Цикл стихотворений Глава семнадцатая поэтического ансамбля «Русские боги»
1
Порхают ли птицы, играют ли дети,
С душою ли друга скрестится душа -
Ты с нами. Ты с ними, невидимый Третий,
Невидимый хмель мирового ковша!
Проносятся звезды в мерцаньи и пеньи,
Поля запевают и рощи цветут,
И в этом, объемлющем землю, круженьи
Я слышу: Ты рядом. Ты близко - вот тут.
И в - солнечной зыби играющих далей,
И в шумном лесу, и в народной толпе
Как будто мельканье крылатых сандалий,
Взбегающих по золоченой тропе.
И если в торжественном богослуженьи
Я слышу про Женственность - тайну Твою,
Невидимых ангельских служб отраженье
В движеньях служителей я узнаю.
Становится чистой любая дорога,
Просвечивает и сквозит вещество...
Вся жизнь - это танец творящего Бога,
А мир - золотая одежда Его.
1935
2
Не о комбайнах, не о гидростанциях,
Не об оковах буйных стихий,
Но об игре их, о дружбе, о танце их,
О просветленье эти стихи.
Я погружу тебя в мягкие мхи,
В марево гроз и дрожащего зноя:
Веруй со мною! Слушай со мною
Вечное. Это поют петухи,
Это невидимые стихиали
Жаждут с тобой говорить о себе;
Это качаются хвойные дали,
Сладко послушные их ворожбе.
Это - в твоей многострастной судьбе
Час откровенья готовится ими.
Мощь их, обычай их, царственность, имя -
Все приоткроется завтра тебе.
Дивной созвучности, мудрой способности
Их ощущать - твое тело полно.
О, подготовь себя ясной беззлобностью,
Дни беспечальные пей, как вино:
Всюду в природе разлито оно -
Духам стихий золотое причастье!
Разум не знает этого счастья.
Их постигать только телу дано.
1950
3
Я люблю - не о спящей царевне
Сказку, выдуманную вдали:
Я люблю - в босоногой деревне
Белобрысых ребят в пыли;
Жеребят на тоненьких ножках,
Молодух в открытых окошках,
Пышно-тихие облака,
Дух гречихи и молока.
Я любил сыновней любовью
Вечереющий звон церквей,
Ширь зеркальную понизовья
И с лугов сырой тиховей;
Съезд к медлительным перевозам,
Воробьев над свежим навозом,
Даже в травах наивную тлю
Я отцовской любовью люблю.
Я люблю - с котелком да с салом
Возвратиться на хвойный брег,
Где я видел - нет, не русалок,
Но бессмертные души рек.
Я не "верую" в них: я знаю.
Я причастен давно их раю;
В них влюблялась, меж струй шурша,
Моя дружественная душа.
1950
4
Вы, реки сонные
Да шум сосны, -
Душа бездонная
Моей страны.
Шурша султанами,
Ковыль, пырей
Спят над курганами
Богатырей;
В лесной глуши горя,
Не гаснет сказ
Про доблесть Игоря,
Про чудный Спас.
И сердцу дороги,
Как вещий сон,
Живые шорохи
Былых времен:
Над этой поймою
Костры древлян,
Осины стройные
Сырых полян,
Луна над мелями,
Дурман лугов,
В тумане медленном
Верхи стогов,
Вода текучая
Все прочь и прочь, -
Звезда падучая
В немую ночь.
1937-1950
5
Леший старый ли, серый волк ли -
Все хоронятся в дебрь и глушь:
Их беседы с людьми умолкли,
Не постигнуть им новых душ,
Душ, сегодня держащих власть,
Чтобы завтра уйти иль пасть.
Но меня приняла Россия
В свое внутреннее жилье;
Чую замыслы потайные
И стремленье, и страсть ее,
И звезду, что взошла в тиши
Непрочтенной ее души.
Только этой звезде покорен,
Только этой звездой богат,
Прорастание древних зёрен
И вселенский грядущий сад
Слышу в шорохе хвойных ваий,
В вольных хорах гусиных стай,
В буйной радости непогоды,
В беззаконной ее гульбе,
И в лучистых очах народа,
И в кромешной его судьбе,
И в ребятах, кто слушать рад,
В век каналов, про Китеж-град.
И учусь я - сквозь гул машинный,
Говор, ругань, бескрылый смех,
Шорох бабьей возни мышиной,
Спешку графиков, гам потех -
Слушать то, что еще народ
Сам в себе не осознает.
И друзей-не чванливых, грубых,
Но таких, кто мечтой богат,
Не в правленьях ищу, не в клубах
И не в теплом уюте хат,
Но в мерцании встречных глаз,
В недомолвках случайных фраз.
1950
6
Другие твердят о сегодняшнем дне.
Пусть! Пусть!
У каждого тлеет - там, в глубине -
Таинственнейшая грусть.
