Елена Алексеевна Лепешова
Лепешова Елена Алексеевна (1913 г.р.) председатель колхоза «Победа» в д. Столбищи, Муромского района.
Лепешова Елена Алексеевна
Этот день запомнился во всех подробностях. Будто не прошло более полувека, не устремились высоко в небо посаженные у дома тополя, тогда еще только набиравшие силу. Тонкими, мокрыми от таявшего снега веточками били они по оконному стеклу при сильных порывах ветра. Но в избе было тепло. Не от того, что натопили — народ почти со всего села набился. Даже кое-кто из закоренелых кулаков заявился в дом этого «красного горлопана», как прозвали они отца ее, Алексея Ивановича. А Елене Лепешовой было тогда, в 1929-м, только шестнадцать. Забившись в уголок, слушала она, как спорили до хрипоты мужики, как, брызгая слюной на бороду, выкладывался Иван Синев:
— Радуетесь? Земли урвали? А что с нею сделаете, может, на моих гнедых надеетесь?
— Жди, просить станем! — зло отрезал Степан Рожнов.
— Али сам запрягешься?
А возникла перепалка из-за того, что закончилась многолетняя борьба за справедливый передел земли победой беднейших крестьян деревни. Как-то вышло так, что столбищенские мироеды и после революции сумели перехитрить землемеров, сохранить за собой лучшие наделы.
— Все равно у «буржуевки» землю отберем, — не раз слышала Елена от отца.
«Буржуевкой» прозвал он кулачье, ухитрившееся даже документы все, землемерные карты куда-то запрятать. Лишь в Селивановском районе их где-то разыскали, а все равно добились справедливости: досталась теперь хорошая земля и тем, кто десятилетиями во сне ею бредил. И чтобы от той земли больше пользы и радости было, решили тогда в доме Лепешовой в кооператив объединиться. В честь победы, одержанной над озлобленной «буржуевкой» колхоз так и назвали «Победой», а первым председателем его избрали отца Елены, Алексея Ивановича.
Но только тринадцать из сотен семей пошли сперва по этому пути. И чтобы не кланяться тому же Синеву, последние деньги собрали — купили четырех лошадей. Правда, кормить их нечем было, носили из дому кто мучицы, кто горсть овса, но до новины дотянули, своего дождались. И было чего дожидаться! Работали той весной и летом, как никогда, замирая от тревог и радостных надежд, зато и урожай выдался, какого еще в Столбищах не видели.
— Уж молотили, молотили — конца краю не видать. Петр Петунин был у нас хромой мужик, вокруг жены приплясывает: «Ах, Настасья, как хорошо! Как хорошо, Настасьюшка!». И Настена-то смеется: «Что, обрадовался, хромой бес? А тогда тебя в колхоз хоть на веревке?..» Было! Когда в доме у нас решили колхозом объединиться. Петунины — самые бедные, шестеро душ детей. Нищета, да и только, но вот заартачился мужик, счастья своего не понимает. «Ну и оставайся один, а я с детьми в колхоз!» — крикнула ему тогда Настасья. Но после такого урожая все в колхоз повалили, только самые злобные кулаки все еще похихикивали...
А глубокой осенью приехали в Столбищи представители из соседнего Михалева, где колхоз «Заря» образовался. Такой же маленький. И решили для пользы дела объединиться. Но отца в живых уже не было, умер от тяжелого удушья: в первую империалистическую химическими газами отравили. И стал председателем объединенного колхоза «Победа» Иван Фадеев. А широкоскулую, с гладко причесанными назад волосами дочь Алексея Ивановича сразу приметил:
— У тебя глаза, как небо, чистые. Невозможно с такими душой кривить. Такая мне помощница нужна.
И заставил ее вечерами учиться на курсах счетоводов. Тяжело было после дневных хлопот, в запасе всего четыре класса начальной школы. Но Фадеев не щадил: «Стыдись жаловаться. Силы молодые, закваска отцовская, а ты еще хныкать? Вся надежда на таких!»
Надежда была не напрасной. Как взяла Лепешова учет в свои руки, порядок навела — и у председателя шире глаза открылись. А то ведь в первый день ее работы кладовщик Скачков огромный дерюжный мешок, битком набитый документами, на пол свалил: «На, расхлебай, если сможешь». И Елена ночами заснуть не могла, ломала голову над загадками, доставшимися в наследство, доискивалась, выслушивала ехидные, а то и оскорбительные реплики тех, кому вовсе не хотелось, чтобы кто-то в бумаги эти вникал. А все же до всего докопалась, поставила все на место.
