Памяти протоиерея Успенской, города Иваново-Вознесенска, церкви Иоанна Алексеевича Орлова.
В 2 часа пополудни 7-го числа июля 1914-го года звон с колокольни Успенской кладбищенской церкви возвестил городу, что последний лишился всеми уважаемого о. протоиерея Иоанна Алексеевича Орлова, а духовенство своего духовного отца. Тяжелые страдания переносил усопший в последний период своей изнурительной болезни (рак желудка), настолько истощившей его организм, что пред роковым концом трудно было узнать того видного, маститого старца, каким был он до этого недуга. Он в свое время пользовался добрым здоровьем; был бодр и телом, и духом. Болезнь постигла его на 67 году жизни. А жизнь И.А. была полна трудов по исполнению разнообразных обязанностей, какие присущи званию учителя и сану священника. Один перечень должностей, какие проходил о. протоиерей, может достаточно сказать, как разнообразна была деятельность этого незаурядного человека. О. протоиерей был родом из села Васильевского, Шуйского уезда; образование свое получил в Шуйском Духовном Училище и Владимирской Духовной Семинарии, которую окончил в 1868 году со званием студента. В том же году Попечителем Московского Учебного Округа утвержден был учителем Суздальского Уездного Училища по истории и географии. А через год, в 1869 году 12 августа, перешел в Суздальское Духовное Училище учителем сначала латинского языка, а затем — арифметики и географии. Бывшие ученики его с великой похвалой отзывались о нем, как о способном, гуманном педагоге, умевшем заинтересовать учеников предметом преподавания, пробудить мысль и заставить самостоятельно разбираться, а не механически усваивать параграфы сухих тогдашних учебников. От природы умный, даровитый, сердечный, он выгодно выделялся из среды преподавателей училища. Преподавание первого времени его училищной службы совпадало с переходным периодом духовной школы, со временем начинающихся реформ. Ему пришлось еще застать такие приемы преподавания, когда наука внедрялась в юные умы и сердца с помощью розги и разных других физических воздействий. О. протоиерей не принадлежал к числу таких педагогов. Благородный он природы, воспитанный в доброй семье, он был чужд таких педагогических приемом. С успехом и честью пробыл он преподавателем духовного училища до 15 августа 1882 года, когда был определен священником к Успенской кладбищенской церкви города Иваново-Вознесенска, где и состоял до самой своей смерти. В Иваново-Вознесенске, тогда еще молодом городе, где культурная жизнь только начинала прокладывать свои первые борозды, о. протоиерей нашел скоро применение своему педагогическому опыту, своим богатым дарованиям. Он приглашается законоучителем одной из старейших школ города, школы при фабриках Торгового Дома «Никона Гарелина С-ей»; здесь он трудится в продолжение десяти лет. Обладая прекрасной дикцией, покойный становится руководителем народных чтений с туманными картинами в аудитории при той же школе и главным в ней лектором. На этом поприще он непрерывно трудился до 1903 года, когда это доброе и полезное учреждение, как и многие другие в городе, прекратило свое существование, благодаря всплеску той мутной волны, которая захватила и город Иваново-Вознесенск. Преподавание в начальных школах о. протоиерей оставил только в 1912 году. Преподавая в городских и земских школах, о. протоиерей был в тоже время и руководителем церковно-приходского школьного дела. Богатый педагогический опыт, благородный такт скоро нашли применение в ответственной должности наблюдателя церковно-приходских школ по Шуйскому уезду. С 1886 года в продолжение десяти лет состоял наблюдателем 2-го, 3-го и 4-го благочиннических округов до того времени, когда разросшееся школьное церковно-приходское дело потребовало особого наблюдателя для всего Шуйского уезда. Одновременно с этой просветительной работой, о. протоиерей с 1886 года проходил должность увещателя и приводил к присяге свидетелей на заседаниях Уездного Съезда до 1904 года, когда городское духовенство избрало его своим увещателем и судией в должности ведомственного духовника. Став духовником, он уже оставил, должность члена благочиннического Совета по городскому