коломной князь Всеволод бежал, спасаясь, с малым остатком своей дружины к отцу своему, вел. кн. Юрию, во Владимир. Каким путем следовал Всеволод во Владимир точно не известно. Мог он пройти туда через Москву и Переяславль-Залесский на Юрьев-Польский и Владимир. Но мог он из Коломны пробиться окольными путями и тропами к Клязьме, а по ней уже и во Владимир. Поэтому более чем вероятно, что Батый из Москвы мог вернуться во Владимир (для осады его) или через Коломну и Переяславль-Рязанский или же от Коломны по пути бежавшего Всеволода. Вряд ли довольно опытные военачальники Батыя могли рисковать потерей боеспособности своих войск, направив их прямиком из Москвы на Владимир через сплошные лесные дебри при их глубокой снеговой целине, что изнуряющим образом могло действовать и на конский, и на людской состав. В данном случае можно допустить мысль, что полки Батыя могли двигаться большей частью по льду реки Клязьмы, но ничуть не по воображаемой упомянутыми авторами существовавшей якобы дороге, которая и названа была Владимирской. Кроме того, истории не известны случаи монголо-татарских вторжений в пределы Восточного Подмосковья и в самую Москву с восточного, клязьминского направления, и которые наверняка оставили бы на этом пути определенные следы своих погромных шествий. Таких следов или признаков до сих пор археологией нигде на этом направлении не обнаружено.
Таким образом, в свете этих исторических фактов напрашивается вывод, что прямоезжей грунтовой магистрали из Москвы во Владимир ни во времена Батыя, ни во времена Калиты или Донского еще не существовало. Возможно, что в те времена если и можно было в летнюю пору пробраться какими-то иными путями из Москвы на Владимир, кроме пути речного, то, по всей видимости, эти пути могли быть туда через Коломну. Владимирская же дорога, или Владимирка, появилась, повторяю, много позднее тех дорог на Владимир, проходивших через Переславль-Залесский и Юрьев-Польский, а позднее и по Стромынке.
Некий краевед Л. Михалев в газете "Вечерняя Москва" (№34, 9 июня 1967) пишет, как бы подтверждая мои доводы о времени появления Владимирки, что эта дорога, как "один из наиболее бойких торговых путей, - говорит он, - был проложен более 500 лет тому назад. Дорога подходила к стенам Андроньева монастыря... А далее на десятки верст снова тянулся лес, о котором напоминает сейчас самый обширный в Москве Измайловский парк". Эта версия, по-моему, более правдоподобна, чем неясные намеки на весьма раннее существование этой дороги И.К. Кондратьева и М.А. Ильина. Да, к тому же, и Д. Ходаковский говорит, что еще в 1517 г. путь из Москвы на Владимир шел по Стромынке и что "в 1417 г. вероятно не было торного сообщения между местами нынешней Москвы и Владимиром". (Д. Ходаковский. Пути сообщения в Древней Руси ("Русский исторический сборник", т. 1, кн.1, М., 1837, стр.34.) Наконец о более позднем времени появления Владимирской дороги говорит и П. Сытин. Он пишет: "К югу от Яузы, за Земляным валом, были строения возникшей в конце ХVI в. Рогожской ямской слободы, обслуживавшей торговый путь из Москвы в большое село Рогожь". (П. Сытин. Прошлое Москвы в названиях улиц. М., 1946, стр.57-58.) О том, что грунтовая Владимирка возникла в ХVI в. как только уже ямская дорога говорится и в Энциклопедическом словаре Плюшара. В нем (т. VI ) сказано, что первое ямщицкое поселение на месте г. Богородска Московской губернии возникло после присоединения к России Казанского ханства Иваном Грозным, когда правительство его учредило на пути от Москвы к Казани крестьянские слободы, обязанные повинностью ямской или почтовой гоньбы. О Владимирской большой дороге упоминается и в окладных и дозорных книгах Патриаршего Казанского Приказа за 1635 и 1680 гг.
С другой стороны, если бы Владимирка существовала с времен седой старины, т.е. с времен Батыя, то южная окраинная полоса Владимиро-Суздальской земли вдоль течения Клязьмы давно бы и несомненно обросла бы крупными населенными пунктами и монастырями оборонного значения. Но таких пунктов вплоть до ХVIII – нач. XIX вв. там не существовало, кроме довольно редких крестьянских поселений. И только уже ямская и шоссейная Владимирка оставила заметные следы своего преобразующего влияния на этот край приклязьменской полосы, оживив его градостроительством, экономическим и культурным развитием. Во всяком случае, до конца монголо-татарского засилья на Руси, т.е. до конца Х V в. Владимирки не могло существовать. Иначе она могла бы являться более коротким путем для сношении Золотой Орды с Москвой и, возможно, тогда могли бы ее называть Ордынской, или Болвановской дорогой, как назывались подобные дороги, но пролегавшие в других направлениях, о которых подробнее будет сказано в следующей, последней главе.
Теперь остановимся кратко на самом протяжении Владимирки, прослеживая более или менее подробно ее трассу от Москвы до Владимира насколько позволяют этому имеющиеся сведения. Начиная от Московского Кремля, путь на Владимирку лежал через Таганку и мимо Андроникова монастыря проходил по Крутоярской (от названия бывшего в этом месте питейного заведения "Крутой Яр") улице, переименованной позднее в 1-ю Рогожскую улицу, на Рогожскую заставу (ныне площадь Ильича). От последней и начинался уже большой Владимирский тракт, память о котором сохраняет современная здесь улица Шоссе Энтузиастов.
