Стромынская дорога (Стромынка) - одна из старейших сухопутных дорог Центральной России, известная еще в Древней Руси периода удельных княжеств. Соединяла города Москву, Юрьев-Польской, Суздаль и Владимир-на-Клязьме. Получила свое название благодаря селу Стромынь, через которое проходила. Окончательно сложилась уже в XII—XIII в. Использовалась как для торговых, так и для военных целей. Впоследствии утратила свое стратегическое значение, перешедшее в кон. XV – нач. XVI в. к новой Владимирской дороге. В настоящее время сохранившиеся участки дороги - это улица Стромынка в Москве, Щелковское шоссе, улица Стромынка в Суздале.
В документах и на планах и картах различных исторических периодов дорога (или ее участки) имела следующие названия: Большая Стромынская дорога (или просто Стромынка) Большая Киржацкая дорога Торговая Стромынская дорога Юрьевская дорога Суздальская дорога Стромынское шоссе - до 1 марта 1960 года.
В "Географическом словаре Российского государства", составленном в начале XIX в. Максимовичем и Щекатовым, сказано: "СТРОМЫНКА, большая проезжая дорога от Москвы до города Юрьева Польского... В середине по ней, в 50 верстах от Москвы, есть село Стромынское, по которому она и прозвана"... (ч. V , М., 1807, стр. 1210).
Некоторые другие авторы под Стромынкой понимают весь путь от Москвы до Суздаля, что, на мой взгляд, не вполне резонно, так как Стромынский торговый тракт, кратко называвшийся Стромынкой, являлся все же более поздним путем от Москвы до Юрьева Польского, нежели тот путь, который мы только что рассматривали в предыдущей главе. И если великая Владимирская грунтовая дорога, пролегавшая в начале своего существования от Москвы на Юрьев и далее через Переяславль Залесский, то несколько позднее она начала сокращаться, как об этом было уже сказано выше, посредством ответвлений с Переяславской или Ярославской дороги от с. Берендеева и Троице-Сергиева монастыря, то Стромынка, по сути дела, является последним этапом этого сокращения расстояния от Москвы до города Юрьева Польского. Следовательно, Стромынский тракт можно рассматривать как хорду той ранней дорожной дуги, которая как бы сближала Москву с Юрьевым. В самом деле, стромынская дорожная хорда сократила расстояние от Москвы до Юрьева на 1/5 часть: через Переславль до Юрьева более 200 км., а по Стромынке, через г. Киржач, около 160 км.
И.И. Смирнов пишет, что дорога от Александровой Слободы (вероятно, через бывший Киржачский монастырь?) к Стромынскому монастырю на речке Дубенко (приток Шерны) называется Стромынской. (См.: И.И. Смирнов. Историко-географическая номенклатура Переславль-Залесского края ("Труды Пересл.-Залес. историко-художественного и краеведного музея", вып. XI , Переславль-Залесский, 1929, стр. 94 и Н.С. Стромилов. Александрова Слобода. Слобода до Грозного. М., 1884, стр. 46-47.) Возможно, что это так и было, так как вероятно еще в то время Стромынский путь от Благовещенского Киржачского монастыря на реке Киржач, разветвлялся: один луч протягивался непосредственно до Юрьева, а другой делал крюк через Александрову Слободу до того же Юрьева. Так, например, в разъезжей грамоте 1534 г. говорится, что от Благовещенского монастыря, что на реке Киржач, дорога поворачивала на север, именуясь большой Московской дорогой, и проходила через вотчинные земли Стефано-Махричского монастыря, через его село Зеленицыно и село великокняжеской вотчины Коведяево, уходя далее на Александрову Слободу, а от нее и на Юрьев.
Встречаются и такие случаи, когда Стромынку называют Хомутовкой, и только лишь потому, что с подлинной Стромынки отходила дорога влево, к селу Хомутово, что на Клязьме, в бывшем Богородском уезде Моск. губ., близ села (ныне город) Щелково. (См.: П. Хавский. Указатель дорог от Кремля Московского к заставам и границам Московского уезда... М., 1839, стр. 8.) Наконец, иногда в печатных материалах встречаются названия, превращающие Стромынку то в Киржачскую, то в Юрьевскую, то в Суздальскую дороги. В этих случаях мы снова имеем дело с чисто местными, бытовавшими там исстари, названиями отдельных участков главного Стромынского тракта.
Из всех этих старых названий характерно только одно, относящееся к ХIV в., когда этот путь назывался будто бы Большой Владимирской дорогой. Однако довольно странно, что автор, указывающий на это название, выводит Стромынку из Москвы не в направлении подмосковного села Черкизова и на село Коровицыно или Стромынь, а ведет ее по тем же улицам, по которым начиналась дорога на Троице-Сергиев монастырь и далее на Переславль-Залесский. (См.: И.К. Кондратьев. Седая старина Москвы. М., 1893, стр. 6.) Как видим, здесь сплетаются два названия одного и того же пути на Суздаль и Владимир. Впоследствии же первое название исчезает, и превалирующим ее названием становится стромынское, которое дошло до наших дней.
Довольно неясное по смыслу название рассматриваемой дороги невольно интригует наш интерес. Поэтому необходимо по этому вопросу сделать некоторые замечания и суждения. Как известно, литературная, вернее историографическая, традиция связывает название этой дороги с названием села Стромыни, через которое пролегала она, или же от названия находившегося близ этого села на речке Дубенке небольшого Стромынского Успенского монастыря, существовавшего до 1764 г. Например, П. Хавский так и пишет: "Стромынская большая дорога от Кремля на северо-восток... Название ее происходит по существовавшему в 1764 г. Стромынскому монастырю" (П. Хавский. Указатель дорог от Кремля Московского к заставам и границам Московского уезда, М., 1839, стр. 8.) и т.д. Эта версия, по-моему, более правдоподобна, нежели первая, так как, повторяю, село это получило название Стромыни только где-то в середине XIX в. а до тех пор оно вполне официально именовалось Коровицыном (в разночтениях: Коровницыно, Коровищино).