округу. Епархиальное Начальство ценило заслуги о. протоиерея: он имел все священнические награды включительно до ордена св. Анны 2-й степени, которого удостоен был в 1914 году. Таков простой перечень званий и должностей, которые с честью нес и исполнял о. Иоанн. Полнее и ярче обрисовывается его нравственный облик в тех речах, которые были произнесены при его погребении. О. протоиерей еще при жизни заготовил себе новое священническое облачение, сделал распоряжение о своей могиле, о гробе, предусмотрел и прочую суету человеческую, которая бывает причастна этому печальному церковному обряду. Кончина его была истинно христианская; еще недели за две до смерти над ним совершено было таинство елеосвящения; пред смертью он неоднократно исповедывался и приобщался Св. Таин. Все духовенство города перебывало у гроба почившего для служения панихид. Накануне погребения, вечером 9-го числа, у гроба почившего было совершено всенощное бдение о. Благочинным, протоиереем Д. А. Сперанским в сослужении еще восьми священников. Вынос тела усопшего был назначен в 8 ½ часов 10-го числа. Еще задолго до этого времени густые толпы народа собрались около дома и в церковной ограде, чтобы присутствовать при выносе и помолиться за о. протоиерея, который при жизни быль ревностным молитвенником за усопших. В назначенное время вышел из Успенского храма к дому почившего крестный ход, в котором участвовало, во главе с о. Благочинным, все духовенство округа, пришедшее отдать последний долг своему духовному отцу. Яркий солнечный день, масса народа, занявшая площадь от дома до церковной ограды, сонм духовенства в золотых облачениях, прекрасное пение соборного хора певчих, колокольный звон,— все это было так глубоко трогательно, производило такое сильное впечатление, что редкий из сопровождающей гроб толпы мог удержать слезы. Божественную литургию совершил о. протоиерей Д.А. Сперанский в сослужении протоиереев — В.Т. Никольского, А. В. Лебедева, А.Г. Богословского, священников — И. Орлова, М.И. Марсова, о. Скворцова, К.В. Третьякова и духовника почившего, заштатного священника А.М. Груздева. Во время причастного стиха родственник почившего, священник села Кохмы о. А.А. Преображенский сказал следующее слово: «Дорогой почивший о. протоиерей, Иоанн Алексеевич! Безгласна и бездыханна мы видим тебя, настоятеля храма сего, во гробе; но и это печальное зрелище кратковременно: еще несколько минут, и скроются от нас на веки твои бренные останки в темную могилу. Ты, судья человеческих душ по званию духовного отца, предстанешь Судии всех Богу, которому и дашь отчет о вверенных тебе талантах. Не как рядовой человек, а так пастырь стада Христова истязан будеши. Предносился ли твоему мысленному взору этот страшный час истязаний. Если бы уста твои вещали, то мы услышали бы твою непрестанную целожизненную молитву: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается и нужда ти молвити, воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог». Ты, всегда вращавшийся умом и сердцем среди гробов и могил почивших отец и братий наших, более трех десятков лет посвятивший на молитвы за них пред Престолом Всевышняго, конечно, всегда помнил, что как сам ты, так и все мы сойдем под вечны кровы, и чей-нибудь уж близок час. Эти часы совершавшагося таинства смерти ты видел тысячи раз и, наконец, сам в мертвецех вменился и идешь туда, куда идет все живущее на земле, в ту таинственную область, при воспоминании о которой от страха и радости трепещет верующее сердце. Среди удручающих мыслей о бренности и суете живущего и окружающего нас, естественно было бы тебе потерять жизнерадостность, замкнуться, уйти, так сказать, в себя, быть не восприимчивым к запросам жизни. Но ты остался до последних дней своего бытия, даже во дни тяжкой предсмертной болезни жизнерадостным, как юноша, несмотря на 67 летний возраст жизни. Если воздремала душа твоя от уныния, то ты молил Господа утвердить тебя словом Его (псал. 118, 28). Ты знал, что преимущественно это свойство соделает благотворным твое служение при кладбищенском храме, среди поля мертвых, ибо уныние убивает воодушевление, бодрость и крепость в борьбе с испытаниями и жизненными