ЛЕТОПИСНОЕ ИЗВЕСТИЕ 1446 г. О ПОЕЗДКЕ РЯЗАНСКОГО ЕПИСКОПА ИОНЫ В МУРОМ
Летописная статья 1446 г. насыщена драматическими событиями «поимания» и ослепления великого князя Василия Васильевича его двоюродным братом Дмитрием Шемякой. Остановлюсь на одном из эпизодов этого повествования. Как известно, после пленения Василия Васильевича в Троицко-Сергиевом монастыре, его дети, Иван и Юрий, бежали к князю Ивану Ряполовскому. Иван Ряполовский со своими братьями Семеном и Дмитрием увез детей великого князя в Муром и «затворился» здесь. Не решаясь захватить Ивана и Юрия Васильевичей силой, Дмитрий Шемяка посылает в Муром рязанского епископа Иону, который приводит их к Шемяке в Переславль, после чего Иван и Юрий были отправлены с тем же владыкой Ионой в заточение в Углич. В благодарность за услугу Дмитрий Шемяка «сажает» Иону на митрополичий стол. Отдельные летописи по-разному освещают эти события. Особый интерес представляют соответствующие тексты Софийской 1 летописи (С1Л) младшего извода и московских великокняжеских сводов 70-х гг. XV в. Софийская 1 летопись - наиболее ранняя летопись, в которой присутствует этот сюжет, а московские своды - хронологически следующий за ней этап русского летописания. Существенно и то, что именно этими сводами чаще всего руководствуются исследователи, рассматривая роль Ионы в эпизоде с великокняжескими детьми. В то же время позиция летописцев, авторов этих известий, не становилась предметом специального исследования. Исключение составляют краткое высказывание М.Д. Приселкова, усмотревшего в тексте московских сводов «краткий, но язвительный упрек» Ионе, и также краткие характеристики этих известий в некоторых работах Я.С. Лурье (см. ниже).
Негативная трактовка действий Ионы автором краткого известия Софийской 1 летописи не вызывает сомнений. Иона выступает здесь как сподвижник Дмитрия Шемяки, принявший «на свою душу» детей великого князя (то есть, вероятно, поручившийся за них спасением души?). Последующая развязка автоматически делает Иону погубившим свою душу клятвопреступником.
Характеризуя интересующий нас текст московских сводов 70-х гг. XV в. (во всех летописях, отразивших этот этап летописания, он практически идентичен), Я.С. Лурье отмечает, что это упоминание об Ионе «аналогично известию Софийской 1 летописи», что Иона также изображается здесь как «сподвижник Шемяки, помогший ему захватить детей Василия Темного», и что это известие «наиболее достоверно». Пересказывая летописное известие, Я.С. Лурье акцентирует внимание на обещании Шемякой Ионе митрополии и на исполнении этого обещания. Однако, уже самое общее сравнение текстом С1Л и московских сводов убеждает в том, что эти известия далеко не аналогичны: известие последних намного превышает известие С1Л по объему и не обнаруживает с ним текстуальных совпадений. Выделение из известия московских сводов лишь одной сюжетной линии, связанной с судьбой митрополии, обедняет его содержание, сводит его к содержанию известия СШ. Это, как мне кажется, приводит к обедненной и, в конечном счете, неверной трактовке позиции автора этого текста московских сводов. Более обширный текст московских сводов позволяет увидеть в нем последовательно проведенную автором тенденцию к оправданию будущего митрополита. Этот вывод вытекает из следующих наблюдений.
1. Автором вводится такая, существенно меняющая направленность повествования, деталь, как обязательство Шемяки по отношению к детям Василия Темного: «... а яз рад их жаловати, и отца их, великого князя, выпущу, и отчину дам доволну, как мощно им быта со всем». Таким образом, Иона выступает здесь уже не как сподвижник Шемяки, а как посредник, ведущий переговоры на условиях, выгодных обеим сторонам. Такое понимание миссии Ионы подтверждается введенным ниже обвинением Шемяки в том, что он «слово свое изменил, во всем владыке солгал».
2. Весь строй повествования подчеркивает предельно пассивную позицию Ионы в истории с великокняжескими детьми. Его «призва к себе» князь Дмитрий, с «речми» князя Дмитрия Иона идет в Муром и говорит там «речи его», а не свои. Князь повелел ему сесть «на дворе митрополиче». «Иона же сътвори тако».
Резкий контраст этому составляет активность Ионы в вопросе о дальнейшей судьбе Василия Темного и его детей. В соответствующем тексте летописной статьи Иона прямо трактуется как приверженец великого князя, повлиявший на решение Шемяки выпустить Василия Темного из заточения.