Что же касается до смыслового значения слова "Стромынь", то оно довольно загадочно. По толкованию В. Даля (в его Толковом словаре) слов: "стромкий", "стромок", "стромить" и "остромок" получается, что название Стромыни можно в некоторой степени связать или с рьяной, стремительной ездой, или с небольшими возами, или, наконец, с "стромлением" местности, т.е. с укреплением грунта под какое-либо строение. Возможно, что в седую старину первые грунтовые дороги назывались "стромынями", а может, такое название относилось к дорожным гатям. (Греч. stroma (строма),- подстилка, ложе, постель.) Но возможно и то, что Стромынью называлось какое-то лесное урочище близ села Коровицына, в котором и был основан монастырь. На это мнение наводит летописная запись. Так, в Патриаршей или Никоновской летописи об устроении ("о составлении") этого монастыря говорится: "... игумен Сергий созда монастырь на реце Дубенке на Стромыни" (ПСРЛ, т. Х I , СПб., 1897, стр. 145.). Что имел в виду летописец под словом "Стромынь"- сказать трудно; может это означало "при (или "на") дороге", может "на более твердом грунте" среди имеющихся в этой местности до сих пор сырых лугов и болотин, а может просто по названию урочища или местности. Конечно, все это, предположения, а не строгое доказательство лингвиста. Однако из приведенного рассуждения так или иначе все же проступает некоторое основание полагать, что впервые не дорога получила свое название от названия села или монастыря, а наоборот - монастырь назван или по дороге, или по самой местности, а уже много позднее по названию монастыря было названо, т.е. переименовано село Коровицыно. Мне кажется, что Стромынка получила свое название именно где-то в половине прошлого столетия и возможно что от названного села Стромыни. Ведь нигде пока, в древних документах не обнаруживается упоминание дороги под названием Стромынской. О времени появления Стромынского тракта никаких сведений в исторических источниках не обнаруживается. Мы можем только по некоторым историческим событиям косвенным образом предполагать, что с образованием Московского великого княжества, т.е. со времен княжения Ивана Калиты и Дмитрия Донского, подмосковные грунтовые пути были уже довольно развиты и наезжены.
К этому-то времени и следует, пожалуй, отнести начальную пору Стромынской дороги. И вероятнее всего ее заметная наезженность становится после основания Стромынского монастыря, который, по-видимому, некоторое время мог быть местом великокняжеского богомолья, так как он был основан Сергием Радонежским по просьбе вел. кн. Дмитрия Ивановича Донского в память его победы над Мамаем.
Однако этот путь не обрывался у Стромынского монастыря, а пролегал далее на восток - во Владимирщину, через древнее митрополичье вотчинное село Филипповское - на Киржачский Благовещенский монастырь и соседний с ним Троицкий Махрищский Стефанов монастырь на речке Махрище (приток Молокчи). Эти монастыри были основаны ранее Стромынского - в 1360-х гг. Наконец и сами местности, лежавшие между средними течениями рек Шерны и Киржача еще с первой пол. ХIV в. находились в вотчинном владении московской митрополии.
Все это дает нам довольно явные признаки того, что сухопутный доступ в эти места со стороны Москвы (хождение богомольцев, наезд духовных иерархов, а равно и различных торговцев и др.) существовал, во всякое случае, не ближе как со времен Дмитрия Донского. И если еще учесть то обстоятельство, что от киржачских местностей до Александровой Слободы и города Юрьева было довольно близко, то этот Стромынский путь и раздваивался у Киржачского монастыря, идя одной ветвью через названную Слободу в Юрьев, а другой ветвью непосредственно и более прямо в тот же Юрьев, где эти дороги и выходили на старую великую дорогу на Суздаль, Владимир и Шую. О существовании Стромынской дороги в ХIV в. говорят и некоторые древние документы. Так, по духовной московского митрополита Алексея (ок. 1377) упомянутое выше село Филипповское на реке Шерпе (ныне в Киржач. р-не Владим. обл.) со всеми его "деревнями и бортью" и со многими пустошами отошло в вотчину московского Чудова монастыря, который был основан тем же Алексеем в 1365 г. Эта сравнительно большая и находившаяся не так далеко от Москвы вотчина, несомненно, была связана с Москвой именно той дорогой, которая впоследствии получила название Стромынской и, возможно, проложенной благодаря этой вотчинной связи еще за 4-5 лет до основания Стромынского монастыря (он был основан в 1381) в 10 верстах не доходя до села Филипповского, почти на самой восточной границе древнего Московского уезда.
О том, что Стромынка являлась дорогой сравнительно древней говорят и некоторые авторы исторических сочинении. Так, например, М.Н. Тихомиров пишет: " Старой дорогой, постепенно терявшей свое значение, являлась Стромынка, выводившая на Юрьев и Суздаль". (М.Н. Тихомиров. Россия в ХVI столетии. М., 1962, стр. 94.) Или: "На Москву шла от Шуи и Суздаля через Юрьев Польский сухопутная дорога, очень известная и теперь и в старину под названием "Стромынки". И Владимир через Суздаль по этой дороге сносился с Москвою". (С.Ф. Платонов. Очерки по истории Смуты в Московском государстве. Изд. 2-е, СПб., 1901, стр. 30.)
В свете изложенных сведений, которыми располагает автор, можно без существенной хронологической погрешности сказать, что Стромынская дорога, как большой проезжий тракт, получивший в позднее время значение торгового, являлся по существу лишь более поздним участком древнейшей великой дороги от Москвы на Суздаль и далее, сокращавшим в значительной мере путь от Москвы до города Юрьева Польского; этот ее участок возник не позднее ХIV в. В этом вопросе трудно согласиться с мнением Д. Ходаковского, который говорит, что в нач. ХV в. (1417) "вероятно, не было торного сообщения между местами (?) нынешней Москвы и Владимиром". (См. "Русский исторический сборник", т. 1, кн. 1, М., 1837, стр. 34.) О каких местах идет речь - не ясно. 29 Если этот автор имеет ввиду те местности, по которым впоследствии прошел новый Владимирский тракт ("Владимирка"), то он прав - действительно, в ХV в. этого тракта могло не быть (подробнее об этом будет сказано в следующей главе).
Мы уже в общих чертах познакомились с направлением пролегания Стромынки. Однако не лишним будет показать и более подробно прохождение этого пути. Согласно данным старых карто- и актографических материалов, а также некоторых указателей и сочинений различных авторов, Стромынка протягивалась следующим образом.
Начиная от Красной площади в Москве, на Стромынку ближайшим путем выводила Никольская (ныне 25-го Октября) улица, а далее через Лубянскую (ныне Дзержинского) площадь, Мясницкую (ныне им. Кирова) улицу, через бывшие Красные ворота на Каланчевскую (ныне Комсомольская) площадь и далее, где начинался уже пригород с его Красным Селом и селами Преображенским и Черкизовым. В этой части нынешней Москвы до сих пор одна из улиц называется Стромынкой (она между Русаковской улицей и Преображенской площадью - до р. Яузы).