невзгодами. Своею бодростью при сердечном слове ты поддержал падающий дух многих скорбящих от утраты дорогих сердцу покойников. И с течением многих лет укреплялась на почве душевной близости тесная связь между тобой и теми, которые чтут свято память своих близких, отшедших в жизнь загробную. В сии священныя минуты твои почитатели во множестве собрались к твоему гробу, чтобы сказать тебе, дорогой отец, последнее прости и сердечное напутствие в жизнь безконечную. Но чтят в лице твоем все не только ревностного молитвенника о душах умерших, но и авторитетного священнослужителя, бывшаго образом верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою. Кто забудет из слышавших и видевших твое поистине проникновенное Богослужение в храме, когда слово твое гармонировало с настроением души и выражением твоего одухотворенного, прекрасного лица. К тебе приложимы слова псалмопевца: «уста моя отверзох и привлекох, я заповедей Твоих желах». Ты, дорогой наш, открывал уста свои, и слово твое было исполнено благодатию, ибо ты, как жаждущий воды путник в знойной пустыни, желал исполнять закон Божий, и твоею добротою воодушевляемые, тянулись к тебе, как к источнику света, души верных в простоте сердца. Ты был человек порядка и аккуратности в священнослужении и житейских отношениях, и эти качества возвышали доброе мнение о тебе на всех поприщах твоей жизнедеятельности почти в течение полувека. В ранней молодости, по окончании образования, ты, как выдающийся студент, был определен на духовно-училищную службу в г. Суздаль и здесь приобрел истинное расположение своих товарищей и учеников своей безконечной добротой, простотой и правдивостью. Уже здесь высоко ты стоял во мнении Начальства, и избранное тобой настоящее место казалось ему не лучшим по твоему достоинству и дарованиям и не почетным. Но ты сумел сделать его почетным, поступив сюда, к Успенской церкви, в летах возмужалых и с запасом достаточного опыта. Твое священническое служение более тридцати лет ты нес с достоинством и честию, что засвидетельствуют граждане града сего всякого звания и положения. Они отворяли тебе не только двери домов своих, но и двери сердца своего. Ты был счастлив этим вниманием к тебе и мог бы с удовлетворением сказать, что достиг этого драгоценного сокровища для пастыря церкви не внешними мерами, а внутренним достоинством, и именно тем, что был всем для всех: и наставником, и умным и находчивым собеседником, и добрым советником, обходительным с простецами и тактичными с мудрыми... Кажется, все чувствовали превосходныя качества твоего ума и сердца и подчинялись твоему авторитету не за страх, а за совесть. Ближайшие сотрудники твои по служению оплакивают твою кончину, потому что теряют в лице твоем трудно заменимого священника, носителя мира, блюстителя порядка и вообще человека, которому приятно было безпрекословно подчиняться. Ты везде был у места, и всегда твое дело сопровождалось успехом и в звании законоучителя городских школ, и наблюдателя церковных школ в уезде, и лектора религиозно-нравственных чтений. Твои товарищи — священство града сего — уважали тебя за твои высокия личныя качества и оказали тебе большую честь и доверие, избрав тебя своим духовным отцом, и ты имеешь утешение быть живым и незабитым в тайниках сердца и в молитвенных воздыханиях своих духовных чад; честного пресвитерства, во Христе диаконства и всего причта. Обрисовывая твое общественное служение, скажем, что и частная твоя семейная жизнь носила характер, свойственный высокому пастырскому служению: исполнена была любовью к ближним и не на словах только, но и на деле. Скольких сирот ты поднял на ноги, скольким молодым людям из числа твоих родственников ты дал возможность приносить пользу на различных поприщах общественной службы. И ты имеешь законное право на то, чтобы память о тебе не изгладилась из сердец их. Покойся же в могиле, добре потрудившийся в жизни дорогой о протоиерей, до общей нам всем судьбы. Ты в жизни многим доставил утешение; да простит тебя Бог твои согрешения вольныя и невольныя и по молитвам живых и с верою в Бога почивших да услышишь ты Божий глас: рабе, благий и верный, вниди в радость Господа твоего. Аминь».
