Из-за леса, где в темно-зеленом Ярко-красным вспыхнули осины, Вышел в небо к югу заостренный, Вожаком ведомый клин гусиный.
По низинам плавали туманы, Серебрясь под солнцем невеселым, Гуси шли в неведомые страны, Пролетая северные села.
В их крови певучий и тревожный Ветер странствий, вольного полета. Впереди закатные болота, Тишина ночлегов осторожных.
Или в час, как только рассвело, Полнаперстка дроби под крыло. И повиснут крылья, а пока Легок взмах широкого крыла.
Гуси шли, и голос вожака Долетел до нашего села.
А у нас на маленьком дворе, Сельской птицы гордость и краса, Тихо жил и к празднику жирел Краснолобый медленный гусак. По деревне шлялся и доволен Был своею участью и волей.
Но теперь от крика вожака В ожиревшем сердце гусака Дрогнул ветер странствий и полета, И гусак рванулся за ворота. И, ломая крылья о дорогу, Затрубил свободу и тревогу.
Но, роняя белое перо, Неуклюже ноги волоча, На задах, за низеньким двором Он упал на кучу кирпича.
А на юге в небе светло-синем Таял зов, на крыльях уносимый.
ЖУРАВЛИ
Журавли, наверно, вы не знаете, Сколько песен сложено про вас, Сколько вверх, когда вы пролетаете, Смотрит затуманившихся глаз!
Из краев болотных и задебренных Выплывают в небо косяки. Крики их протяжны и серебряны, Крылья их медлительно гибки.
Лирика полета их певучего Нашей книжной лирики сильней. Пролетают, радуя и мучая, Просветляя лица у людей.
Годы мне для памяти оставили, Как стоял я около реки И, покуда в синем не растаяли, Журавлей следил из-под руки.
Журавли летели, не синицы, Чьим порханьем полнится земля... Сколько лет уж, если спохватиться, Не видал я в небе журавля!
Словно светлый сон приснился или Это сказка детская была. Или просто взяли обступили Взрослые, серьезные дела.
Окружили книги окончательно, Праздность мне постыдна и чужда... Ну а вы, спрошу я у читателя, Журавлей вы видели когда?
Чтоб не просто в песне, а воочию, Там, где травы жухнут у реки, Чтоб, забыв про мелочное прочее, Все глядеть на них из-под руки. Журавли! Заваленный работою, Вдалеке от пасмурных полей, Я живу со странною заботою - Увидать бы в небе журавлей! 1960
ЖУРАВЛИ УЛЕТЕЛИ…
«Журавли улетели, журавли улетели! От холодных ветров потемнела земля. Лишь оставила стая средь бурь и метелей Одного с перебитым крылом журавля».
Ресторанная песенка. Много ли надо, Чтоб мужчина сверкнул полупьяной слезой? Я в певце узнаю одногодка солдата, Опаленного прошлой войной.
Нет, я с ним не знаком и не знаю подробно, О каких журавлях он тоскует сейчас. Но, должно быть, тоска и остра и огромна, Если он выжимает слезу и у нас.
«Журавли улетели, журавли улетели!! От холодных ветров потемнела земля. Лишь оставила стая средь бурь и метелей Одного с перебитым крылом журавля».
Ну какой там журавль? И какая там стая? И куда от него улетела она? Есть квартира, поди, Дочь, поди, подрастает, Помидоры солит хлопотунья жена.
И какое крыло у него перебито? И какое у нас перебито крыло? Но задумались мы. И вино не допито. Сладковатой печалью нам душу свело.
«Журавли улетели, журавли улетели!!! От холодных ветров потемнела земля. Лишь оставила стая средь бурь и метелей Одного с перебитым крылом журавля».
Ресторанная песенка. Пошлый мотивчик. Ну еще, ну давай, добивай, береди! Вон и в дальнем углу разговоры затихли, Душит рюмку майор со Звездой на груди.
Побледнела и женщина, губы кусая, С повтореньем припева больней и больней... Иль у каждого есть улетевшая стая? Или каждый отстал от своих журавлей?
Допоет и вернется в ночную квартиру. Разойдутся и люди. Погаснут огни. Непогода шумит. В небе пусто и сыро. Неужели и впрямь улетели они?
ЛОСЬ
Тем утром, радостным и вешним, В лесу гудело и тряслось. Свои рога через орешник Нес молодой тяжелый лось.
Он трогал пристально и жадно Струю холодного ключа, Играли солнечные пятна На полированных плечах,
Когда любовный зов подруги, Вдруг прилетев издалека, Его заставил стать упругим И бросить на спину рога.