В газете «Муромский край» за 1933 год часто встречаются заголовки: «Портят лошадей», «Корм разбазаривают, за лошадьми не ухаживают», «Увечат лошадей», «К строгому ответу за истощение лошадей», «В колхозах им. Сталина и «Победа» издеваются над лошадьми».
Очень скоро увидели, поняли все: Елена Лепешова не просто счетовод, а правая рука, первый помощник председателя. Его зоркий глаз и никогда не пасующая память. Да, изумительная память. Все у нее не где-то в бумагах, а именно в голове держится, да так, что не через какие-то завалы добирайся, а все, что тебе нужно — мигом на ладони. И уже как-то само собой получилось, что ни один серьезный вопрос без нее не решался. Совсем молодая, тридцати еще нет, а умудренные опытом седеющие мужики в ее сторону глаза поворачивают: что Елена Алексеевна скажет?
Давно Фадеева Иван Михайлович Лашков сменил на председательском месте, а Лепешовой еще больше дорожит, и не раз от него услышишь: «А ты у Елены спроси. Надо с Еленой посоветоваться». Потому что уже Елена Алексеевна не только в партию принята, но и секретарем колхозной парторганизации стала. Потому что все полнее ее энергичность в живом деле обнаруживается, и чувствуется, как близки ее сердцу непростые колхозные заботы, как страстно и искренне проникается она интересами каждого, кто к ней обратится. И вышло так, что когда разразилась над всеми беда великая, пришла пора военных испытаний, стала Лепешова в колхозе еще приметнее. К ней пришел председатель сельсовета, когда на фронт отправляли:
— Вот тебе, Елена, печать. Документы прими...
А вскоре и председатель колхоза, Иван Михайлович, повестку показал:
— Ну, прощай, Елена. Прими дела мои.
Хотя был у него заместитель — Михаил Григорьевич Валуев. Но когда собрались на лужайке перед правлением, и она попыталась заикнуться, что надо председательство в крепких мужских руках оставить, со всех сторон послышалось:
— Елену! Елену Лепешову!
— Валуев пока еще помнется, Елена дважды обернется.
— Елену Алексеевну! Больше никакого нам не надо!
— И в райкоме партии того же мнения, — под одобрительные возгласы заявил секретарь райкома Павел Сергеевич Бузин.
А дома не выдержала, на подоконник голову уронила...
— Мам, мам, — теребил шестилетний Вовик, такой же голубоглазый, как сама, — зачем плачешь?
Зачем, почему? Как объяснишь? Сердце сжалось. И от того, что горя столько у людей: сотни мужиков из села ушли и почти не бывает дня без «похоронки». Пройдут года и точно установят: из 300 человек, ушедших на фронт, 287 отдали жизнь за Родину. А пока женщины из сил выбиваются: и колхозные работы обеспечь, и собственное хозяйство, детишек на плечах держи. А у самой тоже... Хотя бы муж на фронте, а то вроде бы и не муж. Запил еще до войны, совсем от рук отбился. «Не жизнь у нас с тобой. Не хочу тебя видеть такого!» — запротестовала Елена. А ему хоть бы что: «Могу и уйти. Найдется мужику крыша...». Теперь с другими на фронт забрали, а все одно душа за него болит. Но не только от того слезы навернулись. Может, больше от такой трогательной веры в нее, что сейчас от людей ощутила, и от огромной любви к этим людям и всему, что окружало ее и было теперь в опасности... И еще от многого такого, что никакими словами не выразишь.
— Не робей, доченька, — почувствовала она материнскую руку на плече, — выдюжишь!
— А я, мать, не робею.
Нет, не из робкого она десятка. «Доверила власть — постараюсь к общей пользе употребить. Но уж слова моего послушайтесь!» И, как полагается по военному времени, в крепкие руки хозяйство взяла. Себя не щадила, и с людей спрашивала, как суровые будни диктовали.
Нагрянула ранняя зима, а на дальнем поле хлеб необмолоченный. Три дня снопы к риге возят, а намолочена горсточка, курам на смех.
— Так до нового не управимся. Молотилку туда бы надо!
— Как ее в метель по оврагу, по снегу такому? — забеспокоились люди.
— Запрягайте. Будем перетаскивать, — стояла Лепешова на своем.