3. Существенную роль в трактовке событий играет описание способа передачи великокняжеских детей Ионе, принявшего форму совершенно своеобразного обряда. В соборной церкви Мурома Иона, по требованию князей Ряполовских, принял детей с «пелены Пречистой» на свою епитрахиль. Смысл этого обряда кроется в его достаточно прозрачной аналогии с евангельским Сретением, скорее, даже, не с текстом Евангелия от Луки (2.21-39), а со сложившейся к XV в. иконографией Сретения. Дети великого князя в этом контексте могут рассматриваться как аналогия царственному младенцу Христу, образом Богоматери является ее икона, пелена, на которой покоится младенец на некоторых иконах XV в., заменяется пеленой, которую традиционно подвешивали под иконой, и, соответственно, нарисованный автором летописного повествования образ Ионы, почтительно принимающего с пелены царственных младенцев, является калькой с образа Симеона Богоприимца. Эта неожиданно появляющаяся в летописном тексте аналогия переносит читателя в область совершенно иных смыслов, характерных не для жанра летописи, а для жанров более высоких, например, для жанра жития. Уподобляя святителя Иону Симеону Богоприимцу, автор летописного текста ставит его в своего рода «этикетное положение» (определение Д.С. Лихачева) или даже в «этикетную позу», предельно четко зафиксированную иконографией. Д.С. Лихачев отмечает, что в зависимости от предмета изложения летописец мог пользоваться разными стилями изложения, применять, например, воинские формулы, когда речь идет о князе-воине или житийные, если речь заходит о святом. Если это гак, то, вероятно, правильным будет и обратное: переход к новому стилю изложения должен менять и оценку предмета, о котором идет речь. В нашем случае, ставя Иону в «этикетное положение», присущее святому, летописец должен был вполне определенно, «автоматически», вызвать положительную оценку его действий.
4. Для иконографии Сретения характерны покровенные руки Симеона, что должно символизировать особо бережное отношение к младенцу Христу. В сцене, нарисованной летописцем, руки Ионы сокрыты под епитрахилью, на которую он принимает детей Василия Темного. Едва ли случайно то, что автор летописного текста трижды подчеркнул это обстоятельство. Епитрахиль, согласно Симеону Солунскому, символизирует благодать Святого Духа, сходящую на священника, санкционируя таким образом его особый статус, способность совершать сакральные действия. Выделение этой детали обряда могло подчеркивать особый нейтральный статус миссии рязанского владыки, далекий от политических интересов и страстей, У Симеона Солунского имеется и другое толкование епитрахили как символа страстей Христа. Существенно, что именно это второе толкование оказалось актуальным для русских епископов, в том числе и для Ионы, всего через год после муромских событий - в декабре 1447 г. Параллель между младенцем Христом в сцене Сретения и «младенцами» Иваном и Юрием в сцене, нарисованной летописцем, таким образом, может быть дополнена параллелью менее очевидной: между грядущими страданиями Христа и грядущими страданиями детей великого князя. Как видим, оба толкования символики епитрахили вполне укладываются в контекст муромских событий. Не исключено, что автор летописной статьи имел в виду оба эти толкования, развертывая перед искушенным читателем своеобразную «игру» смыслов.
5. В этом сложном контексте сюжетная линия, связанная с судьбой митрополии, проводится как бы вскользь, теряется, отступая на задний план. Тем не менее, летописец счел необходимым ввести эту линию в свое повествование. Если он действительно хотел обелить будущего митрополита, то почему он это сделал? Известно, что избрание Ионы без санкции патриарха было далеко не единодушно принято внутри страны, причем большинство из влиятельных оппонентов этого решения составляли лица, сочувствовавшие Дмитрию Шемяке (Пафнутий Боровский, новгородский архиепископ и др.). В этих условиях летописное свидетельство о том, что Иона является ставленником не только Василия Васильевича, но и Шемяки должно было не только не скомпрометировать, но укрепить позиции митрополита.
6. Известие московского летописания 70-х гг. XV в. практически без изменений вошло во многие последующие московские летописные своды, в том числе официального характера. (Исключение составляет протограф Софийской II - Львовской летописей, где это известие заменено другим, более кратким и более категорично обеляющим роль Ионы в судьбе великокняжеских детей). Это обстоятельство также позволяет утверждать, что современники и ближайшие потомки событий 1446 г. не склонны были считать это известие компрометирующим Иону.
Ссылки:
1. ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 268-269.
2. ПСРЛ. М.; Л., 1963, Т. 28. С. 274; Там же. М.; Л., 1959. Т. 26. С. 203; Там же. М; Л., 1962. Т. 27. С. 111-112; ПЛДР. XIV - середина XV в. М., 1981. С. 510-514.
3. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. М., 1940. С. 172.
4. Ср., Лурье Я.С. Как установилась автокефалия русской церкви в XV в.? // ВИД. Л., 1991. Т. 23. С. 183.
5. Лихачев Д.С. Избранные работы. Л., 1987. Т. 1. С. 345.
Город Муром.
Епископ Рязанский и Муромский Иона. 1431-1448 гг.
Copyright © 2015 Любовь безусловная
|