По выходе из пределов старой или древней Москвы, тракт сразу же врезался в лесную глушь, остаток которой сохранился до наших дней, но уже дендрологически измененным в виде нынешнего Измайловского парка (еще в начале текущего столетия этот лесной массив назывался просто Измайловской рощей). Далее тракт, пройдя через дворцовые земли, тянувшиеся к селу Измайловскому, пролегал на своем протяжении по трем древним уездам: Московскому, Переславль-Залесскому (через его южную оконечность близ нынешнего г. Покрова) и Владимирскому. Пересекая станы Васильцов и Тешинов, дорога шла затем по стыку станов Кошелева и Добленского, а далее пересекала стан Рогожский и дворцовую Куньевскую волость. Проходя через последующий Борисоглебский стан, Владимирка входила в пределы Владимирщины, и пролегая через Богаевский и Остров-Вышелесский станы, волость Инебожскую, далее по стыку волостей Жегаловской и Крисинской, волость Синицкую и южную часть Опольского стана, входила, наконец, в древний город Владимир Клязьменский.
Теперь заодно перечислим и основные населенные пункты, через которые пролегала Владимирка, начиная от Москвы. Так, первой от Москвы деревней на Владимирке, которую упоминают источники истории, была деревня Андроньевка (вотчинное владение московского Андроникова монастыря), которая как будто бы позднее была переименована (или на ее месте заново возникла) на Новую Деревню. Далее шли: село Ивановское и сельцо Горенки. А дальше следовали, окруженные со всех сторон лесом, деревни Новая Карповка и Леоново, села - Яковлевское, Пехра, Хупавна (Купавна) а затем снова деревни: Шалова, Новые Псарьки, Обухова, Доможирово и, наконец, село (оно же и Ямская слобода) Рогожи, ставшее с 1781 г. городом Богородском Московской губернии (ныне г. Ногинск). Затем вдоль этого тракта стояли деревня Кутузова, сельцо Богослово и снова деревня Большое Буньково. В этой деревне тракт переходил на левый берег Клязьмы и уже не покидал его до самого Владимира, и уже только за ним, близ устья реки Судогды, он снова переходил на правый берег Клязьмы.
Миновав деревню Большое Буньково, Владимирка, рассекая леса, обходя болотины и пересекая многие в этом краю речки, пролегала через деревни Терпиорки (Терпигорки), Киржач, Севаслейку, Липни и Покровскую слободу при Антониевой Покровской пустыни (слобода эта в 1778 г. преобразована была в город Покров Владимирской губернии, как уездный центр). Дальше следовали по тракту деревни Петушки (ныне город), Болдино и Ундол, село Юрьевец и, наконец, дорога входила в древний город Владимир. Однако она не кончалась в нем, а уходила далее на восток, через города Ярополч (впоследствии г. Вязники), Гороховец, близ Флорищевой пустыни (на речке Лух) и в Нижний-Новгород, а из него через Козмодемьянск, Чебоксары и Свияжск, в Казань и далее - в пределы Урала и Сибири. Весь путь от Москвы до Казани, по данным 1752 г., исчислялся длиною в 735 верст, на которых на Московский уезд приходилось не более 30, а на Богородский уезд около 75 верст; от Москвы же до Владимира протяженность тракта была в 180 верст.
Следует заметить, что перечисленные пункты (селения) по Владимирскому тракту даны не полностью и что многие из них в разные времена исчезали, образуя пустоши, и появлялись новые поселения, иные же меняли свои названия. Да и сама трасса Владимирки в ее дошоссейный период, возможно, претерпевала некоторые изменения в своем направлении по отдельным участкам. К сожалению, нам ничего не известно о качественном состоянии этого грунтового пути хотя бы в его дошоссейно-ямской период, т.е. до 1826 г., когда началось строительство по этой трассе Московско-Нижегородского шоссе, закончившееся в 1837 г.
Как удобна и быстра была ямская гоньба по Владимирке - сказать трудно, так как официальных данных об этом в печатных материалах не обнаруживается. Если до Петра I ямская гоньба по Владимирке и была налажена до Нижнего-Новгорода и до Казани, то с 1698 г. эта почтовая гоньба протянулась уже от Москвы до Нерчинска, учрежденная Петром I. Однако вряд ли езда по Владимирке баловала простых или частных путников удобствами и скоростью передвижения на перекладных лошадях. Так, например, в 1833 г. А.С. Пушкин, выехав в Поволжье для сбора сведений и материалов о Пугачевском восстании, ехал на перекладных от Москвы до Нижнего Новгорода в течение пяти суток. Из Нижнего он писал своей жене: "Дорога хороша, но под Москвой нет лошадей, я всюду ждал несколько часов и насилу дотащился до Нижнего". (А.С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10 томах. М.-Л., 1949, т. X , стр. 442.) И еще пример. Будучи еще невестой, Наталья Гончарова послала своему жениху - А.С. Пушкину - письмо в Болдино Нижегородской губернии 1-го октября 1830 г., а получил он его только через 25 суток (!). Может быть, причиной столь долгого путешествия письма в почтовой карете явился противохолерный карантин на Владимирке, который надолго задержал и поэта с возвращением в Москву. (Вставить перечень почт.-ямских станций от Москвы до Владимира по данным М. Чулкова в 1786)
Владимирский тракт имел очень большую значимость во всех отношениях как для государства, так и для того края, через который он пролегал. Прежде всего, он имел важное военно-стратегическое и торгово-экономическое значение. Несомненна также его роль и в хозяйственном и культурном развитии всего этого приклязьменского края. Являясь большой транспортной артерией, Владимирский тракт был наиболее прямым путем от Москвы до важнейшей волжской пристани, транспортного и торгового узла, каким в то время являлся Нижний-Новгород. Переключив на себя все важнейшие товарно-грузовые потоки и пассажирские перевозки, тем самым Владимирка экономически "обидела" свою соседку, как более крупную Стромынку, а вместе с ней "пострадали" расположенные по ней и примыкавшие к ней города и селения. Суздаль, Юрьев-Польский, Александров и Киржач, а так же придорожные села и деревни начали после открытия Владимирского тракта быстро хиреть экономически, уступая свое придорожное благоденствие городам Богородску, Павловскому Посаду, Покрову, Орехово-Зуеву, Судогде, Коврову, Вязникам, Гороховцу и др. населенным местам, как например, Гусь-Хрустальный, Гусь-Железный и т.п. селения. Кроме того, благодаря близости тракта, в деревнях начинает более интенсивно развиваться не только земледельческое, но и промысловое хозяйство, о видах которого мы уже говорили в предыдущих главах. Несомненно, что большие сухопутные дороги вообще являлись одним из условий, способствовавших развитию капиталистических отношений в русских селах и деревнях.