На отпевание вышло все духовенство округа и родственники почившего. Пред началом отпевания произнес глубоко-прочувствованное слово о почившем о. протоиерей Д. А. Сперанский: «Лежишь человеком единою умрети, потом же суд» (Евр. 9, 27). Положено человеку, отцы и братие, однажды умереть: это неизбежно, неотвратимый ничем конец нашей земной жизни! И как обычна смерть! И как она необычайна! Обычна потому, что ежечасно, ежеминутно здесь или там происходит она; она обычна так же, как дыхание нашей груди. И однако: дыхания, по его обычности, мы не замечаем даже, а смерть человека каждый раз поражает нашу душу своей необычайностью, своей загадочной таинственностью, своей противоестественностью. Воистину она есть таинственное явление в области бытия. И таковою почитает смерть и Церковь, когда поспевает эти слова: «О чудесе! Что сие еже о нас бысть таинство? Како предахомся тлению? Каки сопрягохомся смерти? Воистину Бога повелением»... И вот у этой загадки жизни, у этой тайны бытия, у этих врат смертных, в этом храме, в этой обители мертвых — кладбище,— столько лет стоял в Бозе почивший собрат и сослужитель наш протоиерей Иоанн! И если и каждый священник в служении своем поставлен на предельной черте между жизнию и смертию, как призванный возносить молитвы к Богу за живых и умерших, то священник кладбищенской церкви поставлен особенно и преимущественно при копне жизни земной человека, и его первый долгу, и обязанность молиться за усопших, поминать и поминать их. И вот эту свою особенную должность, по званию кладбищенского священника, усопший собрат наш выполнял, без преувеличения можно сказать, - в совершенстве. Поминовение усопших, как совершал его почивший, имело такия отличительныя черты: постоянство, усердие, теплоту, проникновенность. Постоянство — это означает, что в поминовении не было перерывов, не было опушений, не было послаблений. Усердие — это означает, что при постоянстве своем поминовение совершалось в духе и тоне усердия без всякой тени машинальности или торопливости. Теплотою — это значит, что поминовение совершалось в тонах любви христианской, которая вносит в произносимыя священником слова молитв особенную духовную теплоту, тонко ощущаемую молящимися. Проникновенностью — это уже особенное качество поминовения усопших, как совершал его почивший. Когда он неспешно произносил имена поминаемых, то в тоне его голоса слышалось, что он как-бы видит поминаемого пред собой и возбуждаемый этим образом поминаемого усопшаго с особенным дерзновением пред Богом произносит его имя. Эти особенности поминовения усопших, как совершал его усопший собрат наш, были, конечно, приятны молящимся с ним. Все были всегда довольны таким молитвенником за усопших; все уходили с кладбища, от могил своих покойников, умиротворенными, утешенными поминовением. Такое строгое отношение почившаго к исполнению первой своей обязанности и долга поминать усопших отпечатлелись и на других сторонах его пастырского служения. И здесь он также был строг в исполнении своих обязанностей. Достигший совершенства в поминовении усопших он и вообще в совершении богослужения был образцовым священнослужителем. Он умел читать слово Божие, прочитывать молитвы, произносить возгласы с какою-то особою выразительностию. Почти все время своего снященнослужения он законоучительствовал в разных школах и в этом деле законоучительства он был образцовым деятелем. В проповедании слова Божия он превосходил других глубиной и содержательностью своих проповедей и особливо тем, что называется «помазанностью» в произношении их. И вот эти и другия отличительныя особенности священнослужения почившаго и были причиною того, что наше братство духовное, ведомственное духовенство, избрало его духовником; свидетелем и испытателем немощных совестей наших. И мы сейчас, отцы и братие, теряем в почившем дорогого нашего отца духовного, нашего утешителя и руководителя в немощах наших. Таков был в своем священнослужении почивший протоиерей Божий Иоанн! Но те добрые черты его духовной природы, которые являлись в его священнослужении, оне же обнаруживались и в обыденной жизни его и как члена христианского общества и в кругу семьи, и в среде родных и знакомых. И кто не знает его расположения и приветливости ко всем кому неизвестна его доброта и готовность помочь бедному и нуждающемуся; не всем ли известно его умение держать себя в обществе с таким достоинством, которое являлось в нем присущею сану священною важностью?.. Но достанет ли у меня силы и уменья достойно очертить прекрасный нравственный облик усопшаго нашего отца духовного в наше назидание? Сейчас же я желаю лишь того, чтобы это мое слово упало на гроб твой, возлюбленный наш собрат и отец, как выражение нашей любви к тебе и благодарности за все доброе, что ты дал нам, оставив нам образ — своим словом, житием, верою, чистотою. Велика утрата, тяжела скорбь от того, что ты уже не с нами, среди живых! Но Бог всяческого утешения да утешит и нас всех сослужителей твоих и чад твоих духовных, и вас, близкие кровные родные его и знавший его и все граждане наши, своим благодатным утешением веры и надежды на будущую блаженную для усопшаго жизнь. Теперь же мы все, отцы и братие, здесь в храме соединимся в одной сердечной молитве за усопшаго протоиерея Иоанна при погребении его, а потом не престанем поминать его в молитвах своих так же постоянно и усердно, как это сам делал, живя с нами и служа в храме сем».