Про всенародное наше Вчера,
Про древность я говорю;
Про вечность; про эти вот вечера,
Про эту зарю;
Про вызревающее в борозде,
Взрыхленной плугом эпох,
Семя, подобное тихой звезде,
Но солнечное, как бог.
Не заговорщик я, не бандит, -
Я вестник другого дня.
А тех, кто сегодняшнему кадит -
Достаточно без меня.
7. ДРЕВНЕЕ
Над рекою, в нелюдном предвечерий,
Кочевой уже потрескивал костер,
И туманы, голубые как поверия,
Поднимались с зарастающих озер.
Из-за мыса мелового, по излучине
Огибая отражающийся холм,
С зеленеющими ветками в уключине
Показался приближающийся челн.
И стремительно, и плавно, и таинственно
Чуть серел он в надвигающейся тьме,
И веслом не пошевеливал единственным
Сам Хозяин на изогнутой корме.
Борода иссиня-черная да волосы -
Богатырская лесная красота:
Лишь рубаха полотняная без пояса
Да штаны из домотканого холста.
Этим взором полесовщик и сокольничий
Мог бы хищную окидывать тайгу;
Этой силою двуперстие раскольничье
Утверждалось по скитам на берегу;
Этой вере, этой воле пламенеющей
Покоряются лесные божества,
И сквозь сумерки скользит он - власть имеющий,
Пастырь бора, его жрец, его глава.
И, подбрасывая сучья в пламя дикое,
Я той полночью молился тьме былой -
Вместе с нежитью лесной тысячеликою,
Вместе с горькою и чистою смолой.
1945-1950
10. МАНИКУ
Семью домового из хат вон выжили,
На них клеветали ханжа и поп...
Хвостат ли и сероват он, рыжий ли -
Бедняжка забился, дрожа, в сугроб.
А как прижилась их душа к нам сызмальства,
Как жались в чуланчик, в испод, в печи,
Выглядывали, вороша хлам:
- Сыты ль вы?
И цыкали бесу невзгод:
- Молчи!
Утащат порой кочергу, шнай, тряпочку,
Хозяева рыщут кругом,
Везде,
А эти - в щели ни гугу: знай, лапочку
Сосут, ухмыляясь тишком беде.
А ты не побрезгай платок свить жгутиком
И, ножку стола окрутив узлом,
Приказ им твердить шепотком, прыть шутиков
Могущественным очертив числом.
Как мало им нужно от нас: чтоб верили,
Спускали проделки добрей им с рук...
Заслышат, зато, во дворе ль топ, в двери ли -
Уж чуют: то враг их проказ иль друг.
Приветят гостей, воздадут честь страннику,
Усталым шепнут со смешком:
- Приляг!
А имя слоям, где живут, есть Манику -
Прозвание малых душков - миляг.
1955
11. СТИХИАЛИ ФАЛЬТОРЫ
С опушек свежих прохладой веющие,
Где сено косится
По лугам,
Благоухающие, беспечно реющие,
Они проносятся
Здесь и там.
Сверканьем шустрых стрекоз встречаемые
У лоз прибрежных,
Где плоты,
Они травою, едва качаемою,
Ласкают нежно
Свои персты.
Они глядятся сквозь сеть березовую,
И струи с бликами
Для них - качель,
Когда ребята, от солнца бронзовые,
Вбегают с криками
В степной ручей.
Их близость мягкая, наш сон баюкающая,
Душе раскованной -
Как в зной роса,
Когда кукушкою, в бору аукающею,
В глубь зачарованную
Зовут леса.
Когда ж, израненный шипами города,
Ты в травы ранние
Лицо склонишь,
Они вливаются раскрытым воротом
В плоть и сознание,
Как свет и тишь.
И если разум твой от маловерия
Веков рассудочных
Освобожден,
Ты в этой радости узришь преддверие
Заветов будущего,
Иных времен.
И пусть об имени их не беседует
Мысль человека;
Но подожди:
Об этих тайнах еще поведают
Другому веку
Его вожди.
1950
12
Нет, не боюсь языческого лика я:
Шмель, леший, дуб -
Мне любо все, - и плес, и чаща тихая,
И я им люб.
Здесь каждый ключ, ручей, болотце, лужица
Журчат мне: пей!
Кричат дрозды, кусты звенят и кружатся,
Хмелит шалфей,
Спешат мне тело - дикие, невинные -
В кольцо замкнуть,
Зеленым соком стебли брызжут длинные
На лоб, на грудь,
Скользят из рук, дрожат от наслаждения,
Льют птичий гам,
Касаясь, льнут, как в страстном сновидении,
К вискам, к губам,
Живые листья бьют об плечи темные...
В проемы чащ
Кидают под ноги луга поемные
Медвяный плащ,
Бросают тело вниз, в благоухание,
Во мхи, в цветы.
И сам не знаешь в общем ликовании:
Где - мир, где - ты.