По закону от 24 марта 1833 г. все грунтовые дороги Российской Империи делились на пять классов. Владимирский тракт, как большой путь от Москвы до Нижнего Новгорода, был отнесен к 1-му классу, т.е. к дорогам главного или государственного значения. (См.: В.Ф. Мейен. Россия в дорожном отношении. СПб., 1902, стр. 36.) А это говорит за многое относительно важности этого тракта.
Прежде всего, Владимирский тракт являлся важной сухопутной коммуникацией со времен Казанских походов и присоединения к Русскому государству Астраханского и Сибирского ханств. По нему же проходили народные ополчения в междуцарственную "смуту" на Руси в начале Х VII в. для изгнания из Москвы и Подмосковья польско-литовских интервентов. То же самое было и в годы войны с Наполеоном, когда в 1812 г. отряды его войск начали рыскать по Восточному Подмосковью преимущественно вдоль Владимирки и Стромынки.
Не меньшее значение имела Владимирка для государства и местного края в смысле экономическом, хозяйственном и торговом. Во-первых, по Владимирскому тракту в любое время года, но особенно по санному пути зимой, двигались непрерывные обозы транзитных товаров и различных грузов из далеких местностей Урала и Сибири, Среднего и Нижнего Поволжья, а равно и из-за пределов страны - из Китая, стран Средней Азии, из Кавказа, Персии и др. Во-вторых, множество различных промышленных товаров и продуктов земледелия, скотоводства и рыболовства продвигалось по Владимирке к Москве из окрестных местностей, прилежащих к тракту. Особенным оживлением или транспортным напряжением отличалась эта дорога в период действия Макарьевской, а впоследствии Нижегородской ярмарки - этого громадного по своим масштабам торговых операций всероссийского торжища, приобретавшего международный характер. Конечно, говоря о значительной экономической роли Владимирского тракта, мы не можем умалить транспортную значимость рек Оки, Клязьмы и Москва-реки.
Владимирка, как и всякая другая большая дорога, перевидала на своем веку многое, а вернее перенесла на себе. Следовали по ней в обоих направлениях пешим и гужевым способом вольные или невольные путники различных сословий с различной поспешностью или в самою матушку-Москву, или от нее в близкие и далекие пределы родной земли. Шли по Владимирке промыслово-отхожие крестьяне ("ходебщики") на свои сторонние заработки. Это были в основном пастухи, каменщики, плотники, штукатуры, маляры и др. В "ходьбу ходили" по ней коробейники и "богомазы" из знаменитых селений Мстеры, Холуя и Палеха; последние свой иконный товар сбывали не только в Москве и Нижнем Новгороде, но уносили его и далеко на юг - на Украину. Провозился зимой по тракту на распускных санях строевой лес в виде бревен и пиломатериалов, везли древесный уголь, смолу, деготь, различные кустарные изделия из древесины, кожи, кости, рога и пр., не говоря уже об обозах с различного рода местной и транзитной продовольственной продукцией.
В 1677 г. проезжало по Владимирке и лицо "историческое" - скудоумный царь Федор Алексеевич на богомолье во Флорищеву пустынь, что на р. Лух, в 90 верстах не доезжая Нижнего Новгорода. В июле 1768 г. по этому тракту проезжал знаменитый натуралист и путешественник Паллас. В том же году по Владимирке следовала в Поволжье научная экспедиция под руководством академика И.И. Лепехина, а в 1796 г. этот же академик совершал по ней свое путешествие, следуя в 0ренбург. О самой Владимирке Лепехин замечает, что от деревни Бунькова до села Киржачи дорога в большей части лесистая, местами болотистая, "ехали... пять верст густым и болотистым лесом, состоящим по большой части из березника" (далее его путь отмечен через дер. Липни, село Ундол и город Владимир). (См. Полное собр. ученых путешествий по России, т. III . - Записки путешествия академика Лепехина. СПб., 1821, стр.2-5.)
В 1829 г. по Владимирке, направляясь на Урал и в др. восточные области России, следовала большая комплексная научная экспедиция во главе со знаменитым ученым и путешественником П.С. Гумбольтом. В 1830 г. по ней проезжал из Москвы в свое имение Болдино великий русский поэт А.С. Пушкин, который очень досадовал, при возвращении, на его долгую карантинную задержку противоэпидемическим кордоном на тракте по случаю появления в поволжских районах холеры. Затем он же в 1833 г. по этой же дороге проезжал в Поволжье для сбора сведений о Пугачевском восстании. Проезжал по Владимирке и Н.В. Гоголь, а в марте 1858 г. уже по шоссейной Владимирке возвращался из каторжной солдатчины великий кобзарь - украинский поэт Т.Г. Шевченко. Из сказанного видно, что расцвет торгово-экономической значимости Владимирки приходился на вторую половину ХVIII в. - века "просвещенного абсолютизма", т.е. к временам социально-экономических реформ Петра I и Екатерины II , и продолжался он до нач. 70-х гг. XIX в. - до появления Московско-Нижегородской железной дороги. Но у Владимирки была еще и особого рода функция как пути этапного в далекую сибирскую ссылку, как пути скорбного, о чем мы уже заметили в начале этой главы, по которому прошли легионы людей в кандалах, прямо или косвенно причастных к борьбе с деспотией царского самодержавия за свободу и волю угнетенного им трудового народа России. Собственно, эти-то люди и увековечили Владимирку памятью о ней в народных сказаниях и песнях как о пути "кандальном дальнем".