Но в миг, когда он шел долиной, Одним желаньем увлечен, Зрачок стального карабина Всмотрелся в левое плечо.
Неверно дрогнули колена. И раскатился скорбный звук. И кровь, слабея постепенно, Лилась толчками на траву.
А за кустом, шагах в полсотни, Куда он чуть дойти не смог, Привесил к поясу охотник Умело сделанный манок.
О СКВОРЦАХ
Скоро кончится белая вьюга, Потекут голубые ручьи. Все скворечники в сторону юга Навострили оконца свои.
В силу древних обычаев здешних Мы жилища готовим певцам. За морями родные скворечни Обязательно снятся скворцам.
Здесь родились, летать научились, Значит, родина ихняя здесь. - Воротились! Скворцы воротились! Раздается мальчишечья весть.
Можно галку убить и сороку, Но обычаи наши строги: Ни один сорванец босоногий На скворца не поднимет руки.
Но однажды за крайним овином Наблюдал с удивлением я, Как серьезный и взрослый мужчина Прямо в стаю пальнул из ружья.
Вся окрестность ответила стоном... - Сукин сын! Что ты делаешь тут?- Он ответил спокойно: - А что нам, Все равно их принцессы сожрут.
Ты-то молод, а мы, брат, бывали И видали таких молодцов... Помню, раз заходили в Австралию, Там на тонны считают скворцов.
Расставляются гиблые сети, Из капрона тончайшая снасть. Так зачем же от нас-то летать им? Чтобы в эти капроны попасть?
Заготовщику - денежки, дурно ли, Не опасный, а прибыльный труд! И везут их в столицы культурные, В королевские виллы везут.
Соберутся высокие гости, Драгоценные камни надев. И ломаются тонкие кости
На жемчужных зубах королев.
...Вот и снова погода сырая, Скоро кончится бешенство вьюг. По России от края до края
Все скворечники смотрят на юг! 1956
ПЕТУХИ
С ними ходила клуша, Прятала в дождь под крылья. Они не любили лужи И умывались пылью.
Много ли в жизни нужно В раннюю пору эту? Бегали стайкой дружной По зеленому лету.
Но к осени ясно стало - К осени выросли перья: Два петуха в стае, И вместе нельзя теперь им.
И раньше или позднее Быть великому спору: Который из них сильнее, Кому вожаком быть впору.
А кому под топор на плахе, Такова уж петушья участь. Мой дед в домотканой рубахе Даже рукав не засучит.
Вот уж и снег спускается - Быть кровавому спору. Словно клинки, сшибаются Злые кривые шпоры.
Хлещут петушьи крылья Хлеще ременной плетки. Даже про корм забыли Хорошенькие молодки.
И наблюдали куры, Сбившись от стужи в груду, Как за село понуро Шел он, весь красногрудый.
Он жил у меня в сарае, Куда я ходил за сеном.
Про это один я знаю, Я да гнилые стены.
Я сыпал овес на току ему, А ночью он тоже спал. Но если птицы тоскуют, Всю зиму он тосковал.
Он стал и сильней и строже И пережил зиму ту, А весной ему стало тоже, Тоже невмоготу.
Вышел, качая гребнем, Красным, словно кирпич, И раздался по всей деревне Боевой петушиный клич!
Вздрогнул вожак и даже Не принял повторный бой. А мой среди кур похаживал, Покачивая головой. 1945-1955
ТАК СТРИЖ В ПРЕДГРОЗЬЕ...
Березу, звонкую от стужи, Отец под корень подрубал. Седьмой, удар, особо дюжий, Валил березу наповал.
На синий снег летели щепки, Чуть розоватые собой, А самый ствол, прямой и крепкий, Мы на санях везли домой.
Там после тщательной просушки Гулял рубанок по стволу, И солнцем пахнущие стружки Лежали пышно на полу.
А в час, когда дымки на крышах И воздух звонок, как стекло, Я уходил на новых лыжах На холм высокий, за село.
Такой нетронутый и чистый Весь мир лежал передо мной, Что было жалко снег пушистый Чертить неопытной лыжней.
Уже внизу кусты по речке И все окрестности внизу, И тут не то что спрыгнуть с печки Иль прокатиться на возу.
Тут ноги очень плохо служат И сердце екает в груди. А долго думать только хуже, А вниз хоть вовсе не гляди.
И я ловчил, как все мальчишки, Чтоб эту робость провести: Вот будто девочку из книжки Мне нужно броситься спасти.