Во время чина погребения, после шестой песни канона, произнес слово о почившем протоиерей А.В. Лебедев; он полно и всесторонне охарактеризовал почившего, как учителя, и как пастыря. После девятой песни канона над самым гробом сказал несколько слов священник Преображенской церкви И. Орлов. Он говорил так:
«Незабвенный отец духовный и дорогой друг: Иоанн Алексеевич! Тяжело стоять у твоего гроба, тяжело петь тебе исходныя песни и провожать к месту упокоения! В твоем лице я теряю добраго советника, искренняго доброжелателя, благородного товарищаи— священника ближайшаго соседа! Ценить тебя, как пастыря, как общественного деятеля, выше моих сил, выше моего разумения. Это уже сделали раньше меня. Ты идешь к нелицеприятному Судии; там тебе и будет суд, там и оценка твоей жизни и деятельности. Мне в эту последнюю минуту, пред последним братским целованием хотелось еще раз исповедать пред твоим гробом свои чувства, свое глубокое уважение к тебе, свою искреннюю любовь. Эта любовь, это обаяние,— которые в продолжение двадцати лет неизменно сохранились во мне полными, неомраченными,— были вызваны твоим участливым, чисто братским вниманием ко мне еще в то время, когда я делал первые шаги священнической службы в нашем городе. Не легко, не без огорчений начиналась моя служба. Хлопоты по приготовлению к освящению храма, самое освящение на время отвлекали меня от мрачных мыслей. Но когда потом я остался один, когда нужно было делать самостоятельные шаги, определять себя, установить отношения, вот тогда больно почувствовалось это одиночество. Этот ли отпечаток безпокойства, уныния, растерянности, или уже присущая тебе доброта и участие ко всякой душе, «скорбящей и озлобленной», заставили тебя тогда совершенно незнакомого мне человека, протянуть мне руку истинной, братской помощи. Ты первый подошел ко мне со словом ободрения, ты дал мне руководящие советы, сделал характеристику тех людей, с которыми мне приходилось сейчас же, с первых шагов, стать в те или иныя отношения. После, когда мне пришлось уже на самом деле проверить эти советы и указания, я еще более оценил всю важность для меня первых твоих уроков, я понял благородство твоей души, прямоту честность и искреннее твое желание помочь в важную минуту. В людских отношениях двадцать лет, кажется, достаточный период времени, чтобы могла забыться услуга, сгладиться острота благородного чувства. Но в наших отношениях,— видит Бог,— не случилось этого! До последних дней твоей жизни у меня неизменно сохранилась и любовь, и уважение к тебе. Я считал для себя большой честью слышать от тебя название «друга», я гордился этим именем. И могу сказать, что наша дружба была непрерывной, она, как выражаются, не имела узлов. Когда тебе Бог судил стать нашим судией, когда нам приходилось открывать тебе нашу совесть, поверять тебе маши душевныя туги, тогда ты еще ближе, еще дороже стал для меня... Уже не пред престолом Божиим, а из своего гроба выслушай эту мою исповедь о добрых качествах твоей великой, благородной души, золотого, любвеобильного сердца, и прими земной поклон от своего признательного, благодарного духовного сына».
В третьем часу по полудни окончился чин священнического погребения, и печально-торжественная процессия, обойдя кругом храма, направилась к могиле, приготовленной почившему недалеко от святых ворот церковной ограды, среди усопших близких его родственников.
Мир праху доброго и верного деятеля вертограда Христова, усердного молитвенника, честного труженика — просветителя и опытного духовного руководителя!.. Свящ. И. Орлов (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 3-й. 17-го января 1915 года).
Город Иваново