1950
13. СЕРАЯ ТРАВКА
Полынушка, полынушка,
тихая травка,
серая, как придорожная пыль!
К лицу подношу эту мягкую ветку,
дышу - не могу надышаться,
как невозможно наслушаться песней
о самом любимейшем на земле.
Кто ее выдумал?
Какому поэту, какому художнику
в голову мог бы прийти
этот ослепительный запах?
Сухая межа в васильковом уборе;
жаворонок,
трепещущий в синей, теплой струе,
полузакрывши глаза
и солнцу подставив серую грудку;
зноем приласканные дороги;
лодки медлительных перевозов,
затерянных в медоносных лугах;
и облака кучевые,
подобные душам снежных хребтов,
поднявшихся к небу -
все в этом запахе,
в горьком духе полыни.
Когда я умру,
положите со мною, вместо цветов,
несколько этих волшебных веток,
чтобы подольше, подольше чувствовал я
радость смиренномудрой земли
и солнечной жизни.
Не позабудьте!
1950
15
Есть праздник у русской природы:
Опустится шар огневой,
И будто прохладные воды
Сомкнутся над жаркой землей.
Светило прощально и мирно
Алеет сквозь них и листву,
Беззнойно, безгневно, эфирно, -
Архангельский лик наяву.
Еще не проснулись поверья,
Ни - сказок, ни - лунных седин,
Но всей полнотой предвечерья
Мир залит, блажен и един.
Росой уже веет из сада,
И сладко - Бог весть почему,
И большего счастья не надо
Ни мне, ни тебе, никому.
1950
19. ИРУДРАНА
В будни, в удушливый зной,
В сон,
В медленный труд рыбаков,
Чей-то безумный, хмельной
Сонм
Рушится из облаков.
С хохотом перебежав Пруд,
В пыль опрокинув скирды,
Вихри, гудя и визжа,
Гнут
Вербы до мутной воды.
Учетверяя шальной
Гвалт
Бросившихся на крыльцо,
Шумный, разгульный, косой
Шквал
Ливнем ударил в лицо.
Те, что рванулись крепить
Стог,
Мачты, комбайны, омет,
Выхвачены из цепи -
С ног
Сшиблены в водоворот.
В хатах старухи дрожат,
Знать
Смея одно:
- Пронеси,
Хоть отврати от нас град,
Мать, Сущая на небеси!..
В трепете огненных дуг
Свод...
Цели не ведая сам,
Нечеловеческий дух
Льет
Мощь свою по небесам.
Плещущих иерархий
Там Грохот и радостный гул:
Кто-то устами стихий
К нам
С дикой любовью прильнул;
Застит завесой дождя,
Рвет,
Воздухом душит живым,
Семенем молний сходя,
Жжет,
Пламенен, как серафим!
Не серафим, не Перун -
Нет!
То - Ирудрана!
То слой,
Чью высоту ни колдун
Лет
Древних не знал над собой,
Ни мудрецы наших дней,
Мир
Лишь по краям изучив,
Ни в полумраке церквей
Клир,
Пестуя собственный миф.
То стихиали грозы,
Тьмы,
Света - живят окоем;
Их громоносный язык
Мы
Только теперь познаем;
Их дружелюбную мощь
Хор
Славить придет на луга,
В тень расколдованных рощ,
В бор,
В поле и на берега!..
Внуки сумеют любить
Мир,
Грудью к стихиям припасть,
С богослужением слить
Пир,
Страстью ответить на страсть
Правнук!
Ты выйдешь под сень
Их,
К солнечному бытию,
Вспомни же в праздничный день
Стих -
Давнюю песню мою.
1950
22. ОРЛИОНТАНА
Играя мальчиком у тополя-титана,
Планету выдумал я раз для детворы,
И прозвище ей дал, гордясь, -
Орлионтана:
Я слышал в звуке том мощь гор, даль рек, - миры,
Откуда, волей чьей созвучье то возникло?
Ребенок знать не мог, что так зовется край
Гигантов блещущих, существ иного цикла,
Чья плоть - громады Анд, Урал и Гималай.
Милльонолетний день их творческого духа,
Восход их и закат уму непредставим;
Звучал бы сказ о них пустынно, бледно, сухо,
И мерк бы в их краях сам горний серафим.
Величьем их дыши, на дальний фирн взирая
Из сумрачных долин в безмолвьи на заре,
Когда воочию ложится отблеск рая
На их гранитный лик в предвечном серебре;
Когда любой утес горит как панагия,
Торжественный туман развеяться готов -
И зримо в тех мирах свершают литургию
Первосвященники вершин и ледников.
Тогда ты вечен. Ты - в бессмертьи, за порогом,
Как в предварении непредставимых прав,
Присутствуешь ты сам при их беседе с Богом,
Ничтожное презрев, царицу-смерть поправ. 1955