Таскали воз больше на себе. В овраге лошади совсем стали. Бросились разгребать сугробы, толкали плечами, почти на руки подняли. Промокла Лепешова от пота, как и все, пока молотилку и ход пустили, зато могла потом с достоинством отозваться на звонок из райкома:
— Молотим. Полным ходом идет!
— Так сколько можно ждать еще от вас?
— Но мы ведь 30 тонн сверх плана уже сдали.
— Еще с полсотни бы...
— Как, откуда у нас?
— Не себе прошу.
— Оно понятно, но своим что останется?
— А там, на фронте, не свои?
Так-то оно вроде так, и всем понятно, да не просто от рта оторвать, особенно от ребятишек. И надо, чтобы дух не падал, настроение не сдавало, вера крепкая была. На этом человек держится. А она, Елена Лепешова, теперь и за председателя, и за агронома, и за зоотехника. Ее же опять секретарем парторганизации избрали. И склонилась при коптящем фитильке над трудами Ленина, с Ильичом советуется, с чем ей завтра к людям на политинформацию прийти, какое слово сказать, чтобы до самой души дошло? Только голову от усталости ломит. Уснуть бы покрепче, а нельзя: еще не готова. И прижимается разгоряченным лбом к запотевшему стеклу. А за окном тополя, что еще с отцом сажали. Родимые тополечки! Как любил он их. Кашлем зайдется от проклятых газов, которыми война отравила, опять же под тень их бежит. От них, говорил, очищение в легкие идет?
Очищение... Скорее бы землю спасти от фашистской нечисти. Что ради этого не отдашь?! Но в самый разгар беседы с людьми прибегает доярка с фермы: Таня Алясова в полном бесчувствии...
Побежала Елена человека спасать. Еле из обморока вывели. Дети перепуганные вокруг, кто голосит, кто совсем недетскими глазами на мать смотрит. А на столе знакомая бумажка с печатью. И слезы, давно уже не появлявшиеся на глазах Елены, потекли сами собой. Тихие, безнадежные...
— Напиши, Татьяна, в правление, проси хлеба. На детишек добавим…
И задержалась, пока не прошел первый, самый острый приступ горя, пока не стала замечать Татьяна окруживших ее малышей, не заговорила, не вытерла фартуком нос сиротливо прильнувшего к ней младшенького.
— И солому тебе выпишем. Крышу перекрыть надо.
Она уже знает, Лепешова, надо сейчас о нуждах, о делах речь вести. Только делом хоть как-то оторвешь от горя. Других отвлекай и сама не поддавайся, что бы ни случилось. На тебя смотрят все, в тебе опору ищут. Сколько эвакуированных в колхозе пристанище нашли, сколько инвалидов на поправку прислали. И всем крышу над головой обеспечь, хоть как-то накорми. За счет чего, откуда брать? Поворачивайся, председатель, раскидывай мозгами, ищи выход там, где его нет и, казалось бы, быть не может. Вот хотя бы с той же вывозкой картофеля. 500 тонн государству обеспечь! За десять километров на станцию Безлесную вози. Это же на месяцы всех лошадей оторвать надо, весь гужевой транспорт. А стужа пойдет — сколько заморозишь, сгноишь, сколько ее потеряется. И потом эту же картошку с Безлесной мимо колхоза в пульманах повезут!
— Как вы этого не поймете? — толкует она начальнику на железной дороге.
Но тот поначалу и слушать не желает: где это видано, чтобы на перегонах составы останавливали?
— Клянусь вам: только на десять минут. Никакие графики не нарушатся.
И доказала, убедила! Трижды останавливались составы на бегущей мимо колхоза железнодорожной ветке, и трижды всем колхозом в любую погоду набрасывались с корзинами на заранее подвезенный к дороге картофель. За 10—15 минут три-четыре пульмана грузили, полтораста, двести тонн!
Потом на районном совещании удивлялись: «Ты как это управилась, Лепешова?» Убеленные сединой, по возрасту не попавшие на фронт председатели упрашивали: «Расскажи, опытом поделись». Как тут поделишься, разве у каждой деревни железная дорога? Но ты смотри, может, река подсобит или еще что другое, соображай, ищи, не упускай ни малейшего шанса. На то тебе руководить доверили.
У Елены Алексеевны к этому особая сноровка развилась. Еще повсюду жаловались, мучились в первый год после войны без автомашин, а в колхозе «Победа» уже пять их появилось. Не с неба свалились, не в порядке исключения выделили. Просто оборвала Лепешова одного зубоскала, когда солдаты мимо деревни проходили. Тот усмехался: «А не надорветесь, бабоньки, с такими кулями на плечах?»