Принято считать, что Владимиркой назывался тракт от Москвы до г. Владимира, с его каторжной и пересыльной тюрьмами того времени. Однако с точки зрения ссыльных каторжан весь путь от Москвы и до Нижнего Новгорода и весь Сибирский тракт вплоть до Нерчинска, Сретенска (на р. Шилке) и каторжных тюрем на речке Каре (приток Шилки) представлялся единой или сплошной Владимиркой. Так, например, народоволец А.В. Прибылев пишет в своем воспоминании, что до постройки транссибирской железной дороги "всю Сибирь пересекала единственная дорожная артерия - широкая "Владимирка"". (А.В. Прибылев. От Петербурга до Кары в 80-х гг. М., 1923, стр.98) Другой политкаторжанин, В. Колпенский, говорит, что из Московской пересыльной тюрьмы приговоренные к ссылке в Сибирь "партиями и этапами направлялись они по Сибирскому тракту, былой Владимирке на Тюмень и далее" (В. Колпенский. Московская Пересыльная тюрьма и первые этапы сибирской ссылки. (В журн. "Каторга и ссылка" №2(9), М., 1924, стр.193.) Наконец, Н.А. Виташевский, вспоминая свой путь в Карийскую каторгу, пишет о мучительных условиях сибирского этапного пути и заключает: "Таким-то "порядком", в таких-то условиях мы прошли по Владимирке (подчеркнуто мною) почти 2 тысячи верст - от Томска до Иркутска" (Н.А. Виташевский. По Владимирке. (Историч. сб. "Наша страна", №1, СПб., 1907, стр.384.))
Какое впечатление производила Владимирка на своего путника можно судить по отзыву народника-чайковца А. Лукашевича, который в 1874 г. шел "в народ" по этой дороге. Он пишет: "Москва с ее оживлением осталась позади... Я стал расспрашивать крестьян про дорогу и в первый раз услышал упоминание о старом почтовом тракте между Москвой и Нижним Новгородом... Когда я в самом деле очутился на "столбовой" дороге, огражденной канавками и протянувшейся между тощим кустарником куда-то в гору, на меня вдруг напала щемящая тоска... Я сообразил, что ведь этот большой тракт и есть знаменитая "Владимирка"... Она ведет через Владимир не только в Нижний, но и много дальше, восточнее, куда ворон не заносит добровольно костей... тут я... в самом деле... "попирал" ногами заплывшую песком и дорожной грязью щебенку подлинной Владимирки". (А. Лукашевич. В народ! (Из воспоминаний семидесятника) - в журн. "Былое", 1907, №3(15), стр.22-23.)
Приведенное описание тракта касается участка где-то между городами Покровом и Орехово-Зуевом, куда шел автор этого воспоминания, чтобы устроиться на работу "в народе" на какой-либо из фабрик Саввы или его сына "Елиса" (Елисея) Морозовых. Но вот как вспоминает о Владимирке другой человек, который в качестве ссыльного революционера прошел по ней. Он пишет: "Впереди протоптанная Владимирка, впереди кандалы и халат с бубновым тузом на спине. Приходится волей-неволей мириться с мыслью, что долгие годы молодости опять вычеркиваются из моей жизни. Впереди каторга". (Ян Грунт. В тюрьме и на каторге. (Сб. "Каторга и ссылка", № 5, М., 1923, стр.101.))
Не лишен интереса и пример условий пешего движения летом по тракту партии ссыльных. Вот как бесхитростно описывает это человек, которому пришлось пройти по Владимирке в железных на ногах "браслетах": "Разворачивается пеший тракт, верста в версту упирается - все труднее и труднее... кажется уж никогда не дойти. Вот порвались подкандальники, кольцо сползло с петли, давит ногу все сильнее и сильнее, а до привала далеко, не дают остановиться, переобуться, поправить подкандальники: солдатский приклад настороже; прикусив губу, с усилием волочишь ногу, глотаешь пыль, задыхаешься от жары, а воды и в помине нет, как нет и конца тракту. На привале долго держишь ногу в ручье... а отошел от ручья - нога, как мертвая: ни двинуть, ни шевельнуть, но конвойные кричат: "Становись!"" (Андрей Соболь. "Колесуха" (в сб. "Каторга и ссылка", №1- 2, М., 1921, стр. 96)).
С открытием Нижегородской железной дороги в 1863 г. ссыльных уже не гоняли пешим или гужевым ходом, а перевозили в вагонах до Нижнего Новгорода (ныне г. Горький), а от него уже водой и сухопутьем через Тюмень и далее по Сибири.
Заканчивая разговор о Владимирке как о кандальном пути, перечислим здесь же наиболее видных изгнанников, которые за свои прогрессивные убеждения и революционную деятельность имели "счастье" познакомиться с этой дорогой, в ее до-шоссейный период, будучи невольными на ней путниками.
Кандально-мученическую стезю по Владимирке, надо полагать, проложил впервые вождь мощного крестьянского восстания начала 70-х гг. ХVIII в. - Емельян Иванович Пугачев, со своими боевыми соратниками, которых в железах, под усиленным конвоем везли осенью 1774 г. в "первопрестольную" Москву на пытки, судилище и казнь. Известный русский художник Константин Коровин, предки которого жили в селе Давыдово Покровского уезда Владимирской губернии, в связи с этим рассказывал: «Когда родился мой прадед, по «Владимирке» везли в клетке с большим конвоем Емельку Пугачева, и прадеда назвали: Емельяном...»
Вскоре после Пугачева спешно промчался жандармский возок по Владимирке, увозивший в Илимскую ссылку автора обличительного или "крамольного" сочинения "Путешествие из Петербурга в Москву" - А.Н. Радищева, арестованного за это сочинение по повелению Екатерины II в 1790 г. и приговоренного к смертной казни, но замененной "милостиво" ею же ссылкой в Сибирь. По Владимирке же он, амнистированный Павлом I , возвращался из этой ссылки в Москву в 1797 г.