Вот будто все друзья ватагой Идут за мною по пятам И нужно их вести в атаку, А я у них Чапаев сам.
Под лыжей взвизгивало тонко, Уж приближался миг такой, Когда от скорости шапчонку Срывает будто бы рукой.
И, запевая длинно-длинно, Хлестал мне ветер по лицу, А я уже летел долиной, Вздымая снежную пыльцу...
Так стриж в предгрозье, в полдень мая, В зенит поднявшись над селом, Вдруг режет воздух, задевая За пыль дорожную крылом. 1951
ТРЕТЬИ ПЕТУХИ
Глухая ночь сгущает краски, И поневоле страшно нам. В такую полночь без опаски Подходят волки к деревням.
Зачем-то совести не спится, Кому-то хочется помочь. И болен мозг. И дух томится. И бесконечно длится ночь.
Захлопав шумными крылами, Петух проснувшийся орет. Полночный час идет над нами, Звезда полночная плывет.
По всем дворам пропели певни, Но не разбужена земля. И снова тихо над деревней, Темны окрестные поля.
Повремени, собравши силы. Земля вращается в ночи. Опять глашатай краснокрылый, Крылом ударив, закричит.
И снова все ему ответят Из-за лесов... Из-за реки... Но это все еще не третьи, Еще не третьи петухи.
Еще раздолье всем сомненьям, Еще не просто быть собой. Еще в печах к сухим поленьям Не поднесен огонь живой,
Чтоб трубы дружно задымились, Чтобы дымы тянулись ввысь, Чтоб жар пылал, чтоб щи варились, Чтоб хлебы добрые пеклись.
Еще зари в помине нету, Еще и звезды не бледней И утра светлого приметы Неуловимы для людей.
Но скоро станет мрак белесым, Проступят дальние стога И солнце, выйдя из-за леса, Зажжет февральские снега.
Но выйдет солнце непременно, В селе, Вокруг, Из-за реки, По всей предутренней вселенной Горланят третьи петухи. 1956
УХОДИЛО СОЛНЦЕ В ЖУРАВЛИХУ...
Уходило солнце в Журавлиху, Спать ложилось в дальние кусты, На церквушке маленькой и тихой Потухали медные кресты.
И тогда из дальнего оврага Вслед за стадом медленных коров Выплывала темная, как брага, Синева июльских вечеров.
Лес чернел зубчатою каймою В золоте закатной полосы, И цветок, оставленный пчелою, Тяжелел под каплями росы.
Зазывая в сказочные страны, За деревней ухала сова, А меня, мальчишку, слишком рано Прогоняли спать на сеновал.
Я смотрел, не сразу засыпая, Как в щели шевелится звезда, Как луна сквозь дырочки сарая Голубые тянет провода.
В этот час, обычно над рекою, Соловьёв в окрестностях глуша, Рассыпалась музыкой лихою Чья-то беспокойная душа.
"Эх, девчонка, ясная зориночка, Выходи навстречу - полюблю! Ухажер, кленовая дубиночка, Не ходи к девчонке - погублю!"
И почти до самого рассвета, Сил избыток, буйство и огонь, Над округой царствовала эта Чуть хмельная, грозная гармонь.
Но однажды где-то в отдаленье, Там, где спит подлунная трава, Тихое, неслыханное пенье Зазвучало, робкое сперва,
А потом торжественней и выше К небу, к звездам, к сердцу полилось... В жизни мне немало скрипок слышать, И великих скрипок, довелось.
Но уже не слышал я такую, Словно то из лунности самой Музыка возникла и, ликуя, Поплыла над тихою землей,
Словно тихой песней зазвучали Белые вишневые сады... И от этой дерзости вначале Замолчали грозные лады.
Ну а после, только ляжет вечер, Сил избыток, буйство и огонь, К новой песне двигалась навстречу Чуть хмельная грозная гармонь.
И, боясь приблизиться, должно быть, Все вокруг ходила на басах, И сливались, радостные, оба В поединок эти голоса.
Ночи шли июльские, погожие, А в гармони, сбившейся с пути, Появилось что-то непохожее, Трепетное, робкое почти.
Тем сильнее скрипка ликовала И звала, тревожа и маня. Было в песнях грустного немало, Много было власти и огня.
А потом замолкли эти звуки, Замолчали спорщики мои, И тогда ударили в округе С новой силой диво-соловьи.