По выходе из Москвы, Стромынка на всем своем протяжении пролегала по трем древним уездам: Московскому, Переславль-Залесскому к Юрьевскому, пересекая примыкавшие к Москве дворцовые земли, тянувшие к селу Тайнинскому. А пройдя через них, дорога Стромынка пересекала Пехорский, Бохов, Воря и Корзенев станы, волость Черноголовль, станы Шеренский, Борисоглебский (ранее Марининская вол.), Кодяев, Кривцов, Шуткин и Золоцкой, после которого Стромынка входила в Юрьев-Польский, сливаясь в нем с прежней старой дорогой на Суздаль и Владимир.
За Преображенской (на этом месте впоследствии стала застава с площадью) дорога шла через Черкизово, которое в конце прошлого столетия также вошло в черту Москвы, и далее в направлении на Медвежьи озера, мимо которых ныне проходит Щелковское автошоссе. Выйдя из Черкизова, Стромынка направлялась через деревни Колотино, Щетниково (Щитниково), Лупина (Лупиха), через села Никольское и Пехра, дер. Жеребцы, и пройдя северным берегом Медвежьих озер, оставляя влево село Щелково (ныне город – район, центр Моск. обл.), уходила далее на северо-восток через село Анискино, дер. Гайково, Мизинова, Дядькина, Черноголовка, Обухова (Обуховская), село Коровицино (ныне Стромынь), дер. Черново (Черная) и Ново-Александровка (ныне д. Мележа), которая возникла на этом тракте во "Французский год" (1812) поселившимися тут беженцами из Смоленской губернии.
Согласно сведениям одного источника, в деревне Ново-Александровке (в дальнейшем будем называть Мележей) Стромынка будто бы разветвлялась: одна ее ветвь уходила вправо, лесом, к устью речки Мележи (приток Шерны) и через так называемый Буянов мост через реку Шерну шла сплошным лесом, встречая единственное небольшое селение Любимеж, и минуя с левой стороны село Филипповское, выходила на дер. Храпки (Храпково), а от нее уже на близлежащий Киржачский монастырь, на месте которого основался город Киржач. Эта ветвь, если только действительно она существовала, была, надо полагать, путем зимним (зимником), но вряд ли она была долговременной из-за ее глухомани и безлюдности, а, следовательно, и опасности езды от всяких дорожных лиходейств.
Другая же ветвь Стромынского тракта от дер. Мележа шла на село Филипповское, в котором тракт снова двоился. Одна его ветвь (зимник) направлялась по мосту через реку Шерну (этот мост с обоих концов имел в старику запирающиеся ворота, вероятно с целью взимания мостовой пошлины, и в документах ХV века он назывался Большим и даже. Великим мостом на реке Шерне), где она поворачивала круто влево и, пройдя через дер. Дубки, проходила лесом в дер. Храпки, соединяясь тут с мележенской ветвью. Другая ветвь Стромынки из села Филипповского направлялась в тот же Киржач через дер. Оленино (Аленино), Никулкино (Микулкино), Грибаново и Ельцы. Это был, по-видимому, летний путь (летник), так как пролегал по малолесной местности.
В Киржаче, как мы уже заметили выше, Стромынка снова разветвлялась: одна ее ветвь шла через Махру (Троицкий Стефанов Махрищский женский монастырь) и Александрову Слободу (г. Александров Владим. губ.) в г. Юрьев, а другая - более прямо в тот же Юрьев через селения Давыдовское, Ефремово, Желдыбино, Фролищи, Софьино, Жердево, Старое, Павловку, Ильинское и Клины. Примечательно здесь то, что из Юрьева на Москву тоже были два пути, зимний и летний; зимник пролегал через Киржач, как и было об этом сказано, но летник тянулся уже не по Стромынке, а уходил от Александрова на Троицу и далее по Троицкому участку Ярославского тракта входил в "белокаменную столицу". (См.: И.М. Лядов. Топографическое описание Володимерской, Суздальской, Переславско-Залесской и Юрьевской-Польской провинций городов в 1760 годах ("Ежегодник Владим. губ. статистич. комитета", Т. III , Владимир, 1880, стр. 85).) Какая причина была летом делать по этому направлению некоторый крюк - не понятно. Вероятнее всего, что этот участок тракта был более наезжен и исправен и, возможно, более безопасен в смысле разбоев на дороге, а возможно этот путь был более суше, чем дорога через Киржач. Мы не будем прослеживать направление этого тракта далее города Юрьева, т.е. от Юрьева до Суздаля, так как этот участок был уже описан в предыдущей главе, и который по существу уже не является Стромынкой в его собственном смысле.
Теперь посмотрим на Стромынку с точки зрения ее транспортной значимости как для данного края, так и возможно для государства, хотя по дорожной номенклатуре того времени эта дорога не являлась дорогой государственного значения, а относилась к категории дорог земских или губернских.
В некоторых печатных материалах и сочинениях Стромынка, как важная транспортная артерия, называется БОЛЬШОЙ ТОРГОВОЙ ДОРОГОЙ, или одним из важнейших торговых путей Подмосковья и Замосковья. Такие отзывы явно говорят за то, что Стромынка имела в свое время значительный вес в товарообороте и общественной жизни всего этого края, если не всей Северо-Восточной Руси.
Стромынка, как и все прочие большие проезжие дороги тех времен, связывавшие Москву с ее окраинными землями, служила в первую очередь политическим интересам и целям, вытекавшим из стремлений московских великих князей и первых русских царей к централизации и усилению молодого Русского государства. Ведь ничто так не сближает и не роднит различные народности между собой, а равно и разные страны, как их мирные, добрососедские торговые и культурные связи. Основными же средствами этих связей в ту пору могли являться только водные и грунтовые пути сообщения. Но ни одна страна, земля или область в условиях классового расслоения общества не может не радеть о развитии и даже улучшении своих транспортных путей в виду их не только торгово-экономического, но и военного, как оборонного, так и агрессивного назначения. Для московских великих князей и царей дороги вообще, а на запад и восток в частности, особенно были необходимы, когда шел процесс складывания Московского государства, а затем и централизации его уже как единого Русского государства. Политическое же складывание нашего отечества, как известно, в значительной степени определялось не только дипломатией Посольского Приказа, но больше военной силой, силой оружия (присоединение Новгорода, Твери, Казани, Астрахани, Сибири и др. земель в течение XV -ХVI вв.). В свете политической истории нашей страны вряд ли могут быть сомнения в том, что Стромынская дорога не играла бы в этой истории никакой роли. Правда, у нас нет прямых доказательств, например, того, как эта дорога использовалась во времена Казанских походов, но надо полагать, что она могла использоваться. Широко использовалась, видимо, она в периоды польско-литовской интервенции и особенно в Отечественную войну 1812 года, что видно из приказов и распоряжений фельдмаршала М.В. Кутузова, какое он придавал значение Стромынке во время хозяйничания Наполеона в Москве, как важной коммуникации тыла с фронтом (См., например, сборник документов и материалов "Владимирское народное ополчение в Отечественной войне 1812 г." Владимирское книжн. издательство, 1963.).