Некоторые авторы полагают, что по Владимирке же провозили в 1826 г. в сибирские рудники декабристов. (См., например. В. Попейкин, В. Струков. По тропам родного края." М., "Московский рабочий", 1969, стр. 61.) Но это не совсем верно. Так, например, две первых партии декабристов (в первую входили: Волконский, Трубецкой и братья Борисовы, а во вторую - Давыдов, Муравьев, Оболенский и Якубович) были отправлены соответственно 21 и 23 июля 1826 г. из Петропавловской крепости (из Петербурга) в каретах (повозках), и, минуя Москву, их повезли по Ярославскому тракту, в г. Кострому, а из него по воде - в Нижний Новгород, откуда по водному пути и сухопутьям далее через Урал и Западную Сибирь в далекий Нерченский каторжный край (См.: С. Чернов. Декабристы на пути в Благодатск. (Две первые партии) - в сб. "Каторга и ссылка", №5(18), М., 1925.) Какая-то часть декабристов, видимо, следовала и по Владимирке. Вскоре, следом за ними по Владимирке в свою добровольную ссылку проехали некоторые из жен декабристов, как-то: А. Муравьева, Е. Трубецкая, Е. Нарышкина, М. Волконская, А. Розен и др., воспетые поэтом-демократом Н.А. Некрасовым в его замечательной поэме "Русские женщины". О них же, как истинно самоотверженных и высоконравственных русских женщинах, писал и А.И. Герцен. В декабре 1826 года, поздней ночью, у подъезда дома Зинаиды Волконской (Московский дом З. А. Волконской на Тверской улице известен под старым названием «Елисеевский магазин») стоял дорожный возок. Ямщик ожидал выхода женщины; она навсегда должна была покинуть Москву, родных, чтобы добровольно уехать в глухую и неведомую каторжную Сибирь. Это была Мария Николаевна Волконская, молодая жена участника восстания на Сенатской площади декабриста Сергея Волконского, одна из самых замечательных русских женщин. Так вот, возок Волконской отсюда, от этого дома, двинулся в путь. А путь лежал через Владимир в Сибирь. Лошади резво понесли возок дорогой, по которой ранее проследовали осужденные декабристы. Вот что спустя много лет писала Мария Волконская в своих записках: «Моего мужа лишили титула, состояния и гражданских прав и приговорили к двадцатилетним каторжным работам и к пожизненной ссылке. 26 июля (1826 года) его отправили в Сибирь с князьями Трубецким и Оболенским, Давыдовым, Артамоном Муравьевым, братьями Борисовыми и Якубовичем. Когда я узнала об этом от брата, я объявила, что последую за мужем». Заметим, что ее отец, брат, вся семья мужа были против решения Марии Волконской. В записках есть такие строки: «Я должна Вам рассказать сцену, которую я буду помнить до последнего своего издыхания. Мой отец был все это время мрачен и недоступен. Необходимо было однако же ему сказать, что я его покидаю и назначаю опекуном своего бедного ребенка, которого мне не позволили взять с собою... ...Мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: «Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься». Я ничего не ответила... В ту же ночь я выехала. С отцом мы расстались молча; он меня благословил и отвернулся, не будучи в силах выговорить ни слова. Я смотрела на него и говорила себе: «Все кончено, больше я его не увижу, я умерла для семьи». «Перед отъездом я стала на колени у люльки моего ребенка...». «...В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской, моей третьей невестки». О прощальном вечере в этом доме для полноты картины необходимо привести из записок Волконской строки, посвященные Пушкину: «Тут был и Пушкин, наш великий поэт; я его давно знала. Мой отец приютил его в то время, когда он был преследуем императором Александром I за стихотворения, считавшиеся революционными. Отец принял участие в бедном молодом человеке, одаренном таким громадным талантом, и взял его с собой, когда мы ездили на Кавказские воды». «В качестве поэта он (Пушкин) считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, которых встречал…» Здесь в записках рассказывается о сцене у моря: «Я стала для забавы бегать за волной и вновь убегать от нее... под конец у меня вымокли ноги... Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет». Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами! Так поэтична была эта встреча с поэтом у моря. А вот теперь он провожает ее, замужнюю женщину, на владимирский тракт, в Сибирь. Из записок Волконской прочтем еще несколько строк о ее пути по «Владимирке»: «Я ехала день и ночь, не останавливаясь и не обедая нигде, я просто пила чай там, где находила поставленный самовар; мне подавали в кибитку кусок хлеба или что попало, или же стакан молока, и этим все ограничивалось. Однажды в лесу я обогнала цепь каторжников: они шли по пояс в снегу...» На этом пути Марию Волконскую застал день рождения, ей исполнился всего лишь 21 год. Из Сибири Волконская вернулась в 1855 году, проведя там почти тридцать лет. Умерла она в 1863 году.
В нач. 1830-х гг. по Владимирке прошли кандальные партии польских повстанцев; в мае 1838-го г. из Владимира в Москву и обратно тайным образом приезжал ссыльный поселенец во Владимире А.И. Герцен (он приезжал за своей невестой Н.А. Захарьиной, с которой и обвенчался во Владимире). Он до 1838 г. проезжал по Владимирке впервые в апреле 1835 г., затем в марте 1838 г. на свидание со своей невестой в Москве, затем в конце 1839 - возврат из ссылки, и в 1840 г. поездка во Владимир за документом, подтверждающим его чин коллежского асессора.
В 1860-х гг. по этому скорбному пути на сибирскую каторжную голгофу проходили участники различных и многих крестьянских волнении против помещиков и местных властей, вперемежку с первыми нечаевцами, чайковцами, земле- и народовольцами 1870-х гг. И не они ли, шествуя по пыльной Владимирке, вложили в старинную русскую песню "Дубинушку" акцентирующий куплет: По дороге большой, Проторенной тропой, Что Владимиркой древле зовется, Цвет России родной Кандалами звенит, И "Дубинушка" стройно несется.