— Попробуй, узнаешь, какой тут смех, — не выдержала Лепешова.
— А зачем? На что же машины?
— Умный какой! Где их возьмешь?
А тот и посоветуй: съезди в Москву, к большому военному начальству, там тех машин столько списанных под пресс пускают! А если руки приложить, на них еще как работать можно...
Другой бы не поверил, мимо ушей пропустил. Лепешова поехала. До самого командующего округом дошла.
— А сумеете до толку довести? — любопытствовал генерал.
— Сумеем. У нас Федор Михайлович Борисов на днях вернулся. Раненый, правда, но такой мастер! Любую машину вам построит.
И привезли в колхоз десять списанных «студебеккеров», казалось, только в металлолом и годятся. Но через месяц-другой пять из них уже бегали по дорогам, и не один год потом потрудились на колхозной ниве.
— Каждому бы столько напористости в добрых делах, — скажет потом секретарь обкома партии, вручая ей в июне 1945-го орден «Знак Почета».
А в 1946 году, когда началась подготовка к выборам в Верховный Совет страны, слова на собрании избирателей попросил конюх Александр Орехов:
— От имени парторганизации предлагаю выдвинуть кандидатом в депутаты нашу Елену Алексеевну. Она и в высшем органе власти себя покажет!
Да, и депутатское звание сумела оправдать. Сколько за это время важнейших дел решила. И у Алексея Николаевича Косыгина была по вопросам работы комбината «Красный луч», а заодно добилась, чтобы лучше обеспечили текстилем местные больницы. К министру по энергетике пошла, выхлопотала трехмилионный кредит на строительство Молотицкой ГЭС. Не великая стройка — но в семнадцати колхозах Муромщины вскоре вспыхнул электрический свет. И немногие в Муроме знают, что понтонный мост через Оку, верно прослуживший людям более трех десятков лет, тоже наведен благодаря стараниям Лепешовой: до Председателя Совета Министров республики с этой просьбой дошла. Но как бы ни вырос объем государственной, общественной работы, а колхозу все больше сил отдавала. В 1947-м году получили в «Победе» высший по тем временам урожай — по 19 центнеров зерна с гектара. И появился на ее груди рядом с орденом «Знак Почета» орден Трудового Красного Знамени.
— Нелегко было такую ответственность на плечах нести?
— Что вы! Каждый день тебе как экзамен, — вспоминает Елена Алексеевна. — Но зато сколько радости чувствуешь, когда можешь больше сделать для людей. До сих пор этой радостью живу.
Елена Алексеевна увлеченно рассказывала, как уже в конце 50-х годов сама добивалась, чтобы вместо нее председателем колхоза дипломированного специалиста избрали, как фермой заведовала и потом уже, когда на базе колхоза образовался госплемзавод «Зименки», долгие годы избиралась председателем Михалевского сельсовета.
— Нет, светло мне на прошлое оглянуться, — раздумчиво добавляет она. — Ведь если делу отдаешься, цель своей жизни знаешь — всегда свою радость найдешь! — и на тронутом морщинами лице все еще по-молодому сверкают прекрасно сохранившие голубизну глаза ее.
Но хочется больше услышать о той, о самой трудной и самой увлекательной поре ее жизни.
— Не припомню всего, — несколько виновато улыбается Елена Алексеевна. — А вы «Марью» Григория Медынского не читали? Это ведь о нас написано, о нашем колхозе. Все, как было тогда. Он у нас больше года, Григорий Александрович, прожил, потом не раз приезжал, а когда книга вышла, в каждом доме зачитывались, все угадывали, кто под чьей фамилией в книге выведен.
Да, читал когда-то этот, удостоенный Государственной премии, роман, не знал, что прототипом прекрасного образа Марии и является Елена Алексеевна Лепешова. Узнав, прочитал, конечно, еще раз. Но, может быть, потому, что минули десятилетия и многое уже видится по-иному, прототип теперь показался многогранней, мудрее, обаятельней героя книги. И это не умаляет достоинств произведения известного писателя. Что поделаешь, живая жизнь всегда глубже, богаче даже самой хорошей книги. Особенно наша жизнь.
Источник: И. ХАЗИН. Председатель «Победы»
Муромский район
Муромцы в годы Великой Отечественной войны
|