Переброска большого количества товарных всевозможных изделий, продуктов питания и различных сырьевых и строительных материалов в Москву и из нее на восточные окраины, являлось, конечно, главной функцией этого тракта, а, следовательно, этим и определялся ее экономический вес в хозяйственной и общественной жизни края. Однако нельзя отрывать торгово-экономические связи от связей политических, административных, культурных и даже культовых (религиозных) для того времени. При всем этом не следует забивать и того исторического факта, что существование Стромынки начинается именно с довольно острого и важного в политическом отношении периода борьбы Москвы с феодальной раздробленностью страны, борьбы за единодержавную власть и территориальную государственную целостность.
Говоря об экономической значимости Стромынки, не следует забывать также и того, что грузовые товарные потоки по ней в виде гужевых обозов не ограничивались только пространством между Юрьевом или Суздалем и Москвой, а простирались далеко за пределы этого района, к берегам Волги, к ее перевалочным пристаням, начинал от Костромы и кончая Нижним Новгородом - этим громадным даже для того отдаленного от нас времени, перевалочным узлом с волго-окского водного пути на грунтовое сухопутье и обратно. Поэтому не удивительно, что на Стромынке можно было встретить среди проезжих обозов и крытых кибиток "на лихих тройках с бубенцами" проезжих и сибирских, и уральских, и низовых купцов, промышленников, коммерсантов, а равно и торговцев различными товарами из Персии (Ирана), Китая, Бухары, Кавказа и др. далеких областей и стран. Исследователь промыслов Владимирской губернии, С.А. Харизоменов говорит, что некоторые местные крестьяне и в частности из знакомого нам уже села Филипповского, занимавшиеся извозом на Стромынке, бывали по санному пути и в Казани, и в Ирбите, и других далеких городах.
Отметим, кстати, что наибольшее транспортное напряжение, т.е. наиболее интенсивное движение по Стромынке, как и вообще на всех дорогам северной стороны государства, происходило в зимнее время, когда сокращаются дорожные расстояния благодаря возможности более прямой езды через замерзшие болота и реки, когда ход на полозьях бывает легче хода колесного, а, следовательно, и возможность провозить больший груз на гужевой упряжке и, наконец, в зимнюю пору крестьяне бывают свободны от своего земледельческого труда и охотно берутся за извозный промысел. Кроме того, и сами крестьяне к этому времени подготавливали свою немудреную товарную продукцию для продажи или в столице, или на местных городских ярмарках, куда и отвозили по зимней Стромынке в обоих направлениях.
Что же все-таки поступало по Стромынке в Москву и что шло из нее по ней в те далекие годы, когда не было ни пароходов, ни железных дорог? Опираясь на довольно скудные на сей счет сведения, мы можем все же сделать некоторый обзор того товарного ассортимента, который был укрыт под рогожами и брезентом на возах обозников. Весь товарный поток на Стромынке имел двоякое происхождение: местное и дальнее. Товары местного населения представлялись продукцией крестьянского хозяйства, промыслов и ремесла всего разнообразия кустарного, а впоследствии мануфактурно-фабричного производства. Известно, что во времена далекой старины в этом Замосковном крае главным занятием сельского населения являлись, помимо земледелия, животноводство с уклоном к шерсто-мясному овцеводству, лесные промыслы (бортничество, смолокурение, выгонка дегтя, выжиг угля, звероловство и охота), местами рыболовство, пчеловодство и, наконец, выделка овчин, валяной обуви, глиняной и деревянной посуды и различного крестьянского и хозяйственного инвентаря (грабли, дуги, колесные оси для телег, колеса, веретена, прялки и т.п.) И если, к примеру, где-то в Юрьеве или Киржаче проверяли бы, что именно везут обозники и отдельные возки, то, наверное, можно было бы составить громадный реестр наименований, провозимых по Стромынке товаров и грузов, в числе которых наверняка занимали бы значительное место такие предметы, как дрова и древесный уголь, смола и деготь, сено и солома, овес (славились им юрьевские крестьяне), телята (выпойки), овчины и шкуры, шерсть и валяная обувь, льняное и конопляное семя и масло из них, суровая пряжа, холсты и полотна, гончарная посуда, всевозможные изделия из древесины вплоть до детских игрушек и многое, многое другое и тому подобное. Порой, где-то в середине обоза смиренно ехал легкий крестьянский возок с невзрачно одетым мужичком. То ехал крестьянин-промысловик по изготовлению на дому сусального золота или дорогих шелковых тканей. В таких случаях обычно ездили не сами сусальщики или шелкоткачи, а их заглоды, отвозя городским или столичным заказчикам готовый товар, выработанный руками крестьянского населения, которое с осени и до весны занималось различными домашними промыслами и особенно различными видами ткачества.
Из местных продовольственных товаров продвигались к городам и самой Москве преимущественно такие, как зерно и овощи, мясо (говядина, телятина, свинина, баранина), мороженая свежая рыба, битая домашняя и дикая дичь, растительное масло, творог, сметана и топленое ("коровье" или русское) масло, гречневые крупы и мука, мед и сало, патока и готовая карамель и др. Из товаров местной промышленности могли доходить до Москвы и Нижнего Новгорода изделия небольших текстильных (нач. XIX в.) фабрик Киржача и Юрьева, медно-латунных заводов в Киржаче и при деревнях Мележе и Рожкове, а также писчебумажных фабрик Солениковых. Много проходило по Стромынке товаров и кустарно-ремесленного труда сельского и городского населения; эти товары в значительном количестве оседали на местных городских и сельских ярмарках и торжках, проникая туда со Стромынки по проселочным дорогам.