«Ф.И. ШАЛЯПИН на «Владимирке«. Разучивая роль царя Бориса из оперы Мусоргского «Борис Годунов», Шаляпин в июле 1898 года приехал за советом к Ключевскому, жившему на своей даче возле поселка Сушнево-1 (Петушинский район)… Семья Ключевских была очарована его пением и с восторгом отмечала, как удивительно громко и звонко его голос раздавался в долине реки. На следующее утро семья Ключевских повела гостя по окрестностям, как это делали они со всеми навещавшими их друзьями. Они двинулись по левому берегу реки Пекши к деревне Малый Пекоцкий Ям (теперь Малая Пекша) и вышли на большую дорогу «Владимирку». В.О. Ключевский рассказал об историческом прошлом дороги, и Федор Иванович запел куплет из песни «Дубинушка»: «По дороге большой, большой-столбовой, Что «Владимиркой» сдревне зовется, Звон цепей раздается порой роковой, И «Дубинушка» звонко несется... Припев этой песни: «Эй, дубинушка, ухнем!..» - неожиданно подхватило множество голосов: пел Василий Осипович Ключевский с сыном и окружающие их крестьяне. Обратно Ключевские с Шаляпиным пошли через деревню Городок по правому высокому берегу Пекши, заросшему могучими деревьями и кустами, среди которых за шесть лет перед тем творил художник Левитан. Здесь по просьбе Василия Осиповича Шаляпин исполнил песню «Лучинушка». Голос его среди вековых деревьев звучал особенно звонко и могучим эхом раздавался по лесу и долине реки. Евг. СОЛОВЬЕВ, пос. Костерево» («Вперед», 23 апреля 1963).
Благодарные советские потомки родных изгнанников не преминули увековечить память о них, как о борцах за народное дело, о своих предках - революционных энтузиастах, прошедших под кандальный звон всю Владимирку с края на край, - переименованием в 1922 г. ее начального участка в пределах Москвы в улицу, назвав ее Шоссе Энтузиастов.
Владимирка была связана со своей осиротевшей и захиревшей соседкой Стромынкой многими большаками и проселками, тем более что расстояния между этими двумя трактами были довольно незначительны на всем протяжении Стромынского тракта. Основными такими дорожными перемычками, начиная от Москвы, являлись следующие. Начиная от местечка Обухово, близ г. Богородска, с Владимирки на Стромынку вела дорога через дер. Анискино. Далее, из самого г. Богородска через село Ямкино и дер. Черноголовку. И еще из Богородска шла дорога на Стромынку через Ильинский погост на р. Шерне (ниже селения Мамонтово), дер. Щекавцево и на село Коровицыно (позднее Стромынь); близ дер. Щекавцево этот большак разветвлялся, и другая его ветвь шла на ту же Стромынку через деревни Боровково (на речке Дубенке - притоке Шерны), Новая, Зубцово и Черново, что в трех верстах восточнее села Стромыни. Затем - дорога от г. Покрова на г. Киржач; дорога от Б. Пекши на Ульяниху; от Колокши, что близ устья реки того же названия, через село Ставрово и Черкутино на г. Юрьев-Польский, и на него же более ранняя дорога из Владимира.
Как на соседней Стромынке, так и на Владимирке было, местами "неспокойно", в смысле дорожных разбоев. Но все же на Владимирке, видимо, было меньше благоприятных условий для этого, нежели на Стромынке. Может, помехой орудованию дорожных грабителей были частые проезды казенных чиновников, вооруженного конвоя при партиях или повозках сопровождаемых арестантов, частая ямская гоньба и т.п. людность на тракте. Так или иначе, но о каких-либо громких дорожных криминалах на Владимирке не было слышно. Документально известно только то, что на Владимирском и Коломенском трактах орудовали разбойные ватаги некоего атамана Салкова в начале ХVII в. Эти шайки грабили даже правительственные продовольственные обозы, что вынудило царя Василия Шуйского выслать против этого атамана воинскую силу под руководством воеводы князя Д.М. Пожарского. Этот прославленный вскоре военачальник и покончил на Владимирском тракте, при речке Пехорке (близ Москвы), с главными силами Салкова, хотя атаману этому и удалось все же спастись бегством. (См. ПСРЛ, т. 14, стр.58 и 94.)
С половины или кон. 70-х гг. прошлого столетия народная молва возвела в ранг "неуловимого" разбойного атамана под кличкой Чуркин действовавшего на Владимирке и проселках между городами Богородском и Орехово-Зуевом. Чуркин был местным уроженцем Богородского уезда Моск. губ., из деревни Барской.
Если кто-то хочет представить, как выглядела «Владимирка» до строительства шоссе Москва - Нижний Новгород, лучшего места, чем в деревне Старое Семёнково ( в Петушинском районе Владимирской области ), не найти. Покрытие дороги в Старом Семёнкове выглядит так, как будто не прошло более двух столетий после того, как её мостили: удивительна сохранность мощения древней «Владимирки». А за деревней сохранился самый протяженный участок старинной дороги: основное полотно, боковые полотна, валы, рвы.
Источник: П.П. Копышев. "К истории древних трактов восточного Подмосковья и Замосковья (исторические экскурсы и экстракты)"
Дорога слез и страданий
Дорога от Москвы на Восток была одной из самых оживлённых российских дорог. Зимой и летом по ней двигались бесконечные обозы с солью, сушеной рыбой, зерном, медом, металлом. Лихие курьеры скакали на перекладных, везя важные грамоты, зашитые в шапках. Брели по этому пути скитальцы, нищая братия, юродивые, богомольцы, бродячие монахи, беглые каторжники. В лесах вдоль тракта скрывались разбойники, грабившие купеческие караваны.
По Владимирскому тракту в 1552 г. Иоанн Грозный вел 150-тысячную московскую рать на штурм Казани. Петр Великий не один раз проезжал через Владимир. По Владимирскому тракту в Москву шли обозы с государственным налогом-ясаком: драгоценными соболями, собранными с населения покоренной Сибири. Обозы эти шли под вооруженной охраной.
По указу царя Федора Иоанновича, последнего русского царя из династии Рюриковичей, сына Иоанна Грозного, в 1588 г. во Владимире учреждается Ям — почтовая станция или селение на почтовом тракте. А дорога, на которой был учрежден Ям, обрела печально знаменитую славу.
В XVI веке здесь был проложен этапный путь из Москвы в Сибирь. Позже эту дорогу скорби и печали, по которой веками гнали в Сибирь непокорных людей, боровшихся против самодержавия, с насилием правящих классов, в народе прозовут ВЛАДИМИРКОЙ, по имени первого от Москвы крупного города и первой остановки в тяжелом пути.