Ночь звездою синею мигала, Петухи горланили вдали. Разве мог я видеть с сеновала, Как межой влюбленные прошли,
Как, храня от утреннего холода,- Знать, душа-то вправду горяча - Кутал парень девушку из города В свой пиджак с горячего плеча. 1945-1951
ЧАЙКА
Тут и полдень безмолвен, и полночь глуха, Густо спутаны прочные сучья. Желтоглазые совы живут по верхам, А внизу - муравьиные кучи.
До замшелой земли достают не всегда Золотые и тонкие спицы. И неведомо как залетела сюда Океанская вольная птица.
И спешила спастись. Все металась, крича, И угрюмые сосны скрипели. И на черную воду лесного ручья Тихо падали белые перья.
Я простор тебе дам. Только ты не спеши О тяжелые ветви разбиться, Залетевшая в дебри таежной тиши Легкокрылая милая птица. 1947
ЯСТРЕБ
Я вне закона, ястреб гордый, Вверху кружу. На ваши поднятые морды Я вниз гляжу.
Я вне закона, ястреб сизый, Вверху парю. Вам, на меня глядящим снизу, Я говорю:
— Меня поставив вне закона, Вы не учли: Сильнее вашего закона Закон Земли.
Закон Земли, закон Природы, Закон Весов. Орлу и щуке пойте оды, Прославьте сов! Хвалите рысь и росомаху, Хорей, волков... А вы нас всех, единым махом,— В состав врагов,
Несущих смерть, забывших жалость, Творящих зло... Но разве легкое досталось Нам ремесло?
Зачем бы льву скакать в погоне, И грызть, и бить? Траву и листья есть спокойней, Чем лань ловитЬ. Стальные когти хищной птицы И нос крючком, Чтоб манной кашкой мне кормиться И молочком?
Чтобы клевать зерно с панели, Как голубям? Иль для иной какой-то цели, Не ясной вам?
Так что же, бейте, где придется, Вы нас, ловцов, Все против вас же обернется В конце концов!
Для рыб, для птиц любой породы, Для всех зверей Не ваш закон — Закон Природы, Увы, мудрей!
Так говорю вам, ястреб-птица, Вверху кружа. И кровь растерзанной синицы Во мне свежа.
ВОЛКИ
Мы - волки,И нас
По сравненью с собаками Мало. Под грохот двустволки Год от году нас Убывало.
Мы, как на расстреле, На землю ложились без стона. Но мы уцелели, Хотя и живем вне закона.
Мы - волки, нас мало, Нас можно сказать - единицы. Мы те же собаки, Но мы не хотели смириться.
Вам блюдо похлебки, Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки, Сугробы в молчании звездном.
Вас в избы пускают В январские лютые стужи, А нас окружают Флажки роковые все туже.
Вы смотрите в щелки, Мы рыщем в лесу на свободе. Вы, в сущности,— волки, Но вы изменили породе.
Вы серыми были, Вы смелыми были вначале. Но вас прикормили, И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить Вы за хлебную корочку рады, Но цепь и ошейник Достойная ваша награда.
Дрожите в подклети, Когда на охоту мы выйдем. Всех больше на свете Мы, волки, собак ненавидим. 1964
У ЗВЕРЕЙ
Зверей показывают в клетках — Там леопард, а там лиса, Заморских птиц полно на ветках, Но за решеткой небеса.
На обезьян глядят зеваки, Который трезв, который пьян, И жаль, что не дойдет до драки У этих самых обезьян.
Они хватают что попало, По стенам вверх и вниз снуют И, не стесняясь нас нимало, Визжат, плюются и жуют.
Самцы, детеныши, мамаши, Похожесть рук, ушей, грудей, О нет, не дружеские шаржи, А злые шаржи на людей,
Пародии, карикатуры, Сарказм природы, наконец! А вот в отдельной клетке хмурый, Огромный обезьян. Самец.
Но почему он неподвижен И безразличен почему? Как видно, чем-то он обижен В своем решетчатом дому?
Ему, как видно, что-то надо? И говорит экскурсовод: — Погибнет. Целую декаду Ни грамма пищи не берет.
Даем орехи и бананы, Кокос даем и ананас, Даем конфеты и каштаны — Не поднимает даже глаз.
— Он, вероятно, болен или Погода для него не та? — Да нет. С подругой разлучили. Для важных опытов взята.
И вот, усилья бесполезны... О зверь, который обречен, Твоим характером железным Я устыжен и обличен!
Ты принимаешь вызов гордо, Бескомпромиссен ты в борьбе, И что такое «про» и «контра», Совсем неведомо тебе.
И я не вижу ни просвета, Но кашу ем и воду пью, Читаю по утрам газеты И даже песенки пою.