К товарным грузам второй группы относились те, которые шли транзитно по Стромынке из дальних краев и земель в Москву, а через нее и далее. Везли от Нижнего Новгорода или от других волжских пристаней (выше Нижнего) уральский черный и цветной металл, драгоценный и поделочно-облицовочный камень, минералы-самоцветы и пушнина, металлические изделия и т.п. Из Поволжья - пшеница, подсолнечное семя, просо и пшено, мука, мясо и мясные изделия в соленом и копченом видах. С волжского же Низу - преимущественно рыбная продукция и соль, фрукты и бахчевые. С того же края, по Волге, шли до Нижнего Новгорода товары из Персии, Кавказа и стран Сродней Азии. Со стороны Казани на Москву проходили обозы с мылом, юфтью, сафьяном и разными изделиями из кожи, сальные и стеариновые свечи и пр. Сибирь везла по Стромынке пушнину и золото, медвежатину, кедровые орехи, речную и байкальскую рыбу, китайский шелк-сырец, чай, фарфор, изделия из кости и рога и пр. Еще на памяти недавно умерших местных старожилов были впечатления от больших обозов по Стромынке и отличительных качествах лошадей и упряжи у этих обозников. Так, например, по свидетельству 80-летнего старожила дер. Мележа, А.П. Корчагова, помнившего еще с времен своего детства, как через их деревни проезжали громадные обозы в составе до сотни подвод. "А лошади-то у этих обозников были не то что наши клячи, а рослые, крупные, сильные... Дуги же и оглобли их упряжек были страх какие толстые! У наших возчиков ни лошадей таких, ни сбруи, ни телег и саней таких никогда не увидишь", - рассказывал однажды он мне, вспоминая местную старину. С Москвы же по той же Стромынке тянулись обозы со строительным железом и металлическими изделиями столичных фабрик и заводов, скобяным товаром, различным инструментом слесарного, кузнечного, токарного, столярного и др. специального назначения; везлись книги, литографии, модная одежда и обувь, "красный товар" (материя в кусках для одежды), изделия из стекла, хрусталя, керамики, фарфора; галантерея, гастрономия, столичные сласти, заморские пряности и вина, и многое, многое другое, необходимое как помещичье-купеческой, так и крестьянско-мещанской провинции тогдашней матушки-Руси.
Товарный поток на Стромынке вероятно возрастал от века к веку и разнообразясь в своем ассортименте, в соответствии с изменениями хозяйственной деятельности населения местностей, расположенных по тракту и его окрестностям, а равно и от развивавшихся торговых связей государства с отдаленными землями своими и зарубежными странами на востоке. О большом торговом обороте на этом тракте можно судить по тому, например, факту, что в ХVII в. в Юрьеве-Польском существовала даже таможня. По сведениям Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (полутом 81, стр. 440) торговый оборот только одного этого города достигал довольно внушительной для того времени суммы, составлявшей около 100 тысяч рублей. Несомненно, что большая часть этой суммы приходилась на те товары, которые шли под общим названием "купецкого товара", т.е. товаров оптового назначения в руках крупных купцов, промышленников и скупщиков-посредников. В экономическую заслугу Стромынки следует поставить и ее функцию по распространению производственно-промысловой деятельности местного населения. Прорезая собою вдоль всю северную часть Владимирщины, которая уже с ХV-ХVI вв. была втянута в промышленную и торговую деятельность, как мы видели из сведений предыдущей главы, Стромынка являлась своего рода разносчицей по городам и весям различного рода промыслово-ремесленных занятий как крестьянского, так и городского населения.
А это способствовало в свою очередь развитию фабрично-заводской промышленности в этом крае. Особенно было широко распространено по Стромынке промысловое ручное домашнее и светелочное ткачество. Оно распространялось с обоих концов тракта - со стороны Москвы и со стороны Шуи. Разница была только в том, что со стороны Шуи и Суздаля распространялось полотняное и хлопчатобумажное ткачество, а со стороны Москвы - ткачество шелковое. В качестве живого свидетельства этого явления можно привести то впечатление, которое получил однажды тверской помещик проехавший на санях по Стромынке зимой 1841 года из Москвы в свое дальнее владение близ Гороховца. Описывая все свои дорожные впечатления с хозяйственной и коммерческой точек зрения, он подметил и следующее: "Начиная от подмосковного села Черкизова, что за Преображенской заставой, ткацкая промышленность, как море, разливается по деревням и селам к Александрову и Юрьеву Польскому, Ростову, Ярославлю до Кинешмы, Шуи и Вязников" (Д.П. Шелехов. Путешествие по русским проселочным дорогам, СПб., 1842, стр. 18.). В попутных крестьянских селениях он наблюдал работу ткачей не только в своих избах, но большей частью в специальных для этого построенных помещениях, называвшихся "светлицами", а впоследствии "светелками", или в иных местах, "фабриками".
О том, как густо обросла в то время Стромынка бумаго- и шелкоткацким промыслом в прилегавших к ней селениях можно судить на примере хотя бы небольшого ее участка, как наиболее мне знакомого, который пролегает по стыку двух соседствующих уездов разных губернии - Богородского, Московской губернии и Покровского, Владимирской губернии. Вот те селения на этом участке по направлению Стромынки с запада на восток, в которых наиболее широко был в свое время развит этот вид крестьянского промысла (общее протяжение данного участка около 20 км.):
и так далее, вплоть до обоих концов этого тракта.
В конце прошлого столетия Филипповская волость Покровского уезда, почти вся тяготевшая к Стромынке, являлась, по замечанию земских статистиков, "шелковым районом" Владимирской губернии. В этой волости в то время, по данным исследования С. Харизоменова ("Промыслы Владим. губ., ч. III , М., 1882), имелось 300 светелок только по выработке бархата, не считая выработки его помимо светелок - в самих крестьянских избах. Но кроме бархата производились и другие шелковые и полушелковые ткани и предметы (платки, салфетки, скатерти и др.), так что в общей сложности не было того селения, в котором бы не занималась большая часть его жителей каким-либо видом ткачества и сопряженными с ним другими специальными работами на дому или в светелках (размотка шелка, снование основ, размотка утка на челночные шпули, изготовление ремизов и бердов, крашение шелка и бумажной пряжи, столярные работы по изготовлению различных частей и принадлежностей для ткацких станов, сновальных и мотальных машин и пр.). Ручное шелкоткачество как в перечисленных, так и во многих других селениях рассматриваемой местности, можно было наблюдать еще в первых двух десятилетиях советского времени, - до поры ликвидации кулачества и начала организации в этих селениях колхозного производства.