На Владимирке и в расположенных вдоль нее селах и деревнях русский народ насмерть стоял против польско-шведских интервентов в начале XVII века. Шли по Владимирке грузы Русско-американской компании, созданной Шелиховым для освоения Аляски. Капитан-командор Витус Беринг, задумывая открыть путь в Америку, отправлялся в свое историческое путешествие также по Владимирскому тракту. В 1774 г. холодным октябрьским днем в деревянной клети, закованного в кандалы и цепи, подусиленным конвоем солдат везли в Москву на казнь предводителя крестьянского восстания против крепостничества Емельяна Ивановича Пугачева. По Владимирской дороге в 1784—1785 гг. проезжал прославленный полководец А.В. Суворов в свое родное имение, село Ундол. Через Владимир на каторгу в Сибирь в Илемский острог прошел в конце мая 1790 г. Александр Николаевич Радищев. Через реку Клязьму существовал наплавной или, как его чаще называли, «живой мост». По этому же мосту Радищев прошел, когда возвращался из сибирской ссылки. В своем дневнике он записал: «...от Судогды дорога пещана идет перелесками и полями до Владимира. Под городом переезжаем Клязьму по живому мосту Володимир на горе...» По старой Владимирке проезжал в свое нижегородское имение Болдино Александр Сергеевич Пушкин. Он с иронией писал о дороге: «Если что меня может утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы. Представь себе, насыпи с обоих сторон: ни канав, ни стока для воды, зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над утопающими в грязи экипажами».
С древности Московско-Сибирский тракт был проклятым этапным Путем, где по обе стороны дороги молчаливые густые леса слышали стон колодников... Печальная слава о Владимирке разошлась по всей России, поэты слагали стихи, художники посвящали ей свои произведения. Но никакой художник не в силах был бы изобразить все то горе и те слезы, которые видела Владимирка за три сотни лет.
Владимир Иванович Танеев, известный адвокат, историк, вспоминал:
«По субботам сонную жизнь обывателей города нарушал звон цепей колодников, которых гнали в Сибирь. Колодники проходили в серых суконных халатах, скованные по двое, бледные и изнуренные. Иногда выдавалась колоссальная фигура, смелая, величественная, с поднятой головой, с презрением на лице. По сторонам шли жалкие гарнизонные солдаты, на тучном коне красовался штабс-офицер, провожавший партию. Позади несколько телег с женщинами, детьми, больными. При перевозке арестантов приковывали к телегам цепями. Тяжким был тернистый путь на каторгу: попадались партии ссыльных, скованные по четверо вместе железными поручнями, с заиндевелыми бородами, впереди шли каторжные без оков, в жалкой одежонке, в куцых, не греющих казенных полушубках, направляющиеся на поселение, еще дальше дровни с бабами и больными детьми, закутанными в разное жалкое тряпье».
В.Г. Короленко пишет: «В пути конвойные шли по сторонам с ружьями на плечах, некоторые верхом на лошадях. Смешанный говор и шум идущих со всех сторон, из-за шороха колес слышался плач детей, топот толпы, переливчатый звон кандалов. Арестанты снимали шапки и низко кланялись. Каторжные с достоинством, не торопясь, обнажали наполовину выбритые головы. Молодой человек поклонился вежливо, но без особой почтительности... Партия подходила кдеревне, она получила разрешение от этапного начальства отрядить охотников за сбором подаяния в деревне. Окруженные конвоем, нарочно звеня кандалами как можно сильнее, они проходили по улице, стараясь придать себе особенно угнетенный и несчастный вид и тянули хором жалобный мотив: «Ми-ло-се-ердные на-аши ма-а-туш-ки-и...» В этот раз набрали целую телегу милостыни: караваи хлеба, куски ситца, баранки... Были слышны грубые окрики конвоя, арестанты выбились из сил, нет мочи идти дальше. А до остановки еще далеко».
Узники шли и шли нескончаемой чередой. Шли через Владимир, отмечая его как первую веху на своем страшном пути. Брели к пересыльной тюрьме — тюремному замку. Горожане свыклись с этой картиной. Она стала привычной, обыденной принадлежностью городской улицы.
В Сибирь из Европейской России вели три главные дороги — Ирбитская, Екатеринбургская и Шадринская, эти дороги потом в районе Тюмени сливались в один Московско-Сибирский тракт. Он шел от Тюмени на Тобольск — Омск — Канск — Колывань — Томск — Ачинск — Красноярск — Нижнеудинск — Иркутск. Наиболее трудным был Кругоморский участок тракта — здесь были крутые горные дороги, отсюда шли два направления: Верхнеудинск и Нерчинск к востоку и на Кяхту к югу.
На шедших в Сибирь без ножных оков с 1825 года налагались железные прутья. На арестантов были наложены ручные кандалы или сразу вместе ручные и ножные. Очень опасных преступников во время этапирования по четверо соединяли железными прутьями.
Это делалось для предупреждения побегов. Арестанты передвигались по этапу пешим ходом, а если их перевозили в телегах, то приковывали цепями. По Владимирке ежегодно проход ило до 12 тысяч осужденных на каторгу. Каторга была особым видом наказания. Она сочетала лишение свободы со строгим режимом и привлечением заключенных к тяжелому физическому труду. Труд каторжан использовался при строительстве крепостей, флота, на рудниках. В конце XIX— начале XX вв. каторга существовала в виде системы центральных каторжных тюрем.
Поданным Тюменского приказа о ссыльных с 1853 по 1862 гг. в Сибирь было сослано 101 238 человек, с 1863 по 1872 гг. — 146 380, в 1890 г. — 260 000 человек.
Московско-Сибирский тракт «работал» круглогодично. А.П. Чехов писал, что в продолжение всего года дорога остается невозможной: «в весеннюю распутицу сотни и тысячи пар ног тяжело ступали по этой горестной безнадежной дороге, летом — кочки, ямы и ремонт, зимой — ухабы...» Основное движение по тракту совершалось зимой.
