Декабрист Николай Алексеевич Панов принадлежал к числу самых мужественных, самых решительных участников восстания 14 декабря 1825 года. Имел с братом имения в Пензенской, Калужской и Владимирской губерниях. Правда, точно установить, где находилось владимирское поместье Пановых, краеведам не удалось, предполагают только, что оно размещалось где-то в Александровском уезде.
Родился Николай Алексеевич в 1803 году. Воспитывался дома, в службу вступил в 1820 году подпрапорщиком. В 1824 году поручик лейб-гвардии Гренадерского полка, командовал 4 ротой.
Панов Николай Алексеевич
С ноября 1825 года — член тайного «Северного общества». В то время он был очень молод, полон жизни, мечтаний, ему шел всего двадцать третий год. Он отказался присягать Константину, когда к присяге приводился весь полк. Панов переходил от роты к роте и призывал солдат к неповиновению.
Участник восстания 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Когда на Сенатской площади раздались выстрелы, он воскликнул: «Слышите, ребята, там уже стреляют! Побежим на выручку нашим, ура!» За ним пошло несколько рот. Восставшие солдаты отбили полковое знамя у охраны и двинулись из казармы. Когда же путь им преградил караул, восставшие его смяли.
Колонна в организованном порядке, во главе со своим командиром — поручиком Пановым — двинулась к Зимнему дворцу. Она оттеснила охрану, вступив в рукопашную схватку, и по существу завладела всеми входами во дворец. Узнав, что здесь «своих» никого нет, Панов повел отряд на Сенатскую площадь. Путь ему преградила кавалерия, личная охрана Николая. Пановцы пробились через нее.
Действия отряда были решительны, смелы. Командир полка Стюрлер все время бежал за полком, пытался остановить его, увещевал солдат, но все было бесполезным.
Пановцы успели соединиться с восставшим Московским полком и были готовы к самым решительным действиям. Это был последний отряд, примкнувший к восстанию. И не вина солдат и Панова, что напрасно пролилась их кровь. Известно, что они не получили никаких распоряжений о том, что делать дальше, ибо восстанием фактически никто не руководил.
После подавления восстания Панов мог скрыться, какой-то человек предложил ему «партикулярную шинель», чтобы он мог уйти с площади, но Панов отказался. Ночь пробыл у брата, но узнав, что арестовано много солдат и офицеров, поехал в Петропавловскую крепость и сдался коменданту.
Арестован 15 декабря 1825 года в Петербурге, заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Панов принадлежал к числу образованных людей, хорошо знал французский и немецкий языки, увлекался математикой, историей, географией. На следствии показал, что начало его вольнодумству положило чтение «книг о революции».
Приговорен к смертной казни, а по конфирмации — к вечным каторжным работам. Отбывал срок в Свартгольме (с 8 августа 1826 г.), в Сибири (с 21 июня 1827 г.)
22 августа 1826 г. срок сокращен до 20 лет, 8 ноября 1832 г. — до 15 лет, 14 декабря 1835 г. — до 13 лет.
В 1839 г. по отбытии срока обращен на поселение и водворен в селе Михалевском (Иркутской губернии) на реке Ангара Жилкинской волости, потом в селе Урик на реке Куде Кудинской волости, в 20 километрах от г. Иркутска, где он жил вместе со своим земляком Мухановым П.А. Крепости и тюрьма не прошли даром для Панова, он все время болел, и 14 января 1850 года, находясь на лечении в Иркутске, умер. Похоронен в Маратовском предместье Знаменского монастыря. В связи с размещением на территории монастыря в 1930-х годах иркутского гидропорта его могила была повреждена, но статьи писателя Исаака Гольдберга привлекли внимание к этой ситуации.
Панов Николай Алексеевич
Воспоминания современников
«Что касается Панова, что я скажу Вам о нем? Что мое удивление при виде сего молодого человека столь мало чувствительным к своей участи было велико? – Это правда. Но что слышать его говорящим то, что он говорил, превзошло меру разума, который даровала мне природа – и это тоже правда! Дело шло о той цели, которую он и его сотоварищи поставили себе, т. е. просить у императора «конституцию с оружием в руках, чтобы положить», как он говорил, «границы власти монарха»; это он находит весьма простым и очень естественным; когда же подумаешь, что такие вещи проявляются после полутора лет тюрьмы и перед перспективой каторжных работ – я думаю, что можно без колебаний сказать, что этот молодой человек еще не исправился и не раскаялся…» (Куракин Б. А. Декабристы на пути в Сибирь. Донесения сенатора князя Б. А. Куракина (публикатор – Б. Л. Модзалевский//Декабристы. Неизданные материалы и статьи. М, 1925).
«При этом я был очень застенчив и легко терялся с мало знакомыми мне людьми, а потому всякий наезд гостей, когда в зале накрывали к обеду большой стол, обращался для меня в немалую пытку. Особенно боялся я декабриста Панова, который довольно часто приезжал к обеду и любил потешаться надо мной. Это был небольшого роста плотный блондин, с большими выпуклыми глазами, с румянцем на щеках и с большими светло-русыми усами; за обедом он начинал стрелять в меня шариками хлеба и, должно быть любуясь моим конфузом, приставал ко мне с вопросами обыкновенно все в одном и том же роде: «А зачем у тебя мои зубы? когда ты у меня их стащил? давай же мне их тотчас же назад!». Следующие разы повторялись те же вопросы по поводу носа, глаза; я краснел до ушей, готов был провалиться под стол и был чрезвычайно рад, когда по окончании обеда мог удалиться в свою комнату» ( Белоголовый Н. А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах. В кн.: Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1990).