Кроме упомянутых выше медно-латунного завода и писчебумажной фабрики, прилегавших к Стромынке, ей же, по-видимому, были обязаны своим возникновением два казенных заведения мануфактурного типа, известных с ХVII и нач. XIX вв., по производству стеклянной посуды и по выделке лосин (вид замши). Оба эти заведения находились в верхней части течения речки Черноголовки (приток Клязьмы слева) в бывшем Богородском уезде Московской губернии. Стекольный завод изготовлял всевозможные изделия из зеленого и бесцветного стекла (стаканы, рюмки, сулеи, фляги, чарки, кувшинцы, аптечные и бытовые склянки и бутылки и т.п.), которыми снабжалось дворцовое хозяйство, столичные (московские) аптеки, дарились боярам и частично поступали в продажу на Большой Гостиный двор (См.: В.Г. Курц. Сочинения Кильбургера о русской торговле в царствовании Алексея Михайловича. Киев, 1915, стр. 325.). Лосинная же фабрика производила лосинный материал из лосевых шкур; этот материал шел на изготовление офицерских рейтуз и др. предметов армейской амуниции. Эта фабрика была Комиссариатского, иначе говоря, военного ведомства, которая существовала еще в 1812 г. и запасы готовой продукции которой (те, что были на фабричном складе) исчислялись стоимостью в два миллиона рублей.
Кроме упомянутых промыслов квалифицированного труда, существовали и более доступные всем промыслы, которые были непосредственно связаны с жизнью самого тракта, с его обслуживанием. К таким обычно относились: извоз (перевозка на своих лошадях чужой клади, иногда в качестве извозчика на хозяйской лошади), дворничество (содержание постоялых дворов), различные торговые услуги: содержание харчевен, кабаков или трактиров, питейных заведений, торговля фуражем, дегтем, продовольствием, увязочным материалом (рогожи, кули, веревки и пр.), а так же содержанием кузниц и экипажеремонтных мастерских.
Шли пешим ходом и ехали в различных экипажах и простых повозках и телегах различные люди по Стромынской дороге, спеша на богомолья в тот или иной монастырь, на большую сельскую ярмарку или в тот или иной город за покупками, навестить родных или близких родственников и по прочим, всевозможным делам и случаям нашей житейской суеты, нужды и юдоли... Шумно, иногда весело проходили артели "отходников" (занимающиеся отхожим промыслом), нося на своих плечах или руках немудреный инструмент своей специальности, изредка проносились пары или тройки какого-либо купчика или чиновника, давая о себе знать колокольцами и бубенцами на сбруе лихих лошадей. Порой проносились без бубенцов, но не менее бойко и спешно таинственно крытые возки и даже вельможные кареты под охраной стрельцов, в которых увозили срочно и секретно в монастырское или острожное заточение неугодных царю или верховному духовенству опальных или "преданных анафеме" крамольников, еретиков и тому подобных ослушников законов власти и церкви. Есть основание полагать, что бывали на Стромынке даже и пугачевцы в 1774 г., о чем упоминается в одном документе Юрьевской правительной канцелярии. (сб. "Из прошлого Владимирского края", вып. 1, Владимир, 1930, стр. 25.) Бежали бойко веселые и говорливые офени-коробейники и плелись от селения к селению калики перехожие под унылое пение "Лазаря" или "О скончании мира"... Но самым типичным действующим лицом на русском большаке вообще, и на Стромынке в частности, являлись обозники, возчики и вероятно в некоторых случаях заезжие ямщики.
Чтобы яснее представить себе тип трактового возчика, или обозника, можно за некий образец их взять монастырских возниц кон. ХVII в. Так, например, один из документов суздальского Покровского женского монастыря говорит о поездке монастырских служников (рабочих) в Москву за связным (видимо для стройки) железом в феврале 1690 года. Ехали эти служники (двое или трое в документе не указано) через Юрьев и село Киржач и далее через Стромынь. В дороге туда и обратно, один из служников, видимо старший из них, Федор Селецкой, вел учет расходуемых в дороге монастырских денег для отчета по возвращении домой. Приведенные ниже выписки из этого документа интересны с нескольких точек зрения, а именно: 1) какое время затрачивалось на зимний путь от Суздаля до Москвы; 2) какой длины могли быть дневные перегоны от одного ночлега до другого, как порожняком, так и с кладью (из Москвы) и 3) характер питания (харчевания) возчика в пути зимой. Вот выдержки из этой отчетной "росписи", которая начинается вестись от города Юрьева (видимо, от Суздаля до Юрьева у возниц хватало своего монастырского запаса продовольствия): "…В Юрьеве Польском куплено рыбы полълыка, дано четыре алтына четыре деньги, пролубного две деньги, пещурков (мочальные кульки) на две деньги, постоялого (плата за услуги на постоялом дворе) дало две деньги, квасу на четыре деньги; того же числа (было это 19 февраля ст.ст.) в селе Ильинском ночевали (перечисляются такие же примерно расходы, как и в Юрьеве). Февраля в 20 день в деревне Желдыбине кормили лошадей, сена куплено ... (многоточия в тексте означают мои пропуски) квасу ... пролубного две деньги, того же числа в селе Стромыне ночевали (снова такие же расходы) ... Февраля в 21 день на Клязьме (речь идет о селении, а не о реке) кормили ... в селе Пахра мимоездом квасу выпили на одну деньгу; того же числа приехав к Москве сена куплено ... хлеба ... квасу ... калачей ... Февраля в 22 день на Москве же куплено сена ... четырнадцать ужищей (веревки для увязки клади) дано два алтына две деньги, долгих оглобель под связи (т.е. под длинные полосы купленного связного железа) дано десять денег. Февраля в 23 день поехав с Москвы куплено хлеба ... того же числа на Клязьме (селение) ночевали. Февраля в 24 день в селе Стромыни кормили ... за кашу две деньги; да монастырскому (Стромынского монастыря) Михаилу Гостеву дано три алтына две деньги лошади ево на кормь, потому что лошадь ево везучи связное железо устала; того же числа в деревне Храпкове ночевали, овса куплено маленько ... да мимоездом в селе Киржаче хлеба куплено ... Февраля в 25 день в деревне Лодыгине кормили, сена и квасу и пролубного и за кашу просорено (т.е. истрачено) три алтына две деньги и те монастырские деньги просорены все. К сей росписи ... слуга Федор Селецкой деньги два рубли двадцать три алтына две деньги (т.е. 2 рубля и 70 коп. на современный счет) с товарищи посорили и руку приложил". (К. Тихонравов. Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии. М., 1857, стр. 179.)