Многие арестанты боялись этапного пути, говорили, что он тяжелее каторги. Кто шел в палачи, кто бежал, а некоторые увечили себя. Например, отрубали себе пальцы на правой руке, прикладывали к телу раскаленные пятаки, нарочно отмораживали ноги. Собственно, то же делали заключенные и в советское время.
11 апреля 1835 г. по печально известной дороге проехал писатель-революционер А.И. Герцен. Он пишет: «В семи верстах от Москвы есть трактир, называемый «Первым», где остановились. Я предложил жандарму выпить водки, он согласился... Дальше ехали не останавливаясь, жандарму велено было делать не менее двухсот верст в сутки. Дорога местами была покрыта льдом, вода и грязь, подвигаясь к Сибири, она становилась хуже и хуже с каждой станцией. Судогда и Муром, Казань, Пермь, через Нижний Новгород».
Для арестантов этапный путь следования считался намного тяжелее каторги. Норма пути 500 верст в месяц. До Нерчинской крепости дорога длилась от полутора до двух лет, время в пути в срок не засчитывалось. Сколько боли, крови, слез и отчаяния видела Владимирка. Люди говорили о ней как о живой: «Стонет Владимирка, плачет Владимирка, терпит Владимирка...». По ней шли на каторгу в Сибирь неугодные правительству люди, в том числе тысячи политических ссыльных, по ней прошли лучшие сыны России, осужденные на муки за свои свободные мысли, за революционную деятельность, за любовь к простому народу, борцы с насилием, борцы с самодержавием, с насилием правящих классов, жертвы помещичьего произвола, участники крестьянских бунтов, декабристы, участники забастовок и стачек. Большинство декабристов были отправлены в Сибирь по Стромынке, так как эта дорога считалась самой тихой, надежной и спокойной. По Владимирке было отправлено только 4 декабриста. Брели по ней воры, разбойники, душегубы. В знойные летние дни и в осеннюю слякоть, в зимнюю стужу и весеннюю распутицу сотни тысяч пар ног тяжело ступали по этой горестной безнадежной дороге. История превратила Владимирку в памятник. Лишь в конце XIX века она обезлюдела. Рядом пролегла новая дорога — железная, заявившая о себе паровозным гудком. А Владимирка стала зарастать и застраиваться, но еще долго людская молва не умолкала об этой каторжной дороге. В деревнях, расположенных по Владимирскому тракту, существовал обычай давать новорожденному имя, которое носил первый осужденный в очередной партии каторжан. По приметам имя несчастного якобы приносило счастье. Известный русский художник К.А. Коровин, предки которого жили в селе Давыдово Покровского уезда Владимирской губернии, в связи с этим рассказывал: «Когда родился мой прадед, по Владимирке везли в клетке с большим конвоем Емельку Пугачева, и прадеда назвали Емельяном». А.П. Чехов пишет: «Сибирский тракт — самая большая, самая безобразная дорога во всем свете от Тюмени до Томска. Почтовые телеги по 10—20 часов просиживают в грязи около разных Козулек и Чернореченских. Один встречный говорит, что он четыре раза опрокинулся, другой жалуется, что у него ось сломалась, третий угрюмо молчит и на вопрос, хороша ли дорога, отвечает: «Очень хороша, черт бы ее взял». Часто возки переворачиваются и все-все летит в грязь. Тяжело ехать, очень тяжело, а идти еще невыносимее по колено в грязи... Около Мариинска представьте себе широкую просеку, вдоль которой тянется насыпь сажени в четыре шириной из глины и мусора — это и есть ТРАКТ. По обе стороны канавы».
В городе Владимире, для того чтобы направляемых на каторгу арестантов размещать на ночлег на отдых и для перековывания у них кандальных цепей, построили большие каменные тюрьмы — КАТОРЖНУЮ и пересыльную — ТЮРЕМНЫЙ ЗАМОК. До их строительства арестанты содержались в деревянном остроге и арестантских домах. ОСТРОГ стоял на Большой дороге до 1825 г. По новому плану он мешал строительству шоссе и подлежал сносу. Через Владимир с запада на восток шла одна большая улица, ее размер и дал ей название — «Большая». Шли века, а улица так и продолжала носить свое первоначальное имя. Лишь строительство Московско-Нижегородского шоссе в конце 30-х годов XIX столетия внесло изменение в название этой улицы. Сейчас это Большая Московская. По плану шоссе должно было пройти по Большой улице, а она была с крутыми поворотами. Ответственный за строительство дороги капитан Жилинский доносил в Петербург о том, что «ныне существующая старая улица в городе Владимире так узка, что два экипажа не могут по ней разъехаться, и уширеиие ее потребовало бы больших издержек, потому что для сего нужно бы было снести обывательские дома и срывать земляной вал». Речь шла о той части Большой улицы, где она делала поворот к юго-востоку. В древние времена там находились северные ворота. Городские власти отказались за свой счет «выпрямлять» дорогу, им не на что было приобрести даже камень для мостовой. Расходы по устройству шоссе через губернский город строители взяли на себя. Им же пришлось выплатить деньги и владельцам той земли, через которую должна была пройти дорога, ибо обыватели устроить ее по своей бедности не смогли. В 1838 г. Московско-Нижегородское шоссе прямой стрелой пролегло от Золотых Ворот до Ковровской заставы по выпрямленной Большой улице. Большая дорога являлась основной транспортной магистралью — частью Владимирки. Она была разбита колесами телег, только кое-где мощенная булыжником, пыльная летом, невообразимо грязная в распутицу. Владимирка проходила через Соборную площадь, территория которой составляет почти гектар. У часовни Владимирской Богоматери, которая стояла на Соборной площади возле Городской думы, каторжан провожали владимирцы, сердобольные женщины плакали, глядя на измученные лица осужденных. Подавали милостыню — хлеб, пироги, калачи, вишню, медные деньги, благословляли по-русски, говорили добрые пожелания на дальнюю дорогу. А она и впрямь была дальней — в Сибирь. Над уходящими каторжанами в знойные летние дни висела густая туча пыли, потому что площадь не была даже замощена, всю ее покрывали бугры и ямы, хотя и называлась она парадным плацем.