Из приведенного документа видно, что весь санный путь от Суздаля до Москвы занимал, в среднем, не более трех суток, включая и время ночевок. Характерно, что, несмотря на зимнюю стужу, путники и их лошади довольствовались весьма скудно: людям - хлеб и квас, изредка калач, каша и рыба, а лошадям лишь сено и вода, и только уж в конце обратного пути им, усталым от тяжелой клади, перепало "маленько" овса. Очень жаль, что в этой "росписи", не указано ни количество людей и лошадей, ни количество и стоимость купленного железа. Но теперь вернемся к нашему основному вопросу.
Спад транспортного напряжения на Стромынке (а равно и на других, подобных ей дорогах) начался с времени появления пароходного движения и прокладки шоссейных, а затем и железных дорог. Стромынка как транспортная артерия была "подорвана" экономически сперва появившейся грунтовой ее соседки - ямской "Владимирки", а особенно когда последняя превратилась в Московско-Нижегородское шоссе. До сооружения этого шоссе, по словам И.Ф. Токмакова, по Стромынке днем и ночью в Москву и из Москвы тянулись обозы с разными товарами, проезжали торговцы и ремесленники. (См.: И.Ф. Токмаков. Историко-статистическое описание г. Киржача, М., 1884, стр. 29.) Но с проведением этого шоссе, в период 1826-1837 гг., все главные товарные потоки пошли по нему, как по более прямому, а следовательно и более короткому пути (от Москвы до Владимира по шоссе было около 180 верст, а путь по Стромынке, до того же Владимира, насчитывал ок. 250. верст. В результате Стромынский тракт, а вместе с ним и расположенные на нем и близ его города и селения начали быстро экономически хиреть. Так, например, до проведения упомянутого шоссе, расположенный на нем захолустный городок Покров начал быстро расти в то время как г. Киржач и Юрьев приходили в упадок (Киржач еще с 1796 г. перешел из уездного на положение заштатного города, а уездным стал г. Покров). Таким образом, Стромынка начала запускаться как транзитная артерия с самого нач. XIX в., превращаясь постепенно в обычный большак, поддерживавший лишь только скудное местное сообщение.
Была ли на Стромынке ямская гоньба? Дать какой-либо категорический ответ на этот вопрос весьма затруднительно, так как нет на сей счет никаких определенных сведений ни в печатных материалах, ни в остатках материальной старины по бывшей Стромынке, ни в устных легендах или отзвуках памятования об этом былых местных старожилов. Исходя из этих обстоятельств, можно лишь предполагать, что регулярной ямской гоньбы на Стромынке не было. Но и отрицать возможность спорадического почтового сообщения по ней у нас тоже нет оснований. Тем более что к этому времени уже действовала ямская служба на Владимирке, а такие небольшие города, как Киржач, Юрьев, Суздаль и Шуя не являлись городами большой администрации, для которой, собственно, и нужна была ямская казенная гоньба. А уж если и приходилось порой какому-либо столичному или губернскому чиновнику быть по делам службы в этих городах, то он мог туда проехать в том же ямщицком экипаже или карете, с той только разницей, что ему негде было менять лошадей и пользоваться иными услугами ямских помещений или дворов, а довольствоваться простым постоялым двором или же гостеприимством местных "благородий" и "преподобий"...
Впоследствии Стромынка не была сплошным шоссе, какой была ее соседка Владимирка, которая с этого времени потеряла уже свое прежнее прозвище и именовалась Московско-Нижегородское шоссе. Мощение камнем Стромынки проводилось лишь местами и главным образом в пределах Московской губернии. Так, по данным 1830-1890-х гг. Стромынское шоссе было со сплошным каменным покрытием только в пределах Московского уезда, на протяжении всего лишь 40 километров. В иных местах каменное полотно дороги можно было встретить только на городских въездах и выездах, да на гатевых насыпях через очень сырые участки местности.
В наши дни трасса бывшей Стромынской дороги значительно изменена и почти полностью имеет твердое покрытие, по которому теперь редко увидишь гужевую упряжку, но зато по этой дороге обильно и стремительно движется зимой и летом, днем и ночью различный автотранспорт вперемежку со всевозможной самоходной техникой. Кусочки старой Стромынки еще можно встретить кое-где еле заметными, спрятавшимися еще в уцелевших местных лесах или заболоченных низинах, и представляются они взору как живая реликвия седой старины, как антикварная редкость. Такие кусочки имеются лишь потому, что они остались случайно вырезанными или обойденными по тем или иным соображениям современными дорожными строителями. Так, например, автору были известны с 1967 г. некоторые места с еще явными следами грунтовой Стромынки на участке между селениями Стромынью и Мележей, в находящемся поблизости лесу. Встречаются они также в лесу же между селениями Дубки и Храпки, что по дороге к г. Киржачу. В этих "музейных", можно сказать, остатках былой Стромынки еще заметны следы колесной колеи, густо поросшей травой и заметны также боковые канавы, обросшие травой и подлеском. Современный писатель В.А. Солоухин в своей повести "Владимирские проселки" довольно впечатляюще дает описание одного из участков старого Стромынского тракта близ города Юрьева-Польского. Это описание как нельзя лучше подходит здесь в качестве иллюстрации к сказанному мною по этому вопросу. Поэтому считаю уместным привести сокращенно выписку из упомянутой его повести.
Вдали "показалось село Ильинское. Нам это село было нужно, потому что здесь мы попадали на древнюю Стромынку, по которой ездил некогда грозный русский государь в суздальские монастыри... За селом началась Стромынка. Это было плоское, широкое полотно, укатанное некогда лихими тройками да тарантасами, а теперь поросшее ровной травкой. По обеим сторонам полотна тянулись, все в цветущей гвоздике, обочины. Среди широкой зелени вьется хорошо заметная, но все же не укатанная до пыли колея. Так, посреди зарастающей кувшинками речки, пробирается чистая полоска воды.
По обочинам Стромынки местами росли деревья, то одинокие, то небольшими группами, а то зеленел кустарник. Земля вокруг была похожа на степь, и неудивительно: мы подходили к Юрьеву-Польскому...
Иногда весь стромынский ансамбль - валки и канавы обочин, ровное зеленое полотно, наезженная колея - начинал поворачиваться, плавно загибаться... и... на такой Стромынке невозможно сбиться с пути...
Мне под ноги попалась подкова, почти новая... Она была огромная и тяжелая. Разве что конище Ильи Муромца или какого другого богатыря мог обронить такую подкову... скорее всего, расковался битюг из породы владимирских тяжеловозов." (Владимир Солоухин. Лирические повести и рассказы. М., 1964, стр. 81-84.)
Закончим эту главу, как и предыдущую, сведениями из области местной дорожно-уголовной романтики. Этих сведений у автора немного, и касаются они лишь того участка Стромынки, который пролегал по местности стыка Московской и Владимирской губерний, по местностям Богородского и Покровского (ранее Киржачского) уездов. Кроме того, сведения по этому вопросу, которыми располагает автор, не являются документальными, а только легендарного порядка, занесенные в людскую память преданиями старины, ходячей молвой и глухими отзвуками памятований давно отживших старожилов.
Начну свой рассказ с местности, расположенной километрах в двадцати западнее села Стромыни, - с так называемых Бирлюков (Берлюков), т.е. с бывшей Бирлюковской пустыни.
Это бывшее монастырское поселение расположено на высоком берегу реки Воря (приток Клязьмы). Возникло оно во времена Смуты на Руси, в нач. ХVII в., из небольшого Никольского погоста, основанного неким монахом Варлаамом. И вот будто бы близ этой погостской церковки поселилась разбойничья шайка во главе с атаманом Бирлюком (вероятно от понятия "бирюк" - угрюмый, нелюдимый человек), которые занимались разбойным промыслом на пролегавшей близ этого места Стромынке. Поселились же они на погосте будто бы уже как отшельники, отрешившиеся от своего греховного промысла и обратившие все свои помыслы и сокровища награбленные на спасение своих душ, на замаливание своих тяжких грехов. С тех пор прозвище разбойного атамана и осталось навечно названием разросшегося затем монастырского поселения.
Восточнее этой местности, там, где речка Мележа впадает в реку Шерну, еще в недавнюю старину была там лесная глушь. Там же исстари и до сих пор существует мост через реку Шерну, который называется Буяновым, а от него - и лесное урочище здесь получило название Буяны иди Буяни. Местная легенда упорно приписывает такое название моста и леса по действовавшим там некогда "буянам", т.е. разбойникам. Были рассказы и слухи, что иные местные крестьяне, заходя далеко в лес, натыкались там на какие-то таинственные землянки и шалаши... Говорили, что по лесу и около Буянова моста зарывали разбойники свои клады, которые не давали покоя некоторым окрестным кладоискателям из среды крестьянских смельчаков. Были будто бы и счастливцы, которые, как и следует быть по молве, конечно, вскоре разбогатели. Но больше было несчастливцев и неудачников.
По словам одного местного старожила (Г.С. Колосова, жителя с. Ново-Сергиевского погоста), который помнил рассказы о буянах от своей тещи; последняя же памятовала об этом из рассказов своих родителей, жителей дер. Зубцово, находящейся в двух верстах от Буянова моста, что в то время жители этой деревни были свидетелями суда, клеймения и отправки из их деревни пойманных властями и полицией разбойников в этом Буяновом лесу.
"...Грабежи бывали и в самой деревне Мележе и на Мележенском, и на Черновском и Стромынском лесах", рассказывала однажды пожилая женщина из бывших жительниц дер. Черново, при разговоре о местной старине. По ее словам, именно в виду опасности езды по Стромынке в одиночку, мужики загодя сговаривались ехать в Москву одним обозом, и назначали день выезда.
Ходили также слухи, что на Стромынке находили местами монеты, которые якобы были обронены грабителями при ограблении путников; в размытых весенними и ливневыми потоками дорожных канав и глубоких колей попадались иногда будто бы и человеческие кости...
По официальным данным, например, в дер. Мележе в половине XIX столетия было 14 дворов, из которых 8 были постоялыми. Поэтому не удивительно, что в такой маленькой деревушке на тракте мог размещаться на ночлег обоз из сотни подвод. По этой причине вероятно и ходила в то время глухая, но упорная и недобрая молва о том, что у мележенских мужиков будто бы не совсем чисты руки, и что нет-нет, да и "запачкают" их об проезжих обозников. Особенно выделялась молвой одна фамилия содержателя постоялого двора, который вместе со своими сыновьями занимался "мокрым делом" у себя во дворе и на дороге, и что на Черновском лесу было место, которое называлось по фамилии этого хозяина, где он зарывал трупы убитых и ограбленных путников. Были и другие подобного рода ходячие предания о дорожных криминалах из времен стромынской старины и вероятно число этих легенд довольно велико, если бы "прослушать" Стромынку из конца в конец. Однако, несмотря на всю сомнительность подобных утверждений, все же, надо полагать, в них содержится определенная доля правды. Взять хотя бы, к примеру, тот факт, что во многих дорожных и придорожных селениях вдоль Стромынки вдруг выскакивал в "богачество" какой-либо расторопный мужичок. В таких случаях причину этого определяла все та же всеведущая молва, всепроникающий "слух": "вот-де говорят, что (такой-то, имя рек) нашел клад" или прямо - "погрел руки на купце" и т.д. Из подобных объяснений молвы невольно задаешься вопросом: а не являлись ли мнимые "буяны" просто-напросто местные сорви-голова удальцы, не брезговавшие предосудительными средствами "выйти в люди" из беспросветной крестьянской нужды? И это тем более вероятно, что в рассказах о буянах никогда не упоминался какой-либо ихний атаман. А это дает основание полагать, что в данной местности орудовала на Стромынке не какая-то организованная шайка разбойников, а действовали, по-видимому, одиночки или два-три "приятеля" по этой части и они же пускали затем слух о шайке буянов и т.п. Именно подобными людьми были совершены уголовные дела на Стромынке уже в начале нашего XX столетия - это убийство на Стромынском лесу в 1910 г., с целью ограбления, возчика красильного фабриканта дер. Боровково - Е.П. Смирнова - отвозившего партию окрашенного шелка окрестным заказчикам-фабрикантам, содержавшим ткацкое производство. А в 1911 г. была совершена кража 13 пудов шелка (на сумму 5000 руб.) из двух фабрикантских контор одновременно, в дорожном селе Филипповском. Тогдашняя газета г. Богородска Моск. губ. - "Богородская речь", писала об этих случаях, намекая на причастность к этим делам местных молодцов (в № 33, от 25 сент.), которых с полным основанием можно было назвать буянами XX века, когда ужа заглохла былая и самобытная дорожная романтика на бывшей Стромынке.
